— Один? — спросила Наи.
— Представь себе.
— Трудно представить.
Маран развел руками.
— Ну как правило. С редкими исключениями. Это был самый вертикальный период моей жизни. Потому, наверно, все так и кончилось.
— Можешь немедленно лечь обратно, — сказала Наи. — Я не хочу, чтобы со мной у тебя все кончилось так же, как тогда в Бакнии. Лежи и размышляй, сколько влезет.
— А что ты читал, мыслитель? — поинтересовался Дан.
— Сводный отчет по Второй Гаммы Водолея.
— Это еще зачем? — удивился Дан. — Там уж точно другая раса, к тому же совершенно первобытная.
— Просто интересно.
— Любопытный у тебя муж, — сказал Дан Наи. Сказал и спохватился, что степень формализованности их отношений ему неизвестна, понял по лицу Наи, что нет, не муж, но слово уже вылетело, правда, Маран не обратил на его оговорку ровно никакого внимания, может, не придавал формальностям значения? Дан вспомнил, как он сказал Лету: «Ты не видел мою жену»… Может, не придавал, а может, опять у них культурологическая путаница, он машинально предоставил решать ей, а она, естественно…
— А что-нибудь полезное нашел? — спросил он. — Для Эдуры.
— Сейчас не скажешь. Я ведь не знаю, что нас ждет на Эдуре. Пока все идет в общий котел, а там будет видно.
— Какой котел? — не понял Дан.
Маран постучал себя пальцем по виску.
— Между прочим, — добавил он, — что касается Второй Гаммы Водолея… А, кстати, почему мы пользуемся громоздким астрономическим термином? Есть же название, данное аборигенами.
— А ты способен его выговорить?
— Подумаешь, — сказал Маран пренебрежительно. — Врджлакстла.
Дан зааплодировал.
Маран встал и отвесил вполне актерский поклон.
— Так вот, — сказал он, — мне эти врджлакстлане такими уж первобытными не показались. Правда, я еще не видел фильмов, только бумажки…
— У них чрезвычайно примитивная речь, — напомнил Дан. — Запас слов минимальный, почти нет абстрактных понятий, никакой письменности, ну и так далее.
— Верно. Но мне все, что в этот отчет попало, показалось весьма приблизительным или поверхностным. Мы не очень-то преуспели в исследовании этой планеты.
— Естественно. Туда же не спустишься. Никакие маскарадные костюмы не скроют, что у тебя голова не в треть тела и ноги не как тумбы.
— А жаль. Я бы с удовольствием туда наведался, — сообщил Маран со вздохом. — Ладно, к делу. — Он подошел к Наи и спросил: — Ты еще не приросла к сидению, нет? — И одним движением вынул ее из кресла. Потом отнес в дальний угол, где стоял круглый столик, окруженный разрубленным на несколько неравных секций кольцеообразным кожаным диваном, опустил на самый широкий отрубок и позвал: — Дан, иди сюда.
— Перво-наперво, — сказала Наи, когда Дан устроился слева от нее, в одном из углов стихийно сложившегося равностороннего треугольника, поскольку Маран сел не рядом с Наи, а чуть поотдаль, — я хотела бы поделиться с вами своим удивлением. Я посмотрела, естественно, не только картины, но весь материал… Мы с самого начала решили, что имеем дело с единой цивилизацией, и как бы приняли этот факт, как должное. Так случается иногда, нечто недоказанное и даже недоказуемое почему-то само собой превращается в аксиому, и никто не торопится в ней усомниться. Но я все же засомневалась. Я смотрела город за городом, их не так много, расстояния между ними огромные, это с орбиты все близко, а попробуй проехать наземным транспортом… Словом, странно. На такой большой планете — и изначально единая цивилизация? И столь полное отсутствие каких-либо следов истории? Правда, есть одна трудность, историю ведь во многом определяет психология, а поскольку у нас нет никакого опыта в области внеземной истории, мы вынуждены опираться только на земной, поневоле принимая за исходную нашу психологию. Но у них ведь может быть совсем другая. В сущности, мы более или менее достоверно знаем лишь одно: что они неспособны к убийству.
— Мы и этого не знаем, — заметил Маран. — Во всяком случае, достоверно.
— Почему? — удивился Дан. — Они ведь утверждают, что на их планете не было ни одного убийства! Что тебе еще надо?
— Дан, дорогой мой! Они так сказали, а мы развесили уши, запаниковали, ударились в комплексы. Но ведь и это относительно. Пусть они неспособны на активное убийство. А на пассивное?
— Что ты под этим подразумеваешь? — спросил Дан.
— А хотя бы дом в Леоре, который чуть не рухнул нам на головы.
— Мы же решили, что сами наткнулись на волну, которая привела в действие взрывное или какое там было устройство, — возразил Дан.
— Вот именно. Они не стали убивать нас, так сказать, активно. Но им наверняка было известно о существовании подобного устройства. Однако же они не сочли нужным нас предупредить. Другой пример — ураган. Мы еле из него выбрались, как ты помнишь.
— А может, ураган и был предупреждением? — предположил Дан.
— Тогда б он стих после того, как дом рухнул. Ну а инфразвук? Сам он не смертелен, да. Ну а если б мы свалились с высоты ста с лишним метров, на которой в тот момент летели? Они никак не могли знать, что мы выдержим.
— Не мы, а ты. Тут ты прав. Никто, кроме тебя, этого не сделал бы. И они знать не могли.
— А что ты сделал? — спросила Наи.
— Ничего особенного. Включил автопилот.
— Ничего особенного?! — возмутился Дан.
— Дан, хватит! Должен же был я принять хоть какое-то участие в собственном спасении… Словом, даже эта вроде бы бесспорная их черта при ближайшем рассмотрении расплывается. Так что с психологией действительно плоховато. Что касается отсутствия истории, признаюсь вам, меня уже давно мучает одна сумасшедшая мысль. Что если история палевиан проходила…
— В каком-то другом месте? — выпалил Дан.
— Ты тоже об этом думал? — спросил Маран.
— Еще во время первой экспедиции. Меня поразила слабость их взаимодействия с собственной планетой.
— Вот-вот. Но это, увы, догадки, подтверждение которым удастся найти не скоро.
— Если удастся, — дополнил Дан.
— Да. Так что вернемся к нашим баранам, малышка.
— К сожалению, — сказала Наи, — у меня было мало материала. Картин периода до Эры всего двадцать семь.
— Всего лишь? — удивился Дан. — На этом огромном чердаке?
— На чердаке их было больше, — вздохнул Маран. — Кроме тех, что мы нашли раньше, до того, как я остался один, я откопал еще около сорока. Но так получилось, что я свалял дурака и, когда уходил, не сообразил взять с собой кристаллы для камеры. Видимо, я был изрядно деморализован и совершенно не думал о работе. Я оставил при себе блокнот чисто машинально, рефлекс бывшего литератора. А о кристаллах не подумал.
— В такой ситуации только о кристаллах и думать, — сказал Дан.
— А почему нет? — возразил Маран. — Раз уж сидеть там, так не лучше ли заниматься делом? Однако так или иначе, я не подумал, наоборот, как ты знаешь, снял с себя всю технику, но, к счастью, по рассеянности пропустил маленькую камеру, она была приколота у меня к отвороту куртки. В ней оставалось двадцать два или двадцать три чистых кадра. Я постарался отобрать из найденных картин наиболее интересные, представить все стили, сделал кое-какие записи насчет того, что не мог снять… Но я же в этом ничего не смыслю, мог и ошибиться в выборе… Словом, в итоге, у Наи оказалось двадцать семь картин.
— Все датированы в пределах от 718 до 863 года, — сообщила Наи. — Это примерно сто двадцать земных лет. Немного меньше двух палевианских веков. Сложно определить позицию этих двух веков на временной шкале, нам ведь так и не удалось датировать начало Эры. Возможно, 863 год был прямо перед переходом к новому летоисчислению, а может, за два века до того. Правда, есть одно обстоятельство. Картины рассматриваемого периода стилистически состыковываются с картинами начала Эры, следовательно, вполне вероятно, что эти отрезки времени стоят рядом, то есть Эра началась в пределах десятого века, я имею в виду их век, конечно, из 81 года.
— Раз, — сказал Маран.
— Что раз?
— Один факт уже есть.
— Это не совсем факт, — уточнила Наи. — Предположение, хоть и имеющее под собой основу. Далее. Судя по самим картинам и датам написания тех, которые ты не смог снять, но попробовал как-то классифицировать…
— Только не забудь, что я дилетант.
— Не забуду. Итак, в течение всего рассматриваемого периода соседствовали все существовавшие стили или школы, как хотите. Есть совершенно реалистические полотна, например марины и прочие пейзажи. Или та единственная картина, которая, без сомнения, изображает Перицену. Она с абсолютной точностью воспроизводит колонны храма и оттенок неба. И потом, — она встала и принесла пачку репродукций, — посмотрите на фриз. При большом увеличении видно, что люди на барельефе пятипалые. Можешь взять лупу, Дан, если хочешь…
— Верю на слово, — сказал Дан. — А других таких картин не оказалось? — спросил он Марана. — Она ведь попалась нам чуть ли не в первую минуту, и я подумал, что там их десятки.
— Нет, — сказал Маран. — Я тоже надеялся. Но нет. Я, во всяком случае, не нашел.
— Жаль, — вздохнул Дан.
Маран кивнул.
— Одновременно, — продолжила Наи, — есть картины, похожие на наших импрессионистов. Есть абстрактные. Есть нечто, напоминающее кубизм. Новый сюр. И все это благополучно существовало параллельно, и ничему не отдавалось предпочтения. Конечно, если те, кто оставил эти полотна, отбраковав другие, не проявил предпочтений. Но это вряд ли. В общем, похоже на наше время и на наш прошлый век. О чем это говорит? С одной стороны, либерализм, терпимость…
— Доходящие до всеядности, — буркнул Дан. — У нас. Не знаю, как у них.
— Как у них, не скажу. Мало материала. С другой стороны, столь уравновешенное сосуществование течений говорит об отсутствии новых художественных идей. Ну и, конечно, либерализм в искусстве отражает состояние общества.
— Как же они от либерального общества перешли к такому… это ведь вариант тоталитаризма? — сказал Дан.