Я оглядываюсь по сторонам, восхищенный не меньше Анны. Конечно, я бывал здесь и не раз, но уже после реставрации 90-х годов, когда тут открылся знаменитый ресторан «Белуга». Но этот ресторан был всего лишь помпезным новоделом, блестящей подделкой под старину, а сейчас я вижу перед собой практически первозданные интерьеры Националя. Антикварная мебель, старинные вазы на консолях и дрессуарах, потертый шелковый штоф на стенах… Даже паркет под нашими ногами и тот помнит молодых Ленина, Крупскую, Дзержинского, Троцкого… Уголок дореволюционной России с видом на древний Кремль, чудом сохранившийся до наших времен.
Невозмутимый метрдотель проводит нас через анфиладу залов, и мы попадаем в знаменитый зал N6. Нам предлагают сесть за стол, расположенный у стены. В зале сейчас много свободных столов, но на всех них расставлены таблички, извещающие посетителей о том, что они зарезервированы. Ну, уж нет, за скромным столом у стены мы сидеть точно не будем, здесь ты не угадал, мэтр! Наклоняюсь к уху седовласого метрдотеля и произношу вполголоса
— Прошу прощения, но моя спутница хотела бы занять стол с лучшим видом на Кремль. А поскольку она — дочь премьер-министра Италии, то мы сейчас пересядем, а вы потом извинитесь от моего имени перед тем, кто заказал выбранный нами стол.
Не дожидаясь ответа метрдотеля, разом растерявшего всю свою невозмутимость, обращаюсь к Анне уже на итальянском:
— Анна, предлагаю выбрать другой стол, отсюда плохо видно Кремль. Садись, где тебе больше понравится, и нам тотчас там накроют.
Анна безошибочно выбирает лучший вид из окна на Кремль и Исторический музей, и мы устраиваемся на новом месте. Вышколенные официанты безмолвными тенями появляются за нашими спинами и, следуя указаниям уже пришедшего в себя «мэтра», накрывают на стол. Мы тем временем внимательно изучаем меню ресторана. Оно дублировано на английском языке, так что Анна прекрасно справляется без моей помощи. Наконец, мы определяемся с выбором, делаем заказ и остаемся одни…Ну, почти одни, если не считать некого неизвестного комитетчика, который 100 % пишет наш разговор.
За окном наступили сумерки и на башнях Кремля зажглись рубиновые звезды. Манежная площадь, а ныне Площадь 50-летия Октября, непривычно пустынна, слегка припорошена свежее выпавшим снегом и на ее фоне Кремль выглядит, как на рождественской открытке. Анна рассказывает, как тепло их принимали в Тольятти, и какие шикарные перспективы открываются для итальянского Фиата. Судя по всему, вопрос о совместной модернизации ВАЗа практически решен. Я слушаю в пол уха, раздумывая о том, как лучше начать разговор с Анной о наших с ней отношениях, и сделать так, чтобы комитетчики не усомнились в их серьезности. Пусть считают меня будущим зятем Кальви — в свете последних новостей это не будет лишним.
Но Анна сама заводит разговор «о главном», беря инициативу на себя. Видно ей не терпится услышать все от меня. Начинает с вопроса о том, как мы поговорили с ее отцом. Вздыхаю тяжело, давая себе время обдумать ответ.
— …Мы хорошо поговорили с Роберто. Обсудили все вопросы и пришли к общему решению, о котором ты, наверное, уже знаешь… К сожалению, мы еще три года по нашим и вашим законам не можем вступить в брак. Но я вот что подумал… У вас ведь в Италии есть прекрасный обычай — помолвка. И мы могли бы обручиться, не предавая это огласке. А за то время, что мы будем помолвлены — сможем убедиться в серьезности наших чувств. Я не тороплю тебя с ответом, подумай…
Наш разговор с Анной прерывается самым неожиданным образом. К столу подходит небольшая процессия, возглавляемая директором ресторана. В его руках огромный букет белых роз, которые он от лица руководства «Интуриста» преподносит Анне в знак укрепления советско-итальянской дружбы и в качестве своего личного восхищения несравненной красотой сеньориты Кальви, перед которой меркнет даже красота этих роз. Я слово в слово перевожу Анне его пламенную речь, особенно выделяя его «восхищение несравненной красотой». Анна польщена таким вниманием к своей персоне, а розы, преподнесенные ей, действительно великолепны, поэтому в ответ она одаривает мужчину своей фирменной улыбкой и толкает краткую благодарственную речь, в которой превозносит гостеприимство и радушие советского народа. Пока мы обмениваемся любезностями с директором и разводим политесы, официант уже ставит на подоконник огромную хрустальную вазу, наполовину наполненную водой, в которую букет роз вскоре и отправляется. Но это еще не все. В довесок к шикарному букету прилагается еще и бутылка вина. Судя по торжественности, с которой метрдотель нам ее вручает, вино как минимум коллекционное.
Наконец, процессия удаляется, официант наполняет наши бокалы, и, пригубив вино, Анна артистично закатывает глаза к потолку.
— Манефик…!
Интересно, из каких таких закромов Родины извлекли это превосходное вино, если даже разборчивая итальянка дала ему такую высокую оценку? К теме нашей помолвки мы больше не возвращаемся, но Анна задумчива весь вечер, и понятно что помолвка не идет у нее из головы.
А самое интересное, что счет за ужин мне отказались принести и денег с меня вообще не взяли! Наш ужин, оказывается, тоже за счет «Интуриста», в знак уважения к Италии, лично к господину Кальви и к прекрасной сеньорите Анне. Широкий жест… достойный. Интересно, в следующий раз меня здесь встретят с таким же радушием? Да будет ли он у меня — этот следующий раз?
В завершение вечера мы решаем прокатиться по вечерней Москве. Ну, не на Тверскую же мне ее вести?! Хотя было бы конечно неплохо… Но нельзя! Вечерняя Москва в 79-м — это вам конечно, не 2000-е с повсеместной подсветкой зданий, но тоже ничего. Новый Арбат, по крайней мере, весь сверкает огнями, жизнь там кипит даже поздним вечером и выглядит он очень современно, а его тротуары полностью очищены от снега. Анна вдруг изъявляет желание немного прогуляться. Пытаюсь отговорить ее, убеждая, что в туфлях у нее быстро замерзнут ноги, но спорить с ней бесполезно и мне приходится согласиться. Выходим из машины, она берет меня под руку, и мы не спеша идем по широкому тротуару. Леха на «мерсе» медленно следует за нами
— Витя, я, правда, не понимаю, почему ты не хочешь уехать со мной в Италию? Подумай еще раз…!
— Нет, Анна… прости, но Родина для меня не пустое слово.
— А я?
— А ты… — Я останавливаюсь и беру в ладони ее озябшие руки, согреваю их горячим дыханием. — Ты моя любимая женщина, которую я не могу сейчас бросить на растерзание журналистам. Я хочу быть с тобой, очень хочу, но у твоего отца из-за этого будут большие неприятности. Так что нам придется и дальше скрывать наши отношения, хотя бы до моего совершеннолетия.
— Но до него еще так долго…
Я грустно улыбаюсь и нежно целую кончики ее пальцев.
— Время пролетит так быстро, что ты не успеешь оглянуться! Мы еще такие молодые, ну что для нас какие-то три года?
Анна задумчиво кивает, соглашаясь с моими аргументами. И я с облегчением выдыхаю, поняв, что на этот раз все обошлось. Как и любая женщина, Анна любит ушами, а она сегодня услышала для себя самое главное — я ее люблю и готов ждать три года, чтобы жениться на ней. Ну, вот и славно…! Значит, все остается без изменений. Целую еще раз ее руки и возмущено восклицаю:
— Да, ты совсем замерзла! Пошли быстрее в машину…
В салоне «мерса» тепло и уютно. Мы перекладываем цветы на переднее сиденье и устраиваемся рядом на заднем. Анна явно грустит при мысли о нашем скором расставании, но крепится и не подает вида. Я снова беру ее руку и осторожно надеваю ей на палец кольцо из белого золота с бриллиантом примерно в шесть карат, за которым Лехе пришлось срочно сгонять в гараж, пока я одевался к нашему вечернему свиданию.
— Помни, что я люблю тебя… Не забывай обо мне…
В этот момент я честно верю, в то, что говорю… Всю дорогу до посольства мы самозабвенно целуемся, и Анна нежна, как никогда. А когда я прощаюсь с ней у дверей посольства, в ее глазах столько любви, что у меня замирает сердце. Может ну его это спасение СССР? Уехать подальше от цековских интриг, жить не в общаге ГАЗа, а в Риме на роскошной вилле Кальви, любить красивую женщину, которая родит не менее красивых детей.
— Как же Родина? — спрашивает меня мой внутренний голос — Хочешь бросить страну?
— А что с ней будет? — отвечаю я сам себе — Пережила Смуту, Первую мировую войну, Революцию, Великую Отечественную, переживет и распад СССР. Еще сильнее станет. Избавится от нищих азиатских республик, от ненавидящей нас Прибалтики, от хитрых украинцев… Век империй заканчивается, а будущее за…
— Честными людьми — не стихает мое «совестливое» я — Такими людьми, которые не сбежали с поля боя. Такими как твой дед, отец… У нас в роду не было и не будет дезертиров!
Это да… С этим я не могу не согласиться…
Нас утро встречает бодрым рассветом. И бодрым танцем. В репетиционном зале студии звучит задорное буги-вуги — под сосредоточенным взором Татьяны Геннадиевны выделывают «па» шестеро молодых мужчин и женщин. У меня в голове сразу начинают прокручиваться слова знаменитой песни группы Секрет:
Субботний вечер. И вот опять
Я собираюсь пойти потанцевать.
Я надеваю штиблеты и галстук — шнурок,
Я запираю свою дверь на висячий замок.
На улице стоит ужасная жара,
Но я буду танцевать буги-вуги до утра.
Я люблю буги-вуги.
Я люблю буги-вуги.
Я танцую буги-вуги каждый день.
Эх… Молодость. Ностальгия… Да какая «молодость»?? Мне пятнадцать лет! И все буги-вуги, все чувихи — буду мои! Ноги сами идут в пляс и я только с большим трудом удерживаю себя в дверях зала, чтобы не помешать репетиции. Тем не менее, меня замечают и Роберт останавливает магнитофон.