— Что они будут делать? — недоумевал Традескант. — Как будут справляться? Они оба такие молодые, у них столько врагов за границей и…
Уорд еле заметно пожал плечами.
— Опасную дорогу они себе выбрали. Спаси Господь их обоих.
Тем летом ночь за ночью в небе был виден метеор. Низко и ярко горел он на небосклоне. Лучше всего было наблюдать после заката солнца, когда небо еще сохраняло жемчужный оттенок и звезды еще не затмевали метеор своим светом. Он выделялся хвостом, пылавшим желтым огнем. Все понимали: это знак, и многие думали, что предзнаменование. Чума не стихала, новая французская королева была пока что бесплодной, кроме того, шептались, что она терпеть не может короля. Из-за закрытых дверей доносились вопли и звуки яростных ссор. Герцог постоянно встревал в этот брак — вмешивался, советовал и даже упрекал ее величество. Ходили слухи, что ее уже тошнит от Бекингема и что ей позволено встречаться с собственным мужем только в присутствии герцога.
Метеор был виден и в Нью-Холле; в деревне Чорли считали, что это знак греха, ищущий грешника, а золотой хвост, тянущийся за метеором, — некий символ заразы, заразы где-то на земле. Традескант, который терпеть не мог суеверия, рявкнул на сына и заявил, что метеор — это звезда, сорвавшаяся со своего места, и что ее появление ровно ничего не значит, по крайней мере, для людей разумных. Однако и он, если взгляд падал на метеор, скрещивал пальцы в кармане и бормотал: «Боже, храни короля! Боже, храни герцога!»
В июле королевский брак достиг кризиса. Король приказал выдворить французскую свиту супруги из дворца и из страны. И насильно приставил к королеве жену и сестру Бекингема. Как первых дам английского двора.
Традескант контролировал установку в Нью-Холле новых массивных фонтанов. Вдруг рядом появился Джей.
— Отец, почему король не может жить счастливо со своей женой? — спросил он. — На кухне говорят, он ударил ее, а она кричала в окно, требовала вернуть священников и фрейлин. А герцог, наш герцог, угрожал, что ей отрубят голову за государственную измену.
Джон крепко взял сына за плечо и увел подальше от рабочих.
— Это все досужая болтовня, — сказал он. — Бабьи пересуды. Ты что, старая карга, сплетница у очага?
— Я просто хочу разобраться, — быстро произнес Джей.
Лицо отца потемнело от гнева, и Джей понял, что зашел слишком далеко.
— Разобраться в чем?
— Почему герцог для тебя важнее всего на свете, — внезапно выпалил Джей. — Почему ты бросаешь меня, бросаешь мать, иногда мы не видим тебя месяцами. Мне интересно, чем он тебя так держит. Чем он держит короля?
На мгновение Традескант задумался, потом положил руку на хрупкое юношеское плечо сына, и они зашагали рядом.
— Я люблю его как господина, — пояснил Джон. — Данного мне свыше, чтобы направлять меня и руководить мною. Я его вассал, понимаешь? Он попросил меня стать его слугой, и я согласился. Это означает, что я связан с ним до смерти или пока он меня не отпустит. Я не становился на колени и не клялся в вечной преданности, как это делалось в былые времена, но суть осталась прежней. Я его слуга, а он мой господин. Такая между нами неразрывная нить.
Джей нехотя кивнул.
— И еще я люблю его за красоту, — просто добавил Джон. — Когда он одет в белый шелк и усыпан бриллиантами или в коричневый охотничий костюм, он все равно гибкий как ива и такой прекрасный, как… — Традескант окинул взглядом сад, — как один из моих цветущих каштанов. Он необыкновенное, редкое создание. Я никогда не встречал никого подобного. Герцог красив как женщина, храбр, как рыцарь из легенды. Он двигается, будто танцует, а верхом скачет как черт. И когда мы вместе, он веселит меня, а когда его нет рядом, я постоянно грущу. Он мой повелитель. И никто не может сравниться с ним.
— Ты любишь его больше, чем нас? — уточнил Джей, задев самую суть вопроса.
— Я люблю его по-другому, — уклонился от прямого ответа Джон. — Я люблю тебя и твою маму как самых близких и дорогих родственников. А своего господина люблю, как ангелов над ним и Господа Бога над всеми.
— А ты никогда не задумывался, — ехидно начал Джей из глубины своего задетого сердца, — никогда не задумывался, что полюбил недостойного человека? Что твой повелитель, ну сразу под ангелами, может оказаться именно тем, кем его называют на рыночной площади? Плохим другом, вором, шпионом, католиком, убийцей… содомитом?
Развернувшись, Джон закатил сыну звонкую пощечину, от которой юноша, раскинув руки и ноги, рухнул на землю. Традескант нагнулся над ним со стиснутыми кулаками, готовый ударить сына снова, если тот осмелится вступить в драку.
— Как ты смеешь!
Джей отполз назад, подальше от разъяренного отца.
— Я…
— Как ты мог оскорбить человека, чей хлеб ты ешь? Кто ставит еду на твой стол? Как у тебя язык повернулся повторить грязные площадные сплетни в этом саду? Выпороть бы тебя, Джей! Ты гнусный, грязный мальчишка. Твое образование пропало зря, если научило тебя злонамеренным мыслям.
С трудом поднявшись на ноги, Джей встал лицом к лицу с отцом. На его щеке горел отпечаток ладони.
— Я буду сам за себя думать! — крикнул Джей. — Не желаю следовать за своим господином. Я не стану затыкать уши, стараясь не слышать того, что обсуждают все вокруг. Я хочу найти свой собственный путь.
— Найдешь, найдешь свой собственный путь, но только в ад, — горько сказал Джон.
Он развернулся и оставил сына, не проронив больше ни слова.
ЛЕТО 1627 ГОДА
Вернувшись в Нью-Холл на лето, Бекингем, которого в Эссекс прогнал страх перед парламентом, нашел Джона во фруктовом саду, где тот подвязывал персиковые деревья к красной кирпичной стене. Услышав быстрые шаги по дорожке, усыпанной битым кирпичом, Джон обернулся. Заметив вспышку радости на лице садовника, Бекингем положил руку ему на плечо.
— Хотел бы я казаться всему миру таким же героем, каким кажусь тебе, Джон, — заявил он.
— Что-то не так?
Откинув голову, герцог рассмеялся своим бесшабашным смехом азартного игрока. Джон в ответ улыбнулся, однако почувствовал ледяное дыхание грядущей беды. Он уже знал, что надо быть настороже, когда у хозяина веселое настроение.
— Что-то всегда бывает не так. — Бекингем махнул рукой. — Плевать мне на это. А как ты, Джон? Что ты тут делаешь?
— Затеял небольшой эксперимент. Пока неизвестно, что получится. Решил посмотреть, нельзя ли дать персиковым деревьям немножко больше тепла.
— Ты что, костры разведешь поблизости?
— Я буду жечь уголь. Вот здесь. — Традескант указал герцогу на высокую стену, где одна над другой были расположены три небольшие печки. — Дымоходы от печек пойдут по всей длине стены, и теплый дым будет нагревать кирпичи, где привязаны деревья. Полагаю, это спасет их от холода, и мы получим ранние персики и абрикосы, на недели, а то и месяцы раньше. В самой природе дерева есть нечто, что заставляет его плодоносить, но я также уверен, что созревают плоды под воздействием тепла и солнечного света. В первый год я просто обжег деревья, а в прошлом году был, наоборот, чересчур осторожен, и до них добрались заморозки. Надеюсь, в этом году я все сделал правильно и в июне у вас будут сладкие зрелые фрукты.
— В этом году в июне я не буду есть английские персики, — возразил герцог, — да и ты тоже.
Насторожившись, Джон отвернулся от своей стены с подогревом.
— Почему?
— Разве что ты предпочтешь персики, пока я буду воевать!
— Вы, милорд?
Бекингем снова откинул голову и захохотал. На секунду Джону показалось, что он сейчас закукарекает, как петух на деревенском заборе.
— Послушай меня, мой Джон. Мы собираемся сразиться с французами. Отличная будет заварушка. Пока они доставляют нам неприятности в Нидерландах и угрожают законной королеве Елизавете, свергнутой с трона в Богемии, мы обойдем их и атакуем в незащищенном месте.
— На Средиземном море?
— В Ла-Рошели, — триумфально провозгласил Бекингем. — Наш флот придет туда, и наши братья протестанты примут нас как героев. Их уже давно осаждают их же соотечественники, они там страдают за веру. А наше появление перевернет ситуацию. Мне даже кажется, что нам и стрелять не придется! А как я плюну в лицо Ришелье!
— Но ведь всего лишь год назад вы посылали флот сражаться на стороне Ришелье…
— Это все политика, — отмахнулся Бекингем. — Нам нужно было поддержать братьев по вере, как только была снята осада. Страна горела желанием воевать против католиков. Я хотел этого. Но, принимая во внимание, что французская королева только что приехала в страну и что испанцы были такой серьезной угрозой, что я мог сделать? А сейчас все иначе. Сейчас будет легче.
— У людей бывает долгая память, — предостерег Джон. — Народ может и припомнить, что вы сдали наш флот Ришелье внаем и английские пушки были нацелены на протестантов Ла-Рошели.
Герцог покачал головой и рассмеялся.
— Да что с тобой сегодня, Традескант? Ты что, отказываешься меня сопровождать?
— Но вы же сами не поплывете?
— Я? — Бекингем улыбнулся той улыбкой, от которой у Джона замирало сердце. — Ну конечно поплыву! В конце концов, кто у нас лорд-адмирал?
— Я не думал… — Традескант помолчал. — Но ведь вы нужны здесь, дома! Вы нужны королю! А ваши враги внутри страны? Они объединятся против вас, пока вы долгие месяцы будете в походе. А какие ужасные сплетни о вас ходят! Я даже слышал, что и обвинения выдвигаются… Милорд, вы точно не можете так рисковать и уехать сейчас.
— А как еще заткнуть им всем рты? Только победой. Когда я вернусь домой, с триумфом разгромив католиков и завоевав новый английский порт на западном побережье Франции, мои враги исчезнут в одночасье, разве не так? Они снова станут моими лучшими друзьями. Сэр Джон и сэр Дадли снова полюбят меня как брата и выбегут из Тауэра поцеловать мне руку. Разве ты не понимаешь? Все сразу для меня изменится.
Джон положил ладонь на богатый камзол хозяина, на рукав с роскошными разрезами.