— И еще одна просьба… — вновь обратился Иван Палыч.
Парфенов вдруг расхохотался:
— Ну, ты, доктор, хват! Так кушать хочется, что аж переночевать негде. Ну? Что у тебя за просьба еще?
— Выезд, — нагло попросил Артем. — Уезд-то не маленький!
— Выезд? С лошадьми, сам знаешь, нынче туго — война… А впрочем, — генерал-губернатор вдруг усмехнулся. — Коли не забуду, будет тебе выезд! Только уж разбирайся с ним потом сам.
Сельское начальство — волостной старшина и староста — так и не уговорило доктора пойти с ним в трактир, так сказать — расслабиться. Но, выпить немного «казенки» в смотровой — тут уж невежливо было бы отказаться, уж пришлось мензурку откушать. После чего надоедливые визитеры, наконец, ушли, и Иван Палыч смог заняться бумагами. Правда, недолго.
На крыльце вдруг послышались торопливые шаги и в комнату вбежала запыхавшаяся Аглая:
— Беда, Иван Палыч! В губернатора стреляли! Ну, который к нам…
— Чего-о?..
— Кто в машине — кого ранили, кого убили… — быстро тараторила девушка. — А губернатора, говорят, нет…
Доктор почесал бородку:
— Не убили, говоришь, губернатора?
— Говорят, ни царапины даже!
— Ну так… по шоферу-то зачем, почем зря, палить, пули тратить?
Глава 17
— Не пущу! — голос Аглаи прозвучал неожиданно резко. Она встала у порога, будто вросла в пол, прижав руки к косяку и расправив плечи. — Не пущу, Иван Палыч! Куда вы собрались? Убьют вас там! Кто потом лечить всех будет?
Артём уже тянулся к плащу, в котором он редко ходил — уж больно неудобный, но сейчас словно хотелось хоть какой-то защиты, укрывшись в него. Доктор бросил на санитарку усталый взгляд, поправил несуществующие очки.
— Аглая, отойди. Не сейчас. Мне нужно туда.
— Да зачем? — голос её задрожал, но взгляд был твёрдым. — Зачем вам туда лезть? Зачем вы под пули пойдете?
— Потому что я обязан, — отрезал Артём. — Там раненые. Им помощь моя нужна. Да там уже и не стреляет никто.
— Тогда… тогда я с вами!
— Нет, — жёстко сказал Артём. — Я один.
Он прошёл мимо, мягко, но решительно отодвинув Аглаю за плечо. Санитарка не удержалась и прошептала:
— Иван Палыч, пусть Бог вас хранит! Будьте осторожны.
— Осторожность нам сейчас и в самом деле не помешала бы…
Он шагал по грязи. Шел быстро. Грязь летела из-под ботинок, марая плащ, но доктор даже не обращал на это внимания, весь поглощенный обжигающими мыслями.
Заварский…
«Чёртов революционер! — ругался он про себя, — чего натворил! Уж не думал, что до такого дойдет. Считал, что детские шалости, так, разговорчики только. А Анна… Анна, как ты могла не видеть, во что он тянет? Ведь знаешь же его лучше. Революция, речи, а теперь кровь! Ведь на каторгу пойдет этот Заварский и ты вместе с ним!»
Он злился на её наивность, на веру Анны Львовы в «хороших людей», на себя — за то, что не остановил её раньше. И ведь слышал, что говорит Заварский, но словно бы мимо ушей пропустил. Признаться, не верил в силу его слов, казалось, что парень просто заигрался.
«Вот уж действительно, заигрался…»
Артём сплюнул. Он почти бегом добрался до школы — и сам не понял как тут оказался, хотя собирался идти к кабаку, где была стрельба. Коли ноги сами привели — то надо зайти, предупредить. На всякий случай…
Артем вошёл без стука. Внутри пахло мелом, сырым деревом и немного — яблоками.
Анна Львовна писала что-то на доске, непринужденно, будто и не случилось ничего. В волосах — обычная деревянная шпилька, строгая кофта с высоким воротом. Женщина обернулась — и замерла.
— Иван Палыч… — прошептала она, словно привидение увидела. — Вы…
— Да, я, — отрезал Артём. Голос был твёрдым. — Надо поговорить. Срочно.
— Что-то случилось?
— Случилось⁈ — почти крикнул он, возмущенный. — Вы не слышали?
— О чём?
Артём подошёл ближе, глядя прямо в глаза.
— В генерал-губернатора стреляли. Есть раненные и убитые.
Анна замерла, её глаза округлились, и она схватилась за косяк, будто ноги подкосились. Её лицо побелело, она едва не упала, и Артём инстинктивно подхватил её, помогая сесть на стул. Она дышала тяжело, её руки дрожали, а взгляд, полный ужаса, метался по комнате.
— Господи! Стреляли? — прошептала она тонко, совсем по детски.
— Анна Львовна, вы же понимаете чьих это рук дело?
— Заварский? — одними губами прошептала Анна и глянула на Артема. — Не может быть!
— Анна Львовна, да очнитесь же вы!
— Нет… Нет, Иван, я… я не знала! Заварский… он говорил тогда на собрании… но я думала, это шутка! Он всегда так… речи, гром, внимание публики, а на деле… Господи, неужели правда? Не верю… Не может быть!
Она закрыла лицо руками, её плечи затряслись. Артём смотрел на неё, его гнев боролся с жалостью. Он видел, что она не врёт — её потрясение было искренним. Но это не отменяло беды: Заварский и остальные — а он не мог этого совершить один, — их безумные планы теперь угрожали всему — больнице, Зарному, ей самой.
Артем присел рядом, его голос стал тише, но твёрже.
— Анна Львовна, — сказал он, — если это они, полицаи перероют всё тут. Твои книги, собрания, всё выплывет. Субботин, Гробовский — они только этого и ждут. Надо действовать прямо сейчас. И быстро.
Анна подняла взгляд, её глаза, полные слёз, были растерянными, но в них мелькнула искра решимости. Она сжала его руку, её пальцы были холодными.
— Иван… я не думала… Но я разберусь. С Заварским… с ними. Только… не выдавай их. Ради меня.
Артём не успел ответить — в дверь требовательно постучали.
«Вот и приплыли…»
Стук в дверь повторился, заставив обоих замереть. Артём инстинктивно шагнул к двери, готовый к худшему. Анна сжала губы, её рука потянулась к столу, где лежали книги. Артём жестом велел ей молчать и приоткрыл дверь.
На пороге стоял курчавый пацаненок, худенький ученик с веснушками, в заношенной рубахе и картузе, съехавшем на ухо. Его глаза, большие и испуганные, шарили по темноте.
— Анна Львовна, — пискнул он, — я… учебник забыл, арифметику… На парте остался. Мамка ругаться будет!
Анна выдохнула, её плечи опустились, и она слабо улыбнулась, хотя лицо всё ещё было бледным. Артём кивнул ей, его взгляд смягчился.
— Иди, Анна, — сказал он тихо. — Я в трактир. Надо знать, что там. Не задерживайся тут. И… спрячь все, что нужно.
Анна кивнула, её коса качнулась, и она, взяв мальчика за плечо, повела его в класс.
Идя к трактиру, он ругал себя за то, что не настоял на разговоре с Анной раньше. Ведь тоже подумал, что Заварский красуется перед Анной, распушает хвост. А оно вон как все оказалось…
Трактир Субботина гудел, как улей. Толпа — крестьяне, возчики, пара казаков — гомонила у входа, а запах самогона и пороха висел в воздухе. Артём протолкнулся внутрь. За стойкой, где обычно орали пьяные, теперь суетились люди: половой носил вёдра с водой, а баба в платке вытирала пол, где алели пятна. Субботин, бледный и злой, стоял в углу, его руки дрожали — ломка не отпускала. Увидев Артёма, он оскалился, но промолчал.
К Артёму подошёл какой-то потный и встрёпанный мужичок, имени которого доктор не помнил.
— Иван Палыч, беда! — сказал мужичок, вытирая лоб. — Стреляли тут, в трактире. Бандиты, видать, в засаде были.
— Много убитых? — спросил Артем, вспоминая слова Аглаи.
— Один — пристав, его унесли, а раненых — двое.
— Кто?
— Виктор Иваныч Чарушин, из земской управы который, в живот его срезало. А второй Иван Пахомыч, староста наш, того в ногу — его в комнату оттащили, стонет.
Артём нахмурился.
— А генерал-губернатор? — спросил Артём. — Парфенов где?
— Целёхонек я, Иван Палыч! — воскликнул сам Парфенов, выглянув из другой комнаты. — Бандиты, дурни, меня за шофёра приняли — я же в кожанке своей, в очках-консервах был. По машине палили, по Чарушину с Кругликовым, а меня не тронули, хех! Ребята местные разогнали их, но никого не поймали. Сгинули, черти!
Подозрения подтвердились. Заварский или его студенты — Николай, Степан, Юлий — перепутали цель. Их «революция» обернулась кровью, но не той, что они хотели. Не предусмотрели такого поворота.
Артем кивнул Парфенову, его лицо осталось спокойным, но внутри всё кипело.
— Федор Алексеевич, можете помочь?
— Помочь? — Парфенов рассмеялся, но как-то нервно, было видно, что просьбы ему уже начинают надоедать. — Иван Палыч, тебе палец в рот не клади — руку откусишь! Своего не упускаешь — уже опять что-то просишь!
— Я не себе. Помогите на машине раненных в больницу отвезти.
Чёрный автомобиль урчал, пробираясь по разбитой дороге в больницу. Фёдор Алексеевич сидел за рулём, его кожаная куртка и очки-консервы придавали ему вид заправского автомобилиста.
«В таком костюме и вправду спутать легко», — отметил про себя Артем, украдкой поглядывая на генерал-губернатора.
На переднем сиденье мычал Кругликов, прижав к простреленной ноге платок. На каждой кочке староста морщился от боли, старался не упасть достоинством в глазах генерал-губернатора, но каждый раз не выдерживал, вскрикивал и довольно грязно выругивался.
Виктор Иваныч Чарушин лежал на заднем сиденье. Артем держал его, прижав к ране чью-то рубаху.
— Ну, господа, — сказал вдруг Парфенов, весело хохотнув, — в Зарном у вас не соскучишься! То пожар, то стрельба! Прямо фронт, а не село. Ещё бы немец зашел, и полный комплект!
Чарушин, несмотря на боль, выдавил слабый смешок, но тут же закашлялся, его рука сжала живот. Кругликов, скрипя зубами, буркнул:
— Ваше высокопревосходительство… бандиты, черти… Чтоб их… Никто ведь не ожидал… что так оно все… жулики!
Парфенов хмыкнул, ловко объезжая лужу.
— Нет, братец, не жулики. Жуликов я на своем веку знаешь сколько перевидал? Не счесть! А эти… молодые, в тужурках, с горящими безумными глазами — действовали слаженно. Это пахнет политикой.