– К бою! – скомандовал Илизаров, и расчет занял свои места.
Пауза затягивалась.
– Чего-то фрицы время тянут. Глянь за угол, – обратился он ко мне, – когда пойдут – предупредишь. И смотри, вдруг пехота по оврагу подберется.
Я хотел взять винтовку, но Илизаров протянул мне свой ППШ. От угла в овраг вел довольно крутой спуск, натоптанный хуторянами, добиравшимися сюда пешком. После вчерашней оттепели его прихватило морозцем. Я уже собирался выглянуть за угол…
– Граната!!!
Инстинкт бросил меня на землю, и я, не удержавшись на краю спуска, съехал на дно оврага. Граната рванула в тот момент, когда я достиг нижней точки. Бах! Подхватившись, я рванул наверх. А там уже зачастил ППШ Денисова, застучали винтовки. Я уже достиг половины склона, как. Бах! Бах! Еще две гранаты. Не удержавшись, я съехал на животе обратно. Наверху стало тихо. Неужели все? Стараясь не шуметь, я медленно взвел затвор ППШ и взял на прицел край склона – первого, кто высунется, срежу, и будь, что будет. В плен попасть я не боялся – озверевшие после Сталинграда фрицы, что из СС, что из вермахта, в этих боях в плен никого не брали.
Сверху дважды коротко простучал МП и бухнула винтовка. Раненых добивают или просто страхуются. Подумав, я сдвинулся правее под крутой склон.
– Гыр-гыр-гыр-быр.
Пш-ш-шш, пш-ш-ш-ш, – ушли в небо две зеленые ракеты. Похоже, это и было сигналом к началу атаки – шум нескольких моторов я услышал довольно отчетливо. Наша возня у сарая не осталась незамеченной, и прежде чем переть в лоб, фрицы решили подстраховаться с фланга. Умные, сволочи!
– Быр-гыр-гыр-быр.
И у сарая все стихло. Неужели ушли? Поставив автомат на предохранитель, я начал осторожно ползти вверх по склону. Через минуту я получил возможность выглянуть из оврага. Илизаров так и остался сидеть в кресле второго номера, остальных не видно, остались с другой стороны орудия. А немцы? Вот они! Семеро. Пригибаясь, крадутся к хутору. У одного пулемет, остальные с винтовками. Нет, вон у среднего МП в руках, со спины плохо видно, еще у одного винтовка за спиной, а в руках, похоже, автомат Денисова. На всех почти такие же белые анораки, как и на мне, только у меня штаны черные, ватные, а у них такие же белые, как и блузы.
Стрелять из такого неустойчивого положения я не рискнул, отдача могла сбросить обратно на дно. Подполз к орудию, пристроился за колесом, снял ППШ с предохранителя, перекинул целик на двести метров и взял на прицел пулеметчика, решил, что он самый опасный. Немцы уже прошли еще полсотни метров, опасности сзади они не ждали, ведь здесь они все подчистили. Палец лег на спуск, и тут меня как молнией пронзило. Танкисты! Они ведь ничего не знают и будут ждать нашего огня. Подпустят фрицев слишком близко и… Что делать? Что делать? Голова была ясная, и мысли летели, обгоняя друг друга, но решения не находилось – одному из пушки не выстрелить.
Идиот! Неужели все так просто! Подползаю к ногам Илизарова. Так и есть, Денисов и заряжающий лежат около орудия. Труп заряжающего сильно обезображен – попал под разрыв гранаты, снег вокруг покраснел. Его карабином и моей винтовкой фрицы побрезговали, только сняли затворы. А орудие не тронули – зачем трофей портить? Прикрываясь орудием, я и стащил сержанта с сиденья. Труп еще не успел окоченеть. Еще пять минут назад он был живым, все они были живы, а сейчас остался только я. Нащупал в кармане индпакет, рванул зубами упаковку и начал бинтом приматывать педаль к платформе. Пружина у педали тугая, получается не сразу. Так, теперь магазин. Первая обойма вставлена, но патрон не дослан. А фрицы уже скрылись за домами.
Поворачиваю рукоятку первого заряжания и вставляю в магазин вторую обойму бронебойных. Теперь проверить установки прицела. Дальность – шестьсот, скорость – пять, курсовой угол – девяносто. Так и есть, мужики выставили их заранее.
А вот и «артштурмы». Одна, две… пять. Теперь надо действовать быстро. Плюхаюсь в кресло Илизарова и подвожу прицел под гусеницы ближайшей самоходки. До нее метров четыреста. Нет, пожалуй, четыреста пятьдесят. На корме «артштурма» привязаны какие-то ящики. Теперь обратно на правую сторону, в кресло первого номера. Навожу прицел на передний срез силуэта. Черт! То ли пушка стоит криво, то ли местность снижается – прицел задирается. Однако исправлять наводку уже поздно. Дожидаюсь, пока прицел окажется на середине силуэта, и сам себе командую:
– Огонь!
Г-г-гах! Попал! Две характерных вспышки трассеров явно указывают на это. Хоть и первый раз стреляю, но при таком темпе стрельбы трехпатронную очередь мне удается отсечь без труда. Перевожу прицел чуть левее. Г-г-гах! Выше! А меня заметили – самоходка начинает поворачивать в мою сторону. Про танк они, конечно, помнят, но, когда тебе в борт лупят бронебойными, рефлекс заставляет повернуться к опасности наиболее защищенной стороной. Навожу орудие на следующую. Здесь прицел оказывается заниженным. Плевать! Г-г-гах! Есть попадание! Вспышка трассера возникает в кормовой части, и самоходка, споткнувшись, замирает. Все, десятый снаряд остался на линии досылания, но пока в магазине не окажется следующая обойма, выстрела не будет.
И тут ко мне вернулся страх. Зенитный визир – это не прицел прямой наводки. У него отсутствует увеличение, зато он имеет широкое поле зрения, чтобы наводчики не теряли из вида скоростную и маневренную воздушную цель, и быстро переносили огонь с одной цели на другую. А еще визир делает изображение четче и как бы рельефнее. Вот я и увидел впервые то, о чем рассказывал пацанам-призывникам в вагоне – направленный на меня круглый ствол пушки. С четырехсот метров увидел. Четко и рельефно.
В следующее мгновение «артштурм» дергается и полсекунды спустя взрывается – сдетонировал боезапас. Танкисты! Секунду спустя до меня докатывается грохот взрыва. Однако уничтоженная самоходка не единственная, кто обратил на меня внимание. Все, хватит испытывать судьбу! Целую секунду я потратил на то, чтобы прихватить из-под колеса ППШ, и эта секунда чуть не стоила мне жизни. Едва успеваю «рыбкой» уйти по обледеневшему спуску, как сзади гремит взрыв. Чувствую сильный удар в правое бедро, тут же глохну, а скатившись вниз, чувствую, как по ноге потекло что-то липкое и горячее. До кучи приходит мысль, что ППШ я на предохранитель не поставил, а затвор-то был взведен.
Ч-черт, больно-то как! На ногу пока не смотрел. К виду чужой крови как-то привык, а вот к своей… Стиснув зубы, нащупал второй индивидуальный пакет, краем сознания похвалив себя за то, что в свое время его захомячил. Стоп. Надо сначала ногу перетянуть, кровь остановить. Оставил пакет в кармане и снял с себя поясной ремень. Осторожно перевернулся на спину, опираясь на руку сел, и замер – штанина была абсолютно целой. Ни дырочки, ни пятнышка крови. Тронул бедро – больно. Видимо, приложило куском мерзлой земли или льда. Ну да, снаряд-то при взрыве осколки в основном вперед бросает, а я позади него оказался. И ведь было полное ощущение, что кровь по ноге течет. Все-таки иногда хреново хорошее воображение иметь!
Валить, валить надо отсюда, пока фрицы не вернулись. Снял с ремня подсумки с винтовочными обоймами, оставил только флягу – лишняя тяжесть мне сейчас ни к чему – и вернул ремень на место. Перевернулся на живот, встал на четвереньки. Подтянул к себе автомат, поставил, наконец, ППШ на предохранитель и, опираясь на него, встал на левое колено. Левой рукой оперся на колено, правой на ствол автомата. Собрался с духом. Рывок! Боль прострелила мозг, но удержался, удержался, балансируя на левой ноге и автомате одновременно, не упал. А дальше? Мелькнула мысль бросить ППШ к чертовой матери, опереться на него нельзя, слишком короткий, а таскать с собой лишнюю тяжесть… Вместо этого максимально подтянул под себя правую ногу и, оттолкнувшись от земли автоматом, выпрямился, прихватив оружие за ствол. Аж в глазах потемнело, а из-под шапки хлынул холодный пот.
Несколько секунд постоял, приходя в себя. Оружие повесил на шею, тяжелый, зараза! Натянул капюшон на голову. Обзор ухудшился, но теперь есть шанс на расстоянии сойти за какого-нибудь раненого фрица, от которого я сейчас отличаюсь только черными штанами. А ППШ? Ну и что? Прихватили же они автомат Денисова, вот и у меня «трофейный». Может, они мне еще и помощь окажут? Ага. Пусть только поближе подойдут, сволочи, а там я и сам им помогу. Так помогу, что им никакая помощь больше никогда не потребуется. Диск у ППШ полный. Ну пусть Илизаров не до конца его набил, но на шесть десятков патронов я могу рассчитывать. Если одиночными, то на три-пять минут хватит.
Я прислушался, стрельба наверху уже стихла, доносился только шум моторов немецкой техники. При таком превосходстве немцев продержаться долго танкисты в принципе не могли. Надеюсь, что кто-нибудь из них все-таки выжил. Остальным – вечная память. Все, пора, пока обо мне не вспомнили. Правую руку на приклад, левую на кожух ствола, так лучше балансировать. Зубы сжал, на правую ногу чуть оперся, левой – р-раз, правую подтянул. Левой – р-раз, правую подтянул. Левой, правой, левой, правой. Снег, проклятый, почистить не догадались. Левой, правой, левой, правой. Йо-о-о-у! Кочку под снегом не заметил. Не могли асфальт положить. Куда только местный губернатор смотрит? Левой, правой, левой, правой.
Первую сотню метров преодолел минут за десять, а вымотался, как после десятикилометрового кросса. Здесь фрицы поднялись наверх, вон их следы. Оглянуться не было сил. Постоял? Отдохнул? Вперед! Первые шаги дались с большим трудом, а потом вроде притерпелся к боли. Левой, правой, левой, правой. Прошедшее здесь отделение фрицев протоптало дорожку, которой я и воспользовался. Никто меня не преследовал. Со второго захода мне удалось преодолеть еще метров триста, а может, и больше. Здесь я окончательно лишился сил и привалился спиной к крутому склону. Вроде стоишь, а вроде и нет, даже левую ногу удалось расслабить. Снял с ППШ тяжелый кругляш, выключил предохранитель, нажал на спуск – автомат послушно лязгнул затвором – и вернул диск на место. Глотнул воды из фляги, она показалась мне ледяной. Так и провел минут тридцать, а может, сорок.