— Конечно, можно и очень даже просто — поболтала ложкой в стакане с чаем латышка — Часть оплаты проводится официально, по расценкам Госконцерта. А часть местный первый секретарь, точнее его зам. по культуре, передает на руки доверенным людям. И все шито-крыто.
— И сколько вот так можно получить? — покраснев, спросила Вера
— Десять тысяч на руки легко — меня все больше пора поражал практицизм Альдоны — Шубы, машины, бриллианты, конечно, потом не спрячешь, но власти стараются не трогать крупных артистов. Кто потом будет петь на их юбилеях, да свадьбах?
— Так, дамы! Заканчиваем этот разговор — я решительно пресек опасную болтовню — У нас директор в тюрьме сидит. Тоже думал, что он уже неприкасаемый. Собираемся и возвращаемся на студию.
Забросив девушек на Селезневскую, мы с Лехой отправились на Огарева. Решать так сказать вопрос „явочным“ характером. Без звонка и предупреждения.
В приемной встретили полковника Зуева, который болтал с порученцем Щелокова. Они обсуждали плюсы и минусы современного отечественного автопрома. А конкретнее — стоит ли брать новый ВАЗ-2106 или подержанную Волгу.
— Не рекомендую — стопанул меня на входе в кабинет министра Зуев — Там Романов и они оба в очень плохом настроении.
— Я все-таки рискну — пробормотал я, открывая дверь.
Мрачные мужики выпивали. На приставном столике стояла полупустая бутылка армянского коньяка, тарелка с порезанными лимонами. Эстеты хреновы…
— О, Витя! — Щелоков поманил меня пальцем — Иди сюда, рассуди нас
Я подошел и присел к столу. Нахмуренный Романов тем временем пытался подцепить на вилку слипшуюся дольку лимона.
— Вот ты поездил по миру, посмотрел, как живут итальянцы, американцы… — министр взял бутылку и разлил коньяк по рюмкам
— Допустим — осторожно произнес я, отводя взгляд от алкоголя
— Почему мы так плохо живем?? Мы что глупее их? Или ленивее?
— Николай, прекрати! — главе Ленинграда наконец, удалось отделить дольку и он взял рюмку в руки — Мы замечательно живем! Я в 66-м с делегацией ездил на Кубу. Вот где люди плохо живут! Голодают, товаров нет, а все улыбаются, танцуют.
Я слабо понимал этот странный разговор. Мужики прилично выпили — под столом стояла еще одна пустая бутылка — беседа явно шла не первый час.
— Еду вчера вечером мимо Детского мира — Щелоков махнул рюмку, заел лимоном — Стоит огромная очередь. Народ мерзнет, приплясывает. Почти все женщины, многие с детьми. Послал адъютанта узнать в чем дело. Возвращается, рассказывает. Оказывается, выкинули дефицит. Детские шубки из черного кролика. Крики, драки… Мамаши ставят детей на прилавки, кричат на продавщиц. Шубки закончились, но люди продолжают стоять. Вдруг еще подвезут.
— Мы! Нация первая запустившая человека в космос, сломавшая хребет фашистской Германии — не можем одеть даже не взрослых, детей наших — Щелоков бьет кулаком по столу, посуда жалобно звенит — Как это понять??
— Ты преувеличиваешь — качает головой Романов — Есть временные трудности, но мы их решим. Вот, Витька, и решит, правда? Программу 100 шагов принес?
— Да — я достаю из портфеля стопку бумаги — Только тут от руки написано, и не 100 шагов, а всего пять… Пока пять.
— От этого Витьки одни проблемы — Щелоков смотрит, как Григорий Васильевич аккуратно разглаживает смятые страницы — С узбеками это ты раскопал?
— Я — отвожу глаза, чтобы не смотреть на красное лицо министра
— А знаешь, чем все кончилось? — хмыкает Щелоков
— Нет, Николай Анисимович.
— Самолет с проверяющими не смог приземлиться в Ташкенте! Рашидов откуда-то узнал о ревизии и перегородил взлетную полосу пожарными машинами. И это на 62-м году советской власти!! — Щелоков еще раз бьет кулаком по столу
— И где же сел самолет? — растеряно спрашиваю я
— На военной базе Карши-Ханабад. Пришлось звонить Устинову, просить. Тот обещал дать несколько БМП — доставить членов комиссии в Ташкент. Ты представляешь? Военный конвой надо организовывать, чтобы ревизию провести!
Я смотрю в окно. Смеркается. Заканчивается еще один февральский день. Как же рано у нас зимой темнеет. Идея с Узбекистаном провалилась. Ревизию там, конечно, проведут и приписки вскроют. Но не скоро и с боями. Лишь бы не в буквальном смысле.
— Сегодня в тюрьму к Клаймичу ездил — вспоминаю я — Там Цвигун меня встретил, хочет с вами встретиться
— Зачем? — Романов убирает бутылку, трет лицо руками, пытаясь прийти в себя
— Хочет стать председателем КГБ — я смотрю на реакцию Щелокова. Тот лишь ухмыляется.
— Готов вам предоставить компромат на первых секретарей
— Поздно — обреченно машет рукой Романов — Суслов продавил начало Пленума на эту субботу. Мы ничего не успеваем. Большинство членов ЦК за Громыко, считай он уже Генеральный секретарь Партии. А мы — под судом. Я тебе скажу как будет — глава Ленинграда пристально смотрит на министра — Сначала тебя решением нового Политбюро снимут с МВД. Заблокируют на даче силами КГБ, проведут обыски. По итогам обысков заведут уголовное дело. Расследовать его будет Цинев, а может уже Андропову к этому времени вернут на должность.
— Пусть попробуют — играет желваками Щелоков — У меня есть Гром, оперативный состав Угрозыска. Все вооружены, находятся в полной готовности…
— Они все предадут — уверенно произносит Григорий Васильевич — Как только услышат по телевизору о твоем снятии. Неделя под домашним арестом, потом перевод в Лефортово. Допросы, очные ставки… Все от тебя открестятся. Быстрый, закрытый суд. Лишение орденов, званий, обвинительный приговор. Сколько тебе лет? 69? Дадут пятнашку, чтобы ты гарантированно умер на зоне.
— А ты — палец упирается в меня — По тебе будет отдельное решение Политбюро. В нем будет отмечено, что ты политически незрелый, и на тебя дурно влияют. Тебе надо пройти рабочую практику в хоро-ошем, заводском коллективе. Где-нибудь на ГАЗе. Вышлют в 24 часа с запретом появляться в столице. Ты же уже дееспособный?
Я обреченно кивнул.
— Ну вот, пару лет поваришься в правильном рабочем коллективе, поживешь в общежитии по четыре человека в комнате с запахом портянок, избавишься от барских замашек. У нас молодежь не должна развращаться в буржуазной роскоши — Романов усмехается — А потом обязательно в армию! Андропов специально потребует тебя в пограничные войска. Крайний Север, застава на Земле Франца-Иосифа… Полярная ночь, романтика! Представляешь, сколько ты там песен напишешь?
Представляю. „Дедушка“, родной! Отпусти меня домой!». Или у пограничников дедов не бывает? Все-таки элитные войска…
В дверь стучат. Заходит Зуев.
— Николай Анисимович, там из итальянского посольства звонят, Витю разыскивают.
…Анна появляется из дверей посольства словно королева миланского подиума… В шикарном манто из черного соболя, в переливающемся в свете фонарей серебристом платье и…туфлях на высокой шпильке. Да, итальянки они такие — меховое манто и туфли, это для них вполне нормально. Роскошная грива темных волос собрана по последней моде на одну сторону, на лице Анны сияющая улыбка на миллион долларов. «Мамонт» восхищенно присвистывает и дурашливо спрашивает меня, копируя голос Анатолия Папанова:
— «Геша, ты бы ушел от такой женщины?»
Со стоном утыкаюсь лбом в приборную панель.
— Лех, я разве похож на идиота?
Он сочувствующе смотрит на меня, пока я тяжело вздохнув, выхожу из машины, чтобы открыть для Анны заднюю дверь «мерса». Она невинно чмокает меня в щеку, элегантно проскальзывает в салон, не забыв легко провести по моему плечу рукой, затянутой в тонкую перчатку, и приглашающее хлопает ладонью по заднему сиденью. Ну, уж нет! Знаю я, чем закончится совместная поездка на заднем сиденье… Ей все хиханьки, а мне потом мучайся и прикрывай пальто стратегические места!…Предстоящий вечер обещает быть трудным…
…Вообще, когда позвонили из итальянского посольства, и Анна грустным голосом напомнила мне, что завтра улетает домой, я сначала подумал, а не сводить мне девушку на ужин в знаменитый ресторан «Седьмое небо», что на Останкинской телебашне. Посмотреть на Москву с высоты птичьего полета, попробовать русскую кухню, тепло попрощаться… Но потом вспомнил, что вся Москва в башенных кранах и заборах олимпийских строек, да и зима на дворе — какие там особые виды, какая красота? А наша встреча должна быть яркой и запоминающейся.
Анну я бросить не могу, от ее отца теперь слишком много зависит. Клад, сотрудничество с СССР…Италия вполне может повернуться к СССР лицом — предоставить нам современные технологии и оборудование, продать заводы «под ключ», да даже выйти из блока НАТО, если антиамериканские настроения там усилятся. Смогла же Франция частично избавиться от американского влияния! А это значит, что мне сейчас не расставаться с Анной нужно, а ровно наоборот — получить ее в свои «сети» хотя бы на несколько ближайших лет. Некрасиво? Возможно. Но моя цель — оправдывает любые средства. Голодные пенсионеры, беспризорные дети на вокзалах, дымящиеся подбитые БТРы на афганских дорогах… Всего этого не будет если СССР сможет устоять.
…Поэтому я, как бы, между прочим, сообщаю Анне, что мы едем в лучший ресторан города с лучшим видом на столицу. Она явно заинтригована моими словами, ей уже не терпится туда попасть. Я лишь тихо посмеиваюсь про себя. Пока Анне не обязательно знать, что ресторан этот находится под строгим присмотром КГБ, и что он буквально напичкан прослушивающей аппаратурой от крыши до подвала. Да, что там говорить, если даже швейцары на дверях, и то — сплошь отставные комитетчики. Что ж…эта прослушка даже придаст пикантности нашей встрече. Циневу пора, наконец, понять, что у нас Анной все очень серьезно, и у меня есть большое влияние на семью Кальви. Выкинуть меня из игры у него теперь не получится.
Останавливаемся у ресторана, и я помогаю Анне выйти из машины. Передо мной тут же разыгрывается целый спектакль. Анна хорошо выверенным движением элегантно переносит ноги через порожек «Мерседеса» и замирает на минуту — тянется за сумочкой, «забытой» в салоне. Поза, в которой она замирает, позволяет зрителям хорошо рассмотреть ее длинные стройные ноги, которое платье не то, что не скрывает, а прямо скажем — только подчеркивает. Ибо боковой разрез у этого платья начинается аккурат со средины бедра. Мужественно отвожу взгляд от ее ног… и вижу еще одного «зрителя» с отвисшей челюстью… Швейцар так увлечен разглядыванием шикарных ног Анны на фоне моего не менее шикарной машины, что чуть не забывает о своих служебных обязанностях. Но вовремя спохватывается и, расталкивая окружающих, чуть суетливо распахивает перед нами дверь. Понимающе подмигиваю ему: «А ты, служивый, думаешь, мне с ней легко…?» Мужик дергает уголком рта, проявляя мужскую солидарность. Мы с Анной невозмутимо проходим в широко распахнутую дверь и попадаем в вестибюль знаменитого ресторана.