Зеркала и галактики — страница 6 из 18

Глава 1

А теперь, господа, я расскажу вам другую повесть – историю завезенной на Изабеллу туристской группы, которую вел по маршруту Элан Ибис. Я ее знаю в основном со слов Мишель Вийон, потому как своими глазами видел не Бог весть сколько. Вдобавок о многом ей рассказывал Майк Эри, Мишель повторила мне, а уже я – вам. Кое-где, конечно, я привру, однако общий смысл передам верно.

И еще. Одно дело – травить вам байки о самом себе, и совсем другое – рассказывать историю тех, кто прошел по тропе смерти. О них я расскажу всерьез.

А начну с Элана Ибиса.

На озере было тихо, туманно. Катер застыл на сонной глади воды. Холмистые берега укутал туман, сверху их придавили хмурые облака, но даже сейчас озеро Светлое оправдывало свое название – на поверхности взблескивали холодные лужицы ясного света, будто отсвечивали листы гладкой стали. Озеро лежало среди холмов широкой подковой, в изгибе которой находился поселок Отрадный. В предвечерней тишине из поселка долетали отзвуки жизни, сливавшиеся в тонкий, едва уловимый звон – словно кто-то тронул струну, и она никак не могла отзвучать.

Затем раздался далекий выстрел. Неугомонные городские охотники: сегодня утром прилетели два человека. Их повел старый Медь. Вернутся с богатой добычей – старик знает хорошие тропы. Только бы не вздумал повести их к берлоге Кота; Медь все грозился…

Обширные угодья вокруг озера Светлого сурово встречают легкомысленных франтов, кичащихся дорогой экипировкой, и щедро вознаграждают основательных, серьезных спортсменов, которые желают честно померяться силой со смелым и опасным зверем. Со зверьем здесь шутки плохи. В прошлом месяце черный медведь задрал двоих городских, и только удача спасла жизнь третьему. А неделю назад ледяной шуар порвал приезжего, и он умер от потери крови, не добравшись до поселка. Впредь наука: не ходи в лес без проводника. Случись что – а ты с лесом один на один. В глубине души Элан понимал этих рисковых людей, да все равно жаль грузить бездыханных в санитарный глайдер.

Он вырос на Светлом, и в свои двадцать восемь был одним из лучших проводников. Считалось, что Элан приносит городским удачу, и его услуги дорого ценились. С четырнадцати лет он ходил с приезжими в лес, умел делать скрадки и ставить привады, мог подражать крику любого зверя: брачному зову самки, мяуканью и писку голодных детенышей, грозному реву бурого волка – этим ревом, бывало, Элан отпугивал лезущих к биваку настырных шакальих корольков. Как никто другой, он умел скрадывать чуткую айтраву, грозу приозерных лесов, и в охоте на леопарда ему не было равных.

Элана уважительно называли тигреро – охотником на диких кошек. Окончив в Заозерске колледж, он отмахнулся от прелестей городской жизни и остался на Светлом. Профессиональный охотник, лесной дух, предпочитавший женскому обществу ружье и Кота; местные поселковые девушки его не интересовали, а связываться с приезжими он считал ниже своего достоинства.

А однажды кто-то из городских, большая шишка в рекламном мире, предложил Элану работу на видео. Мать была против, однако отец настоял, что надо попробовать.

– Ты хорошо смотришься с охотничьим ружьем, – сказал он, – и будешь неплохо выглядеть с той дрянью, которую велят рекламировать. Потрешься среди людей, заработаешь денег; может, женишься наконец. А придется не по нутру – вернешься назад.

И вот он возвратился. Проработав на видео без малого год, познав деньги, славу и обожание поклонниц; потеряв самое дорогое, что успел обрести, – Кэтрин.

Теперь у него остался родительский дом, озеро Светлое, прежняя работа проводника, которая уже была не в радость. И еще оставался Кот.

Озеро поблескивало холодными вспышками. Элан поднес руки ко рту и издал протяжный тоскливый крик. Этот крик полетел над водой, поднимаясь на щемящих высоких нотах, затих было – и вернулся с окутанного туманом холма. Кот отозвался. Элан запустил мотор, дал малый ход и повел катер к берегу, оставляя поселок далеко слева.

Когда катер ткнулся в песок и тигреро спрыгнул в мелкую воду, раздался новый крик: на этот раз близкий, радостный. Дрогнула ветка в зарослях, и на полоску песчаного пляжа вышел Кот – будто пролился поток золотистого света.

Он был огромен. Желтый, усеянный коричневыми розетками, пушистый, как настоящий домашний котофей. На груди белела манишка, уши на громадной голове казались смехотворно маленькими, а ударом лапы он мог переломить хребет оленю. Овеянный легендами, герой охотничьих рассказов и детских страшилок Кот. Матери в Отрадном – особенно из тех, кто приехал недавно, – боялись его до дрожи, пугали им детей и подначивали мужчин пристрелить чудовище.

Однажды, лет десять назад, когда всем поселком справляли рождение у Словцов третьего сына, среди рассевшихся у костра охотников зашел разговор о Коте.

– Городским его в жисть не взять – он их чует за километр, стороной обходит.

– Так и наши-то – что? Уж пять лет шастает, а ты только следы и видел.

– Да я молодой, он молодежь не любит. Кого из дедов, может, подпустил бы на выстрел, по старой памяти.

– Эй, Медь, возьмешься добыть Кота? Вон Плутень тебе подсобит: Кот его за своего признает.

Охотники усмехались, но молодой тигреро почуял, что над зверем нависла угроза. Еще две-три подобные беседы у костра – и мужики всерьез вознамерятся добыть чудо кошачьей природы. Он поднялся на ноги, бросил в костер охапку сучьев. К ночному небу взлетели искры, метнулось пламя.

– Вот что, соседи. – Элан обвел взглядом обратившиеся к нему лица. – В свое время я с Котом ел из одной миски, спал на одной постели. И многие из вас котенком держали его на руках. Так вот мой нож, – он коснулся ладонью ножен, – а там, – указал в направлении отцовского дома, – мое ружье. И если у кого-нибудь появится шкура Кота, я пристрелю того удальца, как бешеную собаку.

Кто-то захохотал, кто-то выбранился, однако в поселке знали, что с молодым Ибисом шутки плохи. Его угрозу запомнили. И все же нет-нет да и заходила меж стариками речь о том, что диковинный зверь, глядишь, дался бы в руки. Городские готовы платить сумасшедшие деньги, лишь бы увидеть хоть след его лапы. Если б только младший Ибис не крутился в поселке, а то неровен час…

Когда Элану исполнилось пять лет, Кот был ростом с обычного мурлыку, и маленький хозяин таскал его на руках, как игрушку. Кот вымахал размером с полицейскую собаку, когда хозяину стукнуло десять.

Веселый и добродушный, он все же хватил лапой Терезу, младшую сестренку Элана, когда озорница ткнула прутом в его чувствительный розовый нос. От когтей остались глубокие раны, и Терезу едва спасли.

Вечером отец снял со стены одно из ружей – легкую двустволку, неважную, нелюбимую. Дослал патрон, взял виновника за шкирку – а тот уже доставал ему до пояса – и вывел со двора. Кот стоял смирно, понурив голову, подрагивая кончиком хвоста. Ян Ибис вскинул ружье. Зверь поднял желтую, в коричневых пятнах морду и издал тихое «муррр» – словно просил прощения. И откуда-то выметнулся тринадцатилетний Элан, пал возле Кота на колени, обхватил за шею.

– Не стреляй!

– Он чуть не задрал ребенка. Отойди.

– Не уйду, – объявил Элан. – Хочешь – стреляй в меня.

И было у него в лице что-то такое, отчего отец сдался, закинул ружье за спину.

– Ладно, сын. Но ты сделаешь так, что его здесь не будет.

Элан увел друга в лес.

Кошки быстро дичают, но Кот дичать не желал. Он снова и снова возвращался в поселок, и раз за разом мальчишка уводил его обратно, а мать провожала их взглядом плачущих глаз. Она приехала на Светлое озеро с младенцем на руках и с крошечным котенком в корзине – и вот что выросло из них обоих.

Осенью, когда начались занятия в колледже, Элан отказался ехать в город:

– Кот вернется, и его убьют.

Это продолжалось год. Кот возвращался все реже, все более осторожный. Он помнил старожилов, которые когда-то забавлялись с живой игрушкой, и не отказывался принять ласку смелых рук, а порой сам терся мордой и мурлыкал. Затем он перестал наведываться в Отрадный, и Элан сам дни напролет пропадал в лесу. Мать шепотом причитала, отец хмуро помалкивал, а в доме завели простую кошку.

В конце концов зверь начал решительно избегать людей и превратился в заветную дичь. Однако угроза тигреро не забылась, и Кот жил под ее зыбкой охраной вот уже десять лет.

– Котяра… Котище… Все растешь, братец?

Кот терся щекой о плечо человека, жмурил желто-зеленые глаза. Элан почесывал его за ухом, обнимал пушистую шею. Желтый зверь, точно пятно солнечного света в пасмурный день. Сидя на земле, он мог положить морду хозяину на плечо.

– Зверюга… В кого ты такой уродился, огромный? А? Вот скажи мне, скажи.

Кот блаженствовал, громко урча. Гость с какой-то чужой планеты. Откуда он взялся, Бог весть. Мать рассказывала – подарили, а был он тогда, как все котята.

Внезапно Кот насторожился, вскинул голову, поставил уши. Беспокойно переступил лапами – и скользнул в заросли, растворился в них.

Элан столько рассказывал Кэтрин о своем названом брате, мечтал, чтобы они встретились, возил жену на Светлое озеро – но Кот не соизволил к ней выйти. А Кэтрин уже нет… Не сберег; свою первую, единственную женщину – не уберег от смерти. Без нее будто померкло солнце, и мир окутался горькой сизой дымкой. Сейчас, спустя два месяца после ее гибели, пронзительная боль начала притупляться, но медленно – Боже, как медленно…

Тигреро оттолкнул катер от берега, прошлепал по мелкой воде и шагнул через борт. Суденышко покачнулось и начало разворачиваться.

И вдруг – человеческий крик, выстрел, жалобный вопль. Второй выстрел. Сердце оборвалось. Он выскочил из катера, вломился в прибрежные заросли. Летел как на крыльях, прикрывая лицо от хлещущих веток, и знал, что бежать уже поздно.

Кот лежал на прогалине – потускневший, словно заблудившееся солнце умерло от тоски по небу. Рядом были охотники: один стоял с ружьем в руках, другой сидел на земле, потирая светловолосую голову. Его ружье валялось в стороне. Городские; те, что прибыли сегодня утром. Старый Медь, с двуствольным экспрессом в руках, растерянно топтался поодаль. Это его выстрел грохнул вторым.

– Ты что натворил?! – вскрикнул Элан.

Охотник, который стоял с ружьем, обернулся. Тигреро подошел, неловко подволакивая ноги, не отрывая взгляд от вытянувшегося на траве названого брата.

– Да выпрыгнул, понимаешь, махина такая! – не поднимаясь с земли, объяснил белокурый. – С ног сшиб, будто снаряд какой. – Он ощупал затылок. – Башка чуть не треснула.

Не слушая, Элан опустился на колени, приподнял тяжелую морду зверя.

– Кот… Котище мой…

Две раны: одна кровавая, в шею, другая аккуратная, под правое ухо. Хорошие выстрелы.

– Твой, что ли? – с досадой спросил охотник с ружьем. – Домашний скот? Тогда почему бегает без ошейника?

– Кот… – Элан провел ладонью по мягкой подушке щеки, по упругим усам. – Что же ты, а?

– Да он выпрыгнул, чуть не затоптал! Я думал, заест, – снова пояснил контуженный. – Марк и выстрелил, а проводник вон добил, – он указал на обескураженного Медя. – А что было делать?

Элан не слышал. Он обращался к Коту:

– Зачем ты, бешеный? Всегда хоронился от людей… Ну что ты наделал, Котяра?

Мертвый Кот не мог объяснить, что ему вздумалось, почему он, столько лет скрывавшийся от охотников, вдруг выбежал на человека.

– Ну ладно, парень, ладно. – Марк повесил ружье на плечо. – Всякое бывает; давай разойдемся по-хорошему. Сколько ты за него хочешь? Я отдам, сколько скажешь. Лады?

– Отвяжитесь, – вмешался Медь. – Тут не до денег. – Старый проводник опомнился. Получается, это он взял заветную дичь. Но Медь не виноват, на карту была поставлена жизнь клиента. – Эл, помочь чем-нибудь?

Не отвечая, Элан обхватил Кота подмышки, поднатужился, взвалил себе на спину и с трудом выпрямился.

– Ты спятил! Надорвешься; брось.

Передние лапы Кота свисали Элану до колен, задняя часть туловища волочилась по земле. Худощавый, с виду не слишком крепкий тигреро километр за километром брел, пошатываясь под огромным весом, и на сучьях оставались клочья желтой шерсти, точно куски раздерганного солнца. Городские охотники и Медь шли следом.

Так он дотащился до дома. Миновал раскрытые ворота, пересек ухоженный двор и свалился у крыльца. Казалось, человек лежит мертвый, а его прикрыл своим телом желтый зверь.

Завизжала выглянувшая в окно сестра, заголосила прибежавшая мать. Охотники вытащили Элана из-под тяжелой туши. Он открыл глаза и заплетающимся языком вымолвил:

– Я обещал, что убью их. Но они не знали. Пусть уезжают. Скажите им – пусть уезжают!

Кота похоронили. А затем в Отрадном прошел слух, что вскоре придется хоронить молодого Ибиса. С гибелью названого брата смерть подобралась и к тигреро – он таял на глазах, и всем было ясно, что долго не протянет.

Мать умирала с ним вместе. Элан был ее первенцем, ее любимцем. Жизнь у него и так не заладилась, а теперь грозила вовсе оборваться. Отец привозил из города одного врача за другим, но тигреро каждый раз сбегал из дома и не возвращался, пока очередной психотерапевт не уберется восвояси.

– Мне стало незачем жить, – однажды признался Элан младшей сестренке. – И я не хочу.

Его слова неожиданно вселили в мать надежду. Она вдруг ожила, ободрилась, снялась с места и куда-то уехала вместе с отцом. Они отсутствовали два дня.

Возвратившись, Ян Ибис вместе с женой поднялся в комнату к старшему сыну. Потухший, исхудавший Элан встал было им навстречу, но пошатнулся и неловко опустился снова в кресло. Мать склонилась над ним, обняла за плечи.

– Какие новости? Вы так торжественно пришли, – через силу улыбнулся тигреро.

– Никудышные новости, – объявила мать, пытаясь скрыть непонятную радость. – Твой дядя Конрад сломал ногу.

– Замечательно. Он мог сломать шею – а отделался лишь ногой.

– Беда не в этом, – вмешался Ян Ибис. – Теперь он потеряет работу.

– Вот и славно. Оставшись одна, работа пошалит и порезвится вдоволь.

Мать с отцом переглянулись. Элан пытался шутить ради них.

– Эл, – мать любовно взъерошила сыну светлые волосы. – Твой дядя Конрад – несчастнейший из людей. Он может лишиться работы, которая ему милей жены.

– Отлично. Жена перестанет ревновать, и жизнь у них пойдет на лад.

Отец одобрительно усмехнулся: умирающий сын держался неплохо.

– Эл, послушай: я объясню. Конрад подрядился в «Лучистый Талисман», ходить проводником с туристами. На планете под названием Изабелла. Слыхал про нее?

– Никогда.

– Конрад расскажет. Говорит, место райское – сам бы платил, лишь бы туда пускали. Но сейчас он без ноги, а очередная группа вот-вот отправится. Улавливаешь?

– Ты что – надумал запихнуть меня в рай вместо дяди?

– Вздумай я запихнуть тебя на курорт, нашел бы место и поближе. – Отец повысил голос: – Брат твоей матери попал в беду. Мы не допустим, чтобы он потерял место, которым дорожит больше жизни.

– Ты ума лишился. Как мне вести группу?

– Так и поведешь. Мужик ты или нет? Раскис – смотреть тошно! – гневно зарокотал отец.

– Ян, – кротко упрекнула мать.

– Что «Ян»? Носишься с ним, как… Завтра же поедет в Летный и оформится. И будет отвечать за десять человек.

– Я не могу, – возразил Элан.

– Нет такого слова – «не могу»! Ты можешь все! – Отец загрохотал, точно обвал в горах. – Мы Конраду вот так обязаны! И не имеем права оставить его в беде. А братья твои – народ несерьезный, пацанье проводниками не пошлешь.

– Но я…

– Сможешь! – громыхнул отец. – И станешь смотреть за ними, как айтрава за котятами! Там тебе не прогулка со двора на озеро; с Изабеллой шутки плохи. Ты столько лет ходил с городскими – и ни один не повредился, ни одного зверь не задрал. Вот и здесь поведешь. Десять человек под твою ответственность.

Элан ошеломленно посмотрел на мать. Ее молодое, красивое лицо лучилось нежностью.

– Ты справишься. Мой Элан. Мой Эланте. – Этим странным именем она называла его лишь изредка, в минуты особых приливов материнской любви.

– Я считал: вы оба в здравом уме. – Тигреро был совершенно сбит с толку. – Я ошибался? Отправить в гиблое место людей под моим началом – надо же такое удумать.

– Соберешься с силами и сбережешь, – отрезал старший Ибис. – Дело решенное – завтра тебя ждут в Летном. И смотри, сын: если хоть с одним обормотом что приключится… Ты знаешь, где у меня ружья висят. Сниму любое и влеплю в лоб заряд картечи.

– Ян! – возмутилась мать.

– Он уже не ребенок. Пусть серьезно отнесется к делу.

Молодой тигреро беспомощно пожал плечами и не стал спорить. На удивление, знакомая ответственность придала сил, и назавтра он уехал в Летный другим человеком.

Дядя Конрад встретил его здоровехонек, на обеих ногах. Кузен Джей, на несколько лет старше Элана, был мрачен. Как выяснилось, это он водил группы на Изабелле, и затея с подменой ему совершенно не нравилась. Он поглядел на двоюродного брата и окончательно скис.

– Я не стану за него просить, – объявил Джей, когда они втроем устроились в гостиной, а юная жена кузена принесла поднос с коктейлями и тихонько пристроилась в уголке.

– Брось, не дури, – добродушно отмахнулся дядя Конрад. – Эл справится не хуже тебя.

– Мне осточертело повторять. Не в этом дело.

– Тогда в чем? – осведомился Элан. Он с первой минуты пожалел, что явился в Летный. Мать с отцом хотели как лучше, это ясно, но зачем было городить столько лжи?

Кузен Джей поболтал соломинкой в коктейле.

– Нечего дурью маяться. Какая тебе Изабелла? Иди своей рекламой балуйся, у тебя неплохо получалось.

– Спасибо за совет.

– Джей, Эл наш гость, – напомнил дядя Конрад, не позволяя разгореться ссоре. – Джей очень дорожит работой, – пояснил он племяннику. – Боится, как бы ты не напортачил, а тогда ему Изабеллы вовек не видать.

– Я не напрашиваюсь. – Было обидно. К тому же, чем яснее он сознавал, что в нем не нуждаются, тем скорее уходили вернувшиеся было силы.

Дядя Конрад сделал круг по комнате, остановился перед сыном.

– Я обещал Людмиле. Моя сестра – твоя родная тетка – вот тут валялась на коленях и обливалась слезами!

– Нечего было обещать, – огрызнулся Джей. – Все добренькие за чужой счет. А как расплачиваться, почему-то шмыг в кусты.

– Насчет расплачиваться не надо. Ян сказал…

– А пошел он!.. – взъелся кузен.

– Ян обязался три года платить Джею жалованье проводника, если его работа сорвется, – докончил дядя Конрад, обращаясь к Элану.

– Напрасно. Раз нет – значит, нет. Извините за беспокойство. – Тигреро поднялся. – Я поеду.

Однако же, как верно угадали мать с отцом: легший на плечи груз чужих жизней едва не стал спасением. Но вот не вышло… Он ясно ощутил, что вернется в Отрадный умирать.

– Куда сорвался? Погоди. – Дядя Конрад расстроился. – Эл, право же…

– Всего доброго. – Он направился к двери. Не упасть бы – совсем ноги не держат.

– Джей, – из своего угла тихо молвила юная жена кузена, – ведь жалко.

– Тебе жалко – ты и жалей, – голос Джея поднялся на сварливой ноте. – Осточертели вы мне!

Элан вышел из гостиной. Нет – и не надо, но хоть бы объяснили по-человечески. Из-за двери донеслось свирепое громыханье бранившегося Конрада.

Дом дяди был небольшой, но с выкрутасами. Чтобы добраться от гостиной до крыльца, следовало по крутой лестнице взобраться на второй этаж, пройти несколько шагов по коридору с витражами, а затем вновь спуститься. Элан кое-как вскарабкался, но наверху обессиленно привалился к стене. Кот, Котяра… Что за болезнь поразила меня с твоей смертью? Тигреро тяжело дышал, борясь с желанием сесть на пол и передохнуть.

Внизу хлопнула дверь.

– Нечего устраивать представления. – Разозленный кузен взбежал по лестнице; как на крыльях взлетел. – Хочешь жить – где угодно можешь… А, черт! – он оступился и с грохотом пересчитал ступени. – Ох, ч-черт! – взвыл он, вскочив: подвернулась нога, и Джей осел на нижнюю ступеньку.

– Это тебя Бог наказал, – из гостиной появился дядя Конрад.

Кузен сидел и ругался, держась за лодыжку; над ним испуганно пищала жена. Конрад поглядел на сына, на племянника – и сокрушенно развел руками.

– Сдается, Эл, теперь нам придется идти к тебе на поклон. Не согласишься ли провести группу по маршруту?

– Совсем спятил, старый?! – взвился Джей. – Да ты разуй глаза, ты посмотри хоть на него! – Кузен оттолкнул суетившуюся жену и заковылял вверх по лестнице. – Я не позволю. Глянь же толком! Как ему доверить людей?

Сейчас опять упадет, подумал тигреро.

– Осторожней! – вскрикнул он, а здоровая нога Джея скользнула по краю ступеньки и сорвалась.

Взвизгнула юная жена, свирепо выругался дядя Конрад. На сей раз Джею досталось крепче: падая, он приложился головой и остался лежать без памяти. Мигом набравшись сил, Элан бросился к кузену. Зачем этот дурак полез наверх?! Удивительно, как совпала неумная родительская выдумка и реальность…

Через пару часов все успокоилось. Врачи поручились за жизнь Джея, а дядя Конрад повез племянника в офис «Лучистого Талисмана». Несмотря на происшествие с сыном, он казался довольным.

– Ян обещал, что оплатит, – объяснил он Элану. – Вот и пусть раскошеливается. Кстати, раз ты двинешь на Изабеллу поправлять здоровье, заработок тоже не мешало бы отдать Джею.

– Отдам, – пообещал тигреро, и дядя еще больше воспрянул духом.

Теренс Максвелл, исполнительный директор турфирмы, не сумел скрыть радостного изумления. Еще бы: сам Элан Ибис, любимец страны, рекламный видеогерой, предлагает свои услуги вместо обычного проводника.

– Не повезло вашему кузену, что и говорить. Но какая удача для нас! Группа будет в восторге.

Не сдержав чувств, Максвелл вскочил с места и пробежался из угла в угол. Одну из стен кабинета занимал великолепный снимок: вид на Приют под пылающей розовым золотом снежной вершиной. Элан посмотрел на эффектный пейзаж, и его потянуло туда.

– Однако же, господин Ибис, – седовласый директор взял себя в руки, – кажется, вы чем-то озабочены? Вид у вас… м-м… нездоровый.

Конрад не пошел с племянником в офис, но предостерег, что о хворях заикаться нельзя.

– Черт разберет, почему, – сказал дядя. – Стоит им прослышать, что у человека проблемы, его с дороги завернут обратно. На Изабелле, понимаешь ли, все должны быть веселы и в добром здравии. И не дай Бог, они вспомнят про Кэтрин.

Поэтому Элан не стал распространяться о себе, а поинтересовался, правда ли, что на маршруте опасно.

– Кто вам такое сказал? – опешил Максвелл.

– Мой отец. Он предупредил, что место коварное и требует постоянного догляда за людьми.

– Ваш отец, господин Ибис, не владеет информацией, – сухо отозвался директор. – Безопаснее места не найдется во всей галактике. Если бы ваш кузен кувырнулся с лестницы там, он бы отделался легким испугом.

Элан уже готов был поверить – но у Максвелла вдруг потемнело лицо, и глаза холодно блеснули из-под насупившихся бровей. Он сумрачно посмотрел на тигреро, прошелся по кабинету, заложив руки за спину.

– О какой такой опасности говорил ваш отец? – Он остановился спиной к пейзажу на стене, заслонив Приют, и у него над головой засияла снежная шапка.

– Не знаю. Просто – что надо смотреть за людьми и беречь как зеницу ока.

Максвелл недовольно хмыкнул.

– Какая чепуха. Однако же… – Он с сомнением пожевал губу. – Да: ваше присутствие добавило бы прелести чудесному путешествию. Господин Ибис, я возьму вас проводником при одном условии: выбросьте из головы ерунду, которой вас напичкали, и улыбайтесь своей знаменитой сияющей улыбкой.

Элан остался в убеждении, что с Изабеллой и впрямь не все ладно; и в этом он не ошибся.

Я тоже не ошибусь, сказав, что в ту минуту Максвелл-старший принял решение не пускать по следу группы Лена Техаду – рекламный Элан Ибис и удовольствие туристов были ему дороже. Но Герман видел ситуацию иначе: ему позарез были нужны кристаллы изабеллита, и жаль губить проложенный маршрут. Поэтому он рискнул свести на одной тропе Ибиса и Техаду, понимая, что при случайной встрече они порвут друг дружке горло. А чтобы успокоить папашу, «сурпуг» выжал из меня признание, будто я неравнодушен к тигреро и якобы это чувство взаимно. Ну да черт с ним.

– Ваши обязанности, господин Ибис, минимальны – взять на себя хозяйственные мелочи и обеспечить группе полный комфорт и радость беззаботного существования. Ваша задача: запускать и отключать системы жизнеобеспечения на Приютах, готовить еду – это несложно, на кухнях стоит новейшее оборудование… И обычно помогают женщины. Кроме того, вы будете разводить костры и следить за тем, чтобы группа продвигалась по маршруту, укладываясь в сроки. На Изабелле люди порой теряют голову, забывают обо всем на свете и не желают возвращаться домой. Кстати, возвращение – тонкий момент, который потребует от вас деликатной настойчивости. Порой возникают трудности с молоденькими девушками: увезти их с Изабеллы оказывается непросто.

Максвелл еще долго распинался в таком духе. С одной стороны, Элан тревожился, с другой – чувствовал себя все лучше и лучше.

– Вижу, вижу прежнего Элана Ибиса, – довольно отметил исполнительный директор. – Знаете ли, меня всегда тянуло отправиться в места, на фоне которых вы снимались. Сам я не любитель туристской экипировки, но стоит увидеть вас с каким-нибудь альпенштоком в руке – и начинает щемить в груди… От души надеюсь, что наше сотрудничество будет успешно продолжаться. Завтра вас отвезут в наш кемпинг, путешествие начинается оттуда. Вы проведете в «Лучистом Талисмане» сутки – присмотритесь к людям, составите о них свое мнение. Мы уже беседовали с каждым в отдельности, но у вас будет возможность понаблюдать за ними в непринужденной обстановке. Прошу вас, будьте внимательны.

– Простите?

– Приглядитесь к людям как следует.

Элан нахмурился:

– Что я должен высмотреть?

Исполнительный директор поджал губы, отчего стал похож на старика с ввалившимся беззубым ртом.

– Видите ли, господин Ибис, – заговорил он, взвешивая слова, – у нас свои правила, которые отличают «Лучистый Талисман» от прочих туристических фирм. Мы, так сказать, занимаемся благотворительностью. У других путевки стоят больших денег, а мы посылаем людей на Изабеллу бесплатно. Организуем лотерею для молодых людей и стараемся подбирать счастливые пары. Я подчеркну: счастливые. Нельзя тащить на чудесную Изабеллу груз прошлых горестей и неурядиц. Чтобы позабыть свои беды, есть множество иных мест. А Изабелла должна быть чиста и неприкосновенна, свободна от тяжких дум и душевной боли. Поэтому мы стараемся производить незаметный отбор и отсеиваем тех, кто не отвечает нашим требованиям.

– Проводник – не соглядатай и доносчик, – холодно возразил Элан.

Максвелл нагнул голову и смерил его взглядом исподлобья.

– Господин Ибис, я не обязан нанимать вас на работу. Не желаете – давайте разойдемся. Однако вам что-то нужно на Изабелле? Мы – вам, вы – нам, только и всего. – Он поглядел на Приют под светящейся золотом горной вершиной. – Полагаю, мы договорились?

Элан кивнул. Едва ли у собравшихся на отдых людей найдутся такие горести, что их придется снимать с маршрута. Вот у него у самого жена погибла, а Максвелл об этом молчит.

Заложив руки за спину, исполнительный директор прошелся по кабинету, пару раз шумно выдохнул.

– Я бы советовал обратить особое внимание на Майка Эри и Мишель Вийон. Они успешно прошли собеседование, но моя интуиция подсказывает, что здесь не все в порядке. Прошу вас, проявите бдительность.

– Что будет, если я скажу: да, у них серьезные неприятности?

– На Изабеллу они не попадут. Мы предложим им другой маршрут, уже за деньги – хотя и со скидкой.

– Сколько групп там уже побывало?

– Девять. – У Максвелла приподнялись брови. – Это имеет какое-то значение?

– Произошел ли хоть один несчастный случай – смерть, травма?

– Господь с вами! На Изабелле это невозможно.

– Вы полагаете, трагедии начнутся, если на планету попадут люди страдающие?

Исполнительный директор несколько раз изумленно моргнул.

– Нет, господин Ибис, такое не приходило мне в голову. Какое неожиданное заключение вы сделали из моих слов! Поверьте: я говорил об Изабелле, выражаясь, так сказать, фигурально. Она слишком прекрасна, чтобы нести туда горе и страдание. Таков принцип нашей фирмы, вот и все. Вы вольны с ним соглашаться или не соглашаться, но мы от своих правил не отступим. – Максвелл помолчал, сверля Элана взглядом. – Я могу рассчитывать на вашу помощь?

– Можете. – Тигреро поднялся. – Я сделаю все от меня зависящее.

Он вышел от Максвелла, твердо зная одно: быть доносчиком не приходилось, и начинать он не собирается. Однако в поведении Максвелла проклевывается что-то тревожное…

В «Лучистый Талисман» его привезли рано утром. Кемпинг был тих, как лежавший повсюду снег. В алом свете восхода стыдливо бледнели фонари. Машина проехала по расчищенным аллеям и остановилась у одноэтажного белого дома с надписью «Изабелла». На крыльце и в холле горел свет, и пока Элан шагал по дорожке, одно из окон в правом крыле осветилось, рядом зажглось второе. Очевидно, кто-то приехал парой минут раньше.

Переступив порог, Элан был немало удивлен: в окна заглядывали освещенные утренними лучами горы. Вызолоченные снежные шапки, каменистые склоны, альпийские луга, темно-зеленые леса внизу. Здесь было лето – и здесь, несомненно, была Изабелла. Тигреро подошел к окну. Если вглядеться, можно разобрать, что пейзаж наклеен на стекло.

– Тут везде такие обманки.

Элан обернулся. По коридору к холлу шагал высокий черноволосый парень; широко расставленные зеленые глаза внимательно присматривались к тигреро.

– Доброе утро, – продолжал зеленоглазый. – Вы тоже на Изабеллу?

– На нее.

– Странно. Вы один, а все должны быть парами. Майк, – он протянул руку.

– Элан, – тигреро пожал большую крепкую ладонь.

Тот самый Майк Эри, о котором толковал Максвелл? Похоже, он. В зеленых глазах Элану почудились настороженность и недоверие.

– Так вы один? – спросил Майк небрежно. – Без пары?

– Я ваш проводник.

Черные брови Майка шевельнулись. Он явно забеспокоился еще больше.

– Группу должен вести Джей Грингольд. Я с ним знаком.

С этим человеком на самом деле не все ладно; не зря Максвелл о нем тревожился.

– Джей навернулся с лестницы и залег в больницу. В состоянии средней тяжести. Он мой двоюродный брат.

Зеленые глаза хищно сузились.

– Где я вас видел?

– На экране видео.

Майк переменился в лице и подался вперед. Тигреро шагнул в сторону. Того и гляди, странный тип набросится и вопьется в горло.

– Меня зовут Элан Ибис, – сухо пояснил он. – Одно время я рекламировал товары от «Макрокосм» – вот мы и знакомы.

Хищный блеск в глазах Майка потух.

– Ах да… Элан Ибис. Но я вас видел не в рекламе, а в репортажах из зала суда. У вас убили жену.

Элан промолчал. Майк переступил с ноги на ногу.

– Вы похожи на одного человека… Черт-те что примерещилось. Идемте?

Они вышли из холла в правый коридор, и Майк постучался в ближайшую дверь.

– Мишель? К вам можно?

Тигреро обогнул зеленоглазого и хотел пройти дальше, чтобы занять себе комнату, но тут дверь открылась, и Мишель сама вышла в коридор. Элан обернулся.

– Доброе утро.

У нее оказались такие же черные, как у Майка, кудри до плеч и такие же зеленые глаза. Приветливая улыбка застыла у Мишель на губах.

– Ах! – она шарахнулась и прижалась к стене.

В мгновение ока Майк заслонил девушку, взял ее за руку выше локтя.

– Это Элан Ибис. Вы его знаете – он работает в рекламе.

Не отрывая от тигреро испуганного взгляда, девушка уткнулась лицом Майку в плечо. Элану остались видны только большие изумрудные глаза и закрывшие лоб черные волосы. Майк погладил ее по спине.

– Вы – с нами? – тихо промолвила Мишель.

– Я ваш проводник. Майк тоже меня за кого-то принял и чуть было не пришиб. Я уж готов был звать полицию.

При слове «полиция» Майк дернулся, а Мишель от него отстранилась. Она выпрямилась, вскинула красивую гордую голову.

– Боюсь, я никуда не еду, – объявила девушка, глянула на онемевшего от неожиданности Майка – и сникла. – Извините. – Она вернулась в комнату.

Майк расстроенно ругнулся.

Да уж, счастливая пара, думал тигреро, обустраиваясь в третьей от холла комнате, которую выбрал для себя. За окном расстилался горный край. Элан бросил рюкзак с пожитками на одну постель и уселся на другую, напротив. Судя по металлическим полоскам на полу, кровати могут ездить и придвигаться друг к другу. Удобно. Сердце сжала тоска: Кэтрин. Кэт, любимая. Мы с тобой так никуда и не съездили. Я обещал тебе показать весь мир, но у меня был контракт, и я бездарно гробил время на рекламу. А тебя так скоро не стало… Элан встряхнулся. Надо держать себя в руках, ведь он отвечает за десять человек.

Жаль будет, если Мишель откажется ехать. В этой девушке есть что-то загадочное и необъяснимо влекущее. Она похожа на Кэтрин, хотя Кэтрин совсем другая. В ее присутствии как будто ярче светит солнце, померкшее после гибели Кэт.

Сейчас придет Майк, подумалось ему; в самом деле раздался стук в дверь. В комнату ввалился зеленоглазый с графином красного вина.

– Это «Принцесса Ван», – он поставил приношение на стол. Графин заиграл малиновыми искрами. – Давай с горя, а? – Майк хозяйственно достал из встроенного бара пару бокалов. – Тебе сколько?

– Два глотка. – Элан отметил дружеское «ты» и принял его.

– Твое здоровье. – Угнездившись в кресле, зеленоглазый пригубил вино и отставил бокал. – Мишель не хочет на Изабеллу.

– Вот и славно.

Майк вскинул вопрошающие глаза. Тигреро пояснил:

– Со мной провели беседу. Проводнику вменяется в обязанность выследить всех, кто не проходит тест на счастливость, и выгнать взашей.

Зеленоглазый не улыбнулся.

– Ты намерен этим заниматься?

– Еще бы! Вы с Мишель – первые кандидаты на изгнание.

– То-то и оно. Слушай, будь другом, войди в положение, – проговорил Майк с мрачной решимостью, как человек, не привыкший просить, но вынужденный это делать. – Мишель надо отсюда увезти. С Кристины, то есть.

– Увози; кто мешает? – Элан постарался скрыть внезапный интерес ко всему, что связано со странной девушкой.

Майк раздраженно махнул рукой.

– Нет денег. Если нас с ней выпрут из группы, деваться будет просто некуда. Одна дорога – домой, коли сумеем занять на билет. А домой нам вовсе ни к чему.

– Вообще-то тебя надо сдать в полицию, – заявил Элан на пике внезапного озарения.

Майк дернулся, стукнулся коленом о ножку стола. В графине плеснулось вино.

– Ага, я тебя поймал! – обрадовался тигреро. – Выкладывай. Ты в бегах?

– Какой дурак побежит на Изабеллу? – Майк оправился от изумления. – Оттуда нет пути, кроме как обратно.

– Тогда что? Ты не в ладах с законом; я не ошибся?

– Слушай, Эл, это не относится к делу. Меня заботит Мишель. У нас нет другой возможности уехать. Ей плохо, а я… я не знаю, что делать; психотерапевт из меня хреновый. Изабелла – самое место, чтобы зализывать раны. Я говорил с людьми – и знаю. Ей обязательно надо туда.

Элан покачал вино в бокале, сделал глоток.

– Почему руководство требует, чтобы ехали только счастливые?

– Маразм, – решительно определил Майк. – Дурь и блажь; твой кузен Джей так и сказал. Эл, давай ты промолчишь, а я как-нибудь уговорю Мишель.

– А вашей историей меня позабавишь?

Зеленоглазый отрицательно помотал головой.

Элан цедил вино. Что, если Мишель откажется наотрез? Ведь она испугалась именно его, тигреро.

– Вы так похожи; она тебе сестра?

– На наше горе, мы – версаны, – Майк слабо улыбнулся.

Элан сдвинул брови, соображая. Майк пояснил:

– С Клементины.

– Не понимаю. – Историю колонизации космоса тигреро знал слабо, и название планеты ничего ему не говорило.

– Ну, как же! Восьмая колония; ей уж, считай, двести лет, – принялся объяснять Майк. – Версаны – от названия первого севшего корабля – «Оверсан». Одну букву потеряли; или выкинули для пущей простоты. Клементина, чтоб ты знал, – планета хоть и земного типа, но очень своеобразная. И новая раса сформировалась в рекордные сроки. Уже у детей первых поселенцев начало рождаться потомство с ярко выраженными признаками: зеленые глаза и черные волосы. – Чувствовалось, что эти сведения Майк накрепко усвоил в школе.

– А как вас занесло сюда?

Версан повел широкими плечами.

– Лет тридцать назад там начались политические беспорядки. Многие рванули с Клементины и обосновались кто где сумел. Мы с Мишель родились уже здесь.

Новое, не имеющее отношения к словам собеседника озарение изумило Элана до глубины души.

– Ты из-за нее убил человека, – вырвалось прежде, чем он успел прикусить язык.

У Майка начали расширяться зрачки. Он долго глядел на Элана в упор и наконец хрипловато вымолвил:

– Черт тебя разберет… Мишель не зря перепугалась. – Он поднялся, постоял, глядя на пейзаж в окне. – Ты почти угадал… Если позволишь, я обойдусь без подробностей.

Глава 2

Версан уложил свою повесть в полсотни фраз; на самом же деле история была долгая.

…Майк вел вездеход через сопки. Вездеход был старый-престарый, любовно перебранный по винтику; ни у кого в Кедрове не было такого антиквариата. Неторопливая машина привычно углаживала колесами желтую лесную дорогу. Королевской гвардией в зеленых с золотом мундирах застыли кедры, в небесной синеве барашками разбежались крутолобые облака. Таня уезжала. Собралась погостить у родителей, в Заозерске, и Майк вез ее в Кедров, к рейсу.

Ровно год после свадьбы они прожили на берегу вырывающейся из каньона речки Чернавки, на маленькой электростанции. Станция работала в автоматическом режиме, и обслуживающего персонала было всего двое: Майк, по уши влюбленный в молодую жену, и холостой Степан. Сейчас напарник гулял в отпуске, и его заменял присланный из Кедрова практикант. Год назад Майк привез сюда Таню и ввел в дом, как юную королеву, для которой была выстроена станция и гремела в каньоне белопенная Чернавка, и золотились знаменитые кедры – те самые, что на всей Кристине больше нигде не растут. И вот она уезжает; говорит, что на месяц.

Дорога вниз недолга – сорок минут по грунтовке, затем поворот на большое шоссе. Таня молчала, глядя куда-то вбок. Красивая, желанная; внезапно ставшая далекой и словно чужой. С окончательной, безнадежной ясностью Майк осознал, что она уезжает навсегда. Не удержала ее ни Чернавка, ни кедры, ни он сам. Еще не было сказано ни слова, но он уже все понял.

– Не уезжай.

Таня раскрыла сумочку и начала в ней рыться. Столько всяческой мелочевки – можно полдня перебирать, притворяясь, будто желаешь выудить что-то нужное.

– Не уезжай, – повторил Майк. – Я люблю тебя.

– Ну Боже мой! – она с досадой щелкнула застежкой, хлопнула сумочкой по коленям. – Я соскучилась по своим, мне надо повидать людей.

– Здесь тоже люди. Хочешь, будем чаще ездить в город?

Таня фыркнула.

– Какие тут люди? Поговорить не с кем о человеческом. Они ничего не смыслят в поэзи; ты тоже, кстати.

– Я тоже, – согласился Майк.

Поэзи – единственное, чем Таня всерьез занималась. Не поэзия, в которой Майк не слишком разбирался, но которую уважал, а именно поэзи, замысловатая игра в слова. Майк благоразумно помалкивал, когда доводилось слышать Танины экзерсисы, хотя не находил в них ни логики, ни чувства. Неживая красота гладкой фразы, изящного рядка звучных слов; выдержанный ритм, безупречная рифма. Словом, поэзи; в Танином родном Заозерске от нее сходили с ума. Милое хобби, изюминка, придававшая Тане особое очарование и выделявшая ее среди других знакомых Майка. Игра, правил которой он сам не постиг.

– Не уезжай, – сказал он еще раз. – Ведь ты не вернешься.

– Не вернусь. – Таня вздрогнула, как будто сама не ожидала этих слов. – Майк, ну… Я очень люблю тебя, правда. Ты замечательный… – Она расправила на коленях пеструю юбку и решилась: – Ты совершенно чудный парень – но мне тут скучно! Я с ума схожу, на стенку лезу, а ты не видишь!

– Вижу, – с грустью заметил Майк. – Я стараюсь…

– Знаю, – перебила она. – Если ты пронес меня на руках вдоль реки или нарвал цветов – спасибо, конечно… Майк, но ведь тоска же смертная! Я не могу жить одной любовью. Мне нечего делать, не с кем поговорить.

– Со мной.

– О чем? Что речка сегодня шумит громче, а небо синее, чем вчера? И что в аппаратной барахлит этот… как его? Даже не выговорить! Сериалы с тобой обсуждать? Ты их не смотришь, обзываешь дурью.

– Дурь и есть.

– Вот-вот. А там о прекрасном, о возвышенном. Они учат любить…

– Учат портить друг другу жизнь и нервы. Ерунда это все. – Майк остановил вездеход. – Танюшка, я не разбираюсь в твоей поэзи. Я не в состоянии полдня обсуждать рифму в двух строчках или эти… графические антонимы.

– Омонимы, – поправила жена.

– Именно. Я не умею доказывать что-то там про алли… терацию, – запнулся Майк и на едином дыхании закончил: – и не отличаю стопу от строфы, а дактиль от анапеста, но я люблю тебя. Больше, чем в идиотских сериалах.

– Не заводись. Сериалы хорошие, ты просто ничего не понимаешь.

– Да черт с ними. Я не хочу, чтоб ты уезжала.

– Я не могу здесь! – почти выкрикнула Таня. – Ну как ты не поймешь?! Ты смеешься над поэзи, а для меня это жизнь. Я должна писать, у меня был талант, все говорили! А тут не могу, мне тошно, двух строк срифмовать не в состоянии. Я должна общаться с людьми, которые понимают, – а здесь весь город обойди, ни одного не сыщешь, кто разбирается. Поехали, не то опоздаю.

Майк тронул с места.

– Есть связь. Хочешь общаться – общайся, хоть со всем Заозерском. Я оплачу разговоры.

– Опять не понимаешь! Что можно сказать по связи?

– Если есть, что сказать…

– Вечер при свечах, компанией – это да. Коктейли хорошие, закуски изысканные… И платье сошьешь такое, что все упадут, и прическу сделаешь… И когда все послушают и похвалят, тогда будет толк: и рифмы приходят, и все такое. Они мне нужны – на то и друзья.

– Там ты одна из всех, а здесь единственная. Танюшка, я же люблю тебя. И старался, чтоб тебе было хорошо.

– Старался, – горько повторила Таня. – Майк, я больше не могу. Это не жизнь. Я не желаю ругаться с тобой и бить посуду…

– Отличное средство против скуки, – усмехнулся Майк.

– Знаю я средство от скуки! Я еще раз повторю: это не жизнь. Раз приходится изменять мужу, чтобы как-то скрасить…

– Что?

– Да-да! Со Степаном твоим, распрекрасным напарником, – запальчиво бросила Таня. – Коли дошло до измен – с браком пора кончать.

Она подождала, что ответит Майк. Он молчал, смотрел на дорогу.

– Все равно скучно, – вздохнула Таня. – Сил моих больше нет. Я решила, и не отговаривай.

Песчаная лента дороги ползла под колеса, золотились стволы старых кедров.

– Про Степана ты врешь, – прервал молчание Майк.

– Вру, – с усталым безразличием отозвалась жена. – Я не решилась – он бы уже на другой день тебе разболтал. Но хотела. Долго воображала, как стала бы тебе изменять. Майк, пойми: мне здесь нечем занять свою душу, я гибну!

– Воображаемыми изменами занимают не душу, а праздный ум.

– Значит, у меня нет души, – кротко промолвила Таня. – Тем более надо отсюда бежать.

– Ладно. Давай улетим вместе. Я найду работу в Заозерске…

– Майк, – шепнула Таня, и он умолк. – Майк. Ты чудный, изумительный, ты самый лучший из всех, кого я знаю, – но я не… Нам с тобой будет нечего делать в Заозерске, нечего друг другу сказать. Я не хочу.

Всю оставшуюся дорогу промолчали. Майк довез жену до аэропорта, вместе с ней прошел в маленький зал ожидания, где собралось с полсотни людей. На Майка и Таню смотрели, как обычно глядят на молодую ладную пару – добродушно, с удовольствием, с легкой завистью.

Таня глянула на часы.

– Не жди.

– Я не стану закатывать сцен. – Он не сводил с жены тоскующих глаз. – Мне было с тобой очень хорошо. Танюшка, – он взял ее за руки.

– Не надо, пожалуйста. Уходи. Майк! – Она уткнулась лицом ему в грудь. – Ну уходи же!

– Не уезжай. – Он обнял ее, оберегая от всех мыслимых несчастий – большой, сильный, надежный. – Не уезжай, Танюшка!

Таня вырвалась.

– Прости. Не сердись на меня.

«Возвращайся», – хотел сказать Майк, но смолчал. Проводил взглядом: Таня побежала к двери с надписью «Регистрация», смешалась с другими пассажирами. Не оглянулась, не махнула рукой. Значит, ее больше нет.

Стиснув зубы, перемалывая жерновами воли боль в груди, Майк вернулся к вездеходу. Таня… С самого начала было ясно, что у них ничего не выйдет. Но они были влюблены и надеялись. Танюшка…

Он заехал на почту и получил адресованную жене посылку от ее родителей. Тут же отправил назад в Заозерск. И еще получил большой красивый конверт, на котором переливались горные пейзажи. Так посмотришь – один пейзаж, эдак повернешь – другой. И название: «Лучистый Талисман». Майк нахмурился, соображая. Ах вон что! Это лотерея. Помнится, Таня вдохновилась предложением какой-то фирмы и отправила им десятка два участвующих в розыгрыше карточек.

Он вскрыл конверт. Надо же – повезло. Татьяна выиграла бесплатную путевку на двоих. «Красивейшие места», «незабываемые впечатления на всю жизнь». Кто бы мог подумать…

Путевка была безымянная: двое счастливцев должны пройти собеседование, а уж потом будут вписаны их имена и поставлены печати. Майк сунул путевку и рекламный проспект обратно в конверт, рассеянно огляделся. Краем глаза уловил что-то смутно знакомое и сосредоточился.

Девушка. Высокая, статная, узкие бедра плотно обтянуты брюками. Незнакомка была недурна собой, хотя твердым чертам недоставало женственности. На задержавшийся взгляд Майка она ответила таким же прямым, открытым взглядом. Внезапно он понял, что ему в ней знакомо: он словно смотрелся в чуть искривленное зеркало. Черноволосая, зеленоглазая девушка оказалась удивительно похожа на него самого. Версана.

С конвертом от «Лучистого Талисмана» в руке, Майк подошел.

– Здравствуйте. Меня зовут Майк Эри. Моя жена выиграла путевку на двоих, но мы не сможем поехать. Я подумал, у вас, наверное, найдется, с кем… Возьмите, пожалуйста.

Он вручил девушке конверт и, не слушая ее растерянных возражений, вышел на улицу, забрался в свой вездеход и отъехал.

Медлительная машина с лязгом плелась по дороге меж молчаливых кедров. Майк старался не думать о Тане. В груди так ныло, что он с трудом переводил дыхание. Хотелось заорать, разогнать ленивый вездеход и бросить мордой в самый толстый ствол, чтобы затрещало, заскрежетало, завыло; чтоб вышибло дух и прекратило эту муку. Или накинуться на железную махину с монтировкой, ахнуть по стеклам, разбить, покорежить все к чертовой матери, оставить проломы на боках и на крыше. А еще хотелось садануть кому-нибудь в челюсть, чтобы под пальцами захрустело и подалось… Майк поморщился, призвал себя к порядку. Татьяна врала про измены, да и сам напарник, хоть лопух и недотепа, связаться с женой Майка Эри не посмел бы. А все равно слава Богу, что Степана на станции нет, сидит вместо него мальчишка-практикант.

Майк приехал на электростанцию и загнал свой антикварный вездеход в гараж.

Из-за угла вывернулся жизнерадостный, круглощекий практикант Здравко. Веснушчатая морда сияла довольством.

– А, начальник! Проводил половину? Долго шлялся. Тут такие гости были! Закачаешься.

– Какие еще гости?

Майк стоял, потерянно озираясь. Белел серпик плотины, выше блестел под солнцем кругляш спокойной воды, пенились прорвавшиеся сквозь турбины два потока. Прыгая по скальным уступам, Чернавка резво убегала в долину. Эта стремительная вода уже не помнила Таню…

Практикант задрал обсыпанный веснушками нос, сунул большие пальцы за ремень.

– Наезжала роскошная дамочка с шикарной дочкой, – объявил он. – Вторая деваха тоже ничего, но еще недоросток. А старшенькая – ух! В самом соку.

– Что хотели?

– Просто так завернули. Я из окошка вижу – машина движется. Вышел, помахал, они и подъехали. Я их шипучкой угощал, а они меня домашним печеньем потчевали, – хвастливо сообщил Здравко.

– Ты набил брюхо – а дальше?

– А потом они укатили. Но мы со старшенькой перемигнулись. Как ее?… Инга, кажется. Или Инна.

– Бестолочь, даже имя не упомнил. – Майк натужно усмехнулся.

Здравко повел плечами и выпятил грудь.

– Они еще заглянут на обратном пути. Инга-то, старшенькая – девица будьте-нате! Пальчики оближешь.

– Отвяжись, – с внезапной усталостью отвернулся Майк и побрел к своему осиротевшему домику, окруженному клумбой цветов. Он сам вскопал землю, а Таня набросала семена, и вот цветы поднялись, как маленькие джунгли, и отчаянно цвели.

– А их матушку звать Мелиндой, она тоже на меня благосклонно взирала, – похвастался Здравко, шагая рядом. – Так что дело у нас, можно сказать, слажено.

– Ну и дурак, – буркнул Майк и машинально спросил: – Куда двинулись-то?

– А туда, – махнул практикант на золотисто-зеленое море кедров, поднимавшихся по склону гряды.

– Там дороги нет.

– Ну, ты ведь накатал.

Майк и впрямь возил Таню на дальние прогулки, проложил заметную колею.

– У них что, вездеход?

– Да нет – баловство повышенной проходимости. «Фараон».

Майку надоело слушать, однако он для порядка осведомился:

– Предупредил, чтобы в Лисий овраг не спускались?

Здравко дернул головой.

– А чего им туда соваться? Они на колесах, не пойдут же пешком…

– Предупредил или нет?

Лисий овраг славился зарослями маркизы-клаудины. Крупные цветы, от пурпурных до бледно-розовых, теснились на дне, словно застывший пестрый ручей. Нынешний год выдался на диво богатым, звездчатые головки захлестнули склоны, взобрались наверх, и с десяток стеблей авангардом встали на краю, у проложенной вездеходом колеи. Майк проезжал мимо Лисьего оврага с поднятыми стеклами – и не останавливался никогда. Бесподобная маркиза-клаудина выделяла эфирное масло-галлюциноген и в больших дозах была смертельна. Весь Кедров это знал, но шикарное семейство могло оказаться заезжим.

– Ну?

Здравко мялся.

– Да или нет?! – рявкнул вскипевший Майк.

– Не сказал, – признался мальчишка. – А чего им в овраг переться? Проедут мимо, и все дела.

– Да? Три бабы! Полезут за цветочками, дурехи. – Майк повернул назад, к гаражу. – Сгинь! – рыкнул он на неловко уступившего дорогу Здравко и вдруг заорал, сорвавшись: – Ублюдок, соображаешь, что натворил?! Я их там найду – шкуру с тебя спущу, ухажер недоделанный! Вытаращился на бабу, как… бабуин! Сгинь с глаз, а не то…

Здравко потащился следом.

– Ну так, это самое, начальник… Давай уж вместе.

– Марш в аппаратную! И чтоб на станции никаких ЧП.

– Да что с ней станется? Слушай, я с тобой, а? – заканючил Здравко; веснушки на круглощеком лице побледнели.

У Майка опустилась нижняя губа, обнажив белые крепкие зубы, зеленые глаза хищно блеснули. Мальчишка сник и наконец отвязался.

По накатанной колее Майк погнал вездеход вверх по склону. Расчищенная вокруг электростанции площадка кончилась, машина нырнула в лес. Кедры сомкнули тяжелые ветви, построились в плотные ряды. Раньше лес казался Майку прозрачным – будь то при ярком солнце или в густой задумчивый туман. Но сейчас кедры теснились, точно сбегаясь друг к другу, не желая пропускать в свое царство.

Ленивая машина обиженно ревела и с лязгом катилась все дальше и дальше. Пятнадцать километров, двадцать, двадцать пять… Куда понеслось бабье семейство? Как будто прямиком к Лисьему двинули.

Впереди показался просвет. Там. Майк выехал к оврагу, огляделся. Длинный узкий овраг начинался слева и тянулся Бог весть куда, устланный сверкающим ковром пурпурных, лиловых, розовых цветов.

Однако машины здесь нет. Проскочили овраг, как и надо?

Майк проехал немного вперед по извилистой колее.

– Черт!

В лесной тени стоял синий «фараон». Пустой.

Рванув дверцу, Майк сунул голову в прохладный, держащий аромат дорогих духов салон. Никаких следов маркизы-клаудины – значит, до машины букет не донесли. Может, они здешние; может, знают?

Он громко, требовательно посигналил. Тревожный призыв понесся по лесу, но быстро замер среди стволов. Майк прислушался. Тихо. Да разве тетки сообразят откликнуться?

Екнуло сердце – вспомнилась вроде бы примятая трава на краю оврага. Да: десяток стеблей с розовыми головками стояли нетронутые, а вот трава…

Майк задним ходом пригнал вездеход обратно, не тратя время на нелегкий разворот среди деревьев. Ну, Здравко, черт тебя дери, ты у меня дождешься… Остановился, нашарил в «бардачке» респиратор. Майк запасся им, когда вздумал нарвать полдесятка самых красивых маркиз для Татьяны. Она тогда перетрусила, распищалась; а ничего бы не сделалось от жалкого пятка, если не заносить в дом…

С респиратором на лице, он кинулся к оврагу, оглядел пестрый ковер под ногами. Одну фигуру увидел сразу: она лежала ничком на дне. Майк отметил зрелые крупные формы – мать. Потом углядел младшую: худышка, недорослый птенец, свилась клубком на середине склона, зажав в кулачке букет. Майк невольно медлил, отыскивая взглядом старшую дочь, которую расписывал недоумок Здравко: «будьте-нате», «пальчики оближешь». Нашел! Девушка лежала лицом вверх, вытянувшись, закинув руки за голову, словно прилегла отдохнуть. Дальше всех забрела. Майк ринулся вниз, сквозь хватавшую за ноги цепкую маркизу-клаудину.

С разгона промчался мимо младшей; это еще можно было объяснить – ну, затормозить не успел, что ли… Но когда на бегу перемахнул через мать, внутри отчетливо шевельнулся стыд: торопишься спасать самую-самую, про которую жужжал в уши безмозглый мальчишка. Вот ужо вернусь – оторву поганцу башку…

Майк подбежал, глянул в сведенное судорогой, посиневшее лицо. Вскинул девушку на плечо и полез по склону наверх. Черт знает это эфирное масло – то ли оно улетучивается к небу, то ли, наоборот, скапливается внизу… В груди кольнуло: мать-то свалилась на дне, в самом царстве маркизы-клаудины – а ты через нее перепрыгнул. Чесал за сногсшибательной дочкой.

Быстро дыша, Майк взметнулся на край оврага и понесся было вдоль него к оставленному вездеходу. Спохватился, отбежал с десяток метров в сторону, скинул девушку с плеча, уложил на мох. Повернул ей голову набок – на случай, если начнется рвота – и кинулся обратно.

Скатился на дно, подобрал крупную, тяжелую мать. Ноги путались в липких листьях маркизы. Коварный цветок цеплялся за одежду, делал подножки; Майк с трудом продирался сквозь заросли. Казалось, он едва бредет. Где-то на середине крутого склона нога соскользнула, Майк упал на колени и левую руку – запястье пронзила боль, он чуть не сунулся лицом в сочную зелень. Поднялся, еле удерживая на плече безжизненное тело. Что, если и впрямь не жива? Под респиратором не хватало воздуха, Майк задыхался, перед глазами плыли цветные круги. Не доставало еще и самому нанюхаться. Здравко, черт бы его побрал! Ведь не дотумкает сообщить в город, вызвать спасателей…

Майк перевалился через край оврага, постоял на карачках, пытаясь сообразить, отчего вдруг стало легко. Ах да, уронил свою ношу. Проклятье, ну зачем их трое? Он ухватил женщину подмышки и потащил прочь от смертельного пестроцветья.

Наконец-то последняя – свившаяся в клубок худышка. Жалость комом подкатила к горлу, когда Майк взял ее на руки. В посиневшем кулачке девочка сжимала большой, как веник, букет. Тонкая рука свисала вниз, и головки цветов цеплялись за липкие листья и стебли маркизы, отрывались одна за другой. Майк в третий раз выбрался из Лисьего оврага. Его шатало, а стволы кедров перед глазами пестрели пурпурными, малиновыми, лиловыми пятнами.

Он добрел до вездехода, положил девочку у колес, выдернул из ее пальцев и отбросил ощипанный букет. Уложил девчушку на пол в салоне и поехал подбирать остальных. Забрал мать, обогнул овраг и остановился возле старшей дочери. Неестественно выпрямленное судорогой тело, заломленные за голову руки, застывшее лицо – и вправду очень хорошенькое, когда живое. Затаскивая девушку в салон, Майк свирепо бранился – шепотом, словно боясь, что его могут услышать. Ну, Здравко, теперь берегись…

Вездеход ревел и лязгал, катил домой. Девчонки, милые, держитесь. Сейчас прибудут врачи, откачают – слава Богу, известно, как бороться с маркизой.

Майк гнал машину по извилистой колее между кедров, кривил губы и злился. Сам-то хорош, ума палата. Что помешало сразу же, прямо со станции, вызвать бригаду? Они бы уже примчались, на краю оврага встречали бы. Дурак ты, Майк Эри, не лучше Здравко… Дрянной мальчишка, отчего было двух слов не сказать? Предостерег бы теток – и дело с концом, так нет же… И еще Таня уехала; навсегда. Танюшка, милая моя, хорошая, ну что же мы с тобой так?

Лес кончился, вездеход выкатился на открытую площадку. Блестело маленькое водохранилище, белел серпик плотины, за ним пенилась, убегая, честно отработавшая Чернавка, шагали вдаль опоры высоковольтной линии, белела кучка строений, один дом был с ярким кольцом цветочной клумбы.

Из аппаратной выскочил Здравко, понесся навстречу. Майк не притормозил, проехал мимо – Здравко отпрыгнул – и остановился у своего дома. Мальчишка подбежал бледный, с круглыми глазами. Майк выскочил из машины, открыл заднюю дверь салона. Практикант глянул внутрь, совсем побелел.

– Что? – хрипло выдохнул он.

– Что-что! – заорал Майк, срывая на мальчишке злость и досаду на самого себя, вымещая обиду на жену, выплескивая в свирепом вопле тоску и боль. – Думать надо было, вот что! Трех человек загубил! Пошел вон отсюда!

Здравко попятился. Майк взбежал на крыльцо, а за спиной раздался вскрик, похожий на испуганный щенячий взлай.

Дом встретил виноватым молчанием: не удержали мы с тобой Танюшку, хозяин. Пусто здесь было, безнадежно пусто. Майк прошел в кухню, глотнул воды, в сердцах швырнул стакан в мойку. Стакан жалобно звякнул, но не разбился. Этот звяк что-то напомнил – что-то похожее Майк недавно слышал… Здравко! Сейчас ему в башку такое взбредет…

Майк выскочил из дома.

– Здравко! Здравко, черт… Где ты?!

Никого. Один вездеход накаляется под горячим послеполуденным солнцем.

– Здравко!

Куда он пропал? Майк заглянул в дом напарника, где временно поселился практикант. Нет мальчишки.

– Здравко! – Над станцией раскатывалось эхо, а в ответ – только шум мчащейся сквозь плотину воды. – Здра-авко-о!

Он забежал в аппаратную – пусто; горит зеленая индикация. К плотине сунулся, что ли? Майк ринулся за дверь, крутанулся на крыльце.

Взгляд упал на белую коробку гаража; дверь была сдвинута.

Майк пустился бежать. Чернела узкая щель, только-только протиснуться.

– Здравко, чтоб тебе!.. – Он ворвался в эту самую щель, не слыша, как затрещала на спине рубашка. Со свету ничего не разглядеть. – Эй, ты тут? Ах, черт!

Майк не увидел его, а скорей угадал: темная, странно сложившаяся фигура у стены. Парень застыл, наклонившись вперед, подогнув ноги, будто думал стать на колени, но почему-то не сумел. Майк знал, почему.

Подскочив к мальчишке, он принял на себя вес его тела, обхватил одной рукой, приподнял, пытаясь нащупать что-то жесткое и тугое в складках отекшей шеи. Нет, не так. Пригнулся, вывернулся и, удерживая Здравко плечом, обеими руками растянул пережавший шею ремень, выпростал из петли дурную голову. Опустил парня на пол.

– Неврастеник… – Быстро прощупал шею – кажется, позвонки целы. Однако мальчишка не дышал. – Ну, мать твою… Истеричная баба!

Дальше Майк бранился мысленно: зажав парню нос, делал ему искусственное дыхание. И клял его на чем свет стоит, и знал, что на самом деле клянет самого себя. Ведь именно он, Майк Эри, взрослый двадцатисемилетний мужик, повинен в том, что дурной щенок полез в петлю. Это он не взял Здравко с собой к Лисьему оврагу, не дал искупить вину. А потом взвалил на него вину еще большую, лживую – ляпнул в сердцах, что все трое погибли, хотя это неправда.

– Дурак ты! – сказал Майк, когда Здравко приоткрыл глаза; в полумраке завиднелись белки.

Парень всхлипнул.

– Дурак! – Майк закатил ему оплеуху. – Лежать тут!

Он возвратился к вездеходу. Что-то врачи не торопятся…

Старшая дочь хрипела и извивалась. Майк достал ее, положил на траву. Затем вынул из салона младшую худышку, и наконец с немалым трудом вытащил мать, неловко ударив ее головой о порожек. Жива ли? Не поймешь. Он пощупал пульс, послушал сердце. Вроде бьется. Не зная, чем еще помочь, Майк с минуту постоял рядом. Затем увидел подлетающий глайдер, помахал рукой и побрел к гаражу.

Здравко лежал, где Майк его оставил. Мальчишка скорчился на боку, подтянув колени к груди и прикрыв голову руками, словно ожидал, что его опять станут бить. Чувствуя себя пожилым и умудренным, Майк уселся рядом.

– Ну, что, герой?

Здравко шмыгнул носом.

– Извини, начальник, – пробубнил он. – Я больше не буду.

– Не будешь, – согласился Майк. – А теперь можешь плюнуть мне в рожу – я сгоряча наврал. Живы твои тетки, все три.

Парень поднял голову.

– Зачем? – только и вымолвил он.

– Не зачем, а почему. – Майк неловко усмехнулся. – Нервы сдали, вот и разорался. Жена у меня… Таня… она совсем уехала. Навсегда.

Здравко сел, потер шею с темной полосой – следом ремня.

– Ну так… это самое… Ты не переживай, а? Спасибо, что из петли вынул. А Татьяна твоя – дура последняя, вместе со своей поэзи. Правда, не переживай. А, начальник? Что вынул – спасибо…

Несколько дней спустя у Майка в гостиной вдруг ожил коммуникатор; с той поры, как уехала Татьяна, еще ни одна душа не пожелала общаться с версаном.

– Добрый день. Мне бы Майка Эри, – произнес незнакомый женский голос.

– Я вас слушаю. Добрый день.

– Я Мишель Вийон. Вы мне отдали путевку на Изабеллу. Помните?

– Конечно. – Майк невольно улыбнулся. Зеленоглазая версана – почти что сестра.

– Видите ли, у меня изменились обстоятельства… – Мишель сбилась с ровного тона, в голосе прозвенели слезы. – Мне теперь не с кем ехать. Может быть, вы… я хотела вернуть путевку. – Она всхлипнула.

– Ну, плакать-то ни к чему. Поезжайте с мамой, с подругой. У вас что, совсем никого нет?

– Я думала, это будет что-то вроде… свадебного путешествия, – последние два слова дались Мишель с заметным трудом. – Но раз не сложилось, я не могу ехать.

– А меня жена бросила. Я тоже ехать не могу, – неожиданно для себя самого признался Майк. – Хотите, я вам составлю компанию?

– Н-нет.

– Вас это ни к чему не обяжет – путевка мне досталась бесплатно. – Майк и думать про нее забыл, но тут вдруг отчаянно захотелось, чтобы эта чужая девушка не отвергла его, как Татьяна, и согласилась лететь на Изабеллу.

– Мне сейчас не до путешествий.

– Тогда порвите бумагу к чертям.

– Не сердитесь на меня, – жалобно попросила Мишель.

– Подумайте до завтра, – предложил Майк. – Или хотите, я к вам подъеду? Обсудим и решим. Где вы живете?

– Это на самой окраине – Долгое шоссе, сто семьдесят три. Последний дом.

– Запомнил. Ждите через час.

Майк вышел из дома, кликнул Здравко. Парень выскочил из аппаратной, словно только и ждал, что его позовут.

– Остаешься за старшего. И чтоб плотина у тебя не рухнула, а речка вспять не потекла.

– Прослежу. – Здравко изобразил самодовольный вид и на глазах раздулся вдвое. – Э, смотри-ка: гости.

Из просвета в кедрах выкатился черный с радужным отливом «адъютант».

– И как торопятся! – Здравко вытянул шею, разглядывая редкую в Кедрове модель. – Рехнулся, черт! – заорал он, отпрыгивая, – «адъютант» проехал между ним и Майком и, не сбавляя ход, врезался в угол гаража. Гараж загудел, мобиль заскрежетал, сминаясь.

– Вот еще цирк на мою голову! – Майк зашагал к «адъютанту».

Из мобиля вылез человек. Он неуверенно распрямился и стоял, придерживаясь за крышу своей машины; на солнце серебрились светлые волосы.

– Я к тебе, – выговорил он хрипло. – Ненадолго. Принимаешь?

На Майка опять свалилась чужая беда.

Глава 3

Все началось с нового мужа подруги. Чета Белогорых закатилась к Мишель через две недели после свадьбы. Роман со Светой обошли студию, где за прозрачной стеной сбегал к речке зеленый луг, а за рекой поднимались сопки со знаменитыми золотистыми кедрами; от души похвалили вазы, горшки и плошки, которые Мишель сама лепила, обжигала и расписывала. Ее керамическая посуда с пейзажами хорошо продавалась и в Кедрове, и в других городах. Света приглядела набор салатниц – четыре одинаковых вида в разное время суток – и принялась их нахваливать и намекать супругу, что такие прелестные вещицы недурно бы приобрести в хозяйство. Роман поупирался, поворчал и наконец снизошел:

– И во что, уважаемая мастерица, вы оцениваете свою работу?

Мишель поглядела на салатницы: золотистое утро, яркий день, багровый вечер, зеленовато-лунная ночь. Тряхнула черными кудрями, лукаво улыбнулась.

– Сто.

– Тысяч? – с наигранным трепетом переспросил Роман.

– Естественно. – Мишель старалась сохранить серьезный вид. – Берете? Хороший товар: уникальная роспись.

– Берем! – свирепо гаркнул Роман. – Они стоят этих денег, черт возьми! Но ни единый гость не сожрет с них ни плевка салата. Я закажу стенд с бронестеклами, поставлю сигнализацию и охрану, и народ будет деньги платить за билет, как в музее.

– Идет, – радостно подхватила Света. – Они окупятся за месяц или два.

Сто – не сто, а пятьдесят стелларов Мишель с них запросила. Более чем умеренная плата; только ради Светкиной свадьбы.

Потом она подала чай, а гости принялись метать на стол привезенные с собой пирожные и сласти. Поболтали о том, о сем, и Роман быстро смекнул, что Мишель слишком увлечена работой и думать не думает о семье.

– Ну, что ты тут одна? – вопрошал он громогласно. – Куда без мужика годишься?

– Что мне мужик? – возражала Мишель. – Вот придет такой, вроде тебя, рассядется, станет мнение высказывать…

– Вздумала заделаться монашкой?

– Лучше никакого, чем какой-нибудь. – Мишель сморщила нос, показывая, что кого попало ей не надо.

– Зачем какой-нибудь? Нужен крепкий, отменного здоровья, чтоб и с утра, и с вечера был готов.

– Эй, муж, уймись, – Света попыталась приглушить супруга. – Мишелька, я понимаю, почему ты замуж не идешь. Подобного типа терпеть…

– На кой ляд замуж?! – взревел вошедший в раж Роман. – Про замуж речи нет. Просто нужен мужик, чтоб был. Тебе надо – он под рукой. А не надо – его и слыхом не слыхать.

– И где такого удобного найти? Чтобы – раз! – явился, два! – сгинул.

– Ты что, не знаешь? – Роман с удовольствием продолжал валять дурака. – Правда, что ль? Ай, простая душа! Да у нас который год эта служба имеется.

– Служба чего?

– Жиголо, глупое ты существо. Мужик по вызову.

– Ой! – взвизгнула Света. – Только жиголо Мишельке не хватало! Ой, мамочка! – закатилась она неудержимым хохотом.

Мишель тоже залилась.

– Чего ржете? – возмутился Роман. – Жиголо – самое то! Выучены, вышколены, все, что надо, умеют, красавцы, как на подбор.

– Ты-то откуда знаешь? – поинтересовалась жена.

– Дамы поведали. Мишелька, слушай, что я скажу, – он схватил Мишель за руку и притянул к себе. – Тебе нужен именно жиголо. Подумай, как удобен! Вызвала – и он твой. Чуть надоел – сменила. И можно выбира-ать! – Роман сделал страшные глаза. – И рост, и масть. Какой тебе подойдет? Дай сообразить, – он оглядел хохотавшую Мишель. – Высокий, чтоб повыше тебя. Не бугай – ты сама девушка крепкая, но чтоб он не был в два раза шире. Та-ак… Ты у нас черненькая, стало быть… Да не визжи, а слушай! Решено: заказываем белокурого.

– Платиновый блондин, – подсказала изнемогающая от смеха жена. – С фиолетовыми глазами.

– Вздор, – отрезал Роман. – Зачем ей фиолетовые? Хотя… Ладно; уговорила. Мишелька! – Он схватился за коммуникатор. – На когда вызываем?

Мишель была не в силах слова вымолвить. Надо же выдумать такую дичь! Роман уже тыкал кнопки.

– Чего откладывать? Давай на сегодня. Мишелька, не хохочи, а то не слышно ни фига. Молчите! Что? Нет, я не вам. Девчонки тут хохочут. Да, желаю сделать заказ. Платиновый блондин от двадцати пяти до тридцати лет. С фиолетовыми глазами. Что? С фиолетовыми! Эй, девчонки, сиреневые пойдут? Говорят, пойдут. Чего? Не слышу! Да на кой ляд мне? Очаровательной молодой женщине. И чтоб высокий, но не два метра в плечах. На сегодня, в десять вечера. Что-о? Прекратите ржать, говорю! Адрес? Сейчас скажу адрес…

Мишель со Светой с визгом повалились друг на друга. Ну, Роман, ну, комик!

Гости уехали, а Мишель еще долго посмеивалась – до той минуты, когда ровно в десять раздался звонок в дверь.

Мишель охнула. Неужто прибыл заказ?! Она растерянно поправила волосы. Нет, не может быть. Это Роман со Светкой пожаловали: попугать ее и подкрепить шутку. Приободрившись, она пошла открывать.

Отворила внутреннюю дверь – и застыла с тающей улыбкой на лице. На крыльце за внешней дверью из толстого стекла, в вечерних сумерках, стоял незнакомец. Высокий платиновый блондин.

Мишель растерялась. Надо извиниться и сказать… Господи, что говорить? Дескать, заказ отменен? Сделан по ошибке? Ну, Роман, потешник наш, ужо я тебе отплачу!

– Добрый вечер, – сказал жиголо, когда Мишель отворила дверь.

– Здравствуйте. – Она чувствовала, что неудержимо краснеет. – Видите ли, я не ожидала… Думала, приятель меня разыграл.

Мишель внезапно рассердилась. Будет она оправдываться перед наемным любовником! Дать ему от ворот поворот – и все дела.

– Извините, – отозвался он. – Мне уйти? – У него был негромкий мягкий голос.

Мишель хотела осведомиться, должна ли заплатить или об этом позаботился щедрый Роман, но прежде поглядела жиголо в лицо. Он был недурен собой, хотя не из рекламных красавцев. Ее поразили глаза, верней, его взгляд. Профессиональный любовник смотрел на Мишель с печалью выброшенного из дома, смирившегося со своей участью животного. Защемило сердце. Она сделала неуверенный шаг вперед; жиголо посторонился, позволяя выйти на крыльцо.

– Вы Мишель, – сказал он.

– А вы?

– Тони.

Стало неудобно сразу отсылать человека. Он ехал в такую даль, на окраину города, прибыл минута в минуту… Но о чем с ним говорить?

– Скажите, вы… давно так работаете?

– Два месяца. Послушайте, вы не обязаны развлекать меня светской беседой. Если вам неловко, можете с чистой совестью захлопнуть дверь и заниматься своими делами.

– Проходите, – неожиданно решила Мишель. – Я напою вас чаем.

Она провела Тони в студию, где обычно принимала одного-двух гостей, зажгла светильник в углу и ушла на кухню, в душе ругая себя за дурость. Разве можно оставлять чужого человека без присмотра? Мало ли что.

– Чем-нибудь помочь? – жиголо явился на пороге. – Я умею выкладывать печенье.

– И как вы делаете? – Мишель составила на поднос чашки, сахарницу и заварочный чайник.

– Я вас научу. Берете тарелку, надрезаете пакет с печеньем и высыпаете содержимое кучкой. Вот и все.

Мишель прыснула.

– А еще что умеете по хозяйству?

– Есть, – с серьезным видом изрек Тони и взял поднос, на который Мишель поставила пирожные и вафли. – Я понес?

– Не выверните по дороге на пол!

Мишель приободрилась. Во всяком случае, с платиновым блондином можно по-человечески потолковать. Чем плохо? Она узнает кое-что новое о жизни.

Принесла в студию чайник с кипятком, разлила чай.

– Пейте, – она поставила чашку перед Тони и уселась в кресло напротив. Их разделял кофейный столик с пейзажем, который Мишель написала сама. – Сахар, пожалуйста.

Жиголо положил себе сахар, а она засмотрелась на его руки. Какие изящные тонкие пальцы… Пальцы профессионального любовника.

– Скажите, – заговорила Мишель после неловкого молчания, – вам нравится эта работа?

Он поднял на нее свои печальные сиреневые глаза.

– Если я отвечу «Сейчас – да», это будет правдой. Но… Кой черт нравится! Что тут вообще может нравиться?!

Мишель озадачила его вспышка.

– А разве…

– Вот вам и «разве»! Извините, – оборвал он себя. – Вам не стоит этого знать.

Она помешала ложечкой несладкий чай.

– И все-таки, если можно… Мне хочется понять.

Тони подпер голову рукой, запустил пальцы в свою серебристую шевелюру.

– Как по-вашему, кто делает заказы?

– Одинокие женщины, – уверенно заявила Мишель. – Которые платят не только деньгами, но и благодарностью. Многие наверняка серьезно влюбляются. Разве это не приятно? И потом, мне думалось, что лечь с женщиной в постель – для мужчины удовольствие.

– Вы красивая, – Тони макал ложечку в чай, наблюдая, как падают с нее красновато-коричневые капли. – И смутились, когда я приехал. Нормальная молодая женщина сочтет постыдным связываться с заказным любовником… – Он брезгливо скривил губы. – Основные клиенты – мужики. Да еще с какой-нибудь особой придурью. Вы понимаете, о чем я?

– В общем, да. – До нее медленно доходило. – Бог мой… Тогда зачем вы этим занимаетесь?

– Каждый выбирает себе дело по уму. Моего ума на большее не хватило.

Мишель рассерженно выпрямилась.

– Послушайте, вас мало драли в детстве. Есть же профессии… шофер там, к примеру, официант. Все лучше, чем кататься к извращенцам.

– Лучше, – отрешенно согласился Тони. – Но так сложилось. – Помолчав, он грустно покачал головой. – У меня контракт на полтора года. Фирма обеспечивает прикрытие. Перед тем, как мне ехать сюда, о вас навели справки, и начальник охраны дал добро. Вон там, – он неопределенно махнул в сторону стеклянной стены, задернутой прозрачной занавеской, – мои телохранители.

– Если я стану вас обижать, вы можете позвать на помощь?

– Обидеть жиголо нелегко. Но случается, и впрямь приходится звать охрану.

– Вам приходилось?

– Вы удивитесь, если я скажу, сколько в нашем городе садистов.

– Господи, как вы можете так спокойно об этом рассуждать? – не выдержала Мишель.

– А что остается? Если хлопать крыльями и кипятиться, никаких нервов не хватит.

– Сколько у вас заказов в день?

– Один-два. Изредка три.

– А сегодня?

– Сегодня вы у меня единственная.

– Тони… это правда или вы лжете, чтобы мне не стало противно?

– Лгу, – он посмотрел ей в глаза. – Чтоб самому тошно не было.

Мишель зябко поежилась, обхватила себя руками за плечи. Он встрепенулся, обвел взглядом студию. Поднялся, обошел столик, на ходу стягивая с себя куртку, набросил ее Мишель на плечи и вернулся на место. От куртки пахло дорогим одеколоном.

– Тони, это профессиональное или человеческое?

Он усмехнулся.

– Хороший жиголо – профессионал до мозга костей. Не задавайтесь этим вопросом; у вас все оплачено: и забота, и нежность, и страсть. Два часа моего времени полностью ваши.

– Со службой информации, с телохранителями – это должны быть бешеные деньги?

– У вас оплачено, – повторил Тони. И добавил неожиданно охрипшим голосом: – Только, если можно, не травите душу.

Мишель отчаянно смутилась.

– Простите.

Ей было жаль этого странного парня. Полуторагодовой контракт. Полтора года насилия над собственной природой, восемнадцать месяцев унижений. Неужели он сам это выбрал? Или кто-то другой изломал ему жизнь?

– Хотите, покажу вам свои работы? – предложила Мишель, желая сгладить неловкость.

– Хочу, – он с готовностью поднялся.

Мишель включила верхний свет, и сразу заблестела лакированная керамическая посуда на столах, на полках, на полу. Тони прошелся по студии, молча все осмотрел, и повернулся к Мишель.

– Вы – художница от Бога, – промолвил он. – Где вы учились?

– Я любительница-самоучка.

– Заметно. – Он огорченно сдвинул брови. – Будь у меня возможность, я бы дал вам курс занятий…

– Вы художник?!

– Преподаватель художественного колледжа. Бывший. – Он взял в руки большое блюдо с водопадом и радугой в брызгах. – Но все равно это замечательно. Вы молодец.

Мишель внезапно вдохновилась.

– Послушайте, я хочу! Желаю курс занятий, и немедленно. Я найму вас как частного учителя. Сколько стоят ваши полтора часа?

– Семьдесят пять стелларов.

– Множим на десять занятий…

– На тридцать. Вы сошли с ума.

– Две тысячи двести пятьдесят. Многовато. – Она обвела взглядом готовые работы. – Я сдам их кучей по оптовой цене – глядишь, наберется. Отлично. Как связаться с вашей фирмой?

Блюдо выскользнуло у Тони из рук. Он едва поймал его и прижал к животу.

– Дайте сюда, – велела Мишель. – Оно стоит целого занятия.

– Не глупите. Полтора часа с преподавателем рисунка – это десять стелларов. За что вы будете платить еще шестьдесят пять?

– За собственный каприз. Я хочу – вот и весь сказ.

Тони пристально посмотрел на девушку.

– Воля ваша. В моей куртке, которая на вас, во внутреннем кармане, есть визитки.

Мишель выудила карточку. На ней значилось: Тони Драйв, «Морской ветер», 445–109.

– Когда можно сделать заказ?

– В любое время. Но лучше подождите до утра – может, одумаетесь.

Мишель нахмурилась, глядя в его расстроенное лицо.

– Что-то я не разберу. Тридцать заказов, оплаченных одним махом, – это немало. К тому же заниматься со мной рисунком куда приятней, чем ублажать каких-нибудь этих… Или я чего-то не понимаю?

– Ни черта вы не понимаете! – вспылил Тони. Отвернулся, помолчал. – Извините. Мне по статусу не положено повышать на вас голос.

Мишель захлебнулась жалостью. Он был очень несчастен, этот вляпавшийся в ужасную историю парень.

– Тогда объясните. Чем плохо, если вы тридцать дней будете заниматься своим собственным делом, а не…

Тони прошелся по студии, еще раз оглядел расписную керамику.

– Видите ли, я пытаюсь сохранить последние крохи бывшей когда-то порядочности. Искусительница. Конечно, с вами в тысячу раз лучше.

– Ловлю на слове. Значит, договорились?

Тони обезоруженно развел руками.

– Как говорится, кто платит, тот и заказывает… жиголо. Однако не делайте этой глупости – тридцать заказов одним махом. Обещаете? Тогда ладно. Хотите, потанцуем?

– Хочу.

Наутро Мишель проснулась довольная. Где только ни отыщутся преподаватели рисунка! Все же ей было не по себе. Как-никак, жиголо. Ладно еще, если бы он нес с собой память о благодарности одиноких женщин, а то ведь… Бр-р! Представить жутко. Мишель подозревала, что ей такого даже не представить толком. Но тем лучше: можно делать вид, будто он – просто гость… то есть, платный учитель.

Тони с первого взгляда верно оценил ее пейзажи – стало быть, хорошо разбирается в деле и научит полезному. К тому же, он будет приезжать сюда отдыхать от своего кошмара. Ну и… – она улыбнулась собственному легкомыслию – Тони и впрямь симпатичный парень, этого у него не отнимешь. Все может быть… Дура, одернула она себя, вылезла из постели и занялась утренними делами.

Визитка Тони ожидала, подсунутая под коммуникатор. Собравшись с духом, Мишель как бы невзначай приблизилась и подсела к столику с аппаратом.

– Чего откладывать? – повторила она вслух слова Романа. Раз обещала парню, надо выполнять.

И она с замиранием сердца набрала номер.

– «Морской ветер», – отозвался приятный, чуть усталый мужской голос. – Здравствуйте. Чем могу быть полезен?

– Добрый день. Я хотела бы пригласить Тони Драйва, – быстро выговорила Мишель, чувствуя при этом, как горячеют уши.

– Тони Драйв? Одну минуту. В какое время?

– Сегодня. В три, в четыре. На полтора часа.

– Минуточку, – повторил голос. – Прошу прощения. Тони Драйв освободится в одиннадцать вечера.

Сердце ухнулось куда-то вниз, щеки запылали.

– Тогда завтра?

– С восьми утра до одиннадцати вечера он будет занят. Мы можем предложить другого сотрудника.

– Нет! – У Мишель сжалось горло. – Послезавтра. На три часа. Продолжительностью, – она с трудом выговорила длинное слово.

– Прошу прощения, – снова извинился усталый голос. – Дело в том, что у Тони сейчас – постоянная работа на длительный срок…

– Хорошо. – Она перевела дыхание. – Тогда сегодня в одиннадцать, на два часа.

– В одиннадцать он только освободится, – возразил голос. – Если желаете, в двенадцать.

– Пускай в двенадцать.

– Будьте добры, ваш адрес.

Мишель назвала адрес, распрощалась и потрясенно сползла из кресла на пол. Вот это поворотец! Ну и работку сыскал себе Тони!

Но, может, все не так плохо? Пристроился в компаньоны к стареющей даме. Чудненько – ему будет тихо и спокойно. Ох, и дура ты, Мишелька! Нашла, о ком тревожиться – о жиголо. Надо полагать, ему там проще, чем с тобой, потому как ты с вопросами в душу лезешь, раны бередишь. Ладно, будем ждать полуночи, решила она. Пора и за работу.

День прошел бестолково, работа не клеилась, а к ночи Мишель разнервничалась, устала и расстроилась. Ну, зачем это надо? На кой ляд ей сдался несчастный жиголо с его проблемами? Не суетилась бы – и горя бы сейчас не знала, завалилась преспокойно спать. Раздосадованная, взвинченная, она приготовила легкую закуску, налила в кувшин сухого вина и выставила все на столик в студии. Не рисунком же Тони будет с ней заниматься после трудного дня. Мишель тихо злилась. Дура ты, Мишелька, дура. Кто сказал, что, пригласив Тони в дом, сумеешь ему как-то помочь?

Звонок. Она невольно глянула на часы. 23:59.

Внутри захолодело, когда она открыла первую дверь. Свет на крыльце был включен, и сквозь стекло внешней двери Мишель увидела высокую фигуру Тони. В руке у него был узкий сверток.

– Добрый вечер, – Тони шагнул через порог и протянул сверток, оказавшийся цветком в упаковке. – Это – не профессиональное.

– Спасибо. Какая красота!

Мишель заставила себя сперва взглянуть на цветок, а уже потом – Тони в лицо. Вид у него был замученный, глаза – больные.

– Ну что, милая хозяюшка? – Тони улыбнулся, взяв ее руки в свои. – Будем заниматься рисунком?

– Перво-наперво – ужинать. Я для вас целый вечер готовила.

Он поглядел как-то странно, по лицу пробежала тень.

– Воля ваша. Куда идти?

– В студию. Я сейчас.

Тони уверенно двинулся через дом, а Мишель прошла на кухню, поставила в вазу цветок. На душе кошки скребли. Позвала человека, он явился – а что ему в том хорошего?

С вазой в руках, она вернулась в студию – и замерла на пороге. Жиголо, который только что любезничал и улыбался, сидел в кресле сгорбившись, лицо застыло скорбной маской, а на запавших щеках Мишель с испугом и пронзительной жалостью разглядела мокрые полоски.

Первым порывом было броситься к нему, прижать к груди голову, приласкать его и утешить – однако Мишель удержалась. Негоже смущать человека. Она беззвучно отступила и притворила дверь. Придерживая цветок за стебель, чувствуя на щеке ласку прохладных лепестков, снова побрела в кухню.

За спиной послышался шелест, Мишель затылком ощутила движение воздуха. Охнув, она обернулась и отпрянула, прижав вазу к груди. Скользнувший вслед за ней по коридору Тони оказался спиной к настенному светильнику, и она не могла разглядеть выражение лица.

– Мишель, что случилось? Я вас напугал?

Она перевела дух; сердце так и колотилось.

– Нет. Просто… ну… – запиналась Мишель, – мне показалось… Я сочла нескромным войти, – породила она в конце концов.

– Ах, это… – Тони провел пальцами по влажной щеке и неожиданно улыбнулся: – Не бойтесь меня.

– Я не боюсь. С чего вы взяли?

– Вы держите защитный барьер. Дайте, – Тони забрал у нее вазу и поставил на пол. – А теперь руку, пожалуйста. – Мишель повиновалась, и он положил ее руку себе на ладонь, другой ладонью прикрыл сверху. – Разрешите, я задам вопрос, на который не имею права?

– Сколько угодно. Но я подумаю, стоит ли отвечать.

– Я объясню. Жиголо – хороший жиголо, профессионал – должен сам все улавливать про клиента… или клиентку. Но я, наверное, слишком туп. Вам не нужен наемный любовник, не нужен учитель рисунка. Вам ни к чему даже несчастное жалкое существо, которому можно утереть слезы, приголубить и облагодетельствовать, и таким образом возвыситься в собственных глазах. Я прав?

– Совершенно. Никуда мне не надо возвышаться.

– А теперь скажите мне, недоумку, прямо: чего в таком случае вы хотите?

– Да, в общем, ничего. Чтобы вам было лучше.

– Тогда я рискну напомнить, что приехал к вам после пятнадцати часов работы. До двух часов я у вас, потом еще полчаса катить домой, а с утра опять к восьми на службу.

– Я отняла у вас три часа сна?

– Выходит, так.

Мишель пристыженно опустила голову.

– Простите. Но мне показалось, что если я к вам просто как к человеку… Если хоть кто-то станет видеть в вас не жиголо, а… – она совсем смутилась. – Извините, ради Бога; глупость вышла.

Тони поднес ее пальцы к губам.

– Вы – красивая, милая, чудная девушка. Послушайтесь доброго совета: найдите хорошего друга. На которого сможете обратить всю нерастраченную нежность и любовь. Вам требуется не жиголо, а настоящий друг.

– Не вижу, почему жиголо не может быть другом. – Мишель глядела в пол, чтобы не встречаться с его измученными глазами.

– Уф. Только не говорите, что желаете иметь в роли друга меня!

– Именно это я и скажу.

– Так. – Тони выпустил ее руку и отступил. – Это серьезно. Вы отдаете себе отчет в своих словах?

– Полный, – храбро солгала Мишель. Появилось чувство, будто она летит в санях по ледяной горе, и слегка кружилась голова.

– Лжете. Вы сама не своя, и голова идет кругом.

– Ах так. – В груди словно ухнул тяжелый молот. – Тогда получайте. – Обеими руками она дала Тони пару символических пощечин.

– Это за что же?

– А вот! – звонко выкрикнула Мишель, пьянея от совершенно реального ощущения падения в ледяную пропасть. – Вы – удивительно тонкий, чувствующий человек, вы же все-все понимаете! И про меня, и про себя. Жиголо! Как вы можете так себя ломать?! Неужто не нашлось занятия достойней? Тони, вам же нестерпимо стыдно! – Она смолкла, испугавшись. По своему положению, он обязан выслушивать ее вопли; но она – какое она имеет право ему выговаривать?

– Мишель… – Тони провел кончиками пальцев ей по лбу, по вискам, по скулам. – Чудная, чистая, наивная Мишель. Вы заблуждаетесь на мой счет.

– Почему? – Она невольно потянулась к нему, но он уловил это движение и придержал ее за плечи.

– Потому что впервые встретились с жиголо. С профессионалом высокого класса. Разъезжая по вызовам, я играю самые разные роли. С вами – роль тонкого, душевного интеллигента; с другой женщиной – слащавого восторженного дурака. С кем-то третьим я груб и жесток. Представьте меня с плеткой в руке, и вам станет легче.

– Вы – большой артист.

– Я большой обманщик, – Тони улыбнулся. – Но вам сказал правду.

Мишель порывисто вскинула ладони ему на грудь.

– Как же вас угораздило? – Она не отрываясь смотрела в его больные глаза, и к горлу подступали слезы жалости.

Его голос неожиданно стал жестким.

– Не воображайте, будто я – невинная жертва обстоятельств. Я изрядно наломал дров, попался между молотом и наковальней. Мне позарез требовались деньги, и работа жиголо оказалась наиболее доходной. Из тех, что предлагались на выбор. А если разобраться, недурно устроился: полтора года каторжных работ вместо смертного приговора.

– И вы надеетесь, отбыв свой срок, вновь зажить как ни в чем не бывало?

– Какое! С иллюзиями я уже расстался. К тому же новая работа, которая с сегодняшнего дня… К концу месяца я сделаюсь озлобленным циником и не сумею сыграть ни одной порядочной роли.

– Да что вам в этих ролях?!

– А то, милая хозяюшка, – Тони провел ладонью по черным кудрям Мишель, – это единственное, что поддерживает мое потрепанное чувство собственного достоинства. Я сознаю, что чем бы ни занимался, делаю это профессионально. Умело и хорошо. Вы удовлетворены?

– Нет.

Мишель вглядывалась, пытаясь проникнуть за его вежливую добродушную маску. Ложь, пронзило внезапное озарение. Все, что он наговорил, – сплошная ложь. Наемным любовником его сделало не преступное прошлое, а нечто совсем иное. Она сглотнула ком в горле.

– Тони, чем я могу вам помочь?

Он отвел глаза. И ответил потухшим голосом:

– Отпустите домой. Надо хоть кроху поспать, иначе завтра я кого-нибудь убью.

– Вас дома ждут?

– Слава Богу, нет.

– Тогда оставайтесь. Я устрою вас в комнате для гостей. Правда, зачем вам ехать? Утром я встану пораньше и подам завтрак.

– Девушка, ваша доброта граничит с глупостью.

– Самая настоящая глупость и есть, – обрадованно призналась она. – Будете ужинать или сразу спать?

– Спать. – Тони привлек Мишель к себе, невесомо обнял за плечи. – Милая, чудесная моя хозяюшка… Спасибо вам.

Мишель отвела его в комнату для гостей, выложила на постель свежее белье.

– Ванная тут, – она приоткрыла дверь, так неудачно сливавшуюся со стеной, что гости подчас не могли ее отыскать. – Спокойной ночи.

Потом она унесла нетронутые закуски в холодильник. Завтра они придутся в самый раз. Во сколько надо подняться – в семь, полседьмого? Постеснявшись стучаться к Тони, Мишель установила будильник на половину седьмого и улеглась.

Сна, разумеется, не было ни в одном глазу. Не выключая свет, Мишель рассматривала хрустальный светильник, словно видела его впервые в жизни, и размышляла о человеке, которого приютила. Профессионал высокого класса. Допустим. И все же он лгал, когда рассказывал о себе. Мишель понятия не имела, каким должен быть настоящий жиголо, – но совершенно не таким, как Тони.

В дверь поскреблись.

– Тони? – откликнулась она, стараясь не выдать внезапного испуга.

– Разрешите? Я на минуту.

Мишель по горло закуталась в одеяло и прижалась спиной к стене.

– Входите.

Тони появился на пороге.

– Я вас опять напугал, – огорчился он. – Извините. – Он был в брюках и куртке на голое тело – видать, уже лег, но снова поднялся. Тони присел на край постели. – Я хотел еще раз поблагодарить. Увидел: свет падает из окна…

– Ну-ка поглядите на меня, – велела Мишель.

Она видела Тони в профиль, но с его лицом определенно что-то произошло. Он повернул голову. Мишель ахнула.

– Что у вас с глазами?!

Вместо сиреневых, они были серыми.

Тони усмехнулся:

– Цветные линзы. Меняем цвет глаз по желанию клиента. Я уж их снял и приготовился спать, да понесло меня к вам за разговорами. Прошу прощения; прокол. – Он тихо засмеялся. – Ваш приятель хотел заказать блондина с фиолетовыми глазами, но фиолетовых, как назло, не оказалось.

– А волосы? Крашеные?

– Свои. Чуть усилен оттенок, только и всего. Мишель… Хозяюшка… – В голосе Тони больше не было обворожительной мягкости, это стал голос смертельно уставшего человека. – Никогда не связывайтесь с жиголо. Вас будет мучить вопрос, что он делает по обязанности, а что – от души, и вы слишком дорого заплатите за ответы.

– Послушайте, молодой человек, не надо меня воспитывать. Вам давно пора спать.

Он не двинулся с места. Сидел, уставившись на край одеяла, в которое закуталась Мишель.

– Не подняться, – сокрушенно вздохнул наконец. – Сил нет.

У нее снова пошла кругом голова, и опять возникло ощущение стремительного скольжения по ледяному склону.

– Отвернитесь.

– Отвернулся, – Тони закрыл глаза.

Мишель выбралась из своего кокона, поспешно натянула халат, бросила подушку к стене и сдвинула туда же одеяло.

– Вот вам место. Ложитесь. Вашего тут – ровно половина постели.

Он открыл глаза и посмотрел на Мишель – и ей захотелось провалиться сквозь землю. «Дура! – казалось, говорил его взгляд. – Ну черт возьми, какая же ты дура!» Возразить было нечего.

– И не воображайте, будто я стану смущать вас своим обществом, – заявила Мишель, пытаясь спасти положение. – Я-то уйду в комнату для гостей – меня-то ноги держат.

Тони едва не вспылил; с трудом сдержался.

– Вы правы: я неблагодарная тварь, которой думали оказать честь, уложив рядом с собой на краешке. Не оценил, виноват, каюсь.

Махнув на все рукой – пусть понимает ее, как хочет – Мишель склонилась над ним, поцеловала в волосы.

– Доброй ночи.

Она двинулась к двери. У порога обернулась, чтобы сказать что-нибудь хорошее, сгладить впечатление от наделанных глупостей. Ох, что это?! Тони успел стянуть с себя куртку и озирался, раздумывая, куда ее пристроить. До Мишель не сразу дошло, что она видит на его обнаженной руке. Темные разомкнутые колечки, пары повернутых друг к другу тонких подковок. Много колечек – целая цепочка. Укусы, окончательно осознала она. Это же следы человеческих зубов.

Тони поймал ее взгляд.

– Новая игра, – сообщил он. – Только что вошла в моду. Полагаю, правила вас не интересуют? – Он в упор смотрел на Мишель. Губы дернулись в гадливой гримасе, в голосе послышалась озлобленность: – Прошу прощения. Не предполагал, что придется у вас раздеваться. Жиголо обязан ликвидировать следы на теле, прежде чем обслуживать нового клиента. Но в таком случае я бы явился к вам с опозданием! – закончил он яростно.

В ужасе, Мишель выскочила вон. Кошмарный бред! И после всего, что было, этот бедолага приехал сюда. Не искал утешения, не пытался забыться – напротив, старался доставить удовольствие ей самой. Цветок подарил. Надеялся ее, дурочку, вразумить…

Только в комнате для гостей Мишель заметила, что плачет. Усевшись на постель, она провела рукой по примятой подушке, осторожно потрогала рубашку, висящую на спинке стула. Надо что-то сделать – но что? Тони не желает, чтобы она ввязывалась. Почему? Неужто больше заботится о ней, чем о себе? Господи Боже, ну как же он вляпался в эту мерзость?

Опять установив будильник на половину седьмого, Мишель улеглась и в конце концов задремала.

Звонок в дверь подбросил ее на постели. Сердце зашлось в бешеной скачке. Затаив дыхание, она приподнялась, поглядела на часы. Светились зеленые цифры: 02.05.

Второй звонок, настойчивый и длинный. Мишель влезла в халат, крепко затянула пояс.

Новый звонок, еще более требовательный, наглый. Ну, я вас сейчас помету!

Рассерженная, Мишель отворила внутреннюю дверь.

Сквозь стекло ударил ослепительный свет; Мишель оказалась как на ладони. Что там?! Ах, ну, понятно: в дверь уставился фарами чей-то мобиль. Не собираясь открывать ночным гостям, Мишель нажала кнопку переговорного устройства.

– Кто там?

В проеме появился мужской силуэт, по полу протянулась тень.

– Мадам Вийон? Ваше время истекло.

– Ну и что? Почему вы ломитесь в дом среди ночи?

– Время истекло, – повторили ей с издевкой. – Пусть-ка ваш милый поторопится.

– Я вызову полицию.

На крыльце развеселились.

– Дамочка, никакой полиции. Неприятности ему не нужны. Зовите его, да поживее. Скоренько, бегом.

Что-то подсказало: наглый пришелец изрядно выпивши.

– Подождите, – бросила Мишель и отключила связь.

На цыпочках пробежала в студию. Здесь было темно, и густо синела прозрачная стена, задернутая тонкой паутиной занавески. Мишель наощупь отыскала кнопку и испуганно присела от треска опустившихся жалюзи; теперь можно было без опаски зажечь свет. Она извлекла из-под коммуникатора визитку: Тони Драйв, «Морской ветер», 445–109. Закусив губу, набрала номер.

– «Морской ветер». Здравствуйте. Чем могу быть полезен? – Новый голос, не тот, с которым она разговаривала утром.

– У меня был заказ, – начала Мишель. – Тони Драйв. Время только что закончилось. А сейчас ко мне ломятся какие-то типы и требуют Тони. Это ваши сотрудники?

– Мадам Вийон, не тревожьтесь. Поскольку ваше время вышло, на Тони имеют право другие клиенты, – разъяснил диспетчер.

– Да вы спятили! Ночь на дворе, человек спит. Он чуть жив…

– Мадам Вийон, – там явственно улыбнулись, – эта претензия не по адресу. Будьте благоразумны. Разбудите Тони, и пусть он…

– Они сделали заказ? – перебила Мишель. – Оплатили?

– М-м… нет. Пока нет.

– А ломятся в дом, пьяные морды! Оформите мне еще полчаса; и будьте любезны прислать телохранителей.

В дверь опять позвонили – долгий, уверенный, хамский звонок. Вот ужо вам сейчас, предвкушала Мишель со злорадством, оплачивая свой новый заказ.

Затем побежала в холл. Черный силуэт на крыльце заметно укоротился. Она не сразу сообразила, что нахал стоит, прижавшись задом к двери и нагнувшись вперед. Ткнула кнопку связи.

– Дамочка! – окликали снаружи. – Красотуля! Где же То-ни? Он мне ну-жен, – приговаривали нараспев.

– Сейчас будет, – мрачно пообещала Мишель. Хотелось верить, что этот гад вот-вот получит по мозгам от охраны и утихомирится насовсем.

– То-ни! – пели на крыльце. – Ки-са! Ско-рей!

Мишель выключила звук. Ну, где обещанные телохранители?

Свет фар внезапно погас, осталась одна лампа над крыльцом. Мишель приблизила лицо к стеклу. Телохранителей она не разглядела; мелькнула фигура незваного гостя, которого точно ветром увлекало прочь, и пропала в темноте. Мишель опять нажала кнопку связи. Снаружи было тихо, затем прошелестела дверца мобиля, и опять тишина. Чистая работа.

Она закрыла внутреннюю дверь. В холле стало темно, только в дверном проеме, ведущем в коридор, виднелся тусклый свет.

Чьи-то пальцы крепко взяли ее за локоть. Мишель ахнула и дернулась, однако пальцы держали, точно капкан.

– Зачем вы? – хлестнул жесткий голос. Она едва узнала Тони.

– Пустите! – Мишель думала его оттолкнуть, но не вышло. – Пустите меня!

Завизжать бы, позвать на помощь – да кто ее услышит? Она постаралась взять себя в руки.

– Тони, ну пожалуйста. Не сердитесь. Я хотела как лучше.

– Хотела, хотела! Вы представляете, чем это мне отольется завтра? – Его хватка стала больней.

– Я хозяйка в своем доме. – Мишель постаралась придать голосу выражение холодного достоинства. – И не позволю, чтобы пьяная мразь выдергивала моего гостя из постели.

Тони тряхнул ее.

– Так. Не позволите. Это сегодня – а завтра? – В коротких фразах клокотала ярость.

Мишель выпрямилась, гордо вскинула голову.

– Значит, надо было позволить? Пусть они тут распоряжаются? А ты бы покорно пошел? Работа такая, да?

– Да, такая работа! – Тони оттолкнул ее, Мишель налетела спиной на стену. – И не лезьте не в свое дело, ясно?

– Ну и уходи! Поезжай за ним, трус несчастный! – выкрикнула она, вложив в оскорбление всю обиду и гнев. – Трусливый раб! – Она внутренне сжалась, ожидая, что Тони отвесит ей оплеуху.

Стало очень тихо. Тони не двигался, Мишель не слышала даже дыхания. Подняла руку, будто проверяя: тут ли он. Ладонь наткнулась на горячее обнаженное тело. Тони вздрогнул и подался назад.

– Откройте дверь.

Мишель повиновалась. Он застегнул накинутую на голое тело куртку и сбежал с крыльца. На краю площадки перед домом, прижимаясь к кустам, стояла большая черная машина. Тони прыгнул в салон, включил свет. Машина крутанулась на площадке и умчалась прочь, красные огни исчезли во тьме. У Мишель вырвался не всхлип и не стон, а жалкий писк. Что же она сделала не так?

Глава 4

Наутро Мишель связалась с «Морским ветром».

– Мадам Вийон, – знакомый усталый голос был исполнен укоризны, – Тони Драйв занят и не принимает дополнительные заказы.

– Мне не нужен заказ. Я хочу с ним поговорить. – У Мишель пылали щеки.

– К сожалению, ничем не могу вам помочь.

– Послушайте, – чувствуя себя униженной и несчастной, она до боли сжала руку в кулак. – Если вас не затруднит, передайте ему, пожалуйста… Я вчера его обидела; я очень сожалею.

– Хорошо, передам. Но вам не стоит принимать случившееся близко к сердцу. Всего доброго.

У Мишель дрожали руки. Бедный Тони! Невозможно терпеть это гадство. Ее охватила лихорадочная потребность что-нибудь предпринять.

Вряд ли странный жиголо разъезжает по клиентам под своим настоящим именем. Мишель узнала адреса двух имевшихся в Кедрове частных детективных агентств и отправилась в ближайшее. Однако там лишь глянула на самодовольную, наглую рожу секретаря, развернулась и вышла вон.

А в агентстве Чеслава Чейка ее встретила закрытая дверь и записка «Сию минуту возвращусь». Мишель вернулась в машину и стала ждать.

Прошло минут пять. Из кафе напротив вышел человек и прямиком направился к ее «сонате». Мишель опустила стекло.

– Здравствуйте, мадам. – Он достал из нагрудного кармана и протянул в окно визитку: Чеслав Чейк, частный детектив. – Извините, что заставил вас ждать. Пройдемте?

Мишель выбралась из машины.

– Вы преспокойно распивали чаи, глядя, как дама вас дожидается?

– Ни в коем случае. Я распивал, но волновался: вдруг вы уйдете?

Чейку было под сорок. Ей пришло в голову сравнение с огромным волком, напустившим на себя вид добродушного пса.

Детектив открыл дверь конторы:

– Прошу вас.

Мишель оглядела приемную – чисто и скромно; затем кабинет – тоже чисто и небогато.

– Присаживайтесь, – Чейк указал на кресло для посетителей и сам уселся за сделанный «под старину», уютный и надежный стол. – Буду рад вам помочь.

– Скажите: вы часто смеетесь над своими клиентами? – Мишель боролась с нахлынувшим смущением.

– Никогда.

– А над глупыми?

Он покачал головой. В темных глазах блеснули веселые искорки.

– А если клиенты совсем безголовые? – настаивала она, оттягивая начало рассказа и набираясь храбрости.

– Только за закрытыми дверьми.

– То есть я не услышу, как вы будете надо мной хохотать?

– Ни в коем случае.

Мишель нашла в себе силы улыбнуться и изложила свою историю.

Детектив задумчиво свел кончики пальцев обеих рук и постучал ими, словно играл на беззвучном инструменте.

– Найти вашего парня не так сложно, – изрек он. – Допустим, мы его нашли. Что дальше?

– Я хочу знать, чем могу помочь.

Собачье добродушие исчезло с лица Чейка. Перед Мишель сидел большой мудрый волк.

– Вы уверены, что ему нужна помощь?

– Не знаю, – честно созналась она. – Тони очень несчастен. Он не выдержит эти полтора года; не выживет. Или растеряет все, что в нем есть человеческого, превратится в… жиголо.

– Он и есть жиголо, – Чейк пожал плечами. – Он ушел от вас этой ночью – и снова уйдет по зову очередного клиента.

Мишель упрямо сдвинула брови.

– Там посмотрим. Но сейчас я не могу от него отступиться. Я ощущаю это как предательство.

– Будь по-вашему. Итак, вы хотите получить ответ на три вопроса: где Тони, что с ним и чем вы в состоянии помочь. Так?

Мишель кивнула. Чейк постучал кончиками пальцев правой руки по ладони левой.

– Третий вопрос самый сложный, и ответ… вряд ли вас удовлетворит. Однако поживем – увидим.

Они договорились об оплате, и Мишель поехала домой. Следовало срочно добыть наличных денег.

До вечера она паковала свои работы – завтра приедет агент, заберет все разом. Деньги будут. Но употребит ли она их с умом? И – главное – нужно ли это Тони? Мишель уверяла себя, что нужно.

С одиннадцати часов, когда ее жиголо должен был освободиться, до часу ночи, когда он мог бы – а вдруг? – приехать, ее снедала тревога, Мишель не находила себе места. Она ругала себя, высмеивала, но это не помогало: она ждала. Однако он не приехал.

Спустя два дня, измучившись неизвестностью, она связалась с Чейком. Детектив пообещал, что назавтра привезет новости.

– Если не возражаете, я загляну часов в семь.

У Мишель захолонуло сердце. Известия окажутся плохими.

– Конечно, приезжайте. Буду ждать.

На следующий вечер, без пяти минут семь, детектив поднялся на крыльцо. Работавшая в студии Мишель подскочила от его звонка и опрометью кинулась открывать. По дому промчалась во весь дух, но через холл прошла не спеша, умеряя быстрое дыхание и бешеный стук сердца. С каменным лицом отворила дверь и впустила Чейка в дом.

– Добрый вечер, – детектив приветливо улыбнулся. – Я привез ответы на ваши вопросы.

Мишель провела его в студию, усадила у кофейного столика в гостевом углу. Чейк окинул взглядом пустые полки и столы.

– Не работается?

– Все продала. Четыре блюда за последние дни – но показать пока нечего. Еще не закончила роспись, – отчиталась Мишель и смолкла, выжидательно глядя на детектива, не решаясь первой заговорить о деле.

Мудрый волк полез во внутренний карман и выудил бумажник. Раскрыл его, вытащил листок и положил перед Мишель.

– Данные вашего друга. Зовут его Тео Стерн; двадцать пять лет. До последнего времени работал преподавателем рисунка в художественном колледже. Ночует у себя, без четверти восемь выезжает из дома, возвращается в начале двенадцатого ночи. Клиент у него основательный, платит по двойному тарифу. Весьма выгодная работенка, которая продлится до двадцать шестого числа. Иными словами, минет всего двадцать пять дней – и ваш друг вновь станет относительно свободен. Теперь дальше… – Чейк вынул из бумажника два конверта; один подал Мишель, другой придержал у себя. – Репортаж с места событий. В вашем конверте снимки попристойней, а это, – Чейк положил ладонь на второй конверт, – я бы посоветовал сжечь, не глядя. Вам не понравится.

Мишель сухо сглотнула.

– Зачем мне… они?

– Чтобы ясней представлять себе, с чем имеете дело, – отозвался Чейк бесстрастно, хотя в глазах мудрого волка ей почудилось осуждение.

Пальцы дрожали, когда Мишель открывала конверт. Детектив откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и устремил отрешенный взгляд на сопки за прозрачной стеной.

Первый снимок. Пестрая толпа на площадке у бассейна; столики, зонты от солнца, декоративные вазы. Тони – в костюме и темных очках. Улыбается. Рядом с ним – неотразимая девица с султаном перьев в высокой прическе.

– Полдень. Гости съехались, – пояснил Чейк, закладывая руки за голову. – У вашего друга рабочий день начинается с восьми, поскольку в нем лично заинтересован хозяин мероприятия.

Второй снимок: держась за руки, Тони с девицей прыгают в бассейн. Ее султан из перьев растрепался, платье промокло насквозь и липнет к телу. Хохочут.

– Веселье в разгаре, – прокомментировал Чейк, устраиваясь в кресле поудобней. – Гостеприимный хозяин позволил себе отдохнуть и расслабиться впервые за четыре года. Поэтому закатил такой шумный и хлопотный праздник для своих… в общем, своих людей.

– А кто снимал?

– Человек, которого моя просьба изрядно позабавила. Обычно такие штуки обходятся дорого, но нам с вами картинки достались бесплатно.

– Большое дело. – Она переживала ощущение раздвоенности: одна Мишель, сдержанная и самую малость циничная, деловито рассматривала тайно отснятые эпизоды, а другая сжималась от стыда.

Пояснять следующий снимок Чейк не стал. Тони в плавках и расстегнутой рубашке сидит на стуле, а на его голом колене по-хозяйски восседает девица с султаном, от которого сохранилось одно-единственное черное перо. На девице остались только трусики, и она что-то увлеченно изучает на своем загорелом бюсте.

Дальше. Девица сидит на земле, обнимая Тони колени, и дико хохочет, а он льет ей на лоб вино из бокала.

Затем девицу пытаются увести; она упирается и цепляется Тони за рукав, стягивая с него рубашку, а он что-то зло говорит человеку, оставшемуся за кадром.

Чейк встрепенулся.

– Ваш друг неосторожно высказался, и ему дали в морду.

На следующем снимке Тони держал салфетку с красными пятнами, лицо припухшее, на подбородке – засыхающая кровь. Судя по выражению лица, он о чем-то просил. У Мишель болезненно кольнуло в груди: побитый, униженный и сломленный… Или это всего лишь роль, которую он с блеском играет?

– Прощение досталось ему нелегко, – сухо заметил Чейк.

Мишель чуть не выронила снимки: ее жиголо стоял на коленях и целовал чью-то худую руку с веревками темных вен. Другая такая же рука лежала на его серебристых волосах.

Мишель вскинула глаза на Чейка. Мудрый волк глядел сурово.

– Вы сами пожелали это знать. Смотрите дальше, там много интересного.

– Не хочу.

– А! Вам не нравится развенчанный герой? Вы его представляли себе иначе?

Мишель сжалась.

– Вы не понимаете…

– Вот как? – Детектив живо заинтересовался. – Чего это я не понимаю?

– То, что здесь, – она постучала ногтем по снимку, – это ужасно. Но я видела его другим. Поверьте: Тони живой человек, а не… – Мишель не подобрала слов.

– Это он вам сказал или вы сами придумали?

– Я знаю.

Чейк неожиданно улыбнулся.

– Вот бы и в меня кто-нибудь так же верил. Смотрите остальное, вам полезно.

На следующем снимке Тони сидел над бокалом вина – с мрачным видом, подперев кулаками подбородок. Мишель обратила внимание на глаза: фиолетовые, с золотыми искрами. Рядом маячила чья-то голая жирная грудь, на которой нелепо болтался черный галстук.

– Ваш друг кокетничает. Якобы он обиделся и забастовал, и теперь его обихаживают, склоняя вернуться к забавам.

Мишель глянула на Чейка с упреком: и без того все хуже некуда, зачем еще смеяться над несчастным Тони?

– А это кто? – спросила она, едва увидев новый снимок.

Здесь Тони зачем-то связывали руки за спиной; он насмешливо улыбался – но Мишель смотрела не на него. Рядом находился другой молодой парень, обнимавший голую девицу, – высокий, белокурый, с орехового цвета глазами. Взгляд его обжег Мишель, словно хлестнуло ядовитое растение.

– Кто это? – повторила она.

– Признаюсь, я тоже его заметил. – Чейк прищурился, вглядываясь в изображение со своего места. – Один из приближенных хозяина. Любопытное лицо, верно?

– По-моему, я его где-то видела…

– Конечно. Рекламу по видео смотрите?

– Нет. Не люблю.

– Там мелькает парень, очень похожий на этого, рекламирует туристское снаряжение. Моя супруга от него млеет. Не поленитесь однажды посмотреть – может, он вам покажется интересней вашего жиголо?

– Но этот – отвратный, – объявила Мишель, ежась. – По-своему притягательный, но взгляд так и жжет. Думаю, он страшный человек.

– Наверное, – согласился Чейк. – Я бы добавил, вся их компания не ахти.

Мишель проглядела оставшиеся три снимка. От двух гадливо поморщилась, а третий ее потряс. Тони был один. Он стоял у цветущего куста, стиснув в руках скрученную жгутом сиреневую рубашку. Заходящее солнце подкрасило красной медью его лицо и плечи, глаза были полузакрыты, брови страдальчески изогнуты – и во всем его облике читалась такая душевная мука, что у Мишель навернулись слезы. Забывшись, она провела по карточке мизинцем, словно пытаясь этим прикосновением утешить Тони и как-то его поддержать.

– Жалеете, да? Ну, пожалейте еще. – Чейк подтолкнул к Мишель второй конверт.

Она почти не глядя перебрала снимки. Детектив не скрываясь наблюдал, но не проронил ни слова. Мишель то обдавал душный жар, то окатывал холод, по телу ползли капли пота, и начала бить дрожь. Неужели такое может нравиться? Непостижимо. Мишель окончательно уверилась, что ничегошеньки не смыслит в жизни.

Убрав снимки обратно в конверт, она посидела, ошеломленно помаргивая. Пришла в себя.

– Вы обещали дать совет.

Чейк с недовольным видом постучал кончиками пальцев по ладони.

– Мадам Вийон, у вас есть родные, друзья?

– Отец оставил нас, когда мама заболела. Она умерла восемь лет назад. – Мишель подумала, что детектив наверняка это сам про нее знает, и добавила: – У меня есть племянница и подруга.

– Вы с ними не делились?

– Нет, конечно.

– Мадам Вийон, бросьте это дело, – веско проговорил мудрый волк.

– Я не могу оставить Тони одного с этим кошмаром, – запальчиво возразила Мишель.

– Ни черта вашему Тони не сделается, – тоже вспылил детектив. – А вот вы скоро заплачете от жалости к себе самой. Не связывайтесь, повторяю я вам! Забудьте его.

– Не могу. Не хочу.

– Ох, Боже… Ладно. Самое умное – подождать до двадцать шестого числа, когда закончатся праздники. Тогда посмотрите, во что превратится ваш расчудесный жиголо и что там останется от человека.

– А если я не желаю, чтобы он превращался? Не хочу, чтобы его сломали?

– Мадам Вийон, это первый мужчина в вашей жизни?

Мишель смутилась, однако заставила себя прямо взглянуть Чейку в глаза.

– Не первый. Но Тони – поразительно тонкий и понимающий. Я таких до него не встречала. Он замечательный…

– Тонкие и замечательные не идут в жиголо, – оборвал Чейк. – Однако допустим, что вы не ошиблись. Повторяю: всего лишь допустим. – Мудрый волк помолчал и с неохотой добавил: – Он вам про себя наврал с три короба. В жиголо он подался вовсе не два месяца назад, а от силы дней десять. И криминального прошлого нет и в помине.

– Я знала! Чувствовала, что он лжет! – От радости Мишель хотелось запрыгать.

– К сожалению, я не сумел докопаться, что именно ваш друг скрывает. Прежде всего, неясно, за каким чертом его понесло в эту фирму. Он был нормальный парень, безо всяких склонностей к эдаким фокусам.

– Вот видите! – радовалась Мишель.

Детектив покачал головой.

– Ничего не вижу, мадам. Ничего утешительного. Я выискал в его биографии одну-единственную странность: ваш друг всерьез интересовался паранормальными способностями, экстрасенсами и прочей чепухой. Искал связь между творчеством и ясновидением, полагал, что дар художественного изображения лежит в одной плоскости с экстрасенсорным восприятием окружающего мира… Ну, и прочие интеллигентские заскоки; вообще-то он парень неглупый, в духовном поиске. Однако это не объясняет, с какой стати ему понадобилось заделаться жиголо. – Чейк помолчал, недовольно поджав губы. – Я вам больше скажу: непонятно, каким ужом он вполз в «Морской ветер»… почему его туда взяли. – Детектив поймал озадаченный взгляд Мишель и пояснил: – Не тот типаж. Жиголо-профи – это скорее смазливый красавчик… женоподобный юнец, от которого млеют матерые гомики. А тут, извините, и рядом не лежало.

Мишель подумала. Чейк прав: Тони весьма обаятелен, но чисто по-мужски.

– То есть, он не настоящий жиголо?

– Судя по картинкам, настоящее некуда. Но если вдуматься, история кажется странной. – Чейк поднялся. – С вашего позволения, мне пора. Всего хорошего, мадам Вийон. Когда понадобится помощь, обращайтесь.

Детектив уехал, оставив Мишель наедине со снимками. Внезапно она почувствовала себя так, словно совершила подлость. Ей нельзя было этого знать. Она не имела права.

Сжечь, решила она. Всю эту гадость – немедленно в огонь. Не в обжиговую печь, а в настоящее пламя: пусть в нем сгорят все те ужасные люди. Вместе с их голыми девками.

Мишель набрала ненужной бумаги и устроилась за домом, со стороны сопок, где ее не могли увидеть соседи. Снимок за снимком она скармливала желтым горячим язычкам. Огонь принимал подношение и не спеша поглощал его, торжествуя над черными сморщенными скелетиками. Лишь один снимок Мишель не отдала. Это был Тони с сиреневым жгутом в руках, несчастный, отчаявшийся. Единственный снимок, где он настоящий, вне роли. Мишель подержала его на ладони. Это – мое. Растоптав кучку пепла, она вернулась в дом. Этого Тони я не отдам…

В половине двенадцатого она вызвала номер, который добыл Чейк; Тони уже должен был возвратиться домой. Отозвался автоответчик; Мишель испугалась и сбросила вызов.

Поразмыслив, нажала кнопку повторного вызова. Тони прослушает запись, это главное. Тем более, что автомат отвечал его голосом:

– Здравствуйте. Я не могу сейчас с вами поговорить. После сигнала оставьте, пожалуйста, свое сообщение.

Едва дыша, Мишель дождалась гудка.

– Добрый вечер, – начала она сдавленным, чужим голосом. – Это Мишель Вийон. Тони, ради Бога, извините мою наглость… Я хотела сказать, что… – она запиналась и ненавидела себя за это. – Я думаю о вас… все время… Очень хорошо, что вы есть. Спокойной ночи. – Она положила трубку и перевела дух. Тони все понимает; он должен расслышать в бессвязном лепете ее чувства.

Она подперла рукой тяжелую голову. А скажи, Мишелька, честно: какие такие чувства ты вкладываешь в свою суету? Что это – бескорыстная забота? Сочувствие? Жалость? Не врешь ли ты, Мишель Вийон? Не думаешь ли урвать что-то самой себе?

Тони не отозвался. Ни на следующий день, ни на третий, ни после. Мишель предполагала, что так будет, но надеялась. Ей было горько. Хоть бы знать, что ее полночные песни ему нужны, а не вызывают усталую досаду и раздражение. Каждый вечер она исправно набирала номер и наговаривала целые поэмы. Весь день она работала как одержимая – ваяла, обжигала, расписывала, покрывала лаком – и не переставая искала нужные слова: чтобы не унизить человека, не показаться настырной и бестактной. А еще мучительно хотелось знать, что с ним. Не сломался ли? Жив ли вообще?

Спустя неделю Мишель связалась с Чейком. Детектив сухо отчитался: Тони жив, здоров и шутит с гостями, да и народ притомился, веселье пошло на спад, и жизнь у нанятых путан и жиголо стала потише.

Мишель ненадолго успокоилась, а потом ужаснулась: если гостям прискучили обычные развлечения, они сочиняют все более изощренные забавы. Ей представлялись всякие ужасы: смесь выхваченных из эротических фильмов сцен и смутных порождений потрясенного воображения. Она была вне себя. Наглоталась успокоительных таблеток, но это не помогло, и к вечеру у Мишель созрело отчаянное решение.

В половине одиннадцатого, передвигаясь, как во сне, она вышла из дома, села в свою маленькую «сонату» и поехала на Кедровое Кольцо – туда, где жил Тони.

Кольцо оказалось длинной вытянутой петлей, а нужный дом стоял в середине закругления, в стороне от дороги. Одноэтажный, двухквартирный – с двумя разными входами, он синевато поблескивал стеклами в свете фонарей. Ни одно из окон не светилось. Мишель припарковала «сонату» поблизости от подъездной аллеи, укрыв ее в тени густых деревьев, и приготовилась ждать.

На Кедровом Кольце было пустынно, ни людей, ни машин, будто в заколдованном царстве. Одни фонари да светящиеся окна редко стоящих домов.

В четверть двенадцатого из-за поворота дороги показались огни двух мобилей. У Мишель подпрыгнуло сердце. Тони? А второй – его сосед по дому? Ей стало неуютно. Хорошо, что машины идут не с той стороны, где она прячется.

Первым на ведущую к дому аллею свернул громадный черный «адъютант». За ним, как на привязи, к дому покатил второй мобиль, еще громаднее и как будто еще чернее.

Мишель сидела, затаив дыхание. Проехали, слава Богу.

В доме зажегся свет: сперва в левом крыле, затем в правом. Мишель выругала себя за то, что не позаботилась выяснить, с которого края находится квартира Тони. На его окна можно было бы поглядеть с нежностью. Или даже позвонить в дверь. Всего лишь посмотреть Тони в лицо, сказать несколько слов – неловких, но от души – и уехать. Однако второй мобиль… Мишель боялась.

Кто-то подошел к окну – на шторе появился темный силуэт. Затем штору отдернули, и Мишель ощутила на себе чужой холодный взгляд. Ей стало совсем жутко – на нее смотрел тот, кто сидел во второй машине. «Соната» была хорошо укрыта в густой тени, саму Мишель невозможно разглядеть; и все же незнакомец явственно ее рассматривал. Включив двигатель, она тронула с места. Ни к чему тут маячить.

Мишель отъехала с квартал, и ей полегчало. Наверное, Тони уже прослушал сегодняшнюю запись; наверняка на душе стало не так скверно. Осталось всего восемнадцать дней – и кошмарный фестиваль закончится…

На экране заднего вида возникли яркие точки – фары мобиля. Мишель прибавила скорость. Светящиеся точки росли: машина нагоняла. Ну так что же? Люди торопятся, только и всего.

Белый свет залил салон. Мишель невольно втянула голову в плечи. Она не могла рассмотреть на экране лица сидевшего за рулем, но затылок пощипывало от его изучающего взгляда. Затем по шее, по плечам, по спине словно потекли жгучие струйки. Руки Мишель внезапно ослабли, в глазах потемнело, стало нечем дышать. Чувствуя, что теряет сознание, она остановила «сонату».

Было темно. Вдалеке что-то стукнуло, мир покачнулся. Открыв глаза, Мишель обнаружила, что преследователь сидит рядом с ней.

– Убирайтесь! С какой стати?…

Его глаза блестели в полутьме салона.

– Ты – Мишель Вийон, – упали медленные слова.

Она дернулась нажать кнопку тревожной сигнализации – орущая и мигающая всеми огнями машина привлечет внимание – однако метнувшаяся рука незнакомца ее опередила. Запястье стиснули жесткие и очень горячие пальцы.

– Не сметь, – жарко выдохнул он, и тут Мишель его узнала: белокурый парень с обжигающим взглядом ореховых глаз, которого она видела на снимке. И голос его она слышала: этот тип пьяный стоял у нее на крыльце, требуя Тони.

От запястья точно растекался жгучий яд, рука немела.

– Чернокудрая красотка с зелеными глазами. Черт меня побери – в самом деле, какая красивая!

В глубине души, Мишель не считала себя раскрасавицей. Глаза и волосы у нее и впрямь хороши, но что до остального…

– Брось! – усмехнулся белокурый, словно прочитав ее мысли. – Ты самая роскошная женщина в мире. Поедем домой? – Он завладел ее второй рукой, притянул Мишель к себе.

– Пустите и убирайтесь вон! – Она трепыхнулась.

– Будешь кусаться? – Он снова усмехнулся, и глаза блеснули ярче.

У Мишель заболело лицо и открытое горло; казалось, взгляд наглеца оставляет ожоги.

– С ума сойдешь, какая красивая, – протянул он. – Погоди-ка, милая… Ах вон что! Шпионишь за своим приятелем? А снимки, говоришь, сожгла?

Мишель хотела закричать, но голос пропал. Этот человек знал про нее все! Он прихватил ей оба запястья одной рукой, а другой провел по щекам и подбородку. Лицо точно облили кипятком.

– В жизни не попадалось таких красивых… На что тебе сдался несчастный жиголо? Поедем ко мне.

Мишель внезапно обрела голос и завизжала. Визг оборвался – белокурый зажал ей рот, она ослабела и обмякла, словно от мгновенно действующего яда.

– Упрямая красавица. Стало быть, не желаешь?

Она помотала головой.

– До сих пор ни одна не отказывалась, – промолвил он с недоумением, которое, несмотря на ужас ее положения, показалось Мишель забавным. – Ты хочешь поехать со мной! – отчеканил он. – Нет? Да что ж это творится на белом свете?

От его изумления и откровенной обиды Мишель чуть не прыснула.

– Не сметь! – Он толкнул ей голову. – Дура!

Освободившись из-под ладони, Мишель злорадно захохотала. Он ненормальный, этот тип с ядовитым взглядом, но она обнаружила его слабое место.

Он оскорбился.

– Стерва! Дрянь!

Мишель хохотала, как в истерике. Злись, ну давай, злись крепче! Я тебе еще и не так посмеюсь – и с подвизгиваньем!

Захватив в горсть ее локоны, белокурый ударил Мишель лицом о консоль управления.

– Прекрати! Перестань, говорю! – В голосе неожиданно прорвались жалкие просительные нотки.

Она смолкла. Он отпустил ее волосы.

– Пошел к черту, – бросила Мишель с холодной злобой. – Вон, кому сказано! – завопила она, со всей силы толкая его в плечо. Будь дверца открыта, белокурый вылетел бы на дорогу.

– Зря смеешься, – отозвался он тихо. – Все равно будешь моей.

– Ха! – изобразила она презрение. Одержав победу, Мишель перестала бояться.

– Никуда не денешься. Кстати, не забудь описать свое приключение Тони. Пусть порадуется.

– Пшел! – крикнула она, как на злобную трусливую собаку.

Белокурый убрался.

Наваждение. Призрак с того света. Вампир. Не зная, как точнее его обозвать, Мишель рванула с места.

Бедный Тони. Надо же – оказаться под одной крышей с этим чудовищем.

А все-таки она его одолела!

Наутро Мишель позвонила Чейку и поведала о своих похождениях. Мудрый волк заметно встревожился.

– Мадам Вийон, этот субъект может оказаться слишком опасен. Боюсь, нам с вами он не по зубам. Вам следует уехать.

– Что-о?! Сперва эта сволочь ломится в дом, потом выживает из города – да что за жизнь? Нет и нет.

– На вашем месте я бы отнесся серьезней, – с укором указал детектив. – Незачем проявлять безрассудную храбрость.

– Я не могу оставить Тони одного.

– Полагаете, ему станет легче, если у вас будут неприятности?

– Пожалуй, нет, – признала Мишель. – Я подумаю.

– И не ездите на Кедровое Кольцо. Вообще старайтесь не выходить из дома по вечерам, когда заканчивается праздник.

Мишель обещала. Затем принялась за работу. Новый, только что обожженный сервиз ожидал росписи. Оглядев кувшин и высокие кружки, она вдруг нашла необычное решение. Сделаем так: намеченные контуры лица, большие глаза, а в них отражается озеро под заходящим солнцем. Печальные серые глаза… Тони! Она вздрогнула от внезапной боли. Тот сумасшедший с обжигающим взглядом – не добившись ничего от Мишель, он выместит зло на человеке, который ей дорог. Ей вспомнились снимки, принесенные Чейком. Мишель зажмурилась, но унизительные сцены встали перед ней еще ярче.

Она с бешеной энергией накинулась на кисточки и краски. Надо заработать денег и поддержать Тони, чтобы он пережил чудовищный фестиваль. Никуда она не поедет, а будет работать. Много и быстро.

И она трудилась весь день и весь вечер, оторвавшись только в одиннадцать, чтобы вызвать заветный номер, сказать несколько теплых, нежных слов. Посидела у аппарата. Вдруг Тони откликнется? Что ж, нет – значит, нет. Мишель со вздохом поднялась, вытянула вверх руки, покрутила усталыми кистями. И подпрыгнула от внезапной трели вызова. Наконец-то!

– Тони?

Он молчал; Мишель слышала тихое дыхание. Она так обрадовалась, что ей было все равно – пусть молчит, зато он ее слушает.

– Тони, хороший мой! Я ужасно соскучилась. Я все время о вас помню, и вы как будто со мной… Мне вас так не хватает, вы бы знали!

Дыхание стало громче и быстрей.

– Тони?

Тишина.

– Тони!

Испугавшись, Мишель прервала связь. Что, если… если… На табло высветилось имя Тони, но все-таки…

Вздрагивая, она перешла из студии в гостиную, ко второму коммуникатору. Глупость, но мало ли – вдруг это имеет значение? Мишель едва дождалась, когда замолчит ровный голос автоответчика.

– Тони! – закричала она, затравленно озираясь, словно тот белокурый мог соткаться из воздуха. – Мне нужно с вами поговорить! Пожалуйста, прямо сейчас!

Дрожа, присела на краешек кресла и стала ждать, не сводя с аппарата испуганных глаз. Сейчас он оживет… сейчас… Коммуникатор молчал.

Может, заявить в полицию, что ее преследует маньяк? Не навредить бы Тони: ведь белокурый – приближенный большого хозяина…

Трель вызова. Мишель чуть не свалилась из кресла.

– Слушаю, – произнесла осторожно, стараясь не выдать испуга.

– Мишель? Добрый вечер.

– Тони!

– Что у вас стряслось? – Голос звучал почти механически, но вежливо. Голос смертельно уставшего жиголо, профессионала высокого класса.

Мишель устыдилась собственных страхов.

– Он говорил со мной с вашего номера, – начала она виновато. – То есть, это я говорила, как с вами. А он молчал!

– Ну и что?

– Перетрусила до смерти. Тони, поймите: тот человек – ненормальный, маньяк.

– Какой человек?

Мишель испугалась, что Тони пошлет ее к черту и прервет связь, – настолько он был измучен. Она торопливо объяснила:

– Который живет с вами в одном доме. Белокурый, и глаза будто жгут.

– Черт… Как вас угораздило с ним увидеться? – Голос у Тони внезапно окреп.

Мишель тоже радостно оживилась:

– Я стосковалась – и поехала взглянуть на вас хоть одним глазом. А он там! Вот и встретились. Скажите, а правда, что он не выносит смеха?

– Понятия не имею. Что ему было надо?

– А пес его разберет, – соврала Мишель. У Тони довольно своих бед, не хватало, чтобы вдобавок из-за нее болела голова. – Я удрала.

– Правильно. Уезжайте совсем.

– Вот еще! Я работаю.

– Мишель, я прошу: уезжайте.

– Я работаю и жду, когда вы освободитесь. Вы ведь обещали заняться со мной рисунком. – Мишель радовалась, что вновь обрела почву под ногами.

Тони молчал. Ей ясно увиделось, как он сидит с закрытыми глазами, потирая лоб, пытаясь собраться с мыслями.

– Если Гайда станет докучать, вызывайте полицию, – наконец сказал он решительно. Куда решительней, чем она могла ожидать. – Мишель, вы… – он подыскивал слова, – вы слишком добры. Спокойной ночи.

Она чуть не заплясала от внезапной радости. «Вы слишком добры». Так мог сказать человек, оценивший ее усилия. Он слушает ее поэмы, они ему нужны. И она, зеленоглазая Мишель, тоже нужна! Милый, чудесный, неповторимый Тони. Скоро весь этот ужас прекратится, праздникам придет конец…

Утром ее разбудили непонятные звуки – прерывистые, негромкие, смутно знакомые. Мишель с трудом разлепила не желавшие открываться веки, недоуменно прислушалась – и подскочила на постели.

Спросонья схватилась было за халат, но отбросила его и натянула брюки и плотную блузу. Происходящее в доме могло потребовать драки. Мишель вынула из скрытого сейфа дамский пистолет – изящную игрушку для любителей старины. Пистолет ей остался от матери; вот не ожидала, что он пригодится.

Мишель отворила дверь и постояла, чутко прислушиваясь. Звуки раздавались в студии. Короткие, задушенные стоны, затем мучительный вскрик. Неслышными шагами она скользнула по коридору, рывком распахнула дверь и с воплем «Стоя-ать!!!» выстрелила в потолок. Отпрыгнула, готовая снова стрелять при малейшем движении врага.

Болезненные стоны сделались громче. Опять раздался вскрик, но в залитой солнцем студии ничто не шелохнулось. С усилием расслабив пальцы, стиснувшие рукоять пистолета, Мишель осмотрела студию. Уютный гостевой угол, столы с посудой, стеллажи… Никого? Взгляд зафиксировал что-то темное у стеклянной стены, за белой занавеской. Мишель бросилась вперед, рванула невесомую ткань.

На нее смотрел Тони. Прижавшись снаружи к стеклу, он стоял, подняв руки, словно пытался уцепиться за гладкую поверхность; белели расплющенные подушечки пальцев. Разноцветные глаза – один фиолетовый, другой серый, без линзы, – искаженное болью лицо, обнаженное бронзовое тело, перечеркнутое светлой полоской внизу живота. Тони был неживой, а стоны по-прежнему раздавались, будто его хлестали плетью по спине.

Мишель отступила назад, выпустила занавеску. Отерла с лица холодный пот. Огляделась, надеясь отыскать спрятанный динамик.

– Сволочи, – прошипела она. – Подонки.

Не выпуская из рук пистолета, выбежала из дома, обогнула его и приблизилась к прозрачной стене студии, настороженно озираясь. Сбегавший к реке луг был пуст, за рекой играли зеленым золотом поросшие кедрами сопки.

Наклеенная на стекло пленка оказалась тусклой, белесой – словно бельмо на слепом глазу. Мишель вздохнула с невольным облегчением: со стороны никто не подумает, будто возле дома торчит голый мужик. Она хотела подцепить край пленки ногтем, затем соскрести – тщетно. Ее охватила ярость. Мерзавцы издевались над живым Тони! Это же его били – его настоящий голос был записан и звучит сейчас в студии. Мишель ринулась назад. Ну, я вас сейчас… я вам устрою!

Она ворвалась в студию и схватилась за коммуникатор.

– «Морской ветер», – ответили ей. – Здравствуйте. Чем могу быть поле…

– Это Мишель Вийон! – выкрикнула она. – Я хочу говорить с вашим начальством!

– Мадам Вийон, мы не…

– Ублюдки! Продаете людей в рабство!

– Мадам Вийон! – диспетчер как будто вытянул плеткой ее саму. – Уймитесь.

– Я вызову полицию! И представлю доказательства, что ваших сотрудников избивают как последних… – Мишель задохнулась. – Я не за то платила деньги, чтобы надо мной измывались.

Поставляющая жиголо фирма не имеет отношения к чудовищной выходке – но пусть они почешутся, забоятся. Мишель их клиентка, и они обязаны обеспечить защиту Тони и ей.

– Простите, я не понимаю. – Голос диспетчера вновь стал безупречно вежлив. – Что произошло?

– А то! Вот послушайте!

В студии по-прежнему звучали задушенные стоны, повторяющийся одинаковый вскрик.

– Слышите? Это бьют Тони!

– Где он?

– Это вы должны знать, где он! – рявкнула Мишель. – Сию минуту пришлите кого-нибудь, или я звоню в полицию.

– Мадам Вийон, будьте благоразумны. Сейчас наш сотрудник будет у вас.

Мишель перевела дух. Ну, вы у меня попляшете. Проклятые работорговцы.

Через несколько минут на площадку перед домом спикировал глайдер, на землю спрыгнули двое – молодые, резвые, деловые. Мишель ожидала на крыльце.

– Сюда, – она провела их к студии. – Здесь, – открыла дверь и отступила, пропуская в комнату.

Неумолкающие стоны вонзились в душу, как раскаленные иглы. Мишель ушла в спальню и повалилась ничком на постель, заткнула уши. Голос Тони продолжал звучать в мозгу.

Белокурый маньяк с ядовитым взглядом, имевший над ней необъяснимую, но быстро оборвавшуюся власть, – он обозлен на нее, Мишель. Почему из-за этого должен страдать Тони? А невыносимо разумный внутренний голосок шептал: если б ты не совалась, ничего бы и не было…

Из-за двери позвали:

– Мадам Вийон!

Мишель поднялась с постели и вышла. В доме было тихо, стоны умолкли. Сотрудники «Морского ветра» стояли в холле; один держал в руке тонкий рулончик.

– Мы сняли пленку и аппаратуру. Она была закреплена снаружи на стекле.

Мишель холодно кивнула.

– Спасибо, что обратились к нам, а не в полицию, – продолжал сотрудник. – Мадам Вийон, Тони вам говорил, что с ним скверно обращаются на нынешней работе?

– Он не жаловался.

– И нам тоже не сообщал.

– По-вашему выходит, он со всем этим согласен? – ощетинилась Мишель.

– Видимо, так; ему платят хорошие деньги. Однако мы разберемся, – обещал сотрудник и кивнул напарнику.

Они ушли; глайдер взмыл в небо. Мишель прикинула, не позвонить ли Чейку. Мудрый волк опять посоветует уехать. И будет прав, с этим не поспоришь. Но как оставить Тони?

И если уезжать, то куда? В другой город и жить там в гостинице? Не больно хочется. Разве что к Леони… В силу родственных связей Леони приходилась Мишель племянницей, но в силу обстоятельств была на шесть лет старше. Пожалуй, она не откажет в крове родной тетке.

Глупости, решила Мишель. Спасаться бегством нам не к лицу. А съезжу-ка я на почту, отправлю племяшке подарок ко дню рождения: ей скоро тридцать. Лео нравится расписная керамика.

Она выбрала две плошки, черкнула короткое поздравление, тщательно все упаковала и отправилась.

Ближайшая почта находилась у въезда в город. Мишель вдруг захотелось укатить к сопкам, побродить среди кедров. Удивительно: она живет так близко к лесу, но давно уже там не бывала. Однако она выбросила блажь из головы и приехала-таки на почту.

Отправила посылочку – и призадумалась. Не лучше ли все же пересидеть у Леони? Звонить Тони она сможет и оттуда… Мишель очнулась, ощутив на себе чей-то взгляд. Сердце екнуло, но испугаться она не успела: сообразила, что в зале люди, да и глядящий на нее человек – не тот белокурый маньяк. Незнакомец был до странности похож на нее саму, черноволосый и зеленоглазый. Ах, он же версан!

Мужчина подошел, держа в руке большой красивый конверт.

– Здравствуйте, – заговорил он. – Меня зовут Майк Эри. Моя жена выиграла путевку на двоих, но мы не сможем поехать. Я подумал, у вас, наверное, найдется, с кем… Возьмите, пожалуйста. – Он сунул конверт Мишель в руки, развернулся и зашагал к выходу.

Растерявшись, она не успела отказаться, хотела его догнать – но Майк Эри исчез за дверью.

Она не знала, что и думать. Заглянула в конверт, вытащила незаполненный бланк путевки и рекламный проспект, изучила. Путешествие на Изабеллу: «всю жизнь будете вспоминать со счастливой улыбкой». Разве делают такие подарки незнакомым женщинам?

А ну как ловушка? Ее хочет куда-то заманить жуткий блондин? Однако она вспомнила, какая горечь звучала в голосе Майка; пожалуй, он сказал правду и что-то случилось с его женой. Мишель еще раз осмотрела конверт. «Лучистый Талисман». Никогда не слыхала. Ну что ж, она разузнает. Быть может, у нее и впрямь найдется, с кем отправиться на Изабеллу.

А пока она заехала к той самой подруге, чей муж сосватал ей жиголо. Роман был на работе, и маявшаяся дома Света расцвела от радости.

– Ой, Мишелька! Собственной персоной! Хоть бы предупредила, нежданная – мне ж и угощать-то нечем. И вообще затаилась, ни слуху ни духу…

Света суетилась, выставляя на стол всякую снедь – то самое, чем, по ее словам, «угощать было нечем» – но о жиголо не заикалась. Мишель сочла, что Роман пожалел о неумной выходке и не признался жене. Ну и чудно: не придется врать либо пускаться в долгие объяснения.

Наслушавшись Светкиных новостей и сплетен, она отправилась домой. А глазенки-то у подружки загорелись, когда услышала про Изабеллу. Мишель засмеялась. Она не открыла Светке, с кем собирается в путешествие. Да и выйдет ли, как задумано?

«Соната» прокатилась по подъездной аллее, обсаженной декоративными кустами, и подъехала к дому. Мишель ахнула. Уткнувшись в кусты, на площадке стоял черный с радужным отливом «адъютант».

Глава 5

Мишель подбежала, заглянула в салон. Никого.

– Тони, – позвала она негромко, надеясь и одновременно боясь, что ее услышат. – Тони!

Он появился из-за угла дома. Сделал несколько шагов – медленных, как будто неохотных – и остановился.

Почему он явился сейчас, ведь до конца его рабочего дня еще далеко? Почему стоит с таким мрачным, темным лицом? Что он задумал? Мишель настороженно приблизилась.

– Вы давно здесь?

– Пару минут. – Его серые, настоящие, глаза впились ей в лицо. – Со мной разорвали контракт.

– Какой?

– Краткосрочный. На месяц праздников. По вашей милости. – Он говорил отрывисто, жестко, без намека на благодарность.

Мишель робко улыбнулась.

– Но это же хорошо?

– Вы знаете, сколько я потерял в деньгах? Поймите: это моя работа, и другой у меня нет.

– Чудная работенка – подставлять спину под плетку! И вообще вы лжете: нет у вас преступного прошлого, и деньги вам не нужны.

Тони с досадой поморщился.

– Мои дела вас не касаются. Вас уже дважды напугали; оставьте меня, пока не вышло хуже.

– Не оставлю. Вы обещали курс занятий – извольте предоставить. А я оплачу.

– Ваша милостыня мне не нужна.

– Почему милостыня? Я с лучшими чувствами…

– С какими еще чувствами?! – вскипел Тони. – Любить меня вы не можете, а подаяние я не возьму!

У Мишель земля ушла из-под ног; знакомо понесло вниз по ледяному склону.

– С чего вы взяли, будто я не могу вас любить? – услышала она свой голос. – Очень даже могу.

Она смолкла. Опомнилась. Испугалась. Она ничего такого не сказала, не солгала. Не говорила прямо: «Тони, я вас люблю». Однако глаза у него просияли, с лица будто упала маска – и вот он стоит потрясенный, истерзанный, но… счастливый. В одно мгновение поверивший в то, что минуту назад казалось невозможным.

– Мишель! – Тони сгреб ее в объятия и притиснул к груди. Мишель охнула, и он ослабил хватку. – Счастье мое… Родная моя, чудесная, волшебная моя сказка…

Она смятенно молчала. Что она натворила?! Да, она жалела Тони, боялась за него, желала ему добра – но любить его? Полюбить жиголо? Которого видела на тех омерзительных снимках?

– Чудо мое… любимая моя, желанная… – Тони целовал ее в висок, в ухо, в шею, горячее дыхание обжигало кожу.

Мишель прижалась лицом к его плечу, чтобы он не добрался до губ. Зачем? Ну зачем она его обманула?!

И почему он сразу поверил? Хоть бы спросил недоверчиво: «Это правда?» – и она бы сказала… Что? «Пошел-ка, милый, вон?» Или «Давайте останемся друзьями»? Или… А может, она и впрямь его любит? Жалость, сочувствие, нежность, страх за человека – это слагаемые любви. Пусть не все, но со временем могут прибавиться остальные.

– О чем молчишь? – Тони запустил пальцы в черный шелк ее волос, положил руку на затылок.

– О тебе.

– Счастье мое. – Он прижался щекой к ее виску. – Если б не ты… не знаю, что б со мной было. Ты меня сразила наповал в самый первый вечер – влюбился, как не знаю кто. Сходу. А ты – то тридцать заказов подряд, то вздумала уложить в свою постель. Я тогда чуть не умер. – По голосу было слышно, что Тони улыбается. – А потом раскричалась и прогнала. Думала, я испугался за себя – а я за тебя боялся. Милая моя… Без тебя я бы просто не выжил.

Мишель погладила его по плечу. Она не ошиблась; все сделала правильно. Но почему же на душе скребут такие большие черные кошки?

Тони отстранил ее, заглянул в лицо, и в его лихорадочно блестевших глазах Мишель прочитала вопрос, на который – к ее ужасу – он сам знал ответ. Все же он нагнулся к ней, медленно, до последнего мгновения не отводя взгляд от ее жалко дрогнувшего лица, нашел губами ее невольно сжавшиеся, отвердевшие губы – и выпрямился. Отвернулся, сделал несколько шагов по траве. Стал, сунув руки в карманы куртки, – высокий, прямой, как натянутая струна.

– Я понимаю, – горько промолвил, не оборачиваясь. – Издалека любить гораздо проще. А вблизи… – Он повел плечами. – Я сам себе отвратителен – не то что вам. – Ее больно укололо вернувшееся отчужденное «вы». – Однако понадеялся… и напрасно.

Тони смолк. Мишель показалось, что он плачет – беззвучно, не вытирая слез, чтобы не выдать себя этим движением. Внутри все оборвалось; она не могла этого допустить.

– Тони. – Она подошла, сжала его руку повыше локтя, ощутив упругость тугих мускулов.

– Да? – Он повернул голову. Серые глаза оказались сухими – но погасшими. Мертвыми.

Мишель собралась с духом.

– Тони, может быть, вам придется со мной нелегко. Но я… постараюсь. Что бы ни случилось, я буду с тобой, – договорила она, отрезая себе путь к отступлению. Клятва верности принесена.

К ее удивлению и даже досаде, Тони вдруг улыбнулся.

– Мадам Вийон, вы приобрели себе хорошего жиголо. Очень умелого и добросовестного. Если потрудитесь отпереть дверь, я внесу вас в дом на руках.

И Мишель пошла отпирать дверь.

После собранного на скорую руку ужина Тони захотел посмотреть ее новые работы. Он не спеша передвигался по студии, разглядывал роспись и чуть приметно хмурился.

– Я старалась сделать побольше, – объяснила Мишель, видя, что он недоволен.

– Плохо. Когда торопишься, выходит халтура. Эти рисунки недостойны твоей руки, – заявил он, явственно ощутив себя преподавателем в колледже. И спохватился: – Только не обижайся, пожалуйста. – Он виновато улыбнулся, провел пальцами по лакированному кувшину. – Хотел бы я побывать в местах, которые ты рисуешь.

– Ой! – подскочила Мишель. – Ты меня затормошил, я и забыла! Подожди, я сейчас. – Она выбежала из студии и через минуту возвратилась с конвертом от «Лучистого Талисмана». – Это нам с тобой – подарок судьбы.

Тони взял конверт, прочел имя адресата – Татьяна Эри. Сдвинул брови.

– Это что за судьба такая?

– А ты глянь, глянь внутри! – Мишель поймала себя на том, что возбужденно приплясывает, как девчонка.

Изучив путевку и рекламный проспект, Тони нахмурился еще больше.

– Откуда это у тебя?

Мишель описала встречу на почте.

– Майк Эри… – раздумчиво повторил он. – Ну-ка расскажи еще раз. – Тони уселся на подлокотнике кресла. – Опиши этого Майка.

Она добросовестно изложила все, что смогла припомнить. Тони помолчал, отрешенно глядя в пространство.

– Ладно, – сказал он в конце концов. – Будем считать, что и впрямь случайная встреча. Майк Эри… Поверим ему.

– Ты его знаешь?

– В нашем городе все друг друга немного знают, – отозвался Тони с неохотой, и Мишель не стала расспрашивать.

– Путевка действительна в течение полугода. – Она сложила бумаги обратно в конверт. – Когда поедем?

– Завтра.

– Что? – Она сочла, что ослышалась.

– Завтра, – чеканно повторил Тони. – После скандала, который сегодня разразился в конторе, мне предложили компенсацию за моральный ущерб либо отпуск. Я выбираю отпуск. – Он поглядел в растерянное лицо Мишель и вскочил на ноги. – Послушай. Ты – самая чудесная и самая сумасшедшая из всех, кого я знаю. Я понимаю, кем выгляжу в твоих глазах, и не буду навязываться, не стану требовать ни близости, ни… ничего. Я умею ждать. Полтора года – ничто, если сравнить с целой жизнью…

– Бог мой, – ее передернуло. – Тебе не приходит в голову, что можно разорвать и этот контракт и сменить профессию?

– Контракт подписан на жестких условиях. Я не могу его порвать.

Тони не трус – но почему он смиряется?

– Кто держит тебя в кулаке?

– Тот человек, который тебя напугал, – произнес Тони, понизив голос. – Это нечто потустороннее; невозможное. Экстрасенс, который в один миг ломает чужую волю и имеет бесконечную власть.

– Конечную, – возразила Мишель. – Я над ним посмеялась, он разобиделся и убрался.

У Тони дрогнули углы крепко сжатых губ.

– Пожалуй, нам следует улететь на Изабеллу прямо сегодня. Я не шучу. Мишель, я не верю в демонов, но этот человек – черт! И когда он забирает над тобой власть, ты не в силах противиться ничему.

– Ты бредишь, милый, – улыбнулась Мишель, глядя в его тревожные глаза. Однако в словах Тони, несомненно, была доля истины. Вспомнить хотя бы ощущение ожогов от ядовитого взгляда…

На столике ожил коммуникатор, издав приятную трель; номер высветился незнакомый.

– Слушаю вас, – проговорила Мишель, стараясь не выказать внезапного страха.

Молчание.

– Я слушаю, – повторила она, пугаясь еще больше.

Тихое, едва различимое дыхание.

Тони решительно отстранил ее. На лице была написана злость, но голос прозвучал весело и немного похабно:

– Гайда? Имейте же совесть! Оставьте благонамеренную девицу в покое. Что? – Он выслушал несколько фраз; губы кривились. – Гайда, Гайда, – протянул Тони с укором. – Право же, вы сошли с ума. Ладно, будь по-вашему.

Он прервал связь – и внезапным ударом смел коммуникатор со столика на пол. Аппарат раскололся.

– Едем. – Тони схватил конверт от «Лучистого Талисмана», смял, сунул во внутренний карман. – Быстро! – рявкнул он. – У нас времени меньше получаса.

– Господь с тобой! Куда? – Мишель попятилась.

Загорелые щеки Тони потемнели от внезапного румянца.

– Я знаю, что делаю! – Ухватив за руку, он потащил ее из студии. – Нам лишняя минута дорого обойдется – Гайда страшный противник. Говорю тебе: он демон.

– Мы удираем?

– Да!

Мишель хлопнула себя по карману на брюках:

– Кредитка при мне.

– Бежим.

Она выскочила вслед за Тони на сумеречную площадку. Мгновение помедлив, он выбрал «сонату» и прыгнул на место водителя.

– Почему не на твоей? – Мишель уселась рядом.

Тони рванул с места, развернул машину на одном колесе. Мишель свою малютку берегла, «соната» не знала подобного обращения.

– Потому что… черт знает… – с большими паузами ответил он, закладывая виражи, – мне могли поставить маячок… и тогда нас отследят.

Он пронесся пару кварталов по Долгому шоссе, свернул, еще раз свернул, вылетел на Среднюю кольцевую дорогу, которая огибала бурлящие вечерней жизнью центральные районы, и еще прибавил скорость.

Мишель перестала тревожиться. Рядом с ней был не жиголо, несчастный и жалкий, которого требовалось защищать и поддерживать, а сильный, решительный человек, способный постоять за них обоих. Глядя на залитую светом фонарей, летящую под колеса ленту шоссе, Тони щурился, но казался спокойным.

– Кто такой Гайда?

– Спущенный с цепи демон.

– Демонов не бывает.

Тони повернул голову и несколько мгновений в упор смотрел на Мишель. «Соната» вильнула, и он вновь перевел взгляд на дорогу.

– Гайда питается чужим страданием. Порабощает жертву и мучает ее, как может.

– Это он принудил тебя стать жиголо?

Тони снова ответил долгим взглядом, во время которого машину понесло к обочине.

– Он наслаждается, когда заставляет людей страдать.

Мишель потрясла головой.

– Бред какой-то. Кем бы он ни был, неужто на урода не найти управы?

– Я не нашел, – отозвался Тони.

Мобиль вильнул в третий раз.

– Что с тобой? Спишь за рулем?

– Мишель… Я испробовал на своей шкуре все, что Гайда в состоянии измыслить. А теперь появилась ты… Видит Бог, я не хочу, чтобы он до тебя добрался.

Мобиль дернулся – Тони затормозил – и покатился дальше, вновь набирая скорость.

Мишель вздрогнула от внезапного озарения. Тони – он же безумен! Сердце замерло, оледенев, затем согрелось и сильно застучало. Мишель перевела дух, коснулась аристократической руки:

– Останови, пожалуйста.

– Мы торопимся.

– Останови! Мне нужно. Меня тошнит.

Тони свернул с кольцевой дороги к выезду из города. Лицо было задумчиво, глаза не отрывались от дороги.

– Тони! – взмолилась Мишель. – Родной мой, любимый, я не хочу!

Он затормозил и бросил машину к обочине. Всем корпусом повернулся к Мишель, схватил за плечи, рванул на себя, так что сработала система безопасности, удержала Мишель в своих крепких объятиях.

– Я не хочу туда. Тони, я тебя прошу! – Говорить что угодно, лишь бы он опомнился, очнулся от своего затмения.

– Да ты понимаешь, куда мы едем? К Гайде! – Он встряхнул ее.

– Не надо, – она вцепилась ему в руки, прижала к груди, затем, во внезапном порыве, – к губам. – Не поедем к Гайде. Я люблю тебя. – Она целовала его ледяные пальцы. – Ты мой единственный, любимый. Тони, милый, поедем домой?

– Но я везу тебя к Гайде, – повторил он растерянно; пальцы согревались от ее дыхания и быстрых поцелуев.

– К черту Гайду, – убеждала Мишель. – Поедем домой. Я хочу быть твоей. Ты мой чудесный, желанный; я хочу вернуться с тобой домой. Я люблю тебя! – твердила она одно и то же, чувствуя, что он поддается уговорам и безумие отступает.

Мишель упрашивала, убеждала, называла его всеми нежными словами, какие приходили на ум, – сознавая, что надо выскочить из машины и бежать со всех ног с воплями о помощи. Она не могла. Она поклялась, что не оставит Тони, – значит, так тому и быть. Бедняга, он сошел с ума от этих праздников. Мерзавцы – что сотворили с человеком!

– Я тебя тоже люблю, – наконец тихо промолвил Тони. – И правда: черт с ним, с Гайдой. Лапушка моя. Не бойся, я тебя ему не отдам. Едем домой.

Приступ безумия миновал, Тони вновь был спокоен и разумен. Он развернулся и неторопливо, осмотрительно повел «сонату» обратно.

Мишель откинулась на спинку кресла, отдыхая от пережитого. Бедный Тони. Кошмарный Гайда с его ядовитым взглядом кого угодно доведет.

– Милый, – шепнула она еще раз.

– Любимая, – отозвался Тони.

Он привез ее к дому, поставил «сонату» бок о бок с «адъютантом». На площадке светили два фонаря. Мишель зажгла лампу над крыльцом, сунула в прорезь пластинку-ключ. Через несколько минут она уложит Тони в свою постель; и не было ни страшно, ни противно. Она не боялась его безумия, не брезговала оскверненным телом – клятва верности была сильнее всего.

Мишель открыла внешнюю стеклянную дверь, отворила внутреннюю и шагнула в темный холл. Почему не зажигается свет? За спиной раздался сдавленный вскрик, что-то мягкое толкнуло сзади, и одновременно ее рванули вперед невидимые руки. Дверь захлопнулась, в холле наступила мгновенная темнота, затем вспыхнули лампы – и Мишель завизжала. В ведущем в коридор дверном проеме непринужденно прислонился к косяку белокурый демон Гайда.

– Пусть она замолчит, – процедил он, и Мишель смолкла прежде, чем ей пережали горло.

Она захрипела, забилась, и жесткие руки разжались. Вне себя, она обернулась, ожидая увидеть предателя-Тони. Однако перед ней стоял чужак, коренастый, с сизой бритой головой и пустыми глазами, а Тони лежал ничком у порога. Над ним возвышался здоровенный амбал с благостной улыбкой на плоском лице, пошевеливал зажатой в руке дубинкой. Мишель опять повернулась к Гайде. Кричи – не кричи, снаружи никто не услышит…

– Что, красавица, не вышло? – Глаза орехового цвета обожгли ей лицо. – Думала отобрать своего милого? Словами любви разрушить чары?

Они все ненормальные, мелькнуло в голове. Полный город маньяков.

Гайда выпрямился.

– Обижаешь, счастье зеленоглазое. Твой милый сказал сущую правду: он вез тебя ко мне. Честно собирался выполнить приказание. Ты со своим «люблю, люблю!» чуть не сорвала мне праздник. – Он покачнулся.

Пьян, испугалась Мишель. Или того хуже: под наркотой. Мамочка моя, что же делать?

– Умница, – похвалил Гайда. – Соображаешь.

По телу выступил холодный пот. Воистину демон, раз читает мысли! Гайда вытянул руку, повел в воздухе ладонью, словно ощупывая Мишель на расстоянии.

– Ах ты моя красавица, – проворковал он. – Ну до чего роскошная женщина… Наркотик! – внезапно завопил он. – Ишь ты, наркотик! А без него легко? По-твоему, можно справиться со всей этой сволочью без ничего?!

Гайда вынужден подхлестывать свои способности доступными средствами? Помня, как одолела демона в прошлый раз, Мишель думала захохотать ему в лицо – и не смогла. Что-то сжало ей горло, перекрыло дыхание.

– Так-то, ненаглядная, – заметил довольный Гайда. Ее отпустило. – Отчего не спросишь: «Зачем ты явился в мой дом?» Пойдем-ка, свет мой, потолкуем, – демон поманил ее пальцем.

Мишель невольно качнулась к нему, однако устояла на месте.

– Это еще что? – возмутился Гайда. – С какой стати не подчиняешься?!

Он был смешон в своем нелепом гневе, но Мишель не могла над ним посмеяться. Ее единственное оружие оказалось недосягаемо – демон забрал над ней власть. Гайда самодовольно вздернул голову.

– Что, съела? Ничего против меня не можешь, так и знай! – Он двинулся к ней.

Мишель попятилась. Белокурый демон наступал. Два бандита-телохранителя подались в стороны и встали истуканами у двери, похожие не то на роботов, не то на зомби. Демоны не берут в услужение обычных людей…

– Гайда, остановитесь! – Очнувшийся Тони приподнялся на руках.

Отступая, Мишель оказалась рядом с ним. Чтобы открыть дверь, надо было перешагнуть через его тело. Только бы выбраться отсюда, убежать, позвать на помощь…

– Хочешь, чтобы твой милый умер? – громыхнул Гайда, будто горный обвал.

Тони схватился за горло, царапая кожу в попытке растянуть невидимую петлю. «Не надо!» – мысленно крикнула Мишель. Лицо Тони наливалось синевой, он даже не хрипел – видимо, была намертво перекрыта гортань. «Пощадите его!» – взмолилась Мишель по-прежнему в мыслях, поскольку голос не повиновался.

Гайда расцвел. Ореховые глаза засияли, лицо смягчилось и неожиданно оказалось красивым. Нездешняя, нечеловеческая красота пришедшего невесть откуда демона.

– Можешь забрать своего милого, – благосклонно улыбнулся он. – С ним все кончено.

В нелепой надежде, что их обоих теперь пощадят, Мишель опустилась на пол, обняла Тони за плечи. Гайда не сводил с нее сияющих золотом глаз.

– Я люблю тебя, – прошептала Мишель. Эти слова один раз уже вырвали Тони из-под власти Гайды. «Люблю тебя» – талисман, призванный защитить от демона. – Я люблю тебя, Тони, слышишь? – Она до смерти боялась Гайду, с обеих сторон над ней нависали зомбированные бандиты – однако клятва верности была принесена, и Мишель с отчаянным упорством твердила: – Люблю тебя!

Тони услышал; заклятье демона спало. Он поднял голову, сбросил обнимавшие его руки Мишель, лицо исказила ненависть. Тони взвился – но удар дубинкой по голове снова швырнул его на пол. Благостная улыбка на плоском лице амбала даже не дрогнула.

Внезапная слепая ярость подхватила Мишель и бросила к Гайде. Протянув руки, она метила в горло, но встретила пустоту и наткнулась на стену. Ускользнувший демон одарил ее восхищенной улыбкой:

– Что за женщина!.. Лежать! – рыкнул он на шевельнувшегося Тони.

Его лицо напряглось, утратило только что бывшую красоту, а Тони с криком покатился по полу. Его как будто охватило незримое пламя: он извивался и охлопывал себя, точно пытаясь загасить огонь.

– Нравится? – спросил Гайда у Мишель. – Это ты натворила.

Она стояла, прижимаясь к стене, едва дыша. Демон обратил взгляд на нее, и Тони утих, затем вновь приподнялся. Мишель увидела его серое лицо.

– Не мучайте ее, – вымолвил он хрипло. – У вас довольно других игрушек. Гайда! Неужто вам мало меня?

Демон презрительно скривил губы.

– На что ты мне сдался? Вечно одно и то же. Я от тебя устал, – он взмахнул рукой, отметая Тони, как ненужную вещь.

Бандиты-зомби разом шагнули вперед, нагнулись, ухватили Тони подмышки и оттащили в угол. Амбал с благостной улыбкой тюкнул его дубинкой повыше виска, и Тони завалился набок.

Мишель смотрела, оцепенев. Происходящее было невероятно, немыслимо. Мишель Вийон – и жиголо, Мишель Вийон – и демон…

Гайда усмехнулся.

– Однако ты и впрямь очень хороша, – заявил он. – Пойдем-ка, свет мой; где у тебя спальное место?

Мишель ахнула. Гайда без конца талдычил, что она ему нравится, – но до сих пор в ее уме эти вещи не сложились.

Гайда хохотнул.

– Полагаешь, будто демоны не берут себе обычных женщин? Ошибаешься.

Он взял Мишель за руку, и от его пальцев как будто потек горячий яд. Мишель дернулась. На самом деле она рванулась изо всех сил, но ослабевшее тело не слушалось.

– Пойдем, милая. – Лицо Гайды вновь засветилось нечеловеческой красотой. – Смелей. Я тебя не обижу.

– Тони! – всхлипнула Мишель, словно он мог ее защитить. – Тони!

Гайда затрясся от беззвучного смеха, затем грубо притянул к себе упиравшуюся девушку. Взвизгнув, она попыталась разжать его пальцы. Тони открыл глаза.

– Иди с ним, – губы еле двигались. – Не бойся. Гайда потратил много сил и устал.

Потратившийся на порабощение чужой воли демон не в силах овладеть женщиной? Мишель зашлась от хохота – и поняла, что свободна. Демон отпустил ее и попятился.

– Замолчи!

Мишель хохотала. Бритоголовый зомби снялся с места и принялся хлестать ее по щекам. Она продолжала хохотать, пронзительно и оскорбительно донельзя.

Удар – дубинка опустилась Тони на спину. Мишель оборвала смех.

Гайда фыркнул, как разозленный козел; сверкнул глазами на нее, затем на Тони. Подошел – и рывком поставил его на ноги. Процедил:

– Даже если ты что-то знаешь, ни к чему трепать языком. – Он тыльной стороной ладони ударил Тони по щеке: – Свободен. Ты демону больше не нужен. Не двигаться! – Гайда выхватил излучатель и уткнул ствол пленнику в грудь.

Мишель поняла, что Тони в самом деле стал свободен от власти белокурого демона, раз тому для защиты требуется человеческое оружие.

– А теперь скажи: я тебе когда-нибудь лгал? Говори: лгал?

– Нет, – признал Тони.

– Я в жизни ни столечко не соврал, – с гордостью объявил Гайда. И с садистской улыбкой добавил: – А она лжет. Она тебя не любит. – Держа Тони на прицеле, он отступил к молчаливым зомби и повернулся к Мишель. Глаза его засветились, вокруг головы зазолотилось прозрачное облачко, в котором мельтешили черные мушки. – Ты его обманула! – высокомерно бросил демон. – А он тебя предал. – Золотое сияние погасло, мушки рассеялись. – Пошли, – велел Гайда своим бандитам и вышел из дома.

Мишель с Тони смотрели друг на друга. Тони опирался ладонью о стену, его покачивало; Мишель дрожала и вжималась в стену напротив.

– Гайда сказал правду, – заговорил он. – Ты меня обманула. Зачем?

У Мишель подкосились ноги; она сползла по стене и села на корточки. Тони дорог ей, как никто другой. Но какими словами его убедить?

– Зачем? – повторил он с болью.

– Затем, что дура! – выкрикнула она. Всплеснулся ужас: что она несет? Как можно?! А слова выскакивали сами собой, неуправляемые, чужие: – Подлец! Вез меня Гайде в постель! Знал же, ублюдок, все знал! – Она закусила язык, ощутила вкус крови. Это не она кричит, это – демон. Отвратительные слова теснились в горле, рвались наружу, жгли огнем. Мишель зажала рот ладонью, но злобные упреки прорвались к губам, смели преграду: – Я хотела тебя защитить – а ты даже не пытался бороться! Посмел сказать «Иди с ним»! Будто я жиголо, а не ты! И валялся бы тут на полу, пока он надо мной издевался!

Она ничего не могла поделать, убийственные слова было не удержать. Демон освободил Тони, но снова забрал власть над нею, Мишель. Хоть бы Тони сообразил, что это не ее слова, не ее злоба… Но он не понимал.

– Твой жиголо на собственной шкуре познал в сто раз больше, чем ты могла бы сегодня узнать.

– Тебе за это деньги платят! – Мишель зажмурилась. Хоть бы он оскорбился, отхлестал ее по щекам, заставил молчать.

Однако Тони ответил негромко, ровно:

– Ты по доброй воле собиралась лечь в постель с жиголо, который обслуживает мужиков-извращенцев. Гайда ничем не хуже. К тому же он великолепный любовник; женщины на него молятся. Я знал, что советовал. Да у него и сил не осталось – он бы тебя погладил, только и всего. И не доставил бы никакой неприятности.

Мишель замотала головой. Тони – умный, тонкий, все понимающий Тони – как же до него не дойдет?

– Мразь! Хотел меня ему отдать – и оправдания придумал!

– Я был готов за тебя умереть.

– Трус! Раб! Жиголо! – Лучше бы Гайда ее изнасиловал, чем заставлял выкрикивать эти ужасные слова.

Тони выпрямился, лицо стало решительным и жестким.

– Я много раз повторял, что противостоять Гайде нельзя – как невозможно одолеть ураган или смерч. Это так и есть, пойми же. Я не просил помощи, не добивался любви. Уговаривал, умолял: не ввязывайся. Хотел оградить тебя от Гайды. Я любил тебя, а ты лгала.

«Не лгала, нет! Я тебя люблю!» – хотела крикнуть Мишель, но горло точно сдавило петлей. Она задыхалась, по щекам текли слезы. Тони, родной, ну помоги же!

Он отвернул лицо, поглядел в сторону.

– Мишель, – голос стал глуше, – ты останешься со мной?

– Нет! Ты меня предал, отдал Гайде! – У нее разрывалось сердце. Она нарушила клятву верности – и ничего не могла с собой поделать.

– Неправда. – Он помолчал. – Ну, пусть я виноват, согласен. Если ты так считаешь… Прости меня. Пожалуйста.

Ее качнуло вперед; сидя на корточках, Мишель уперлась ладонями в пол, чтобы не упасть. Затем потянулась к Тони, моля о помощи. Что же он? Разве не видит ее лица, ее глаз? Ведь демон завладел ее языком, но не захватил душу…

Тони опустил голову.

– Я люблю тебя, – повторил он с горькой безнадежностью.

– Ты мне противен! Извращенец! – Лучше бы ей умереть. Слова любви – талисман, с помощью которого ей один раз удалось вырвать Тони из-под власти Гайды, талисман, хранивший их обоих столько дней – он оказался бессилен.

Тони выложил на столик конверт с путевкой.

– Если сама не поедешь, верни Майку.

Она впилась ногтями себе в горло. С языка рвалась мерзость, и ее надо было удержать. В глазах темнело, видимый мир сужался до малого пятна, в котором серебрились волосы Тони. Он же вот-вот уйдет!

– Не уходи! – плакала она, а язык твердил: – Уходи! Уходи!

– Сейчас, – отозвался Тони. – Мишель… – голос сорвался. – Я хотел подарить – к твоим зеленым глазам.

В полуобмороке, она слепо тянула к нему руку.

– Тони… – Лишь бы он подошел. Она обнимет его, обхватит колени, не даст ему уйти, не отпустит. – Тони! Не трожь меня! А-а-а!

Он что-то надел ей на палец. Мишель хотела поймать его руку, но Тони уже отпрянул. Да как же он не видит, что с ней?!

Неимоверным усилием она согнала пелену с глаз – и поняла, что Тони и впрямь ничего не видит. Прокушенная нижняя губа, капелька крови на серой коже, стиснутые кулаки. И слезы в глазах. Прямой, как натянутая струна, ослепший, он отступал к двери, уходя от Мишель.

– Тони! – взмолилась она. – Постой!

Он открыл внутреннюю дверь.

– Да стой же! Подожди! Тони! – кричала Мишель, не сознавая, что ей удалось-таки сбросить власть Гайды.

Поздно. Ослепший и оглохший от горя, Тони распахнул стеклянную дверь и захлопнул ее за собой. Мишель хотела вскочить и кинуться следом – но вместо этого бессильно повалилась на пол. Тело было ватное, ненастоящее. Всхлипывая, она поползла, подтягиваясь на локтях, добралась до двери. В темном проеме мелькнули красные огни «адъютанта». Уехал.

Высохшими глазами Мишель посмотрела на левую руку. Изящный, дорогой работы перстень с изумрудом. Чудесный подарок.

Глава 6

Едва отпустил паралич, Мишель принялась за дело. Набрала номер Тони, объяснила автоответчику, что произошло, затем связалась с детективом Чейком. Мудрый волк обещал помочь, но – увы. Тони исчез, как будто в ту же ночь уехал из Кедрова.

Три дня Мишель не находила себе места. Куда он пропал? Как могло такое получиться? Как вышло, что любовь и жертвенность их обоих не сложились, не оберегли их, не спасли?

На четвертый день Чейк явился к ней, но дальше холла не пошел.

– Мадам Вийон, я выполнил поручение: нашел вашего друга. Говорил с ним. Вот письмо, – детектив извлек из кармана сложенный лист. – Большего добиться не удалось.

Дрожащими пальцами Мишель развернула листок.

«Я люблю тебя, моя зеленоглазая сказка. Не ищи меня.

Тони»

– Почему? – только и смогла она вымолвить.

– Мадам Вийон… – Чейк упорно избегал ее взгляда. – Полагаю, вы сами скоро поймете. Всего доброго. – Мудрый волк вышел вон.

«Не ищи». Почему не искать? Почему?!

Уехал навсегда? Или, быть может, тайно вернется? Ладно; Мишель будет ждать. А пока возвратит Майку Эри путевку.

У Майка оказалось собственное горе, и ему вздумалось поговорить с ней лично. Мишель не смогла отказать; пусть человек приедет, если хочет.

Она ждала, полная решимости вручить конверт от «Лучистого Талисмана» и распрощаться. Но когда Майк поставил свой громыхающий вездеход перед домом и взошел на крыльцо – большой, уверенный в себе, надежный – Мишель сплоховала.

– Здравствуйте. – Она всхлипнула и отвернулась. – Проходите, пожалуйста.

Майк шагнул через порог, закрыл за собой обе двери. Взял Мишель за плечи и развернул лицом к себе.

– Вас обидели?

– Нет… Я сама…

Его руки легли ей на спину, и, подчиняясь им, Мишель придвинулась, приникла к этому совсем чужому, но вызвавшему ее мгновенное доверие человеку. Уткнулась ему в плечо – и разревелась.

Майк увел ее в гостиную, усадил на диван и молча выслушал ее повесть. Выговорившись, Мишель затихла, опустив голову, пряча лицо.

– Я совсем дура, да? – спросила она через пару минут, не дождавшись ни слова.

– В свое время я знал одного Тони Драйва, – сообщил в ответ Майк.

Мишель встрепенулась. Майк погладил ее по волосам, легонько обнял.

– Нас было трое пацанов, не разлей вода: Тони, я и Слеток. Так его все звали, уж не помню, почему. Тони был на год старше, а Слеток моложе меня на два года. Однажды оказались мы в зимнем лагере. Там лежал настоящий глубокий снег, и было чертовски холодно. Нам, разумеется, в диковинку; радости полные штаны. Встали на лыжи, подучились маленько – и вперед. Забрались в чертову даль. Снегу по пояс, лес, глушь непролазная. Связи нет. Устали, вечереет, а Слеток, как на грех, лыжу сломал. Бредем назад еле-еле, ковыляем по собственной лыжне – он-то со сломанной лыжей быстро не может. Ну, и мы заодно.

Майк теснее прижал к себе Мишель.

– И вдруг – стадо кабанов, десятка полтора. Это только название, что свиньи, а на деле – бульдозеры с клыками. Обложили нас по всем правилам. Мы оглянуться не успели, как очутились в кольце. Крик подняли, стук, свист – а они не боятся ни хрена. Глядят с жадностью, слюни роняют.

У нас на горизонте – одно несчастное деревце, жиденькое, белкам по нему скакать и то опасно. Однако все лучше, чем ничего. Тони, как старший, велел Слетку лезть первому. Свиньи напирают, а мы под деревцем стоим, стучим палками, чтобы хоть чуть их задержать. Слеток взмыл и сверху заорал на них дурным голосом. А им хоть бы хны. Это я вам долго рассказываю, на деле-то все в три секунды закончилось. Вторым полез я, следом Тони. И спаслись бы – да деревце, черт его… Подо мной обломилась ветка, и я грянулся в снег, прямиком свиньям на ужин.

Они с испугу прянули в стороны – и только сунулись обратно, как сверху свалился Тони. Нарочно спрыгнул, видя, как я в сугробе барахтаюсь. Я и ахнуть не успел, а он уж меня сгреб и подбросил, как мячик. Ухватился я за ветку, махнул наверх, тяну руку, чтобы затащить его обратно – а на нем свинья повисла. В бедро вцепилась, туша эдакая. А потом остальные… Разорвали в клочья. Сожрали; только кровь на снегу да цветные лоскутья валяются.

И долго еще караулили. Мы со Слетком чуть не сдохли. Я, когда с дерева летел, руку порвал: кровь хлещет, рана до кости. И ни черта не сделать. Сижу на прутике, он потрескивает, вот-вот обломится. Пытаюсь пережать вены, да толку с этого… В глазах темнеет. Ну, думаю, пропал – сейчас свалюсь. И тут мой Слеток вниз ползет, весь белый. Деревце стонет, качается, а он ползет. Я ему – замри, мол, а он лезет, акробатикой над свиньями занимается. Они нашего Тони дожрали и ко второму блюду готовятся, а он повис вниз головой, уж не знаю, за что зацепился, и будто капкан у меня на руке замкнул.

Ума не приложу, как мы не замерзли. И не грохнулись. Я терял сознание, а Слеток, бедолага, держал и держал. Под утро спасатели явились, сняли нас с деревца. Меня – тут же в больницу. Назавтра Слеток заходит в палату, гляжу – а он седой. Платиновый блондин.

Майк замолчал, поглаживая Мишель по плечу.

– Господи… – Она прерывисто вздохнула. – Считаете, ваш Слеток?…

– Покажите картинку.

Она сходила в спальню, принесла снимок.

– Он самый. – Майк покривился. Нижняя губа сердито опустилась, обнажив блестящие крепкие зубы. – Бред собачий. Слеток – и вдруг жиголо! Не понимаю: как только он в это влопался? – Сузившиеся глаза Майка недобро блестели. Внезапно он дернулся, посмотрел на часы. – Включите видео, сейчас по третьему каналу будут новости.

Мишель с обидой повиновалась. Как можно после такого разговора смотреть глупые новости?

Майк вперился в экран. Промелькнула реклама приправы для супов, и появилась молоденькая ведущая. Едва поприветствовав зрителей, она сообщила сенсационную новость:

– Сегодня обнаружен труп Адриана Гайды, одного из высокопоставленных сотрудников…

– Это он! – закричала Мишель: с экрана глядел белокурый демон. – Он самый!

– Тише. Из-за вас не разобрал, чей он был сотрудник.

– Туда ему и дорога! Я очень рада, – объявила Мишель победоносно. – Кто же его? Вот нашелся добрый человек! Хоть бы не поймали.

– Полиция ведет интенсивное следствие, – сообщила ведущая и перешла к другим новостям.

Майк выключил видео.

– С вашего разрешения, я поеду. Путешествие на Изабеллу обсудим после.

Мишель проводила его в холл. Ей не хотелось, чтобы Майк уезжал; с ним было тепло и надежно. И он знал Тони – Слетка. Он был другом ее любимого!

– Как по-вашему, где он сейчас? – спросила она.

– Не знаю, – отрезал Майк. – Дай Бог, чтобы подальше отсюда.

Он хлопнул дверцей вездехода и рванул с места. Тяжелая машина с обиженным лязгом промчалась по аллее, вывернула на шоссе.

…Плотный строй кедров остался позади, вездеход выкатился к электростанции. Белела плотина, блестело водохранилище, пенилась убегающая вниз Чернавка. Вроде бы все тихо. Майк остановил вездеход у своего крыльца.

Из аппаратной появился практикант Здравко, ленивой походочкой двинулся навстречу.

– Привет, начальник! У нас – полное отсутствие новостей.

– Молодец; продолжай в том же духе. Иди, неси вахту, нечего тут ошиваться.

Надувшись, Здравко повернул назад.

Майк вошел в дом. Отворил дверь в спальню, посмотрел на вытянувшегося на постели человека. Спит без задних ног. А полиция ведет интенсивное следствие. Надо пошевеливаться.

Майк тряхнул его за плечо.

– Эй, проснись. Слеток!

– А? – он приоткрыл один глаз. – Что тебе?

– Вставай, бить буду.

– Это еще зачем?

У Майка в сердитом оскале блеснули зубы.

– Встаю. – Слеток сел и принялся надевать ботинки. – Чего ты развоевался?

Майк клацнул зубами.

– Помнишь, – заговорил он вполголоса, – как мы с тобой висели на дереве, а свиньи пожирали Тони?

– Ну… помню.

– Так почему ты не приехал раньше?

Сероглазый блондин обулся и поднялся на ноги.

– О чем ты?

– О том самом, будь ты неладен! Явился, когда полиция висит на хвосте, и завалился дрыхнуть.

Майк раздраженно помотал головой. Он сам втащил друга в дом и уложил спать: невесть откуда взявшийся, разбивший машину Слеток был близок к обмороку. Видать, нелегкая штука – убить демона.

– Постой… А что ты знаешь?

– Все знаю; с Мишель разговаривал. И по видео сказали, что ты в розыске. Вот кой-какие сбережения, – Майк вынул из сейфа кредитку. – Бери, нечего ломаться. И не перечь мне! – рявкнул он. – Шагай, – подтолкнул Тони к двери, – экипаж подан.

Майк повел вездеход прямиком через сопки, по бездорожью. Едва ли кому-нибудь придет на ум ловить убийцу Гайды здесь. А стоит добраться до Верного – и Слеток в нем затеряется. Верный город большой…

– Послушай, – заговорил он, – ты ведь недавно к нам наезжал. И ни словом не обмолвился, что у тебя неприятности. Почему?

Тони повел плечом, глядя на бегущие мимо кедры.

– Тебе полслова скажи – потом не отобьешься. Бросаешься на помощь очертя голову.

– Да ты, родной, охренел? – буркнул Майк. – Что за дичь?

– Гайда имел особое пристрастие к версанам. И на Мишель из-за этого набросился… Я побоялся тебя подставить.

Майк объехал огромный поваленный ствол, за ним – другой, третий. Как по заказу накидано…

– Слеток, давай по порядку. Путь долгий, успеешь изложить.

– Я спать хочу. – Тони потер глаза. – А что, по видео мое имя называли?

– Нет.

– То есть, ты как бы не знаешь, что везешь убийцу и тебя могут обвинить в пособничестве?

– Я выехал с другом прогуляться, проветрить мозги, – усмехнулся Майк. – Как тебя угораздило спутаться с Гайдой?

– Любопытство сгубило кошку.

– Э-э… Ты из любопытства в жиголо подался? Да завернул бы ко мне, я б в пять минут объяснил…

– Тебе смешно, – Тони слабо улыбнулся. – С Гайдой я встретился случайно, у знакомых. Концерн «Семитроаль» знаешь?

– Слышал.

– Гайда – начальник охраны большого босса.

– А в Кедрове ему что понадобилось?

– Семитроальское начальство поправляет здоровье на наших кедрах. Вот и Гайда приехал на несколько дней; тут-то мы и столкнулись.

– Что за дело ему до тебя?

– Никакого дела не было. Это я воочию увидел экстрасенса и телепата. Ходил за ним хвостом, не переставал изумляться. Так разобрало – спасу нет. Дорвался до реального обладателя паранормальных способностей; это же редчайший случай…

– Охренел.

– Он поначалу выглядел совершенно безобидным, а мое изумление его забавляло.

– И чем ты его обидел?

Тони зевнул, потер лицо.

– Спать хочу – сил нет. Потом доскажу, ладно?

– Еще чего! На самом увлекательном месте…

– Через неделю Гайда приехал с версаном. Вот было на что посмотреть! Несчастный версан для него – живой наркотик. Они то и дело пристроятся где-нибудь в тихом углу, сядут рядышком и сидят. Через пару минут у Гайды взгляд туманится, а вокруг него дрожит золотое сияние. Поблаженствовал – и очнулся, снова скачет.

– А версан?

– Побледневший, пришибленный. Короче, Гайда развлекался, а у меня волосы на голове зашевелились. Версана он берег и холил, но с другими баловался от души. Откровенно изгалялся. И что меня поразило – все видят, и всем плевать.

– Почему-то я не удивлен.

Майк сбросил скорость, наудачу повел вездеход краем оврага. Овраг был широкий, светлый, с ручьем на дне; совсем не похож на Лисий, с его зарослями смертельного цветка. Тони молчал, нахохлившись, мрачно глядя перед собой. Затем со стоном потер виски и опять пожаловался, что до смерти хочет спать. Майк опустил спинку его сидения.

– Спи. Только скажи сначала: ты решил призвать мерзавца к порядку?

– Вроде того. Ткнулся туда-сюда: дескать, в округе разгулялся экстрасенс, который употребляет свои способности во зло. Меня обсмеяли. Кому охота связываться и проверять? Хлопотно. – Он зевнул. – А Гайде это ух как не понравилось!

– Почему не оставил его в покое? Мощный экстрасенс – что ты против него один?

– Я думал обратиться к тебе. Потому как тот версан, на котором Гайда ездил, – он мог сопротивляться. Мишель тоже в состоянии бороться, хотя у нее хуже получалось.

– Так какого рожна ты постеснялся со мной потолковать? Я бы мигом взял тебя за шкирку и увез куда подальше.

– Да я поглядел на вас с Татьяной и понял, что не сегодня – завтра она тебя бросит. На что тебе еще и мои заморочки?

– Дурак ты, Слеток, – сказал Майк с сердцем.

– Угм. – Тони отвернул голову, устраиваясь поудобнее. – А потом Гайдин версан покончил с собой. Полоснул ножом по горлу. Как раз, когда Гайда возле него лежал в трансе и ничего не видел, не слышал.

– Так, – тяжело уронил Майк. – И что ты?

– Хотел пришить Гайду. На месте, тем же ножом. Но у Гайды свои телохранители, бдительные, черти. Представь: вот он очухался. Версан мертвый, я в наручниках. Что было! Я думал, Гайда всех испепелит. Но он, сволочь, опомнился и весь гнев обратил на меня. Мол, раз версана больше нет, пусть я буду за него. Только с меня что возьмешь? Как с версана, кайф не словить. Тогда он удумал: послал работать жиголо. Чтобы я на стенку лез, а он радовался.

– Почему именно жиголо?

– Их президент повернутый на этом деле, у Гайды все перед глазами. Ему и пришло на ум естественным образом.

Майк помолчал, перемалывая злость. Потом спросил:

– И ты не мог ко мне приехать?

– Мог, – отрешенно отозвался Тони. – Коли захотел бы одарить Гайду новым версаном.

– Но раз он, по-твоему, телепат, должен был про меня знать?

– Может, и знал. Но ему забав хватало… Я сдохну, если не усну.

– Ну так спи, давно было велено.

Вечерело. Золотистые стволы кедров стали темно-желтыми, хвоя потемнела – солнце скрылось за соседней сопкой. Верхушки деревьев зашевелились от непрошеного ветерка, небо затянулось дымкой. Майк поймал себя на том, что сбавляет и сбавляет ход – чтобы шумный вездеход поменьше грохотал и лязгал. Прошло с четверть часа.

– Майк, – позвал Тони. – Знаешь, что Гайда делал? Ему бы психотерапевтом работать, людям стрессы снимать. Только я вознамерюсь покончить с этим издевательством, он тут как тут. Утешит, ободрит. Глядишь, вешаться уже не обязательно; оно вроде терпимо.

– И местами даже нравится, – хмуро вставил Майк. – Черт бы тебя побрал.

– А затем появилась Мишель, – продолжал Тони. – Я был в ужасе, когда он нагрянул к ней домой. Ну, думаю, пропала: быть у Гайды новой игрушке. Но он поначалу не тронул… Хотя увлекся. Он ею буквально бредил. И меня извел. Ты знаешь, да? – она оставляла мне сообщения. Так вот, Гайда являлся слушать. Представлял себе, будто он – это я и Мишель обращается к нему.

– Если бы ты, – подчеркнуто ровным голосом заговорил Майк, – вовремя сподобился все это описать, я бы нашел способ с ним разделаться.

– Наверное, – согласился Тони. – Что-то меня останавливало. Возможно, сам Гайда – он мог опасаться расплаты.

– И он же заставил тебя влюбиться в Мишель?

– То ли заставил, то ли позволил. Нарочно: чтобы мне подняться повыше, а потом, с самой-то высоты, ухнуться вниз.

– Она тебя любит.

– Не знаю…

– Зато я знаю. Она за тебя – в огонь и в воду.

Тони чуть приметно улыбнулся.

– Это не любовь, а ее чувство долга.

– Много ты понимаешь! – вспылил Майк.

– Не рычи на меня. И без того впору сдохнуть.

– А что ты стонешь всю дорогу? – Остановив вездеход, Майк пощупал Тони лоб. – Как в смертном поту. Что с тобой?

– Без понятия. – Тони отвернулся.

– Дать воды?

– Не надо.

Встревоженный, Майк посчитал ему пульс.

– Впереди есть прогалина. Если вызвать «скорую», им хватит места приземлиться.

– В тюремный лазарет не хочу, – заявил Тони. – Поехали.

Майк подчинился.

Вездеход миновал светлую прогалину и по неровному склону, покачиваясь, сполз в лощину. Вокруг сразу же стало темно, свет фар запрыгал по траве и камням. Длинная лощина держалась нужного направления, но Майк все сильнее жалел, что забрался в нее. Как-то еще они выберутся? И Слеток, будь он неладен, совсем плох.

– Майк?

– Что тебе? – Он остановился, включил в салоне свет.

Тони зажмурился, прикрылся рукой.

– Ты воды обещал.

– Сейчас.

Майк налил в стакан воды из канистры – он стал запаслив после происшествия с тетками в Лисьем овраге – и напоил Тони. Затем смочил салфетку и обтер ему лицо.

– Может, все-таки «скорую»?

– К черту. Поезжай.

Через несколько минут Тони снова заговорил:

– Я застрелил Гайду. Из снайперской винтовки.

– Он не почувствовал опасность?

– Помог один человек – отвлекал. Заговаривал зубы. – Тони отдышался и продолжил: – Гайда… он ведь… отпустил меня на волю. Перестал держать в поле внимания.

Майк снова пощупал ему пульс. Совсем плохо дело.

Свет фар уперся в отвесный склон. Ну вот; чуяло сердце, что незачем сюда соваться. Майк дал задний ход и стал разворачиваться. Метров сто назад левый склон был относительно пологий, там попробуем выбраться.

– Майк. Деньги отдай Чейку. Детективу Мишель. Я ему должен.

– Какие деньги?

– Которые дал мне, – терпеливо объяснил Тони. – Он… это его человек занимал Гайду… пока я подбирался на выстрел. Я заплатил из своих… но мало.

Майк повел машину назад по свежей колее. По лобовому стеклу застучали редкие тяжелые капли.

– Ты что – помирать собрался?

– Помирать.

Майк добрался до места, где склон помнился ему более или менее пологим. Здесь он повернул, передние колеса вездехода поднялись на небольшой уступ, и полоса света устремилась вверх. Метра на три можно взобраться, но больше не преодолеть. Вот же черт занес… Майк съехал на дно лощины и ответил:

– Дурь-то из головы выбрось. В шкуре жиголо побывал, через бесовский фестиваль прошел, Гайду порешил – с какой стати теперь на тот свет? И Мишель ждет. Что ты выдумал? Слеток, – позвал он, потому что Тони не отозвался. – Слеток!

– Здесь. Не кричи только. Останови эту чертову трясучку. Свет не включай – глаза режет.

Майк остановил машину; перестук начинающегося дождя стал слышнее. В салон просачивался отраженный свет фар, да светилась консоль управления.

– Еще воды?

– Будь другом.

Тони сделал несколько глотков и отстранился.

– Ну, Слеток ты мой? Что будем делать?

– Гайда предупреждал. Если его убить, умрешь. После того, как он владел твоей волей… сознанием.

– Чушь, – заявил Майк. – Он сказал, а ты поверил.

– Как просто, – Тони улыбнулся. – Потерпи – я надолго не задержу.

Майк смочил новую салфетку.

– Выдумал вздор и упорствуешь. – Он снова обтер другу лицо. – Сейчас вызову «скорую», пусть вкатят снотворное. Завтра проснешься человеком.

Тони поймал его руку; Майка поразило, что в пальцах Слетка совсем нет силы.

– Никого ты не вызовешь. Не хочу.

– Дурачок. Кто станет тебя сажать в тюрьму? Любой адвокат в два счета докажет, что ты не мстил Гайде, а защищал Мишель. Раз никто другой не мог ее защитить…

– Я жить не хочу.

– Опять порешь чушь. Ведь все кончилось.

– А память?

Да: память. И судебное разбирательство – скандальный процесс. Дело Слетка гремит по всей Кристине, по обеим ее Территориям. Подробности, свидетели, снимки.

– А как же Мишель? – спросил Майк.

– Отвяжись.

– Ты ей нужен.

– Замолчи!

Майк взялся за встроенный в консоль управления коммуникатор.

– Чертов версан. – Тони не пытался ему помешать.

– Номер Мишель? Слеток! Я желаю побеседовать с этой милой девушкой.

Тони не откликнулся. Тогда Майк сам отыскал ее данные в информсети, набрал номер и стал ждать.

Гудок, второй, седьмой, десятый… Мишель не отвечала на вызов. Нет дома? Принимает душ? Кольнуло смутное подозрение; в следующий миг оно превратилось в уверенность.

Тони резко сел. Он тоже понял.

– Майк, вызывай «скорую».

Очередной гудок прервался, и Майк услышал слабый голос:

– Тони?

– Мишель, это Майк Эри. Как вы себя чувствуете?

– Неважно, – отозвалась она еле слышно. – Майк, извините меня…

Тони подался к коммуникатору:

– Мишель! Ты слышишь меня? Мишель!

– Это ты?

– Сможешь выйти в холл и открыть двери?

– Не знаю… нет. – Она застонала. – Я что-то расхворалась. Где ты?

– Подожди, – велел Тони. – Я сейчас наберу тебя снова. Мишель! Поняла?

– Да, – шепнула она.

– Отлично рычишь, – похвалил Майк. – Внушительно.

Тони набрал «скорую помощь», объяснил, что Мишель в доме одна и не в состоянии открыть врачу.

– Берите специалиста, пусть вскрывает к чертям. Да, пусть вскрывает! – повторил он яростно. – Свяжитесь с ней – немедленно, а не потом. Потом она будет без сознания!

Он выждал пару минут и снова вызвал Мишель.

– Тони? – В голосе дрожали слезы.

– Я. Врачи с тобой связались?

– Да. Летят. – Она чуть не плакала. – Спасибо тебе. Мне совсем худо. Думала, умру, – призналась Мишель, пытаясь улыбнуться. – Ты вернешься?

– Вернусь. Только не умирай. Подожди меня, ладно? Я сейчас приеду. Ты у меня сильная, храбрая – держись!

– Попробую, – шепнула она.

Тони покачнулся, ухватился за руку Майка.

– Мишель, это Гайда пытается тебя достать. Он уже мертв, и мы не позволим ему, верно? Родная моя, потерпи немного. Ты не должна умирать, слышишь? Дождись меня! Мишель, ты обещала быть со мной. Помнишь? Ты не можешь умереть, не должна, не имеешь права! Ты же поклялась. Мишель! Любовь моя, единственная. Лапушка. Ты меня не оставишь? Счастье мое, я люблю тебя, очень-очень люблю. – Тони чуть задыхался. – Чудная моя, милая, сказка с зелеными глазами… Ты слышишь?

– Конечно. Я слушаю. Родной мой… Приезжай, я подожду. – Мишель нашла в себе силы улыбнуться. – Не бойся за меня. Уже стало лучше. Тони… я не лгала, я вправду люб… – голос оборвался, она закашлялась. – Поговори со мной еще.

Удерживая Слетка, Майк пересел на его разложенное сидение. Тони обессиленно привалился к нему, но голос звучал по-прежнему твердо, убедительно, сильно:

– Любимая моя. Ты самая чудесная и самая сумасшедшая на свете. Волшебная моя сказка. Защитница – верная, бесстрашная… Мишель? Что там?

– Шум какой-то. Наверно, «скорая». Тони, если меня сейчас в больницу… ты все равно приезжай. Я буду ждать.

– Конечно.

Из коммуникатора донесся слабый голос Мишель, затем – чужой, мужской. К нему прибавился второй, голоса смешивались, невнятно бубнили. Майк что-то расслышал про кардиостимуляцию. Потом связь отключили.

– Вовремя спохватились. Ах, черт… – Он поймал заваливающегося набок Тони и уложил на сиденье. – Что теперь?

– Увези ее на Изабеллу… а меня зарой здесь.

– Слеток! – Майк наклонился над ним, вглядываясь в смутно различимое лицо. – Ну, что ты?

Тони сжал ему руку. Пальцы были ледяные. Майк подумал, что нужно включить отопление, но Тони будто почувствовал:

– Ничего не надо. Отдай Чейку деньги – не забудь. Пусть он заплатит тому человеку… за молчание. Чтоб мое имя не трепали.

– Сделаем, – обещал Майк. – Но Мишель будет ждать.

В слабом свете, затекавшем в салон, на мгновение блеснули зубы Тони – он улыбнулся.

– Извинишься за меня.

Он повернулся на бок, подложил руку Майка себе под щеку. И больше ничего не сказал.

Майк сидел рядом. По крыше вездехода стучал дождь, было зябко, и только запястье ему чуть согревало замирающее дыхание Тони. Потом и этого тепла не стало.

Он сидел, один на один с шумом дождя. Слеток не должен был умереть. Как не должен был погибнуть настоящий Тони Драйв, прыгнувший с дерева в кабанье стадо и спасший ему, Майку, жизнь. И даже имя, которое Слеток взял себе как оберег, не помогло…

Наконец он поднялся, достал из инструментального набора лопату и в свете фар, под неутихающим дождем, принялся рыть могилу. Земля была мягкая, сырая, но в ней попадалось много крупных камней. Майк выворачивал их и отваливал в сторону, и они начинали мокро блестеть, омытые частыми каплями.

– Зажрали, – беззвучно повторял он, с яростью работая короткой неудобной лопатой. – Обоих зажрали…

Часть 3. Солнечный демон