Досконально, не торопясь, Грабин со своими помощниками разобрали и осмотрели каждую пушку, отмечая в специальной тетради малейшие замечания по состоянию деталей, узлов и агрегатов. Постепенно была создана общая картина необходимых доработок, определен их объем, выявлена потребность в специалистах, запасном материале, инструментах. Некоторые детали, которые уже неоднократно побывали в руках доработчиков и были мало похожи на то, что вычертили конструкторы, решили изготовить заново.
Прошло немного времени, и первые две пушки покинули заводскую территорию. Вслед за ними в руки заказчика перешли еще семь. И только с последней произошла заминка.
— Может, спишем ее в брак? — предложил директор. — Вам и без нее досталось. За какие-то недели сделали то, над чем мы бились год.
— Готовую пушку — в брак! Это будет не по-хозяйски, — ответил Грабин и почувствовал, что Радкевичу понравились эти его слова.
После значительной переделки и десятая пушка была принята заказчиком. Завод получил оплату за сданную продукцию, в цехе стало просторнее. О конструкторах заговорили:
— Башковитые парни эти москвичи. Дело знают.
— И черновой работы не гнушаются.
В конструкторское бюро стали заходить начальники цехов, технологи, рабочие. Рассказывали о своих проблемах и неурядицах, просили совета и помощи.
— Посмотрели бы, Василий Гаврилович, что-то не ладится у нас с муфтой, — обратился однажды Семичастнов. — По два месяца уходит на обработку, а приемщик все равно бракует.
Муфта — деталь фигурная. Множество разного рода выступов и скосов усложняли не только ее обработку, но и доставляли много хлопот при сдаче заказчику. Допуски, определенные конструкторами, очень малы.
На станках того времени такой точности добиться было тяжело.
Внимательно исследовав чертежи и уже готовые детали, Грабин не определил, как улучшить качество изготовления муфты. Но возникла мысль: «А нужна ли такая исключительная точность? Что произойдет, если муфта будет сдана с небольшими отклонениями от размеров, указанных конструкторами?» Теоретические расчеты показали, что никаких задержек, а тем более бед, это не принесет. Попробовали практически использовать в пушке одну из муфт, не отвечающих требованиям чертежей. Все работало хорошо. Но представитель заказчика и слышать не хотел об изменении условий приемки.
— Мой документ — вот эти чертежи, — объяснял он. — Здесь проставлены допуски, которыми я руководствуюсь. Самостоятельно изменить их я не могу. Это подсудное дело.
Подготовив необходимую документацию, Грабин выехал в Москву, в Главное артиллерийское управление. Разговор был долгим. Но обмеры и расчеты, сделанные заводскими конструкторами, выглядели убедительно.
— Перемудрили мы с этими муфтами, — согласились наконец в управлении и дали указание расширить пределы допусков.
На заводе Грабина встречали радостно. Даже приемщик благодарил его за помощь, а в механическом цехе каждый стремился пожать руку. Авторитет конструкторов вырос еще больше.
К этому времени в кузнечно-прессовый цех стали поступать чертежи полууниверсальной пушки А-51. Грабину не сиделось в кабинете. Хотелось посмотреть, как выглядят в металле те детали и агрегаты, которые до этого были созданы мысленно и воспроизведены только на бумаге. Начальник цеха Конопасов встретил его понимающе:
— Не терпится посмотреть свое творение? Понимаю. Но пока что поступили только ободья колес.
— Хоть на них пойду посмотрю.
Сколько ни смотрел Грабин, ободьев в цехе не было. Может, их уже передали в механический на обработку? Но Конопасов должен был знать об этом. Вернулся, посетовал начальнику цеха, что не поспел вовремя.
— Как не поспел? — удивился тот и, выйдя из конторки, показал на груду массивных металлических заготовок. — Вот же они.
— Ободья? — Грабин оторопел.
— Они самые.
— Так ведь это же какая-то необъятная махина. В каждой из них не меньше тонны.
— Не меньше, — согласился Конопасов.
— А по нашим расчетам обод весит всего сорок килограммов.
— Так это после обработки.
Оказалось, что кузнечно-прессовый цех и остальные заготовки делает с не меньшей щедростью. И беда не только в том, что десятки тонн металла уходят в стружку. Это усложняет обработку, требует немало лишних рук, увеличивает расход режущего инструмента. Но главное было в том, что верхний слой металла, наиболее уплотненный на прессах, во время обработки снимался. Деталь изготовлялась из менее качественного материала.
— А вот это что? — Грабин указал Конопасову еще на одну заготовку, меньшую по размерам.
— Выбрасыватель.
— Выбрасыватель?!
Небольшая деталь затвора должна была весить семьсот граммов. То, что лежало в цехе, весило не меньше пуда.
Когда Грабин рассказал обо всем директору завода, тот недоверчиво пожал плечами.
— Кузнечно-прессовый цех у нас считается лучшим. План выполняет и перевыполняет. Регулярно награждается переходящим Красным знаменем.
— И по каким же показателям определяется план?
— В тоннах металла, поступившего на обработку.
Грабин понимал, что причины не только в издержках планирования. Дело было глубже и серьезнее. Заводу не хватало общей культуры производства. Кузнечно-прессовый цех выдавал почти бесформенные заготовки. В механическом цехе равнодушно принимали их. Никто не пытался научно обосновать, в каком виде должна быть продукция, сколько металла необходимо тратить на ту или иную заготовку.
Удивило Грабина и еще одно обстоятельство, имеющее непосредственное отношение к конструкторской работе. Занимаясь муфтами, он обратил внимание, что некоторые из них имеют вид старого образца, в который давно внесены некоторые изменения.
— Покажите чертежи, — попросил у рабочего.
Тот достал из тумбочки замусоленную, потертую на сгибах стопку бумаг.
— Давно у вас это хозяйство?
— Давненько. Я тут каждую черточку изучил.
Порядка не было и у других рабочих. Старые чертежи не изымались, оседали у них в тумбочках. Изменения и дополнения, принимаемые конструкторами, своевременно не вносились. Пришлось производить строгий учет документации, находящейся в работе. На чертежах, которыми можно было пользоваться, ставился специальный штамп «Проверено». Устаревшие изымались и уничтожались.
Постепенно, шаг за шагом, конструкторское бюро завоевывало прочное положение на заводе. Наладился учет чертежей, заготовки приобрели более удобообрабатываемый вид, меньше стало брака. У конструкторов появилось больше свободного времени.
— Вот теперь мы можем заняться дивизионкой, — сказал Грабин, собрав подчиненных.
Параллельно с основными заботами конструкторы начали проектирование опытного образца своей пушки. Дневного времени не стало хватать, свет в бюро подолгу не гас вечерами. По заводу пошел разговор о том, что москвичи затеяли какое-то большое дело. Грабин собирался пойти к директору, поделиться с ним своими планами, вместе обдумать, как узаконить работу над пушкой. Но Радкевич опередил его. Однажды вечером он сам пришел в КБ. Поздоровался, но садиться не стал. Расхаживал по кабинету, обдумывая, с чего начать разговор. Наконец остановился напротив Грабина и заявил:
— Мы же, Василий Гаврилович, договорились, что будем заниматься только изготовлением пушек. Никакой опытно-конструкторской работы. С меня и этих неприятностей, которые есть, хватает. Не дай бог отвечать еще и за проектирование. Вам легче. Вы будете чертить и прожекты писать, а мне придется налаживать опытное производство и испытания, отвечать за ваши неудачи.
Грабин молчал. Да и что он мог ответить, если Радкевич не советовался с ним, не спрашивал, не раздумывал, а высказывал готовое решение. Приказ не обсуждают и не оспаривают.
— Я понимаю, — продолжал директор, — коллектив конструкторов у нас подобрался солидный, каждого тянет к творчеству. Уже и сверху интересуются, чем занимается наше КБ. Для чисто производственных нужд оно великовато.
— Вот и хорошо, Леонард Антонович. Параллельно можно начать опытное проектирование.
— Об этом и речи быть не может. Поступим разумнее. Вы, Василий Гаврилович, отберите себе человек шесть лучших конструкторов, а остальных откомандируем. На других заводах не хватает кадров, а у нас излишки.
Радкевич вышел, а Грабин так и продолжал стоять, как стоял во время всего разговора. Он был оглушен тем, что пришлось выслушать. Сколько было планов! Люди бросили ради них Москву. Начал создаваться коллектив. Уже определилась схема, разработаны прикидочные данные новой пушки. И вдруг такой жестокий удар. Как сказать о решении директора товарищам? Кому объявить, что он должен уехать с завода, отказаться от общей мечты, от интересных планов?
Машинально собрал со стола бумаги, закрыл сейф и пошел в общежитие, где жили конструкторы. Когда все собрались, подробно пересказал разговор с директором.
— Давайте сообща решим, что делать?
— Надо всем подать заявление об уходе!
— Просто собраться и уехать, ничего не говоря. Его за это тоже по головке не погладят!
— Нет, товарищи, — Грабин старался казаться спокойным, — партизанить мы не будем. Ведь мы — это целое конструкторское бюро. У нас есть интересные планы. Есть чертежи и расчеты. Мы уже подняли авторитет завода, а можем поднять его еще выше. Если вы согласитесь, я завтра же поеду в Москву и сделаю все, чтобы найти защиту. Все равно без этой поддержки мы дальше работать не сможем. Нам нужны деньги, необходимо разрешение на создание опытного образца. Иначе говоря, нам нужен завод, без него мы останемся просто мечтателями.
Вся оборонная промышленность в те годы находилась в ведении Главного управления, во главе которого стоял старый большевик Иван Петрович Павлуновский. Грабину не приходилось встречаться с ним, но он слышал о нем много хорошего. Умен. Внимателен. Вопросы решает обдуманно, но энергично, с широким размахом. Еще в дороге Василий Гаврилович твердо решил пробиться к Павлуновскому. «Только бы оказался на месте, только бы принял», — твердил он, будто заклинание.