Большая проблема была у Владыки с водой. Но кроткие полуживые прихожане узнав, что Владыка сидит без воды, безропотно ставили бидоны на сани, впрягались в них и пускались на поиски проруби в реке или на канале. Иногда возвращались не все из ушедших. Кто-то падал замертво и оставался лежать на дороге. В то время блокадные дистрофики обычно так и умирали на ходу. Владыка, вытирая слезы, благодарил своих добрых водовозов. Они же безголосо что-то шептали синими потрескавшимися губами и старались улыбаться, хотя с трудом можно было разглядеть улыбку на их опухших мучнистых лицах.
Люди любили Владыку, потому что он был прост, смиренен и доступен. Он принимал всех, кто хотел с ним поговорить и получить благословение. Всегда кроткий и приветливый в обращении, всегда пребывающий в смиренном расположении духа – таким запомнился Владыка Алексий (Симанский) старым, пережившим блокаду ленинградцам. Владыка умел поговорить и с именитым профессором университета, и с солдатом, и с замученными ужасающей нуждой и блокадными страстями молодыми и старыми горожанами, хотя в 1942 году трудно было определить, кто молодой, а кто старый, под слоем копоти на опухших лицах. В особенно тяжелом положении оказались беженцы из области и из Прибалтики. У них практически не было никаких средств для поддержания жизни. В городе их было великое множество, и они первыми стали умирать от голода и холода. Владыка тайно раздавал им милостыню – и сам, и через прихожан.
В эту блокадную зиму 1941/42 годов многое обесценилось, высоко ценились только хлеб и тепло. Прихожане опускали в церковную кружку не только деньги, но и золотые вещи: обручальные кольца, серьги, царские десятки, которые Владыка складывал в ведерко и держал в сейфе. Однажды, в середине зимы, поздно вечером, обходя с образом Николы Чудотворца храм, Владыка едва не упал, споткнувшись об узелок, лежащий на полу перед иконой Божией Матери «Умягчение злых сердец».
– Ну-ка, посвети сюда, Василий, – сказал он.
Сторож поднял узелок:
– Однако, тяжелый, шут его побери.
– Ты отнеси ко мне в келью этот узелок, после посмотрим, что в нем.
После обхода и закрытия храма они сели за стол и развязали узелок. Там сверкнуло золото и синими вспышками заиграли на огне бриллианты.
– М-да, – произнес Владыка, – целый набор семейных драгоценностей, и никакой записки при сем.
Сторож равнодушно посмотрел на это богатство и проворчал:
– Лучше бы там было немного ржаных сухарей.
Владыка задумался, глядя на эти шедевры ювелирного искусства, и, наконец, сказал:
– Вот что, Василий, сходи-ка ты завтра на Галерную улицу и приведи ко мне ювелира, что делал мне митру, если, конечно, он жив.
На следующий день сторож привел ювелира. Это был сухонький старичок с накинутым на пальто одеялом, в старомодном пенсне на толстом носу. Он снял шапку, сбросил на пол одеяло и поклонился Владыке.
– Многая лета Вам, Владыко. Я удивлен, зачем Вам понадобился ювелир?
– Здравствуй, Семен, все ли у тебя живы?
Ювелир поник головой:
– Нет, Владыко, у меня в семье три покойника. Жена и две дочери были убиты осколками снаряда, когда пошли выкупать хлеб. Я их так и не дождался. Пошел искать, и мне сказали, что вот, мол, так и так. Я их даже не видел. Увезли куда-то и похоронили в братской могиле.
– Прими мое соболезнование, дорогой. У всех у нас скорби, потери и несчастья. Господь испытывает нас. Надо терпеть. Будет и на нашей улице праздник. А у меня, Семен, есть к тебе дело.
– Говорите, Владыко, я для Вас все сделаю.
– Значит так, у нас в храме собралось порядочно пожертвований от прихожан, на большую сумму. Ты составь опись и сделай оценку каждой вещи. Мы все это от имени прихожан Православной Церкви передадим в Фонд обороны на танковую колонну.
– С радостью, Владыко, с превеликой радостью.
– Ну, действуй. Василий, выгребай все из сейфа на стол.
Ювелир принес из дома специальные весы, лупу и работал три дня.
Один день выдался особенно тяжелый. Еще вчера Владыка послал Василия к старому священнику, который уже не мог выходить из дома, чтобы отнести ему банку с кашей, пакетик чая и десять поленьев дров. Ушел Василий и не вернулся. А в то время, если кто не вернулся, то уже не возвращался никогда. Тем более, что и вчера и сегодня город вздрагивал от рвущихся на улицах снарядов. Владыка привык к своему старому ворчуну и очень скорбел. Вечером он один ходил по храму с иконой Николы. Сам запирал на ночь церковную дверь и растапливал печку. Но поминать за упокой воздержался. А утром Владыка проснулся от настойчивого стука в двери. Когда он открыл их, перед ним стоял – весь заиндевевший, посиневший от холода, но улыбающийся – его верный слуга Василий.
– Слава Богу! – сказал митрополит и перекрестился.
Василий поведал ему, что банку с кашей и дрова доставил по назначению. Батюшка благодарил и велел кланяться. А когда он шел назад, вблизи рванул снаряд, и его отбросило, ударив о стену дома. Когда Василий пришел в себя, то не мог понять, кто он и где он. Понемногу опомнился и кое-как добрался до батюшки. Батюшка напоил его чаем, положил на диван, где он пролежал двое суток, пока не перестала кружиться голова.
Вечером Владыка написал обращение в Фонд обороны. Он писал, что прихожане Православной Церкви жертвуют на танковую колонну Святого Александра Невского три с половиной миллиона рублей и еще, кроме этого, золотые украшения и драгоценные камни на крупную сумму. Опись прилагается. Наутро сторож Василий, в сопровождении нескольких прихожан, отнес в военкомат чемодан с пожертвованиями и все сдал военному под расписку. На следующий день Владыке позвонили из Смольного и просили передать благодарность прихожанам от Государственного Комитета обороны. Поинтересовались, не нужно ли чего? Владыка ответил, что кончилось красное виноградное вино для богослужения и с дровами тоже плохо. Сказали, что все будет доставлено. Предложили прикрепить его к столовой Смольного. Но он отказался. «Как все, так и я», – сказал он. Тогда, после короткого молчания, голос в трубке сказал: «Мы будем Вам кое-чем помогать с продуктами и дровами». Владыка поблагодарил.
Как-то на неделе, через военную почту, он получил письмо из Ульяновска, где тогда располагалось Управление Православными церквями страны. Местоблюститель Патриаршего Престола Митрополит Московский Сергий писал, что он состарился, что с каждым годом усиливаются возрастные изменения, удручен многими болезнями и немощью, и поэтому вынужден оставить завещательное распоряжение, в котором наследником Местоблюстителя Патриаршего Престола объявляет его – Алексия, Митрополита Ленинградского.
Узнав об этом, сторож Василий заулыбался и сказал:
– Ну, Владыко, теперь Вам и умирать ни в коем разе не полагается.
– На все воля Божия, – сказал Владыка и перекрестился, – как Ему, Милостивцу, угодно, так и да сотворит с нами.
И Господь вознаградил Владыку за его смирение, доброту и преданность Церкви и Православному народу, который он не оставил в страшные дни 900-дневной блокады, хотя и имел возможность улететь на самолете из окруженного врагами города. Однажды пришлось ему все же отлучиться на неделю из блокадного города по вызову Митрополита Московского Сергия. И многие запомнили в Ульяновске, как Владыка Алексий с удивлением сказал: «Боже, как вы все здесь много едите!»
И ему, родившемуся в 1877 году и поставленному в епископы еще дореволюционным николаевским Синодом, Бог даровал многая и многая лета жизни, и долгие годы Патриаршего служения, и умер он в глубокой старости, насыщенной жизнью. И мы помянем его добрым словом, смиренного служения Божия, предстательствующего за нас, грешных, перед Святым Престолом Божиим. И до сих пор можно пройти и посмотреть его убогую келью на колокольне Князь-Владимирского собора, и тесную комнатку в Никольском соборе, где он долгие 900 дней и ночей молился, прислушиваясь к взрывам снарядов.
И ушла наконец эта бесконечная страшная зима смерти, унесшая сотни тысяч жителей. Вместе с весенним ледоходом, по Неве, вмерзшие в льдины, медленно проплывали трупы. А кто остался жив, радовался весеннему солнцу, прибавке нормы хлеба, зеленой травке, которую стригли ножницами и поедали, спасаясь от цинги.
Кончилась война, народилось новое поколение, потом от них еще одно поколение, от которых эта война отодвинулась далеко и стала легендой. Но они не должны забывать, что живут в городе, на земле, где совершались великие дела и были великие страдания народные. Где на кладбищах покоятся сонмы мучеников блокады, безвинные жертвы ужасной войны, освятившие своей кровью и своими страданиями эту землю, эти улицы, по которым сейчас ходит молодежь. Не оскверняйте этот город грехами преступлений и беззаконий, потому что ленинградцы отстояли его от врага страшной и дорогой ценой своей жизни, почему и свят этот город всегда и во веки веков.
Аминь.
Валентина МатвееваВоспоминания. О Митрополите Сурожском Антонии
Много раз я собиралась начать эти записки – и не решалась. Надо было попросить благословения у Владыки Антония, а я все откладывала.
Стоя у его могилы, я молча просила благословения и помощи.
Я кинорежиссер, и память у меня фотографическая. Мне проще описать картинку, чем воспроизвести глубинную сущность события, встречи. Быть может, из отдельных картинок сложится что-то целое.
О Владыке Антонии я узнала много лет назад.
Со мной случилась беда – я тяжело болела. Врачи определили срок жизни – год. Мои друзья решили меня крестить.
– Зачем? – спросила я, – я скоро умру.
– Тем более надо крестить, – отвечали они.
Евангелия не было, невозможно было в те годы его достать, а меня надо было подготовить.
И вот кто-то принес тоненькие листочки, сколотые скрепкой, пятый – слепой экземпляр, напечатанный под копирку на плохонькой машинке. «Митрополит Антоний Сурожский. Проповеди и беседы». Эти листочки тайно ходили тогда по рукам, и, видно, их было много, если дошли и до меня! Тогда я еще не знала, что Татьяна и Елена Майданович, рискуя свободой, сеяли их по всей стране. Ведь в те годы (конец 70-х) еще действовал закон, по которому за распространение религиозной литературы давали срок. Переданные для прочтения листочки чаще всего давали на одну ночь: «Прочти и верни. Или перепечатай и верни, передай другому».