С вновь открытых сибирских рек в Якутск и Москву везли щедрые дары Севера.
Там были найдены скопления мамонтовых бивней — «заморной кости», как их называли в отличие от «рыбьего зуба». Осенью 1640 года во дворце царя Михаила Федоровича было даже устроено научное совещание по поводу «инроговой кости». «Дохтур немчин» Грамон читал перед царем доклад про единорогих зверей, приводились «скаски» других иноземных лекарей. Выяснилось, что чудесных рогов было не так-то и много, во всей Западной Европе — раз, два — и обчелся! «Рога», как большая редкость, хранились, например, в Париже, в церкви Сен-Дени.
Вскоре после этого неизвестный русский ученый, видимо хорошо знавший дорогу в Сибирский приказ, составил подробное описание костей мамонта или зверя «кытр», как его называли некоторые племена Севера.
Мамонтовые бивни, лежавшие в вечно мерзлой земле на берегах полярных рек, тоже были вехами великого пути на Северо-Восток.
Сказка об адмирале де Фонте
К блистательным годам открытий русскими новых земель иноземцы иногда приурочивали небылицы о мнимых путешествиях их соотечественников.
До сих пор неизвестно, кто первый измыслил невероятную историю плавания перуанского и мексиканского вице-адмирала Бартоломео де Фонте.
Эту сказку впоследствии пытались оживить для того, чтобы умалить значение открытия русскими Северо-Западной Америки, о чем будет сказано в своем месте.
1640 год. Якутские служилые люди едут на своих мохнатых конях по голубому насту, покрывающему полюс холода. Курбат Иванов, придя на Байкал, с удивлением узнает, что и до него здесь плавали русские люди. Иван Москвитин вглядывается в прибрежные воды, отыскивая мощные потоки пресной воды, которые выносит в океан великий Амур. Письменный голова выводит строки «Чертежной росписи», в которой подробно рассказано о верховьях Лены.
Все это достоверно, все отложилось в наших архивах. Все это было!
Но где документы о том, что в 1640 году вице-адмирал де Фонте открыл Анианский пролив?
Вот что рассказывали о плавании Бартоломео де Фонте.
Испанцы предложили ему перехватить британские корабли, якобы вышедшие из Бостона для открытия морской дороги в Индию.
Бартоломео де Фонте пошел к северу вдоль побережья Калифорнии. Пенелосса, спутник де Фонте, исследовал этот берег.
Когда корабли де Фонте достигли 50° северной широты, он открыл фантастический «архипелаг Святого Лазаря». Бравый капитан Бернардо по приказу де Фонте стал подниматься вверх по глубокой реке. Склоняясь то к северу, то к северо-востоку, возвращаясь вновь на север, углубляясь на северо-запад, Бернардо открывал какие-то пространные водоемы внутри материка, в том числе озеро своего имени, окаймленное снежными вершинами. Тут же в виде колена выгибался пресловутый Аниан.
Это был какой-то хаос глубоких морских заливов и проливов, озер, которыми покрыт материк Америки к северу от Калифорнии. Если верить всем этим измышлениям, то из Тихого океана можно было бы проникнуть прямо в Гудзонов залив, а затем в Атлантику, не заходя в Ледовитый океан!
Из небытия был вызван и португальский мореход Жуан да Гама, будто бы уроженец Индии, который задумал открыть «Новую Индию» со стороны Китая.
Ему приписывалось «обретение» некоей земли или берега приблизительно на месте Курильских островов. Неведомый берег устремлялся на восток.
Долго жила в Западной Европе и эта сказка об огромном звене, так или иначе связывающем Японию с Америкой. К тому же голландец де Фриз, действительно плававший в 1643 году на Тихом океане, вообразил, что его корабли достигли западного берега Северной Америки.
В действительности же это был один из Курильских островов.
«Открыв Америку» с таким успехом, голландцы не оставляли старых надежд на проникновение в северную Московию со стороны Белого моря и собирали данные о Каргополе, Вологде, Архангельске.
К 1643 году они узнали о том, что Андрей Буррей, посол шведской королевы, составил план подобных захватов, ничуть не уступавший замыслам капитана Чемберлена.
Буррей появился в Московии в 1633 году вместе с Адамом Олеарием, представителем голштинского двора.
На Руси Олеарий среди бела дня добывал чертежи с указанием морских подходов к Соловкам и измерял длину крепостных стен в Астрахани.
В то время в Москве «комиссаром» герцога Голштинии и короля Дании и Норвегии состоял не кто иной, как известный Балтазар Мушерон.
Этот голландский купец начал торговлю с Россией еще при жизни Ивана Грозного. Мушерону принадлежали описание пресловутого мыса Табин и наставления для плавания Баренца. Балтазар Мушерон хорошо знал рассказы Дмитрия Герасимова, записанные Иовием. Он не уставал собирать данные о Ледовитом океане, а однажды потребовал от нидерландского правительства постройки голландской крепости на острове Вайгач.
Мушерон трогательно провожал Олеария, когда тот отправлялся в Персию.
Голштинцы просили об открытии торговой дороги на Восток. Русский Север, Персия, Индия, Китай, как мы уже не раз замечали, тесно переплетались между собой в корыстных мечтаниях чужеземцев. Они пытались овладеть плодами русской отваги, опытом наших землепроходцев и мореходов, охотились за чертежами, отписками, статейными списками, наказными памятями и другими бумагами, в которых говорилось об открытиях русского народа.
Не успокоился на старости лет и Яков Пунтусов, он же Делагарди, граф Лекоский, притеснитель новгородцев. В 1646 году, вспоминая былое, он вздыхал о том, что не успел захватить Архангельск, и называл беломорский город главными вратами Московского государства.
К Великому Моголу
Разумеется, все эти старые знатоки «русского вопроса» были прекрасно осведомлены о том, что далеко на Северо-Востоке уже открыты не одни каменные ворота, сторожащие суровые просторы Тихого океана.
Что же касается богатых даров Сибири, то Сибирский и Посольский приказы в те годы, право, неплохо работали. В их действиях можно заметить большую согласованность. Привезенная из Сибири меховая и костяная «государева казна» в Москве долго не залеживалась. В Западную Европу она шла через Архангельск и Вязьму, на восток — через Астрахань, к Алтын-хану, монголам и китайцам — через Тобольск и Сургут.
В Архангельском порту за соболей получали дорогие фряжские вина, «арапские» и угорские золотые. Что же касается стран Востока, то в первой половине XVII века были такие случаи.
Бухарский хан Имам-Кул для своего ханского обихода закупил однажды целый струг северных товаров в Ярославле.
В Шах-караван-сарае в Шемахе русские купцы раскладывали перед покупателями связки отборных соболей.
Бывалый астраханец Анисим Грибов со своим товарищем Савиным-Гороховым ходил с Каспия в Хиву и Бухару. Это было ответом на приезд бухарского посла Казиана в Тобольск, когда тот ударил челом об отпуске в Бухарское царство кречетов и соболей.
В 1645 году в Астрахани, Казани и Москве видели индийского торгового гостя Сутура. Он успешно завершил свои дела и поехал в свою пальмовую отчизну через Кызылбашскую землю.
Наши предки не лыком были шиты: к тому времени они имели понятие об Индостане, ибо кто-то из русских книжников уже успел перевести «Историю Великого Могола».
С Великим Моголом предстояло встретиться русским послам — казанскому купцу Никите Сыроежину и Василию Тушканову.
В 1646 году они отправились к Шах-Джагану.
Удивительно, что в наказе, данном Сыроежину, учитывалась особая любознательность Великого Могола в отношении Сибири. Сыроежину приказывали разъяснить Великому Моголу, что в Сибири построены многочисленные города, заведены пашни великие, а с сибирских людей идет дань куницами, соболями, лисицами, белками. Это ли не прямое подтверждение догадок о единстве исканий наших предков на Севере и Востоке?
Сколько нового для историка откроет сопоставление русских «индейских дел» с делами Сибирского приказа, когда окончательно откроется та истина, что люди на устьях Оби и Енисея мечтали о берегах Ганга!
Вот почему в своей книге я не считаю лишними главы об истории стремительного продвижения русских в сторону Теплого моря или к снеговым венцам Гиндукуша. Если сказать просто — все это одно и то же.
Михайло Стадухин на то и искал места добычи «рыбьего зуба» и добывал добрых ленских соболей, чтобы Анисим Грибов вез эти сокровища в Азию для рынков Ургенча, Балха и Бухары.
Подданные Великого Могола уже проведали, что в Казани хорошо умеют выделывать сибирские меха. Поэтому в 1647 году двадцать пять индусов приискивали на казанском торге беличьи шубы, которые были «деланы на их индейскую руку». Они брали соболей, а взамен выкладывали на прилавок «каменье дорогое». Алмазы Голконды светились рядом с мехом голубого песца.
То же самое наблюдалось и в Ярославле, где под русским аршином шелестели индийские ткани и «арапские завесы».
В передний конец
Росла и расцветала «Новая Мангазея» — Ленский острог, получивший потом название Якутска.
В 1642 году в его стенах находилось три тысячи ловцов соболей. Новыми областями управляло самостоятельное Ленское воеводство. Оно рассылало землепроходцев, мореходов и промышленных людей на дальние службы для поисков «сторонних рек» и соболиных угодий.
Семен Дежнев тогда сделал свой первый шаг в сторону Необходимого носа и островов «зубатых людей». Он пересел с коня на сосновый коч и спустился из области полюса холода на устье Индигирки. Оттуда он перешел на новую реку, Алазею, где уже знали о чукчах, которых видел Дмитрий Зырян, слышали о большой реке Колыме.
Дмитрий Зырян, он же Ерило, спутник Дежнева по скитаньям на Яне, сговорился со Стадухиным, и они сообща приготовили морской коч.
Летом 1643 года двенадцать казаков, в числе которых были Стадухин, Зырян и Дежнев, двинулись морем на восток.
Они вошли в устье широкой реки. Это и была Колыма — водная пустыня с лебяжьими островами, прорезавшая серебряные тундры.