– Лилия Петровна его ко мне привела, – вступила Зоя и посмотрела на Матвея. В глазах у неё светилось обожание, она даже жмурилась, как будто от Матвея исходило сияние.
Илья Сергеевич отвернулся, ему казалось неприличным на это смотреть. – Сказала, пусти его к себе в мастерскую!.. Временно, ненадолго. И потихоньку, чтоб не знал никто, ни единая душа.
– Почему она так сказала?
– Ему покой был нужен, тишина. Он болел сильно. И место, чтобы работать!.. Жить-то он в гостинице жил, а работать негде.
– Я тогда ещё пытался работать, – подхватил Матвей. Он гладил Зою по спине. – Я же не знал, что больше ничего не увижу. Нет, иногда мне кажется, что-то возвращается, как тогда, на озере. Но редко.
– Он же художник, – продолжала Зоя. – Он очень хороший художник! Настоящий!.. В Манеже выставка была и в Лондоне, да, Матвей? Где там, в Лондоне-то?
– В национальной галерее. Какая разница? Я больше не художник.
– Почему? – тихонько спросила Ангел. – Почему вы больше не художник?
– Я не могу писать, – признался Матвей. – Мне нечего. Я ничего не вижу после болезни.
– Чем вы болели?
Он вздохнул.
– Это называется воспаление паутинной оболочки мозга. Болезненное обострение слуха, а у меня ещё и зрения. Это очень… страшно. Любой шорох, шёпот, скрип отдаётся в ушах, как грохот. Я не мог смотреть на свет и слушать простую человеческую речь. Когда вызывали лифт и он ехал, я зажимал уши подушками. Я мог только сидеть в темноте и в тишине. Лилия Петровна меня спасла. Она нашла врача, лечила меня, потом привезла сюда. И Зоя появилась. Если бы не Лилия Петровна, Зои бы не было. И меня, наверное, тоже уже не было б…
Он длинно и как-то судорожно вздохнул.
– Потом начались страхи. Но тогда я ещё мог писать. Я написал страх и отдал его Лилии Петровне. Я должен был от него избавиться, и она пообещала мне, что уничтожит работу! И вдруг она оказалась на стене в нашей гостинице! Откуда она взялась?! Я стал думать, что всё забыл, что только хотел ей отдать и не отдал, но это значит, что её забрал кто-то другой! Но кто?
– Самое страшное, – проговорила Зоя, – что мы думали… мы боялись… что Матвей мог…
– Не мог, – перебил Илья. – Значит, никто не знает, что Матвей бывает у вас?
– Лилия Петровна мне сразу болтать запретила. Слово с меня взяла. Я ей прямо вот клятву дала, что никто не узнает про Матвея. Что он у меня в мастерской работает. Да и кому мне рассказывать, зачем?.. И так разное про меня говорят, и муж у меня алкоголик, безобразник, и детей нет и не будет, и с приезжими я всё время. А куда деваться-то? Все друг у друга на виду живём, как караси в банке.
– А потом? – спросила Ангел Матвея. – Потом ваша болезнь прошла?
– Прошла, но страх остался. Я всё время боюсь. Сам не знаю чего!.. Иногда это почти невозможно вынести, – он улыбнулся смущённо. – И я перестал видеть. Я пытался писать, но не получается.
– Совсем? – уточнила Ангел.
Матвей покивал. Зоя сидела на стуле, а он стоял рядом с ней и гладил её по плечу. Пальцы у него немного вздрагивали.
– Ты вспомнил свою обезьяну и шкипера, – сказал Илья.
– Я не знаю, где она, – возразил Матвей. – И есть ли вообще.
И они замолчали. Ветер бросил в окно пригоршню разноцветных листьев. Они посыпались, на мгновение прилипая к стеклу, и в комнате ещё потемнело.
– Я был уверен, что если узнаю историю картины, то узнаю историю убийства, – сказал Илья задумчиво. – И ошибся. Я всё время допускаю ошибки.
– Ты тоже не видишь, – проговорил Матвей. – Я понимаю.
Илья под столом вытянул ноги в отсыревших резиновых кедах и в разные стороны покрутил подошвами.
Все молчали. Зоя вздыхала и время от времени тёрла лицо, Ангел исподлобья посматривала на Илью и опять переводила взгляд на свои руки.
– Я не понял одного, – задумчиво произнёс наконец профессор Субботин. – Почему никто не должен был знать, что Матвей здесь бывает? И ночует? И даже пытается работать!
– Я уже давно не пытаюсь, – возразил тот.
– Так я ж рассказала, – Зоя опять насторожилась. – Ему покой был нужен, тишина. А мне лишние глаза и уши тоже ни к чему, у меня и без того жизнь нескладная.
– Нескладная, – повторил Илья. – Да. Лилию Петровну заботила ваша репутация, Зоя?
– Да ну, – отмахнулась Зоя Семёновна. – Не обо мне она заботилась. Она за Матвея переживала сильно. Она мне тогда сказала: спасать парня надо, совсем плох.
– Совсем плох, – опять повторил Илья. – Да. – И обратился к Матвею: – У тебя в Москве жена? Или ты не помнишь?
– Я один, – пробормотал Матвей. – То есть я был один. Мама давно умерла, и больше никого не было. Только Лилия Петровна мне помогала. И Зоя вот… помогает.
– Где вы с Лилией Петровной познакомились?
Матвей поморщился, как будто Илья спрашивал о чём-то неприятном, что хорошо бы поскорее забыть.
– На выставке, кажется. Кто-то её подвёл ко мне. Или меня к ней?.. Был приём, люди, все что-то спрашивали, и мне уйти очень хотелось. Так мне хотелось уйти!.. А она засмеялась и сказала, что с приёмов в собственную честь уходить нехорошо, совестно. И что нужно быть благодарным. Люди мной интересуются, а я хочу уйти!
– Она покупала твои картины?
Матвей кивнул.
– Она знала, что ваши с Зоей отношения не были… исключительно деловыми?
– Что вы, – всполохнулась Зоя. – Никто не знал! Ни одна душа. Да и вы-то как догадались, непонятно.
– Лилия Петровна, судя по всему, была женщиной неглупой, – протянул Илья задумчиво. – И очень любила устраивать всё на свой лад.
Матвей посмотрел на него.
– Зоя Семёновна в качестве твоей квартирной хозяйки её вполне устраивала. А в качестве возлюбленной?..
Зоя покраснела. Полыхнули щёки и уши, а губы потемнели.
– Да она не знала, – пробормотала Зоя. – Никто не знает! Господи, стыд какой…
– А если бы Лилия узнала, что сделала бы? Зоя?
– Не могла она знать!
– Матвей?
– Рассердилась бы. Очень сильно.
– Почему ты так думаешь?
Матвей улыбнулся и пожал плечами.
– Просто я знаю, что она бы рассердилась.
– С кем она могла встречаться на лесной дороге? – сам у себя спросил Илья. – И почему в Сокольничьем? Почему не в Москве?
– Ей здесь нравилось, – объяснил Матвей с уверенностью. – Здесь так хорошо и спокойно.
– Да, да, – согласился Илья Сергеевич. – Ты был на колокольне? Я предлагаю подняться и посмотреть вокруг. Для расширения кругозора.
Ему хотелось высоты и простора, чтобы от холода и синевы прояснилось наконец в голове.
Зоя Семёновна сказала, что пойдёт в музей. После обеда приедут школьники из Ярославля, а в магазин всё равно почти никто не заглядывает.
Она нацепила кисельного цвета куртку, заправила под капюшон волосы, приладила на острый носик очочки и подхватила свою кошёлку. Теперь с ними была та самая Зоя Семёновна из первого дня, которая рассказывала на экскурсии про «музыкальные феномены» и знаменитые сокольничьи солёные огурцы.
Матвей не заметил никаких перемен. Должно быть, ему Зоя всегда казалась одинаковой.
«…Ряженые, – подумал Илья. – Все вокруг ряженые. Картонные носы, накладные щёки из папье-маше и соломенные волосы. Когда они снимают маски, что оказывается под ними? Человеческое лицо или ещё одна маска?..»
Зоя Семёновна заперла магазин, подёргала как следует дверь и сказала озабоченно, что пойдёт вперёд. А то она всё время на виду и всё время с приезжими, это нехорошо.
– Ты собираешься забрать её в Москву? – спросил Илья, когда Зоя порядочно отбежала и не могла его слышать. – Или в Москве ей не понравится жить?
– Что значит забрать? – тут же влезла молчавшая до сих пор Ангел. – Может, её сначала нужно спросить! Она же человек!
– Как я могу её забрать?
– А здесь её съедят лисы. Тут кругом полно лис.
И они с Матвеем посмотрели друг на друга.
– Я не могу, – тихо молвил Матвей. – Как же ты не понимаешь? Я не знаю, что со мной. Я не помню!..
В беседке фотографировались Лилечка и Ванечка. Лилечка сидела на перилах, красиво заложив ноги и эффектно разметав волосы, Ванечка стоял коленями на столе и держал наготове селфи-палку. Он был в красивых очках и красиво небрит.
Ангел насупилась, отступила за Илью и втянула голову в плечи.
– Морнинг! – закричал Ванечка, пристально вглядываясь в приделанный к палке телефон. – У нас дискашн, лезть на вышку или нет!
– Там, может, опять закрыто, – сказала Лилечка и поменяла ноги местами.
– Пойдём быстрее, – прошипела Ангел и потянула Илью за рукав. Он ускорил шаг.
– А вы туда? На вышку?
– На колокольню.
– Лилюш, давай тоже, а? Мы же хотели сфоткаться и выложить.
Лилечка спрыгнула с перил и отряхнула безупречную джинсовую попу.
– Я решила завтра уехать, – сообщила она, глядя в телефон. – Ну, сколько можно!.. Меня не поймут, если я тут и дальше торчать буду! И так ту мач, давно нужно было валить.
– Лилечка, а деньги? – спросил Ванечка с весёлой беспечностью.
– Всё, проехали, – Лилечка махнула на него рукой, свободной от телефона. – Пусть себе заберёт, я ему так и скажу, директору этому.
– Если вам удастся его увидеть, – сказал Илья. – Мне не удаётся.
– Я ему тогда письмо напишу и по почте отправлю, – заявила Лилечка язвительно. – Сокольничье, мейл, точка, ру! Как в Средневековье.
Тут она вдруг увидела Ангела и уставилась на неё.
– Слушайте, а зачем вы так сделали? У вас что, педикулёз?! Ваня, валим прямо сейчас, тут вшивые!..
– У меня нет вшей, – возмутилась Ангел.
– А тогда зачем вы так изуродовались?
Илья Сергеевич взял Ангела за горячую руку и притянул к себе.
– По моей просьбе, – объяснил он Лилечке. – Стильно, концептуально и так возбуждает!
– А по-моему, уродство, – весело сказала Лилечка. – Селфи, да? Ванечка, ком цу мир, сфоткаемся!
– Я не хочу, – отрезала Ангел и бросилась вперёд.
– Омайгадабл, подумаешь! – закричала Лилечка. – Давайте! Лайков наберём! Чего стесняться-то? Лысой ходи