Тихо, как мать над малюткой, поет
О ликующих празднествах вечности...
Брось свой кров, очаг свой малый,
Сон в тоскующей груди,
И громады скал на скалы
В высь немую громозди...
Божий мир еще не создан,
Недостроен божий храм, —
Только серый камень роздан,
Только мощь дана рукам.
Роя путь к твердыне горной,
Рви гранит, равняй холмы, —
Озари свой мрак упорный
Искрой, вырванной из тьмы...
Пусть взлелеет сны живые
Отблеск творческой мечты,
И чрез бездны роковые
Перекинутся мосты...
Лишь свершая долг суровый,
В мире лени, праздной лжи,
Ты расширишь гранью новой
Вековые рубежи...
Лишь предав свой дух терпенью,
Им оправдан и спасен,
Будешь малою ступенью
В темной лестнице времен...
И в сердце, как в море, — прилив и отлив...
Я сменою крайностей жив...
То жизнь — трепетание майского сна,
То снова скудеет весна...
Безвестное море баюкает нас —
Нам горько неведом наш час!
Нахлынет — захватит своей глубиной,
Ликующей вскинет волной, —
Отпрянет и — горестно вновь обнажит,
Что в сумрачной бездне лежит...
Кочуют валы — от земли и к земле,
То в трепете дня, то во мгле, —
С забвением к суше, от суши — с тоской...
О сердце, ты — берег морской!
В тебе — вековечный прилив и отлив,
Чьей горькою сменой я жив...
Мне чудятся дали ночные,
Раскрытые в мире ином,
Где дни и заботы земные
Развеянным кажутся сном...
Там кротко сверкают зарницы,
И, в трепете лунных огней,
Бесшумно встают вереницы
Таинственно-светлых теней...
И шествуют призраки с пеньем,
Иному молясь бытию...
И, тайным объятый волненьем,
Средь них я себя узнаю...
И долго и горько мне чужды,
Поникшему в прежней пыли,
Все горести, споры и нужды,
И зыбкое счастье земли...
И часто средь хриплого шума
Борьбой ослепленного дня
Моя одинокая дума
К тем далям уводит меня, —
Где стройно дворцы и соборы
Лучистой встают чередой
И кротко, сплетаясь в узоры,
Восходит звезда за звездой...
Божий мир для нас — как море...
Мы на темном берегу
Глухо плачем о просторе,
Кто на радость, кто на горе,
Каждый — в замкнутом кругу...
Здесь, в истоме повседневной,
Счет изведанных часов...
Там — разгул свободы гневной,
Вечно новой и напевной,
Трепет смелых парусов...
Тщетно нашу мысль уводит
К синим далям дальний дым,
Тщетно кровь кипит и бродит, —
Наша молодость проходит
В споре с сердцем молодым...
Мы живем в плену суровом,
Вечно в той же полумгле,
Где печаль о часе новом
Лишь смущает тщетным зовом
Сон прикованных к земле...
Ослепленными очами
Мы глядим, рабы теней,
В мир, сверкающий пред нами,
Расширяя только снами
Жребий малости cвoeй!
I
И.Н. Худолееву
В вечерний час, в глухую пору,
Плетусь в неверной тишине
И, меря мир, открытый взору,
Дивлюсь великому простору,
И чуток трепет дум во мне...
И, озирая мир широкий,
Где я дышу, где я томлюсь,
Считаю я мгновенья, сроки,
И в час грядущий, недалекий,
Проникнуть разумом стремлюсь...
Но тщетно я в тиши неверной
Витаю в далях прежних лет
И в их кругу, в их смене мерной,
Ищу душою суеверной
Предчувствий вещих и примет.
И мыслю вновь: — смешна тревога...
Настанет день — сверкнет волна...
И час и век — во власти Бога,
Их темный бег исчислен строго,
И жребий сбудется сполна...
То плоским берегом, то в гору
Плетусь медлительно во мгле,
И сладко мне, в глухую пору,
С молитвой звездному простору
Припасть тоскующе к земле...
II
Валерию Брюсову
Час покоя! Стелет тени
Дымный вечер средь полей...
Лишь не знает сладкой лени
Вещий жар в крови моей...
Час закатный — час прозренья
В тайну божьей глубины...
Полный темного волненья,
Лунный Рыцарь ждет луны...
Скоро-скоро осенится
Тайным блеском смертный взор,
В час, когда засеребрится
Нескончаемый простор...
Полночь звездная утроит
Глубь небес и ширь земли,
И рассыплет и раскроет
Месяц золото в пыли...
Пусть же сладкая прохлада
Клонит смертное ко сну,
Я один, искатель клада,
Глаз упорных не сомкну...
III
К. Бальмонту
Звездным миром ночь дохнула...
Средь смолкающего гула
В лунном поле я брожу...
И, склоняясь сам к покою,
С просветленною тоскою
В дали звездные гляжу...
Здесь и там — огонь далекий,
Вспыхнув искрой одинокой,
Кротко зыблет мрак ночной...
Как узор в единой ткани,
Сочетается без грани
Свет небес и свет земной...
В поздний час, не помня боли,
Я брожу в пустынном поле,
В чуткой лунной тишине...
Средь дремоты беспредельной
Молкнет трепет мой отдельный,
И оправдан мир во мне!
И в великий миг слиянья
С вечной тайной мирозданья
Кротко мыслю: с бегом дней
Все стройнее, все безгневней
Трепет мира, шорох древний,
Глубже сердце — жизнь ясней...
III
К. Бальмонту
Звездным миром ночь дохнула...
Средь смолкающего гула
В лунном поле я брожу...
И, склоняясь сам к покою,
С просветленною тоскою
В дали звездные гляжу...
Здесь и там — огонь далекий,
Вспыхнув искрой одинокой,
Кротко зыблет мрак ночной...
Как узор в единой ткани,
Сочетается без грани
Свет небес и свет земной...
В поздний час, не помня боли,
Я брожу в пустынном поле,
В чуткой лунной тишине...
Средь дремоты беспредельной
Молкнет трепет мой отдельный,
И оправдан мир во мне!
И в великий миг слиянья
С вечной тайной мирозданья
Кротко мыслю: с бегом дней
Все стройнее, все безгневней
Трепет мира, шорох древний,
Глубже сердце — жизнь ясней...
At morn and evеn shades are longest...[11]
Ben Jonson
Тu, vосе sbigottita е deboletta,
ch'esci piangendo de lo cor dolente...[12]
Guidо Cavalcanti
Угрюмы скал решенные отвесы.
Пространство молкнет... Отдых от труда!
И близко разуму раскрытые завесы...
И кто-то, вещий, шепчет: Навсегда.
Все в мире ясно, понято, раскрыто...
Земля и небо — формула, скелет,
В котором все исчислено и слито,
И прежнего обмана больше нет.
Отсель — бескровность призрачных движений,
Как трепет страсти в сердце мудреца,
Унылая пора оцепенений
И бледный жар печального лица.
Ни голода, ни жажды — только Слово,
Как сумрачный, глухой и праздный звон,
Случайный отблеск пиршества былого,
Воспоминания неверный полусон!
И кончить бы — пока для оправданья
Возможна сила в стынущей груди,
И только ты, невольница алканья,
Слепое сердце, молишь: Погоди!
На свете так много простора,
Надежд, и гаданий, и грез,
Как тени у темного бора,
Как боли у сумрачных слез...
И часто, в бреду одиноком,
В мгновенье истомы немой,
Мы знаем, что в храме далеком
Готовится пир неземной...
Но дальней и пыльной дорогой
Мы в жизни на праздник идем,
Под трудной грозою-тревогой,
Под серым и долгим дождем,—
Мы радостно в сердце горячем
Приветствуем утренний свет,
А вечером сетуем, плачем,
Что грезам свершения нет...
Долго-долго время длилось,
Долго-долго время шло...
В горьких помыслах склонилось
Бледное чело.
Мыслью, алчущей прозренья,
Я вникал в их беглый миг,
И в высокое ученье
Древних вещих книг...
Приковал я грудь живую
К мертвым сводам рудника,
Где, взрывая тьму глухую,
Искрилась кирка.
Жил, метался, опыт множил
В тишине, средь шума гроз
И в пустом гаданьи дожил
До седых волос!
Все, что век лелеял, сеял,
Все, что годы я поил,
Зыбким прахом час развеял,
Mиг опустошил...
Пусть! Скорей другую ношу!
Вновь я гордо восстаю...
Раб мятежный, вновь я брошу
Вызов бытию!
Памяти Н.Л. Тарасова
Вперед, вперед, мой бедный конь,
Исполни свой завет,—
Сквозь холод вьюги, сквозь огонь...
Назад дороги нет!
Наш день не долог, путь далек,
Плетись, пока светло...
Тебе наскучил твой ездок,
Ему — твое седло.
Ни повернуть, ни отдохнуть...
Пустынные края!
Но свой докучный, долгий путь
Придумывал не я...
Свершай, мой конь, свой темный бег,
Где всюду — боль с бедой,
Где лишь однажды был ночлег
С хозяйкой молодой...
Вперед же, вскачь, до той черты,
Где все — покой и мгла,