— Я жду своего господина, — спокойно ответил Джон. — Он приказал мне.
— Хорошо, тогда отгоняй всех прочих, — распорядилась герцогиня. — Король страдает и не хочет, чтобы тут шлялись все кому не лень.
— Его величеству лучше? — поинтересовался Традескант. — Кризис миновал?
Она посмотрела на него искоса, со странной полуулыбкой, и сказала:
— Он молодцом.
Кризис так и не миновал.
Еще два дня король лежал весь в поту, призывая помощь. Бекингем разрешил Джону вернуться в Нью-Холл, но садовник не мог заставить себя уехать, не увидев, чем же все закончится. Придворные ходили на цыпочках, флирт и игры прекратились. Вокруг печального юного принца царила аура молчания. Всюду, где бы он ни появился, замолкали и склоняли головы. Придворные жаждали зарекомендовать себя в его глазах. А ведь одни стояли на стороне его отца и против принца, другие смеялись над ним, когда он был еще косноязычным квелым младшим сыном. Теперь это был будущий король, и только герцогу удался фантастический трюк: одновременно оказаться лучшим другом отца и лучшим другом сына.
Бекингем был повсюду. Сидел у постели больного, гулял с принцем Карлом в саду, расхаживал между придворными, роняя подбадривающее слово одному и хорошо рассчитанное оскорбление другому.
Из своего дворца в Линкольне прибыл наконец епископ. Его провели к королю. Из спальни больного распространился слух, что король слишком слаб и не может говорить, но принял молитвы, подняв глаза к небесам, так что умрет он истинным сыном англиканской церкви.
В ту ночь Джон лежал в спальне Бекингема, прислушиваясь к спокойному дыханию, и знал, что его хозяин притворяется спящим, на самом же деле сна у него ни в одном глазу. В полночь герцог встал, в темноте оделся и тихонько покинул спальню. Джон сразу расхотел спать, он сел на постели и стал ждать.
Вскоре раздались легкие женские шаги по коридору, в дверь постучали.
— Господин Традескант! Герцог требует вас к себе!
Джон поднялся, натянул штаны и поспешил к королевским покоям. Бекингем стоял в оконном проеме, глядя на сад Традесканта. Когда он отвернулся от окна к Джону, лицо его светилось от возбуждения.
— Свершилось, — коротко произнес он. — Наконец-то. Разбуди епископа и тихонько приведи сюда. Затем разбуди принца.
Пройдя по лабиринту коридоров, обшитых деревянными панелями, Джон постучал в дверь покоев епископа и заставил сонного слугу разбудить его светлость. Наконец епископ показался на пороге в своем церковном облачении и с личной Библией короля Якова в руках. Джон повел его через помещение, где спали слуги и собаки, тихо ворчавшие, когда они шли мимо. Их путь освещали только свет факела и серебряная луна за огромными высокими окнами, пристально следившая за ними.
Епископ скрылся в спальне короля. Джон повернулся и побежал вдоль широкого, отделанного деревом коридора к покоям принца. Он постучал в дверь и прошептал в замочную скважину:
— Ваше высочество. Проснитесь. Герцог велел мне привести вас.
Дверь распахнулась, и Карл быстро выскочил из комнаты в одной ночной рубашке. Не проронив ни слова, он помчался в королевскую спальню.
Во дворце было очень тихо. Джон ждал у дверей в королевскую опочивальню, напрягая слух, чтобы расслышать хоть что-нибудь. До него доносился тихий печальный звук последних обрядов и молитв. Потом наступило молчание.
Наконец дверь медленно отворилась и появился герцог. Он посмотрел на Традесканта и кивнул, будто только что успешно завершил трудное дело.
— Король мертв, — сообщил Бекингем. — Да здравствует его величество король Карл.
Карл выглядывал у герцога из-за плеча и казался ошеломленным. Его темные глаза уставились на Традесканта невидящим взором.
— Я не знал… — пробормотал Карл. — Я действительно не знал, что они делали. Клянусь Богом, я даже не представлял, что твоя мать…
Тут Бекингем опустился на одно колено, и Джон последовал его примеру.
— Да хранит вас Господь, ваше величество! — воскликнул герцог.
— Аминь, — произнес Традескант.
Они вынудили Карла замолчать, и то, что он мог бы сказать, навсегда осталось несказанным.
ВЕСНА 1625 ГОДА
Тремя часами позже у ворот дворца Теобальдса принца Карла провозгласили королем, и он торжественно сел в королевскую карету, собираясь с большой помпой отправиться в Лондон. Бекингем, королевский шталмейстер, не подчинился традиции, предписывающей ему первому занять место в свите, следующей за королевской каретой. Он ступил в королевскую карету лишь на полшага позади его величества, будто сам был принцем рядом с новым королем. Традескант ехал в длинном обозе вместе с другими слугами, стараясь не слышать, как все ахнули от ужаса при виде наглости его господина.
В Сент-Джеймский дворец прибыли в середине дня. Сначала Джон не мог найти комнату, отведенную Бекингему, и ждал в общем зале. Во дворце царила полная неразбериха. Предполагалось, что король Яков долго будет охотиться и жить в Теобальдсе, а потом поселится в Хэмптон-корте. В его отсутствие дворец закрыли для кое-какой переделки и генеральной уборки. Те немногие из домашней прислуги, кто не уехал с Яковом, вымели травы, рассыпанные по полам, сняли занавеси с окон и гобелены со стен. В кухнях не было еды, а в спальнях не топились камины. Теперь слуги и служанки носились как угорелые, пытаясь приготовить дворец для нового короля и его свиты и за несколько часов сделать то, на что обычно требовались дни. От работы их постоянно отвлекали гулявшие среди придворных истории о том, как король заболел, как мать и сын Вильерсы выхаживали его, выгнав всех остальных, и как король умер под их неустанной опекой.
Необходим был праздник, и гофмейстеру королевского двора пришлось потратить все наличные деньги и воспользоваться всеми возможными кредитами; он закупил продовольствие и нанял работников в кухню — от судомоек и мужиков, раздувающих мехами огонь в очагах, до великих поваров, чтобы король, только вступивший на престол, мог пообедать.
Огромная толпа людей наводнила дворец. Многие желали посмотреть на нового короля и первого человека в стране — герцога Бекингема. Люди победнее явились просто поглазеть на них — им нравилось наблюдать, как ест знать, даже если их собственные животы при этом оставались пустыми. Но были и сотни тех, кто хотел пожаловаться на налоги, на землевладельцев, на несправедливость, и все эти жалобы они надеялись донести до нового монарха. Король Карл и герцог пробирались через толпу к столу, а Традесканта оттеснили десятки кричащих и чего-то требующих людей. Но даже в этот момент, когда он боролся за место в толпе, его хозяин глянул поверх движущихся голов и окликнул его:
— Джон! Ты еще здесь? Зачем ты остался?
— Я ждал ваших приказаний.
Народ вокруг сворачивал себе шеи, пытаясь увидеть, кто привлек внимание герцога. Традескант пробился вперед.
— О, прости меня, Джон, — извинился герцог, — я был так занят. Сейчас можешь ехать в Нью-Холл. По пути заскочи в доки и забери то, что доставили для меня из Индии. А потом домой.
— Ваша светлость, для вас здесь не приготовили спальню, — сообщил Джон. — Я спрашивал. Ее нет. Где вы будете ночевать? Может, мне отправиться в ваш лондонский дом и попросить герцогиню приготовить для вас комнаты? Или мне подождать и мы вернемся в Нью-Холл вместе?
Герцог посмотрел туда, где молодой король медленно продвигался через толпу, протягивая руку для поцелуев и отвечая на поклоны людей еле заметным кивком. Когда король и Бекингем встретились глазами, король улыбнулся интимной заговорщической улыбкой.
— Сегодня я буду спать в спальне его величества, — промолвил герцог шелковым голосом. — Он желает, чтобы я был рядом.
— Но ведь там только одна кровать… — начал было Джон и прикусил язык.
Конечно, походную кровать можно найти. Или же они удобно устроятся на широченной королевской кровати. Король Яков никогда не спал один. Почему бы его сыну не поступать так же, если ему хочется компании?
— Конечно, милорд, — произнес Джон, тщательно скрывая противоречивые чувства. — Я оставлю вас, если вам здесь хорошо служат.
Бекингем одарил садовника любезной довольной улыбкой.
— Лучше не бывает.
Традескант поклонился, протолкался сквозь толпу к выходу, накинул на плечи одолженный плащ и направился в конюшню. После дневного путешествия лошади выглядели усталыми, но он и не собирался скакать быстро. Он выбрал спокойное животное и забрался в седло.
— Когда вы снова к нам, господин Традескант? — осведомился грум.
Пожав плечами, Джон ответил:
— Я возвращаюсь в свой сад.
— Вы плохо выглядите, — заметил слуга. — Надеюсь, вы не подхватили от короля Якова лихорадку?
Джон подумал о многолетней привязанности старого короля к Бекингему, о той сети полуправд и обманов, из которых ткалась основа жизни двора.
— Возможно, она меня немного задела, — сказал Традескант.
Он повернул лошадь на восток к докам. Индийских редкостей набралось только на один воз. Джон проследил за погрузкой в фургон и приказал следовать за ним до Нью-Холла. Всю дорогу его раздражали скрип повозки и ее неуклюжий медлительный ход по грязным дорогам. Защищаясь от мелкого холодного весеннего дождя, Джон низко надвинул на глаза шляпу и поднял воротник. Он тяжело сидел в седле и старательно думал о сезонных работах, о посадках и прополке. Традескант старался выкинуть из головы мысли о новом короле, о его лучшем друге герцоге и о прежнем короле, который умер, — здоровый мужчина всего-навсего пятидесяти девяти лет от роду скончался от легкой лихорадки после того, как отослали всех докторов. Если и было сотворено зло, то имелись специальные люди, которые были обязаны выносить обвинения. А уж в обязанности Джона никак не входило обвинять своего хозяина или короля, даже про себя, в глубине своей потревоженной совести. Так что на плохие дела господина Традескант закрывал глаза и уши. Кроме того, он не мог существовать с двойными стандартами в душе, не мог любить своего господина, подчиняться ему и в то же время судить его поступки. Он отдавал свои любовь и доверие и следовал слепо, как за Сесилом, насколько вообще было возможно следовать за Сесилом