Зеркала и галактики — страница 7 из 18

Глава 1

В окне синело небо, золотились под солнцем снежные шапки; пейзаж-обманка будил тоску и звал на Изабеллу. Играл красными искрами графин с вином, отсвечивал малиновыми бликами на лакированном столе. Снаружи не доносилось ни звука – кемпинг еще спал. Майк закончил свою повесть и стоял, прислонясь плечом к оконной раме, с пустым бокалом в руке.

Элан взял графин, вопросительно глянул на версана. Тот протянул бокал.

– Хорош, – остановил он, хотя тигреро успел налить чуть на донышке. – Мишель тебя боится. Ты с Гайдой на одно лицо.

– Ну, знаешь… – Элан плеснул себе «Принцессы Ван», сделал глоток. – Мало ли, кто на кого похож.

– То-то и оно. – Майк задумчиво глядел в свой бокал. – Мальчишка, который убил твою жену, – он тебе, часом, не младший брат? И нечего глядеть с изумлением. Оба белокурые, с карими глазами, которые будто слегка светятся, да и чертами лица схожи. Когда я смотрел репортажи из зала суда, сразу заметил. Вы с ним одной породы – как мы с Мишель.

– Когда ты говоришь, что вы – версаны, я верю. Но у нас-то в роду никого, кроме потомственных землян. Отец этим всю жизнь гордился, смешно было слушать.

– Поднимись и глянь в зеркало. Давай, вставай. Так, а теперь сделай круглые глаза и изобрази невинность и отчаяние – и увидишь Техаду, когда ему зачитали приговор.

Элан круто обернулся.

– Будь у меня способности, как у твоего демона, – я бы растер мальчишку в пыль!

– Верно. Вместо этого ты цивилизованно давал показания. – Майк невесело усмехнулся. – Впрочем, ты ловко угадывал подробности из моей биографии. Что я, дескать, из-за Мишель убил человека.

– Но ты не убивал.

– Слеток и я – почти одно. Или ты станешь уверять, будто сболтнул случайно?

Элан сумрачно поглядел в пол.

– Ну, сболтнул. Виноват. – Не хотелось, чтобы Майк почитал его за второго Гайду – тогда Мишель ни за что не полетит на Изабеллу. – Нет у меня демонических способностей.

– Хорошо, коли так. Потому что иначе я тебя убью.

Тигреро поднял взгляд. Версан не шутил.

– Договорились, – кивнул Элан с серьезным видом. Затем налил еще вина себе и Майку. – Как по-твоему, откуда берутся такие демоны?

– Сперва я полагал: откуда и версаны. Но потом справился в информсети и не обнаружил ни одной подобной расы. Никаких экстрасенсов со светящимися глазами. Значит, их вывели здесь, на Кристине.

– Зачем?

– Может, именно ради пресловутых способностей.

– Но у меня их нет.

– А ты не удался. Экстерьер что надо, а по сути – пшик.

– Спасибо, – усмехнулся Элан. – Жаль, мы не знаем, есть ли что у Техады.

– У него – совершенно поразительная способность верить в свою невиновность.

– Это не то, – возразил тигреро и признался: – Знаешь, он был настолько убежден… Как будто я сошел с ума и все приснилось. Если бы не показания других свидетелей… Порой не знаю, что и думать.

– Выбрось из головы, – посоветовал Майк. – Иначе додумаешься, что жену укокошил сам, а в тюрьму загнал невиновного. Давай-ка прикончим «Принцессу».

– Милое дело.

Они допили вино, повеселели.

– Пойду, потолкую с Мишель, – собрался Майк.

Из коридора донесся хриплый рев, перешедший в гулкое мычание и оборвавшийся на всхлипе.

Версан подпрыгнул и хотел выскочить из комнаты, но Элан его удержал.

– Это брачный призыв пятнистого крокодила, – объяснил он.

Потом набрал в грудь воздуха, закинул голову и отозвался леденящим душу ревом ягуара. Первоначальное глухое ворчание поднялось до оглушительного рыка, который перешел в затихающее клокотанье и закончился коротким стоном. Элан перевел дух.

– Здорово, – восхитился Майк. – Мишель перепугали. – Он бросился вон.

Элан вышел следом. В холле стояла пара прибывших туристов – невысокий, худощавый мужчина и энергичного вида женщина в шляпе из светлого меха.

– О-о-о, кого я вижу! – вскричала она при виде Элана. – Ты совсем возмужал, мой милый.

Он подошел, взял ее руки в свои и поднес к губам.

– Вы забыли отметить, как я вырос.

Она засмеялась.

– Если и вырос, то в собственных глазах. На Светлом все по-прежнему? Давненько мы там не бывали. Элан – лучший охотник на всем Светлом озере, – пояснила она Майку и появившейся на пороге комнаты Мишель. – Его не зря называют тигреро. А это Крокодав, – женщина ткнула пальцем в своего спутника. – Мой муж. Тоже недурной охотник.

– Добрые крокодилы перевелись, – заметил Крокодав со смущенной улыбкой, – осталась одна мелочь. Элан, я даже не приглашаю тебя на охоту – это несерьезно.

– Прямо беда! – подхватила его супруга. – Я только-только освоила брачный призыв крокодилицы, а он перестал брать меня с собой.

У Майка загорелись глаза.

– Мадам Крокодав, а можно повторить?

– Сколько угодно. – Не долго думая, она глубоко вдохнула и издала оглушительный рев, от которого задрожали стекла.

– Я преклоняюсь, – Майк с пылом поцеловал ей руку. – Научите?

– Непременно, – обещала амазонка. – У тебя тоже должно славно получиться. Тут первое дело – объем легких и мощная глотка.

– Майк, – окликнула Мишель. – Я уезжаю. Проводите?

– Я как раз иду с вами поговорить. – Обняв за плечи, Майк увлек ее обратно в ее комнату.

Мадам Крокодав повернулась к Элану:

– С какой стати девочка вздумала уехать?

– Мы напугали ее воплями. – Не мог же тигреро сказать правду.

– И что – надо уговорить ее остаться? Дайте, я сама. – Амазонка решительно направилась к комнате Мишель. – Эти мужчины ничего не умеют. – Дверь за ней захлопнулась.

Крокодав улыбнулся смущенной улыбкой:

– Урсула не меняется.

– Это хорошо.

В коридор вышел Майк, развел руками:

– Мадам Крокодав помела метлой.

– Вообще-то ее зовут Урсула Ронак, – заметил тигреро.

– Прошу прощения.

– Но она гордится прозвищем «мадам Крокодав», – добавил тщедушный с виду охотник и подмигнул Элану. – Я слышал, ты занялся какой-то чепухой? В рекламу подался?

– Уже бросил. Сейчас я нанялся к вам в проводники.

У тигреро засветились глаза. Чету Крокодавов он знал давно: они из года в год приезжали охотиться на Светлое озеро, и он водил их к звериным водопоям и логовищам. Неугомонная Урсула, у которой не было собственных детей, любила его, как родного.

– Что твой Кот? – поинтересовался Крокодав. – Все растет?

– Подстрелили его. Городские.

– Ах, черт! – огорчился охотник. – Что ж у тебя всех поубивали, а?

– Не уберег, – вымученно улыбнулся Элан.

Крокодав поправил висящую на плече походную сумку.

– Ну, не горюй – я тебе крокодиленка подарю. Где тут свободные комнаты?

– В конце коридора.

Охотник двинулся туда. Майк повернулся к Элану:

– У вас что, разрешена охота на котов?

– Зверь у меня был. Котом звали, – неохотно объяснил тигреро. Версан ожидал продолжения. – Огромный, желтый, как солнце. Он рос со мной вместе, двадцать восемь лет. – Неясно было, что заставляет его говорить – то ли спокойный, доброжелательный взгляд Майка, то ли внезапно прорвавшаяся тоска. – Не поверишь – котенок вымахал ростом с быка. Его прогнали из поселка… А затем подстрелили. Он выбежал на человека, хотя всегда таился от чужих, обходил стороной.

– Говоришь, городские забили?

– Свои не посмели б.

– То есть, твой Кот выбежал на приезжего? – снова уточнил Майк.

– Ну да, я ж говорю…

– А ты того охотника в лицо видел?

– Так… глянул мельком.

– Белокурый?

– Майк, ты сам демон! Да, он был белокурый.

– Элементарная логика, – объяснил версан. – Твой ненормальный кот мог выскочить только к такому же ненормальному, как ты. Видишь, уже четверых насчитали из вашего выводка… Ох, какая женщина! – вскричал Майк, глянув сквозь стеклянную дверь наружу.

Элан тоже посмотрел. На расчищенной от снега дорожке стояла роскошная дама. Кольца темно-рыжих волос падали ниже колен, почти скрывая короткую шубку, а на ногах алели туфли, точно брошенные на снег лепестки тропического цветка. Дама лениво оглядывалась, не обращая внимания на пытавшегося что-то ей втолковать спутника. Тот встряхивал головой, на которой топорщились рыжие вихры, и энергично жестикулировал. Руки у него были заняты пухлыми сумками, и сумки эти прыгали вверх-вниз, мотались из стороны в сторону и грозили зашибить рыжекудрую красавицу.

– Сейчас он звезданет ей в глаз, – предрек Майк.

– Тогда она ему – туфелькой в лоб, – отозвался Элан.

Ничего подобного не случилось. Дама тронулась с места, величественно проплыла к дому и взошла на крыльцо. Вихрастый засуетился со своими сумками, перекинул обе на одно плечо, распахнул перед спутницей дверь – и вдруг швырнул поклажу наземь, раскинул руки, точно крылья, и громогласно возопил:

– Стой, женщина! Смотри, как хороши!

Красавица отвела преградившую путь руку, тряхнула каскадом темно-рыжих кудрей.

– Здравствуйте, господа, – проговорила она глубоким, звучным голосом. Казалось, поплыл звон могучего колокола.

– Доброе утро. Добро пожаловать, – в один голос ответили версан и тигреро.

– Смотри же, говорю тебе! Иль ты безглаза?! – продолжал незнакомец, вздевая руки к потолку и затем указуя перстом на Майка с Эланом. – Ты оцени! Какая пара!

– Морду бить будем? – осведомился прямой, прозаичный версан.

– Подождем, – отозвался тигреро.

– Что за дивная гармония цвета и формы! Гляди: они – полная противоположность друг другу, но как прекрасны рядом! Один – черноволосый, с блистающими изумрудами в глазах, в черных одеждах, которые разнообразит узор в бледно-зеленых тонах…

Майк, в черно-зеленом свитере, затрясся от смеха. Элан прикусил губу.

– Другой – светлокудрый эльф, в очах которого сквозит солнечный луч, а белые одеяния облегают прямой гибкий стан! Они стоят меж огненных цветов, и прозрачность зеркал вокруг создает иллюзию пространства…

Версан взорвался хохотом, в котором потонул и сдержанный смех Элана, и вопли вихрастого кретина.

– Мой брат – художник, – колокольным звоном грянул голос рыжекудрой красавицы. – Грешно над ним смеяться, господа.

– Я больше не буду. Я лучше уйду! – Майк пытался задавить смех.

Художник деловито подобрал сумки, навьючил на плечо и протянул Элану руку:

– Борис Милован.

– Элан Ибис.

– Кто ж вас не знает? – заметила красавица, умерив мощь своего голоса, и улыбнулась – совсем не царственной, а быстрой шельмовской улыбкой. – Борис – художник от слова «худо». Написал триста семнадцать картин, но до сих пор ни одной не продал.

– Триста восемнадцать, – поправил ее брат. – Борис Милован, – еще раз назвался он, подавая руку Майку.

– Майк Эри. Отчего вас не покупают?

– Не продаю. Я их собираю для музея. – Он горделиво выпятил грудь и объявил: – А моя сестрица – колдунья.

– Тамара Милован, – скромно представилась дама.

– Я что-то слышал… – проговорил Майк, роясь в памяти. – Ах да! Ваши сеансы по видео – у меня жена все глаза проглядела. От них была без ума – меня аж крючило.

Колдунья сверкнула глазами цвета темного янтаря.

– Майк Эри, ты – самонадеянный глупец. Отказавшись приобщиться к таинству, тем самым ты навлек на себя гнев высших сил! – Голос загремел набатным звоном. – Прими же кару осознанно и не ропща! Ты наказан тем, что потерял нечто, тебе дорогое! – В холле еще несколько мгновений звенели отголоски ее обвиняющей речи, затем настала тишина.

– Ну, зачем накинулась на человека? – упрекнул сестру художник и повернулся к тигреро: – Где тут незанятые номера?

– Туда, пожалуйста, – указал Элан в левое крыло дома. – Там все комнаты свободны.

Колдунья Тамара величественно уплыла, переступая по ковру алыми туфельками, Борис потащил сумки.

– Вот змея! – ругнулся Майк.

– Ты сам сказал про жену «была» – она и вычислила. Колдуны – ушлый народ; при них лучше языком не трепать.

– Какого черта… – Версан не на шутку разозлился. – Слушай, Эл, если ты все-таки демон – давай, мы на нее тебя натравим?

– Уволь. Ты сулил меня угрохать, так что коли я демон, я это утаю. Смотри-ка, еще машина.

– Сейчас опять повеселимся, – буркнул Майк.

Из остановившегося на дороге мобиля вылезли заморенного вида молодой человек и девушка в жемчужно-серой шубе. Золотые косы падали ей на грудь, как тяжелые украшения. Вновь прибывшие забрали из машины вещи и зашагали к дому: голубые сапожки на высоком каблуке печатали шаг впереди, бледный парень уныло плелся следом, волоча сумку по снегу. Элан мысленно поморщился. Он рекламировал отличные рюкзаки – а туристы готовятся идти по маршруту с сумками. Вот уж дурацкая мода…

Майк снялся с места, пересек холл и открыл перед девушкой дверь:

– Добро пожаловать.

– Здравствуйте, – золотые косы шевельнулись на жемчужном меху шубки. Светло-голубые, будто размытые дождем глаза оглядели Майка, затем Элана. – Господин Ибис, вы тоже летите на Изабеллу?

– Я ваш проводник.

– Слава Богу! – провозгласил добредший до крыльца и переваливший порог заморыш. – Наконец-то она заинтересовалась другим – и теперь отстанет от меня.

– Эта лишность – мой литагент, – с холодком пояснила девушка.

– Нет, вы слышите? – воззвал плюгавец к Майку. – Я продаю ее издателям, а она меня кличет лишностью!

– Может быть, не зря? – осведомился версан, принимая сторону красивой девушки.

Она поглядела на него благосклонно и подала руку в лазоревой перчатке:

– Лена Желанная. Писательница.

– Майк Эри. Начальник электростанции.

«Лишность» повернулась к Элану:

– Держите Лену в строгости. Иначе она как пить дать натворит бед.

– Посмотрим, – сдержанно отозвался тигреро.

– Ей-богу, – посулил агент. – Она кропает эротические опусы, так что сами понимаете… чего можно ждать от писательки Желанной.

– Твои посреднические уменьшены на один процент, – сообщила Лена, сняла с плеча и поставила на пол сумку. – Майк, возьмите шубку. – Повернувшись к версану спиной, она легким движением скинула шубу ему на руки. В холле стало очень тихо: писателька осталась в узких брючках и чуть прикрывающем грудь длинном монисто. – Благодарю вас, – она забрала у Майка шубу и прижала к груди, словно пушистого зверя. Размытые дождем голубые глаза снова обратились на Элана. – Господин Ибис, вы читаете эротические романы?

– Я больше привык ходить с ружьем и добывать леопарда и айтраву.

– А эротические романы – бабское чтиво, – добавил литагент. – Элан, я вас не поздравляю! Она положила глаз на вашу персону.

– Твои посреднические уменьшены на два процента, – отозвалась Лена.

– На здоровье. Как только сведешь их к нулю, придется поднимать обратно – тут-то мы и поквитаемся. Мужики, в каких комнатах селиться?

– В том крыле, – Элан указал в коридор.

– Разрешите, я донесу шубку? – предложил Майк.

Светлые глаза оглядели его с головы до ног.

– Пожалуй, нет. Я бы попросила господина Ибиса.

– У нас на Светлом озере, – ответил он, – личную кладь женщины носят сами.

– Спасибо, я буду знать. – Лена прищурилась. – Извините. Пошли, – кивнула она литагенту, подобрала сумку и двинулась из холла.

Сникнув, заморыш уныло поплелся за ней, волоча по полу свой багаж.

Любуясь, Майк проводил взглядом ее тонкую фигурку.

– Чего ты нагрубил? Красивая девушка…

– Писателька Желанная. – У Элана внезапно опустилась нижняя губа в такой же сердитой гримасе, как у версана. – Еще одна змея.

– Брось. Подумаешь, женщина разделась. Она такая красивая.

– А иди ты! – Тигреро выскочил из холла, сбежал с крыльца.

Когда Лена глядела на него своими размытыми глазами, по коже будто скользило холодное тело питона. Однако Майку этого не объяснишь: версан схватит Мишель в охапку и задаст деру, уверенный, что экстрасенсорные способности Элана могут оказаться слишком опасны. Хотя нет, Майк деру не задаст – с него станется прикончить обнаруженного демона.

Что-то ударило в спину между лопаток. Он обернулся. У крыльца стоял Майк и с коварной улыбкой лепил снежок. Коротко размахнулся и запустил – тигреро едва успел отскочить.

– Ах ты!.. – Элан зачерпнул пригоршню снега, прихлопнул в ладонях и бросил. Третий снежок Майка угодил в плечо. – Ну, берегись! – Он метнулся вбок, снова черпнул снег, еще раз прыгнул, слепил хороший комок и швырнул. Попал – у Майка на свитере забелело пятно. – Ты убит!

– Как бы не так!

Версан вошел в раж. Вздымая снежную пыль, он с хохотом гонялся за Эланом, с завидной меткостью пулял снежками и ловко увертывался от ответных снарядов. Однако через несколько минут он оказался весь пятнистый, запорошенный белым, вдобавок очередной снежок угодил ему в лицо.

– Ах, вот ты как? Ну, я тебя! – Он прыгнул, распластавшись в полете, рухнул в снег, зацепил Элана за ноги и дернул.

Сложившись пополам, тигреро упал на противника сверху и думал прижать к земле. Куда там! Версан вывернулся, обхватил его за пояс и швырнул в снег. Элан толкнул его ногами, опрокинул и попытался ухватить за шею. Майк перебросил его через себя, Элан перекатился через голову, вскочил и всей тяжестью обрушился на плечи хохотавшему версану. Смейся, друг, смейся – дыхания надолго не хватит.

Они вместе повалились наземь. Майк был силен и ловок, и одолеть его не удавалось. Тигреро вспомнил, как тащил на себе мертвого Кота; и дотащил ведь до самого поселка. Воспоминание придало сил. Элан скинул подмявшего его версана, завел ему за спину локти и собрался провозгласить свою победу – но вдруг почувствовал, что необъяснимо слабеет. Майк вырвался, опрокинул его на спину. Элан дернулся, мотнул головой; в горло попала снежная пыль, он задохнулся. Руки подавались под мощным напором версана. Непонятная вялость забирала власть над телом, в глазах стало темно. Он извивался, не желая сдаваться, но Майк с победным воплем перекатил его на живот, схватил за волосы и ткнул лицом в снег. Больше Элан ничего не помнил.

Он парил в темной синеве, которая не была пустотой. Здесь было тепло и свободно, и он поднимался сквозь прозрачную синь в бесконечность. Выше, еще выше. Синева зазолотилась легкой дымкой, словно засверкала подсвеченная пыль. Одна за другой проступили звезды, рассыпались фейерверком. Он летел куда-то, обласканный ночью, и она смотрела на него бесчисленными глазами звезд. В груди родилась щемящая нежность к этим золотым глазам, сладким комом подступила к горлу. Тихое довольство разлилось по телу, разрослось в упоительное, несказанное наслаждение. Тайная сила возносила его все выше, и хотелось кричать от счастья, потому что счастья было больше, чем он мог выдержать…

Что-то грубо вырвало его из забытья, он ощутил резкую боль. Элан вздрогнул и открыл глаза. Майк, хлеставший его по щекам, убрал руки.

– Эл, ты чего? Я тебя зашиб?

Элан посмотрел в зимнее небо, глянул на белый дом, под стенами которого они возились, на темную зелень живой изгороди вокруг участка. Потрогал горевшие щеки.

– Драться-то зачем? – Он сел, вытряс из волос снег, затем встал и быстро отряхнулся.

Майк тоже поднялся, в глазах стоял немой вопрос.

– Отвяжись. – Элан вышел на расчищенную дорожку и зашагал прочь от дома.

Этого еще не хватало. Только бы Майк не сообразил. Вот, значит, какой кайф ловил со своего версана демон Гайда. Хотя, пожалуй, демон ловил что-нибудь покруче – он-то знал, что надо делать и как.

Тигреро вышел на дорогу, вдоль которой стояли коттеджи. Все равно, куда идти, лишь бы подальше от Майка. Впредь он версана к себе не подпустит – ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Но не дай Бог, тот смекнет, в чем дело: не будет тогда никакой Мишель на Изабелле. Элан досадливо кусал губу. За что ему это наказание – проснувшиеся способности сенса? Сто лет не нужны! Тем более сейчас, когда Мишель…

Кэтрин.

Стыд какой. Едва ли три месяца минуло после ее гибели – и вот уже Мишель. Разве мог он еще вчера помыслить, что в один миг потеряет голову из-за девушки, которую и видел-то всего пару минут? Мишель. У нее только что погиб любимый; кроме того, у нее есть Майк. И наконец, этика проводников не позволяет Элану ухлестывать за городской. На Светлом озере такое не принято. Но все же Мишель так хороша…

Она – версана. Внезапно он до конца осознал, что это значит. Либо не подходить к ней вовсе, либо сосать кровь, как демон из своей жертвы. Ну что ж, если так, у него достанет сил не подойти.

Тем более, что Майк убьет его, если прознает.

Под свитером растаяла снежная пыль, стало сыро и зябко. Чтобы согреться, Элан побежал тем ровным, сильным бегом, которым он, бывало, часами гнал зверя на Светлом озере. Поднявшееся солнце раскрасило снег и стены коттеджей в розоватый цвет; тени лежали голубыми пятнами. «Лучистый Талисман» пробудился – слышались голоса, музыка, на аллеях попадались люди, машины.

Элан пробежал с километр, уткнулся в ограду и повернул. Под ботинками поскрипывал выпавший ночью снег, легкий морозец приятно холодил щеки.

Спустя еще полкилометра он опять свернул и оказался в центральной части кемпинга. Здесь, чтобы не привлекать внимания, он перешел на шаг, углядел кафе и нырнул внутрь. Самое время обсушиться в тепле.

Устроившись возле обогревателя, он воровато оглянулся, стащил с себя влажный свитер и домовито повесил на радиатор.

Белый, пушистый, свитер был похож на распяленную шкуру ледяного шуара. Подошла официантка, улыбнулась, но замечания не сделала. Элан заказал кофе с ликером, и ему стало совсем хорошо.

Потом он заказал еще кофе и еще ликеру, и так отсидел в кафе около часа. Его узнавали, с ним здоровались, ему улыбались – Первая Территория знала и любила рекламного Ибиса. И хотя в последнее время роликов с его участием стало меньше, его появление в кафе вызвало волнение и довольно-таки приятную суету.

А потом ему вспомнилась Мишель. Ее полные затаенного горя глаза. Гордое лицо с твердыми чертами, которые смягчает пленительная улыбка. Ее улыбку Элан еще не видел, но она должна быть именно такой: пленительной, женственной. Чудесная, неповторимая Мишель… Тигреро поднялся, натянул просохший свитер, расплатился и вышел из кафе. Сориентировался по солнцу, которое начало затягиваться предвещавшей перемену погоды дымкой, и двинулся к коттеджу «Изабелла». Негоже проводнику часами шляться на стороне; кстати, должны приехать последние двое туристов.

В попавшийся на глаза магазинчик он завернул единственно из любопытства. Да и внутренний голос шепнул: тут может оказаться что-нибудь полезное. И точно. Элан сразу ее увидел – как будто именно к ней добирался все утро.

– Мне, пожалуйста, ракетницу. И три сотни сигнальных патронов; разноцветных. – Он по опыту знал: чуть только народ узреет игрушку, палкой будет не отогнать.

С мешочком патронов и ракетницей, которую ему продали вместе с кобурой на ремне, Элан вернулся в «Изабеллу». И сразу, не поднимаясь на крыльцо, понял, что дом пуст.

Он оглядел истоптанный снег. Вот они стояли толпой, затем направились к аллее. А тут – тропка вдоль дома, туда и обратно прошли трое. Он тоже дошел до угла коттеджа, увидел дверь, которую недавно открывали: в снегу остался расчищенный сектор. Элан отворил ее, заглянул и закрыл, успокоенный. Из оборудованного в торце склада взяли три охапки дров – группа двинулась жечь костер. Наверняка Майк подкинул идею.

Элан зашел в свою комнату, зарядил ракетницу, сунул в карман порядочный запас патронов, накинул куртку и двинулся догонять туристов. По пути посчитал следы: прошли восемь человек. Значит, последняя пара не явилась; странно.

На дороге следы повернули налево, к дальнему от главного въезда концу кемпинга. Четко выделялись глубокие ямки от каблуков Лены Желанной. Надо думать, писательке было неудобно ковылять. Затем ямки внезапно пропали, как будто Лена взлетела. Элан приостановился в удивлении. Машина ее подобрала, что ли? Ах нет; конечно же, нет. Вот мужские следы, которые стали заметно глубже – но это не здоровенная лапища Майка. Неужто писательку взялся тащить на руках заморыш-литагент?

Элан покинул кемпинг и зашагал по дороге через лес. Разлапистые ели замерли, отяжелев под навалившимся снегом. Дымка на небе сгустилась в плотный слой облаков, все кругом помрачнело. Он прибавил шагу. Далеко забрались; куда-то Майк их завел?

Потянуло дымком, и спустя полсотни метров он разглядел за деревьями своих туристов. Элан отыскал дорожку следов в снегу, глянул вперед – и сердце чуть не разорвалось. С десяток шагов он пробежал, потом наткнулся на ствол и остановился, ухватившись за него, привалившись всем телом, переводя дух. Видал он виды, но такое…

На просторной поляне горел костер, вокруг на кучах лапника сидели люди. А рядом, на утоптанном снегу, танцевала объятая пламенем женщина. Она кружилась, извиваясь всем телом, и огонь пылал в ее русалочьих волосах, змейками пробегал по воздетым к небу рукам, обнимал стройные ноги в алых туфлях. Свинцовые облака опускались все ниже, в лесу стало темно, и только костер пылал ярче и ярче, да бросала на снег рыжие отблески горящая колдунья Тамара.

Внезапно зазвучал ее голос – сперва низкий, негромкий, он нарастал, поднимался, и наконец превратился в мощный гул, затопивший поляну. Этот гул вибрировал и отдавался дрожью в груди, от него сбилось дыхание, запнулось и неровно застучало сердце. Завороженный, Элан не мог оторвать взгляд от живого факела, а Тамара кружилась все быстрей, пылающие волосы конусом света летели по воздуху, и шаманское пение будило в душе первобытный страх и желание пасть ниц перед неведомой высшей силой, вселившейся в неподвластное огню женское тело.

Элан прижался щекой к оледеневшей коре дерева. Холодок потек по лицу, остудил голову, отрезвил. Потрясающе, бесподобно, однако – обман. Интересно узнать, как ей удается иллюзия огня. Химреактив, дающий холодное безопасное пламя? Как не жалко посыпать волосы всякой дрянью?

Тамара вдруг замерла, протягивая руки к мрачному небу, могучий голос оборвался, зато пламя на ней вспыхнуло ярче, взметнулось длинными языками. Колдунья повернулась к прижавшимся друг к дружке версанам. Они одинаковым движением приподняли головы и подались вперед. Оглушительно грянул колокольный голос Тамары:

– Майк Эри, ты загубил молодую жизнь!

Майк вскочил, лицо ему осветило обнимавшее Тамару пламя.

– Ты лжешь, женщина!

– А подруга твоя загубила любовь!

Отгремел ее голос, пламя погасло, и на поляне стало темно. Только настоящий, не колдовской костер продолжал мирно потрескивать, выбрасывая веселые искры. Тамара тряхнула головой, откинула за спину русалочьи волосы, поправила воротник шубки.

– Ты лжешь, – повторил версан.

Она отошла к куче лапника, где было свободное место. Уселась, протянула ноги в алых туфлях к огню и наконец удостоила ответом:

– Ты сам знаешь, что нет.

Мишель потерла лицо, обхватила себя за плечи. Элан вдруг понял, что сейчас она снова решит покинуть группу – и уже ничто не заставит ее лететь на Изабеллу. Да и Майк не станет уговаривать. Тигреро вышел на поляну, прямиком направился к колдунье.

Этика Светлого озера запрещает проводнику ввязываться в дела городских. У них свои развлечения и забавы, до которых ему нет дела. Он должен вмешаться, только если грозит пойти в ход оружие – однако оружие Тамары будет пострашней охотничьего ружья.

Элан ногой подтолкнул в костер откатившуюся головню и отчетливо проговорил:

– У нас на Светлом бешеных собак стреляют, не дожидаясь, пока они перекусают других. Ты поняла меня, женщина? – Он уставился на Тамару в упор и не отводил взгляд, пока она не потупилась. – Вы застудите ноги, – добавил он, скидывая куртку. Сел перед колдуньей на корточки, снял с нее туфли и закутал холодные ноги в куртку, сжал их и поглядел Тамаре в лицо. – Не надо употреблять свой дар во зло, – промолвил он тихо, для нее одной. – Они не заслужили того, что вы наговорили.

Колдунья нагнулась, обдала запахом душистых волос с примесью чего-то горелого.

– Майк не верил, и я хотела доказать, – призналась она полушепотом.

– Вы сделали очень больно. К тому же на самом деле сказали неправду.

У Тамары огорченно изогнулись брови.

– Ну, если так… я извинюсь.

Тигреро поднялся. Извинится она, подумать только!

Мишель сидела, понурившись; Майк обнимал ее за плечи. Элан хотел было пристроиться к ним на край подстеленного лапника, но наткнулся взглядом на Лену Желанную. Золотились тяжелые косы, на непокрытую голову опускались снежинки. Не застегнутая шуба разошлась на груди, и виднелась длинная полоска голой кожи.

– А меня кто согреет? Я тоже мерзну, – писателька улыбнулась.

У нее была живая плутоватая улыбка, размытые глаза в свете костра казались темно-синими – однако Элан вздрогнул от совершенно реального ощущения проползшей по животу змеи. Он застегнул Лене шубу и поднял воротник.

– Берегите уши, девушка. – После чего уселся у ног мадам Крокодав.

Урсула положила руки ему на плечи и с нежностью сомкнула пальцы под подбородком.

– Ты еще не забыл, какие песни поются на Светлом озере?

– Сперва объясни, что ты с собой таскаешь, – вмешался ее муж, заинтересованный кобурой у Элана на поясе.

– Купил игрушку.

Он извлек ракетницу; рукоять удобно легла в ладонь. Тигреро выпустил в небо одну за другой шесть ракет – белые, зеленые, красные. Они взлетели к свинцовым облакам праздничным соцветием, зависли, затем начали снижаться и одна за другой погасли.

– А мне? – потребовала писателька.

Элан перезарядил ракетницу. Вообще-то патроны не ахти: маленькие, воспламеняются мгновенно и летят недалеко; однако в условиях похода наиболее безопасная штука. Он протянул ракетницу Лене. Началось веселье – как он и предвидел, игрушка пошла по рукам. Крик, смех, свалка, ракеты летят в небо и в стороны; и когда одна с шипением запрыгала в костре, тигреро отобрал ракетницу у колдуньи, сунул в кобуру.

– Довольно.

Мадам Крокодав вернулась к своей мысли:

– Так что ж песни Светлого озера? Ты нам споешь? Это невероятно, – пояснила она присутствующим. – Вы в жизни не слыхали ничего подобного.

Элан поглядел на Мишель – она сидела, опустив голову на руку, не шевелясь, – и отказался:

– Не спою. Эти песни слишком печальны.

Тамара с Леной принялись уламывать; их поддержал художник Борис. Глядя, как они наседают, Крокодав улыбался своей тихой смущенной улыбкой, а набравшийся живости литагент громко советовал Элану послать всех к черту и не сдаваться, если он сегодня не в голосе. Под этот шум версаны поднялись и ускользнули в сумрак леса, на который сыпался редкий снег.

Обожгла ревность. Майку все позволено – а он, Элан, даже не подойди.

– Вот видите, она ушла, – обрадовалась колдунья. – Можете смело петь.

И впрямь ведьма! Острый глаз и дьявольская проницательность, которой она пользуется без зазрения совести. Черт бы ее побрал, эту Тамару. Ну, ладно же. Просили песен Светлого озера – будут вам песни.

Он устроился поудобней на лапнике, привалился спиной к теплому боку мадам Крокодав. Урсула одной рукой обняла его за пояс, другой стряхнула с плеч нападавший снег. Элан перехватил ревнивый взгляд Лены. Вот так оно и бывает – кто тебе по душе, тот не глядит, а кто не нужен, тот изводится. Он посмотрел в костер, глубоко вздохнул.

– «Охота на айтраву». – И запел.

Казалось, тонкий, нежный звук зародился где-то далеко, у подножия обступивших поляну деревьев. Он рос, сбегался звенящими ручейками к костру, сливался с пламенем, закручивался в спираль вокруг лижущих воздух языков. Затем поток звуков рванулся ввысь, набрал силу и превратился в громкий зов, раскатившийся меж молчаливых деревьев, взмывший к сыплющему снегом неприветному небу. Лес отозвался эхом, зазвенел, загудел, запел в ответ.

Элан добавил мощи голосу, в нем послышался хриплый рык разъяренного зверя, затем собачий лай, вой и визг раненых псов. Внезапно все оборвалось, и краткая пауза была выстрелом, свалившим гордую айтраву, грозу приозерных лесов, – и снова взлетел к небу сильный голос, ликующий крик охотника. Потом голос стал тише, печальней, прервался раз, другой, третий – и превратился в жалобный плач осиротевших детенышей. Щемящее мяуканье котят, голодных, замерзающих в студеную ночь, обреченных на скорую смерть. Надрывающий душу плач, сперва робкий, стал требовательным, отчаянным призывом, который отнимал силы и почему-то не возвращал мать, затем он ослаб, упал до беспомощного писка, до редких безнадежных стонов – и затих.

Вокруг костра никто не шевелился. Падал снег, исчезая над рыжим пламенем. Тамара смахнула со щеки слезу.

Урсула перевела дух.

– Браконьерская песня, – буркнула она укоризненно. – Хоть бы детенышей забрал.

Элан повел плечами, отметая упрек, – дескать, пел не для охотников, а для городских. Внезапно он встрепенулся и вскочил на ноги.

– Куда ты? Посиди с нами.

– Прошу прощения. Дела.

Тигреро зашагал к дороге. Смутное, краткое, но тягостное чувство сорвало его с места и погнало к кемпингу. Накатив, оно тут же исчезло, однако отмахнуться от него было невозможно. Ощущение грозящей опасности.

Близкой и неотвратимой беды.

Глава 2

На дороге он вгляделся в следы. Вот тут Майк с Мишель вышли из леса и двинулись к «Лучистому Талисману». А вот следы стали реже и глубже – версаны побежали. Почему? Укололо понимание: Мишель убегала от песни Светлого озера, от разносившегося по лесу голоса Элана, уносила прочь свои растравленные раны.

Он тоже пустился бежать. Неизвестно, что там в кемпинге, но кому-то может быть плохо.

Понятно, кому – конечно, Мишель.

До чего резвые версаны! Летели стрелой, и не догнать. Ладно бы Майк – он мужик крепкий, однако и Мишель ему не уступает. Быстрая, сильная, как айтрава.

Он так и не сумел их настичь. Элан прибежал в кемпинг, пронесся по аллеям – и издалека понял, что мчался не зря. У коттеджа «Изабелла», осыпаемый безмолвным снегом, стоял громадный черный мобиль. Элан мельком глянул: в салоне пусто, снегу нападало кот наплакал – машина стоит минуты две-три.

В холле горели лампы, и светились два окна – в комнатах Майка и Мишель. Тихо, но это ничего не значит. Тигреро вынул из кобуры ракетницу, дослал недостающие патроны: в ближнем бою – страшное оружие. Затем он поднялся на крыльцо и неслышно вошел в холл. Никого.

Звук. Негромкий, неясный, будто стон. Вот опять; стон и есть. Элан метнулся к двери в комнату Мишель, прислушался, осторожно заглянул. Заметил на полу что-то маленькое, разноцветное – и тут же услышал голос из-за стены. Низкий, угрожающий. И женский вскрик. Мишель!

Он ринулся к двери Майка, вышиб ее ногой и с порога взревел:

– Всем стоять!

Кто-то кинулся на него – стремительное размытое пятно. Элан встретил его ударом в живот и вторым ударом швырнул под ноги другому громиле, который тоже бросился вперед. Оба повалились на пол.

– Гайда! – заорал Майк, лежавший на полу со связанными руками.

Два зомби – один с бритой головой, другой с благостным плоским лицом – дернулись и шагнули назад, встав у стены рядом с версаном. С пола подхватился тот, которого Элан сбил с ног телом первого нападавшего. Элан выстрелил. Ракета чиркнула по коже, прошила ухо; впилась в стену и забила фонтаном белых искр. Бандит притормозил, схватившись за скулу и ухо.

– Га-айда-а! – опять заорал Майк, и снова шагнувшие вперед зомби откачнулись к стене.

– Стоять! – рявкнул Элан, заметил движение на полу и прыгнул в сторону.

Выстрел – пуля прошла мимо. Бандит с окровавленным лицом ринулся вперед, Элан уклонился, ударил по голени и выстрелил в бритоголового зомби. Промазал. Окровавленный рухнул Элану под ноги, тигреро отскочил, но бандит успел поймать его за лодыжку. Падая, Элан хватил противника ракетницей над ухом; оружие скользнуло по кости, оставив полосу содранной кожи. Новый выстрел – и противное ощущение вздрогнувшего пола: пуля вонзилась у самой головы. Элан откатился, оказался на спине. Удар; в глазах стало темно. Сверху навалился кто-то тяжелый, хотел ударить локтем в горло. Тигреро поймал чужую руку, крутанул ее, дернул и саданул заоравшего обеими ногами, отбросил прочь. Вскочил, смаргивая темную пелену. Перед глазами мелькнуло лицо с благостной улыбкой, железные пальцы сомкнулись на шее. Элан ударил врага в солнечное сплетение и одновременно – ракетницей в висок. Пальцы разжались, зомби попятился и благоговейно вымолвил:

– Гайда…

Стреляя, Элан услышал вопль Майка:

– Берегись!

Он нырнул вбок и обернулся, занося руку – но что-то впилось ему в живот, тошнотворная боль плеснулась по телу, что-то мелькнуло – и страшный удар по голове швырнул его на пол. Кругом стало черно и тихо.

Из густой, вязкой темноты выплыл голос:

– Элан… Элан… Элан…

Майк зовет, сообразил он. А что Мишель? Он открыл глаза. Сплошной серый туман. Ах нет, это ковер, в который он уткнулся лицом. Он с трудом поднял голову. Кровь. Какая огромная лужа… Нет: это красная блузка Мишель. Тигреро приподнялся на локте, обвел взглядом комнату. Увидел Майка – связанного, с лицом в крови. Потом увидел сапоги Мишель, ее обтянутые брюками колени, схваченные белой лентой. Понял: она сидит на постели.

– Мишель?

Не отозвалась.

– Мишель!

Почему она молчит? Элан уперся в пол обеими руками, поднял голову выше. Девушка смотрела на него глазами испуганной оленухи. Рот был залеплен клейкой лентой, руки заведены за спину, на плече – вспухшая ссадина. Несколько мгновений Элан глядел на ее обнаженную девичью грудь, затем отвел глаза и кое-как встал на ноги. Постоял, пытаясь сообразить, что делать дальше.

– Я сейчас, – он двинулся в холл. Набрал 202, едва дождался, пока неразворотливая полиция ответит. – Говорит Элан Ибис. Кемпинг «Лучистый Талисман», коттедж «Изабелла». Совершено разбойное нападение, четверо на большом черном автомобиле. Кажется, «корвет». Они еще не могли уехать далеко.

Полиция принялась нудно выспрашивать подробности, и в конце концов он не выдержал, наорал и прервал связь. Вернулся в комнату.

– Что там? – встретил его Майк.

– Если сумеют оторвать свои ленивые зады от кресел, возможно, произведут еще какие-нибудь телодвижения. Может быть, даже посетят нас с вами. – Элан разрезал клейкую ленту у Мишель на запястьях и набросил девушке на плечи ее разодранную блузку.

Майк усмехнулся разбитым ртом.

– Смотрелся ты великолепно. Истинный демон.

– Мы старались. – Элан бережно отлепил ленту у Мишель с лица.

– Спасибо, – шепнула она, быстро моргая, стараясь прогнать выступившие слезы.

Отчаянно захотелось сжать ей плечи, зарыться лицом в черные кудри. Элан сдержался, освободил ей колени и повернулся к Майку, присел рядом на корточки.

– Зубы целы? – осведомился он, отдирая ленту с рук.

– Вроде да. – Версан зашипел от боли. – Тише ты, изверг! Всю шкуру сдерешь. – Липучка отрывалась вместе с волосами.

– Терпи. – Элан разрезал ленту у Майка на ногах и усадил версана, прислонив к стене. – Какого беса им тут понадобилось?

Майк потрогал лицо, посмотрел на измазанную кровью ладонь.

– Догадайся с трех раз.

– Искали твоего друга.

Версан вытащил из кармана салфетку, обтер руку и подбородок.

– Не то, чтобы они надеялись отыскать его здесь – но спрашивали, где он.

– Ты сказал?

– Не успел. – Майк вытащил другую салфетку, промокнул кровоточащие губы. – Они взялись за Мишель, и я уж совсем было решил колоться – но вдруг влетаешь ты во всей красе. Дрался замечательно; прямо обидно было, что тебя так скоро положили без чувств. Сорвали чудное представление; я готов был требовать обратно деньги за билет!

Элан открыл встроенный бар, вынул бутылку вина, плеснул в три бокала, раздал.

– Но объясни: если я лежмя лежал и не вмешивался, а их было четверо, почему они пустились наутек? Могли бы тебя с собой уволочь – или прямо тут еще раз спросить, где Слеток.

– Потому что, – Майк цедил вино, – из тебя получился отличный демон. Эти кретины, которые зомби, вообразили, будто угрохали Гайду. И не поверишь: подхватили под белы руки двух других и уперли вон, несмотря на сопротивление.

Элан забрал у Мишель пустой бокал. Девушка сидела на постели, уставившись в одну точку, придерживая на груди разорванную блузку; смуглому лицу понемногу возвращались краски.

– Э, ребята, погодите! – спохватился тигреро и вышел за дверь. Что-то он видел в комнате Мишель на полу – маленькое, разноцветное; что там лежало?

Снимок размером с ладонь. Обнаженный до пояса светловолосый парень; полузакрытые глаза, страдальчески изогнутые брови. Элан покачал головой. Лет-то ему было – всего двадцать пять. Бедолага.

Он вздрогнул, услышав голоса в холле, сунул находку в карман. Обернулся, заметил мелькнувшую в дверях темно-синюю форму и вышел в коридор. Явились-таки.

– Сюда, – он провел двоих полицейских в комнату Майка. – Вот пострадавшие.

Началось неторопливое разбирательство. Кто, куда, зачем да почему. Позвольте, ваши документы. Знакомы ли вам нападавшие? Что они хотели? Почему убежали? И так далее, и тому подобное.

– А теперь будьте любезны, господин Ибис, – повернулся к нему полицейский, до сих пор не проявлявший к Элану никакого интереса, – дайте мне то, что вы поспешно спрятали в карман. – Он протянул раскрытую ладонь.

Тигреро вытащил найденный снимок. Детектив рассмотрел его и поднял холодные внимательные глаза.

– Это – ваше?

– Это принадлежит мадам Вийон.

Мишель впилась тревожным взглядом в полицейского. К ней подошел Майк, положил ладонь на плечо.

– Господин Ибис, вам известно, что этот человек находится в розыске? – продолжал детектив.

– Впервые слышу.

– Допустим. – Холодные глаза обратились на Майка. – А вам, господин Эри, известно что-нибудь о Тео Стерне? – детектив постучал ногтем по снимку.

– Это мой друг. Но я не понимаю, почему те головорезы явились за ним сюда.

– Мадам Вийон?

– Я сама хотела бы его разыскать, – заявила Мишель.

Полицейские переглянулись и снова уставились на версанов.

– Сдается мне, эта пара знает куда больше, чем говорит, – раздумчиво произнес тот, который вытребовал снимок. – Стало быть, господин Эри, вам неизвестно местонахождение Стерна? Между прочим, он подозревается в убийстве.

– Понятия не имею, где он.

Холодные глаза сузились.

– Вам придется проехать с нами. Мадам Вийон тоже. Будьте добры, переоденьтесь…

– Никуда они не поедут, – внезапно заговорил Элан тугим, звенящим голосом. – Оставьте людей в покое. Они ничего не знают, и не мотайте им нервы. – Голос был непривычный, как будто чужой. – Идите-ка вы, господа, занимайтесь другими делами.

Полицейские беспрекословно поднялись, попрощались и вышли. Элан осел в кресло, потер виски. В голове шумело, к горлу подкатила тошнота.

– Демон, – вымолвил Майк. – Натуральный демон.

– Будешь убивать? – Элан слабо улыбнулся.

Мишель прижала ладони к щекам, ее затрясло, рваная блузка разошлась на груди. Не замечая этого, Мишель выгнулась, закинула голову, застонала:

– Майк… Ма-айк…

Версан наклонился к ней, погладил по волосам, по спине.

– Майк, уедем… пожалуйста…

– Конечно, уедем. Сейчас вызову машину. Попросим у Элана денег в долг – и домой.

– Нет! На Изабеллу… Я здесь больше не могу!

Версан метнул пронзительный взгляд на тигреро. Элану было плохо, он едва дышал.

– Пожалуйста, – просила Мишель. – Если они еще раз… я не могу. Майк, ну пожалуйста, улетим на Изабеллу!

– Ладно, – согласился он. – Эл, ты жив или как?

– Или как, – отозвался Элан, отер пот со лба.

Кто знает, верно ли он поступил, заставив Мишель стремиться на Изабеллу. Не приведи Господь, Майк дознается… К горлу подступила щемящая жалость. Демон он или нет, охотник со Светлого озера никому не причинит зла.

До позднего вечера прождали последнюю пару туристов; не дождались. В конце концов Герман Максвелл сообщил, что тех двоих не допускают на маршрут и замены им не будет, пожелал приятного отдыха.

Затем группу доставили на Изабеллу.

Планета приняла их, обласкала, одарила своей красотой и разлитым в воздухе блаженством. Туристы шагали по тропе от Приюта к Приюту, и все шло как нельзя лучше. Пока не добрались до Восьмого.

Элан сидел на теплом камне, грелся на солнце. За спиной поднимался склон, устланный цветочным ковром и украшенный растрепанными кустами. Впереди тянулся несказанной красоты горный край, где снежные вершины купались в сапфировой синеве, а далекие долины казались близкими и мягкими – хоть разбегайся и прыгай в их уютную зелень. Оборудованная площадка, где стоял Приют, лежала слева, и оттуда доносился шум горной речки.

Элан провел на камне уже час. Сперва он просто сидел, наслаждаясь покоем, затем на тигреро набрел Борис и заставил позировать. Художник сбегал в Приют за своими причиндалами, уселся на землю и принялся рисовать, восторженно делясь впечатлениями.

В сущности, проводник не обязан увеселять туристов. Однако художник оказался безобиден и забавен, и Элан изредка соглашался побыть его игрушкой. Этой участи не избежал никто, и портретные зарисовки Бориса множились.

Сейчас он принудил тигреро снять рубашку и рисовал его, освещенного солнцем, на фоне раскидистого куста.

– Золотистая бронза теплого тела и холодная тень – вот контраст, который я стремлюсь передать, – толковал своей безответной модели Борис. – Ваши светлые волосы, Элан, и темная зелень куста – две крайности, два противоположных качества, исключающие и дополняющие друг друга…

При этом он неизменно рисовал углем.

Художник беспрестанно пытался согнать вместе Элана и Майка, а еще лучше – тигреро и Мишель. Он восторгался черноволосыми, зеленоглазыми версанами, а когда видел их рядом с белокурым проводником, приходил в совершенный экстаз. Златокосую писательку Лену он то и дело усаживал возле Майка – соединить ее с Мишель не удавалось – и усердствовал в попытках уломать тигреро, однако позировать с версанами Элан решительно отказывался.

Его тянуло к Мишель, от одной мысли о ней качалась земля под ногами, перед глазами стояла ее обнаженная девичья грудь и нечастая, но пленительная улыбка. Он без конца прислушивался, пытаясь поймать ее голос или пугливый, быстро замирающий смех. Мишель постепенно оживала, боль утраты перестала ее убивать. Элан чувствовал, что в ее глазах он чем-то похож на Тони и нерастраченная, ищущая выхода любовь может обратиться на него, – но между ними стеной стоял Майк. И слово охотника, данное им самому себе.

Он – демон. Ему ничего не стоит оттеснить версана от Мишель и направить его энергию на Лену или колдунью Тамару, на которых Майк и без того поглядывает с удовольствием. Элан в один миг может вызвать привязанность Мишель, породить ее страсть. Зачем мучиться, терзаться желанием, если можно без труда заполучить версану…

Он делался сам себе противен, когда обрывал опаляющие мысли, отгонял сжигающие образы и честно признавался, через что пришлось бы переступить ради обладания женщиной, сводящей его с ума.

Один шаг он уже сделал, когда заставил Мишель просить Майка, чтобы тот увез ее на Изабеллу. Пусть это оказалось правильным, пусть ей здесь хорошо – однако он подчинил ее волю, хоть на миг, но взял ее в рабство. А Элан отчетливо сознавал, что шагать этой дорогой легко, но придешь по ней туда, где в демонов стреляют из винтовки или всаживают им в сердце нож.

Он вспоминал жену, и это было тоже мучительно. Они так мало успели побыть вместе – а Кэтрин больше нет. Элан звал ее, заклинал вернуться, почти веря в собственное могущество, в способность возродить любимую – однако демон может подчинять себе живых, а погибших возвратить не в силах. Его охватывала тоска, от которой впору биться головой о камни, и блистательная Изабелла без Кэтрин казалась серой и тусклой. Но потом образ Кэтрин незаметно сливался с Мишель, и тогда миру возвращались краски…

– О-о, опять эти скорбные глаза, в которых стоят невидимые слезы! – внезапно грянул колокольный голос: к ним подошла колдунья.

Вздрогнув, тигреро очнулся от своих мыслей.

– Проходи мимо, – велел художник. – Когда Элан занят размышлениями, он сидит спокойно и меня не торопит.

Тамара глянула на рисунок.

– Да ты уже закончил. Куст можешь довести потом.

– Не мешай!

Колдунья посмотрела на Элана с тонкой улыбкой. Тигреро поднялся с камня, подобрал рубашку, влез в рукава.

– Ну вот, спугнула! – сердито фыркнул Борис. – Вечно тебя принесет не вовремя.

– Элан, – зазывно пропела Тамара, – я умею лечить от несчастной любви. А еще знаю рецепт приворотного зелья.

– Благодарю вас, не нужно. – Он двинулся по тропе к Приюту.

– Берегитесь, – сказал ему в спину Борис. – Как бы сестрица не подсыпала вам снадобье, которое закажет ей Лена.

Колдунья расхохоталась, а Элан ускорил шаги. Над Леной потешались все кому не лень: писателька не скрывала своей влюбленности в проводника, а он не удостаивал ее вниманием. Лена была хороша, однако от взгляда ее размытых глаз у Элана по коже каждый раз точно змеи ползли.

Он вывернул из-за поворота тропы, и сердце оборвалось. Стряслось что-то ужасное. На краю площадки замерла Лена – с растерянным лицом, со слезами на глазах. Чуть дальше, стоя на коленях, громко всхлипывала Мишель. Рядом на траве бился Майк, плакал навзрыд. Элан обежал взглядом площадку, заметил писателькиного литагента – заморыш лежал на спине, раскинув руки, с закрытыми глазами, с отвалившимся подбородком. Мертв!

Вот оно – о чем говорил отец. Предупреждал об опасности, предостерегал, требовал. Что ж ты, проводник? Не доглядел, не сберег…

И тут до него дошло, что версаны вовсе не плачут, а помирают со смеху.

Литагент ожил и сел на траве.

– Что за веселье? – сдержанно осведомился Элан.

Заморыш простер руку, указуя на писательку.

– Она, – провозгласил, – была осуждена!

Майк перекатился на спину, издал пронзительное верещанье. На него повалилась Мишель и осталась лежать поперек туловища, со всхлипами и тонким писком. Лена бросила на тигреро беспомощный взгляд; у него по телу вместо змеи стыдливо пробежали мурашки.

– Пожалуйста, – жалобно попросила писателька, – заберите у них компьютер. Они на нем валяются!

Он подошел к версанам и увидел на земле блестящий металлический треугольник – кусочек орудия Лениного труда. Портативный компьютер, который она взяла с собой на маршрут, состоял из двух листов толстой фольги – клавиатура и экран – и кристалла памяти. Маломощная игрушка, однако Лена с удовольствием работала понемногу вечерами и на привалах.

– Приподнимись, – велел тигреро Майку.

– Не могу! – простонал тот. – Мишель придавила!

Элана охватило желание оттащить девушку и садануть версана в бок ногой. Он отвалил Майка в сторону и высвободил компьютер. Свернул фольгу в рулон, проверил, цел ли корпус кристалла, и подал Лене.

– Спасибо, – поблагодарила она жалким голосом.

Литагент поднялся, укрепился на земле, расставив ноги. Даже ростом стал как будто выше.

– Я говорил ей! – обратился он к Элану. – Объяснял, что нормальный человек такой белиберды читать не станет.

– Ага! – ощетинилась писателька. – Однако ты эту самую белиберду продаешь и на проценты живешь припеваючи!

– Это другой вопрос. – Заморыш увидел, что с земли подымается изнемогающий от хохота версан. – Майк, вот скажи!

– Скажу… Эл, сейчас тебе… что она там… Я впервые прочел! О-ох, – стонал Майк. Затем справился с собой и заговорил связно: – Это зовется эротическим романом. Есть героиня – молодая, красивая. И у нее два любовника.

– Тоже молоды и хороши собой, – подсказала Мишель, утирая глаза.

– Причем один – собственно, не ейный, а любовник другого парня. То есть, один просто гомик, а второй – и вашим, и нашим.

Элан поглядел на писательку. Она стояла выпрямившись, сжав губы. Расстегнутая блузка была завязана узлом под грудью, открывая полосу загорелого тела.

– И это бы не беда, – продолжал Майк. – Живи они в разных местах, парень кочевал бы от друга к подруге. Но нет! Они съехались вместе, и весь роман проводят в постели втроем.

– Зачем?

– Отличный вопрос! – хлопнул себя по бедрам литагент. – Я тоже ее спрашиваю: зачем?

– Да потому что любят друг друга, – вмешалась Лена.

– Все трое?

– Ну да. Майк совершенно не понимает!

– Я, простите, тоже не пойму, – вежливо возразил Элан. Ему хотелось уйти, и пусть они веселятся без него. – Ваша героиня любит голубого мальчика? А он любит ее?

– Ну да! – подтвердила Лена, обрадованная, что он верно ухватил суть вещей. – Они все друг дружку очень любят.

– И соль романа, – добавил литагент, – в том, что они день и ночь занимаются любовью – изредка парой, а по большей части втроем.

– Но как им удается втроем – я уже не пойму! – вскричал Майк и снова зашелся хохотом. – Она… она описала… но я не верю. Это супротив всех законов. Одновременно…

– Это даже не гадко, – добавила Мишель, – а смешно своей глупостью.

У Элана рука зачесалась отвесить добрую оплеуху. Не обязательно Майку – он высмеивал писательку за дело – но кому-нибудь хотелось врезать. Скажем, агенту, который продает эту чушь в издательства, или писательке. Или, к примеру, стоит дать подзатыльник Мишель.

За что он наказал бы Мишель, было неясно. Разве только за то, что весело смеется вместе с Майком.

– Лена, – промолвил он, устремив взгляд в небеса, – если кто-нибудь вздумает кинуть ваш компьютер в костер, ей-богу, я мешать не стану.

– Правда?! – литагент подскочил к писательке и выхватил у нее металлический сверток. – Сейчас я его!..

– Отдай! – завизжала Лена. – Дай сюда, паршивец! – Она помчалась за агентом по площадке.

Заморыш описывал круги и не давался. Он хохотал, потрясал компьютером над головой, дразнился и с завидным проворством увертывался.

– Элан! – взывала писателька. – Отнимите!

Они носились по площадке, и в конце концов Лена запарилась и остановилась, тяжело дыша.

– Элан, как вам не стыдно? Я же вас прошу.

Тигреро стоял, скрестив руки на груди.

– Тра-ля-ля-ля! – распевал литагент, приплясывая в отдалении. – Тра-ля-ля-ля! Сейчас пойду топить! – Он ринулся к шумящей за кустами речке.

Лена кинулась следом.

– Я тебя! Дрянь какая!..

– Пойдем, – задыхаясь вымолвил Майк, который был уже не в силах смеяться, – посмотрим.

Из-за прибрежной поросли донесся визг. Элан зашагал туда. С горными речками шутки плохи, а эти двое чересчур разошлись.

Так и есть. Заморыш, мокрый по колено, упоенный собственной отвагой, выделывал коленца на камне посреди пенного потока. Металлический рулон у него в руке вспыхивал на солнце белым светом. Агент что-то вопил и кривлялся, писателька металась по берегу, не решаясь ступить в клокочущую реку, и яростно грозила кулачком.

Элан взял ее за талию и отставил подальше, махнул литагенту:

– Давай назад! Назад, кому сказано!

Тот не разобрал – или не пожелал услышать.

– Вылазь на берег! – рявкнул версан. – Вот дурья башка, – добавил он. – Не дай Бог, убьется.

Речушка была мелка, как все горные речки, однако неслась мощно и стремительно. В кипящих струях перекатывались камни, с перестуком бежали по дну. Литагент выделывался метрах в трех от берега, корчил рожи и показывал Лене «козу». Потом стал неподвижно, вытянул левую руку и метнул свернутый компьютер писательке в голый живот.

– Попа-ал! – завопил он, перекрывая шум воды. – Ура-а! – И снова заплясал, как сумасшедший.

– Свалится, черт, – Элан приготовился шагнуть в воду и силой привести ошалевшего агента на берег. И тут его точно ударило: упадет! Он невольно рванулся на помощь…

Заморыш поскользнулся, взмахнул руками и грянулся навзничь, в бурлящий поток. Его покрыло пеной, поволокло по камням. Видно было, как вздрагивает, ударяясь, тело.

Элан пронесся по берегу, опередил безвольный, безжизненный куль и кинулся в сердитую воду. Нога попала между камней, он пошатнулся. Бросившийся следом версан помог устоять и тут же едва не свалился сам. Однако успели. Поймав мелькнувшую в пене руку, тигреро остановил прыгающее тело, приподнял над водой.

Мокрые глаза были открыты, а голова свесилась назад, как у подстреленной куропатки.

– Дур-рак! – зарычал версан. – Ну какой же дурак…

Оступаясь на камнях, они выволокли агента на берег, положили на траву. В проломе над виском выступила кровь. Элан опустил парню веки. Мишель с беззвучным криком прижала ладони к щекам, и пронзительно завизжала Лена.

Спустя четверть часа, когда мадам Крокодав увела рыдающую писательку в дом и все немного опомнились, Элан подсел к стоящему в холле передатчику. Надо связаться с Кристиной, вызвать корабль, который заберет несчастного литагента и Лену. До чего глупо – погибнуть в таком благословенном месте. Или все-таки отец был прав, и планета таит в себе опасность?

Он включил передатчик; зажглись зеленые лампочки индикации, раздался хрип: кргх-кх-кххх, и настала тишина. Элан выключил и снова включил аппарат: на сей раз тот безмолвствовал. Что за черт? Он вышел на крыльцо и кликнул Майка.

Версан оставил сидевшую на бревне у кострища Мишель и подошел.

– Взгляни-ка, – попросил Элан. – Либо я ничего не смыслю в технике, либо связь у нас сдохла. Передатчик хрюкнул и молчит.

Майк потыкал кнопку включения.

– Ты прав, тигреро. Он сдох. Пойдем, посмотрим антенну.

На крыше дома торчал штырь с плоской чашкой антенны.

– Что скажет специалист?

– На глаз с ней все в порядке.

Майк обогнул дом, Элан – за ним. Задняя стена Приюта была обращена к крутому склону.

– Ох, мать моя… – выдохнул версан.

С крыши спускались свернутые в жгут провода – оголенные, почерневшие, кое-где спекшиеся. Жгут уходил в стену, к передатчику. Майк потрогал его, понюхал пальцы с оставшимся грязным следом.

– Я бы удивился, если б связь работала.

– Изоляция сгорела? – предположил Элан.

– Об изоляции речи нет. Провода были голые… Дай-ка, залезу наверх. Подсоби.

Элан сцепил пальцы, Майк наступил ему на руки, ухватился за край крыши и махнул наверх. Осмотрел хозяйство: металлический штырь, коробку усилителя, в которой прятался верхний конец проволочного жгута, и чашку антенны. Открыл коробку, заглянул внутрь и спрыгнул на землю.

– Когда ты врубил передатчик и подал напряжение, сделался сплошной коротыш – отсюда хрюканье в динамике. А дальше закономерный молчок.

– То есть, оно совсем не будет работать? – уточнил Элан.

– Именно.

– А куда делась изоляция?

– Съели. Пришли, к примеру, муравьи и все пожрали.

– Деликатес?

– Как для нас с тобой – ветчина.

– Досадно. – Элан сел на корточки, вгляделся в ползающую по земле живность. – Тут букашек всяческих – до черта. – Он исследовал нижний конец свернутых проводов, уходящих в стену дома. – Вот и трупик висит – приварился. Похоже на муравья, – он поднялся на ноги. – Придется на соседний Приют топать. Может, ты сходишь?

– Не схожу.

Тигреро удивленно вскинул глаза. Впервые версан отказал ему в помощи.

– Почему?

– Мишель на ночь глядя с собой не потащу, а здесь не оставлю.

Элан расстроенно помолчал. Майк все ж таки видит в нем демона и не доверяет.

– Тогда старшим останется Крокодав, – решил он, – а ты – ему за помощника. Будь добр обеспечить порядок.

– Обойдется без приключений, – буркнул версан. – Строем все будут ходить. И хором петь песни.

Тигреро коротко улыбнулся, скрывая осадок в душе. Пока Майк жив, к Мишель его не подпустит. Да Элан и сам не подойдет. Хотя кто бы знал, до чего хочется…

Сообщив группе о своем уходе, он двинулся в обратную сторону, на Седьмой Приют. Дорога известная, ни перевалов, ни ущелий. А вот к Девятому добраться будет нелегко – переход до него долгий, и предстоят два снежника. Женщины порядком утомятся. Впрочем, Лену вычеркиваем – она улетит на Кристину; Мишель и мадам Крокодав устали не знают, а Тамара… Колдунье полезно пыхтеть и карабкаться. Глядишь, яду в языке поубавится.

Элан пустился бежать своим неутомимым бегом охотника на диких кошек. Милое дело: через два часа будем на Седьмом, а там и обратно. До темноты не успеть, однако ночами бродить не впервой.

Седьмой Приют встретил его золотым блеском окон, в которых купалось низкое солнце. Скоро оно зайдет за гору, и на землю падет сумеречная знобкая прохлада.

Элан вставил в прорезь пластинку-ключ, открыл дверь. Запустил систему жизнеобеспечения: зажегся свет, заработали обогреватели и вентиляция. Тигреро опустился в кресло у столика с передатчиком, поглядел на светло-серый корпус… Пожалуй, бежать и не стоило. Заранее зная результат, он ткнул кнопку.

– Кргх-кх-кххх… – ответил аппарат, мигнув зелеными огоньками.

– Сволочь, – сказал ему Элан и выключил.

Муравьи на то и муравьи, чтобы обитать повсюду. Тигреро обошел дом, полюбовался на такой же спекшийся жгут, как и на Восьмом Приюте. О чем думали те, кто монтировал здесь оборудование? Счастье, что в доме муравьи ничего не пожрали – не сумели проникнуть.

Элан законсервировал Приют, раздумчиво постоял на площадке. Солнце опускалось за синюю громаду далекой горы. Надо возвращаться, нет смысла проверять дальше. Если зловредные твари бесчинствовали на Восьмом и Седьмом, то и Шестой стороной не обошли.

И все-таки он побежал – единственно для очистки совести. По крайней мере, он будет уверен, что сделал все от него зависящее. Тем более, что в мыслях тигреро уже успел сплавить на Кристину писательку вместе с ее порождающим змей на коже взглядом.

На Приют он добрался в глубокой тьме. Тяжело дыша, пересек площадку, зашел за дом, провел по стене ладонью, нащупал провода. Как и предсказывал. Даже включать ни к чему – только сжигать передатчик. Почему до сих пор на это не обратили внимания? Ведь на Изабелле побывало девять групп. Наверное, связь никому не требовалась.

Элан устал и решил, что среди ночи обратно не потащится. Туристы и без него не пропадут. Крокодав с Майком проследят за порядком.

Он перекусил и улегся спать, однако в душе гнездилась тревога, не давала забыться. Раздраженный, помятый, Элан поднялся до света и тронулся в обратный путь. Даже есть не стал – кусок не полез в горло. Захватил харчишек с собой, да и отправился. С края площадки оглянулся на Приют. Странное, как будто чужое, недоброе место. А ведь еще несколько дней назад веселились тут и были счастливы… почти все.

Не задерживаясь, Элан миновал Седьмой – Приют как Приют, такой же приветливый и радушный, как остальные. Однако вскоре заявили о себе утомленные ноги, Элан перешел на шаг и явился на Восьмой далеко за полдень. Его встретила мертвая тишина и неподвижность. Одна речка гремела.

Он поглядел на закрытую дверь, на жалюзи в окнах, пощупал пепел в кострище. Чуть теплый, но это от солнца – вчера вечером костер не жгли. Куда они делись? Тигреро вошел в дом.

На столике у мертвого передатчика белела записка: «Эл, они рехнулись. Уходим на…» Записка обрывалась жирной кривулей – как если бы листок вырвали у Майка из рук или оттолкнули его самого. Что за безумие их поразило? Тигреро заглянул в комнаты. Вещи взяты с собой, да и Приют законсервирован как положено. Что за ерунда?

Он вошел к себе – как обычно, третья дверь направо от холла. На одном кресле стоит рюкзак, на спинку другого наброшена куртка. И записка на столе, придавлена коробочкой с зубной щеткой. «Элан, здесь что-то ужасное, все буквально сходят с ума. Мы уйдем на Девятый Приют. Догоняйте. Мишель».

Мишель! Вспомнила о нем, оставила весточку. Элан сжал листок в ладонях. Кто сказал, что версана к нему равнодушна? А если нет?… Он отогнал неуместные мысли, с силой выдохнул, выравнивая дыхание, осаживая помчавшееся вскачь сердце. Ты к ней не подойдешь; ты – демон.

Он принялся укладывать свои пожитки. На Девятый так на Девятый. И вдруг выронил флакон с лосьоном для бритья, обернулся – спину ожгло ощущение опасности. Никого. Однако затылок сверлил чей-то недобрый взгляд, к горлу протянулись незримые лапы. Элан прижался к стене, всматриваясь в чуть заметные щелки в жалюзи. За окном никакого движения. Он достал ракетницу, распахнул дверь, глянул вправо-влево по коридору. Никого и ничего.

Но это ощущение угрозы… Дом полон ею, она давит, душит, гонит прочь. Прочь отсюда, пока цел! С колотящимся сердцем, Элан вернулся в комнату, упаковал рюкзак. Вот почему сошла с ума его группа, вот от кого они удрали.

Сдерживая дрожь в руках, он закрыл Приют, сбежал с крыльца. Остановился назло разлитой над площадкой жути, огляделся. В воздухе как будто дрожало темное марево. От него стыла кровь, перехватывало дыхание, мутилось в глазах. Тигреро возмущенно встряхнулся, вскинул голову. Так вот она какова – Изабелла! Коварная тварь. Ну, мы еще посмотрим, кто кого.

Но куда они дели труп писателькиного агента? Ровным шагом Элан обошел площадку Приюта по краю. Изабелла пыталась его сломить, размазать в грязь, но не пристало охотнику со Светлого озера трястись перед кем бы то ни было. Пусть даже против него – целая планета.

Он прошел немного вверх по течению речки. Здесь было совсем невмоготу, Элан тяжело дышал, сердце заходилось. Тигреро добрался до полянки, куда вчера они с Майком выволокли из воды мертвого агента. Голова шла кругом. Пытаясь прогнать с глаз мутную пелену, он приблизился к невысокому холмику, посмотрел на обтесанный столб с вырезанным именем: Эдвард Лаш. Кажется, он только теперь узнал, как же, собственно, звали несчастного заморыша.

Изабелла стращала его и издевалась. Чудилось, еще немного – и он повалится наземь, с криком забьется, вслепую поползет, ища укрытия. Ну нет; здесь не дождутся, чтобы Элан Ибис стал ползать на брюхе.

Он поворошил увядшие цветы. Совсем жухлые – а день нежаркий. Выходит, их положили вчера? Как так? Почему литагента похоронили, едва Элан скрылся из виду? Разве кто-нибудь мог предвидеть, что Изабелла разгневается и погонит их прочь?

Однако глаза не обманывали. Могила была вырыта на совесть, укрыта тщательно срезанным дерном, цветы в венках подобраны с любовью, и ровно вырезанное ножом имя – не чета оборванной записке, которую оставил Майк. Непостижимо. Можно подумать, планета возмутилась тем, что ей во чрево опустили тело.

Элан вернулся на тропу и зашагал прочь от Приюта.

Глава 3

Майк не особо верил, что тигреро отыщет исправный передатчик, но ушел и ушел. Без него спокойнее: как-никак, демон. К тому же Майк перехватил взгляд, которым проводила уходившего Элана Мишель, – и этот беспокойный взгляд ему вовсе не понравился. Версан подождал, пока тигреро скроется за поворотом тропы, и уселся рядом с девушкой на бревне у кострища. Положил руку ей на пояс, привлек к себе. Мишель приникла к нему, робко улыбнулась.

– Должен предупредить, мадам Вийон, – начал Майк. – Если хоть раз увижу Элана возле вас, я его убью.

Мишель отстранилась; густые брови сошлись к переносью.

– Вот что, господин Эри. Не пошли бы вы к черту?

– Мишель, он – демон, поверьте мне. Настоящий демон, только еще не распробовал это на вкус.

– Я уже слышала об этом. Ну и что?

У Майка в сердитом оскале блеснули зубы.

– Слеток не для того застрелил Гайду, чтобы вокруг вас увивался второй такой же.

Она вскинула голову.

– Элан не увивается – это первое. А во-вторых, не ваше дело.

Версан взял ее левую руку, положил себе на ладонь. На пальце у нее поблескивал оправленный в золото изумруд – подарок Тони.

– Мишель, послушайте. Слеток погиб ради вас…

– Перестаньте, – оборвала она севшим голосом. – Я не вешаюсь Элану на шею, он ко мне вообще не подходит – чего вам еще?

– Я всего-навсего предупредил: держитесь от него подальше.

Девушка повернулась, уставилась колючими глазами.

– Я не позволю ему забрать над вами власть, – продолжал версан. – Даже если вам не по нраву, что я вмешиваюсь.

– Теперь понимаю, почему от вас жена сбежала, – бросила Мишель зло. – Вы – кошмарный диктатор.

– Вы влюбились в Слетка, потому что он – жиголо, – с глухой яростью зарычал Майк. – А теперь увлеклись Эланом, зная, что он демон.

– Представьте, что получили пощечину – хлесткую, увесистую, искры из глаз.

Он помолчал, глядя в землю.

– Извините, если я что не так сказал. Но экстрасенс-демон – это слишком серьезно…

– Майк! Найдите себе иное занятие. – Версана вскочила, быстро дыша. – А вздумаете что-нибудь сделать Элану – пристрелю, как собаку.

– Неужели? – он приподнял бровь.

– Не сомневайтесь! – Разозленная, Мишель ушла с площадки.

Версан проводил взглядом ее высокую гибкую фигуру. Вот еще головная боль. У него нет права вмешиваться в жизнь Мишель, и будь на месте тигреро любой другой… Но Элан! Кабы не чертовы способности, тигреро был бы чудным парнем, и Майк с полным удовольствием назвал бы его своим другом. А так… Выругавшись в сердцах, он поднялся с бревна, огляделся, прислушался. Вроде на Приюте все в порядке.

Отворилась дверь, и на крыльцо вышла Лена. Писателька была бледна, золотистые косы растрепались. Майк зашагал к ней. Девица лепит отчаянный бред в своих опусах, но сама по себе недурна. Ей бы мужика толкового, мозги на место поставить…

– Майк, вы не знаете, где Элан?

– Ушел на Седьмой Приют.

Светлые глаза широко раскрылись.

– Зачем?

– Здесь неисправен передатчик, а вас надо отправить на Кристину.

– Господи… – она прижала ладошки к губам. – Но я… – У нее выступили слезы. – Можно, я… Майк!

Он привлек ее к себе, погладил по шелковистому затылку.

– Что такое?

– Скажите ему… я не хочу улетать. Майк, ну пожалуйста. Я не хочу!

Версан погладил ее по хрупкой шее, по спине.

– Мы не можем похоронить человека здесь. Надо отправить его домой, а кто будет сопровождать? Кроме вас, некому.

– Можем! – закричала она. – Я не хочу домой! Элан… он… Скажите ему! Я люблю его. Майк, ну объясните же! – Лена обняла его за шею, прижалась всем телом. Ее била дрожь.

Версан потряс головой. До чего нелепо все складывается.

– Но послушайте, – попытался он вразумить писательку. – Если Элан вызовет корабль…

– Не надо! – вскрикнула она. – Я умру! Майк, миленький, скажите ему… Не надо меня прогонять. Пожалуйста! – У Лены вырвалось низкое, воющее рыдание, с которым она вдруг скользнула вниз и обхватила Майку колени.

– О, черт… – Он поставил ее на ноги. – Дура. С ума сошла?

Она уткнулась лбом ему в грудь.

– Да… сошла с ума. Я не могу без него!

Майк разозлился.

– Ты не нужна ему – неужто не видишь? Какого черта…

– Ну и что? Я хочу остаться… вот и все! Поговорите с ним!

Из двери выглянула мадам Крокодав, напустилась на версана:

– Ты зачем ее мучаешь? Почему девочка плачет?

– Элан ушел вызывать корабль, чтоб отправить ее агента на Кристину, а Лена хочет остаться тут.

Писателька повисла у него на руках, застонала, замотала головой. Тяжелые косы били по ногам ее и Майка.

– Уж мне эти мужчины! – возмутилась Урсула. – Что выдумали? Погибших на маршруте там и хоронят, испокон веку так повелось. Бедная девочка, – она отняла писательку у версана. – Бестолковые они, мужики, не надо из-за них переживать. До чего довел малышку! – бросила она Майку. – Найди лопату и начинай рыть могилу. Сейчас Крокодава пришлю тебе помогать.

Майку подумалось, что оставить Лену в группе – самое правильное решение. Коли девица забрала себе в голову Элана, может статься, в конце концов она отвлечет его от Мишель? С другой стороны, две втюрившиеся в тигреро девахи – как бы не перецапались…

Литагента опустили в могилу в лучах закатного солнца, под неумолчный гул речки. Вкопали столб с именем, уложили куски нарезанного дерна, сверху положили венки. Майк оглядел людей. Семь человек, считая его самого. По идее, надгробное слово должен сказать Крокодав, как старший группы, – однако его тихий голос потонет в шуме воды.

– Если еще кто-нибудь позабудет, что горы – не игрушки, – рык версана легко перекрыл гул пенных струй, – и станет откалывать номера – даже могилу рыть не стану. Брошу под куст, чтоб муравьи сожрали. Сегодняшнее – наука всем живым.

Люди стояли, потупившись. Жестко, грубо, но версан сказал правду: горы не прощают легкомыслия.

Так же молча разошлись. Только Лена тронула Майка за руку:

– Спасибо. – На щеках горел странный румянец. – Спасибо вам большое.

Он зашагал прочь. Спустился к тропе, перешел по выступающим камням речку, прогулялся в направлении Девятого Приюта. Нехорошо вышло: наорал на всех, как будто они виноваты. А ведь даже Лену не попрекнешь, хоть она и гонялась за мальчишкой… Элан шарахается от писательки, как от чумной. Почему? Вразумительного ответа Майк не нашел и спустя четверть часа вернулся в Приют.

– Мадам Вийон! – Он застыл на пороге своей комнаты. – Чем это вы занимаетесь?

Мишель обернулась. Положив сумку Майка на стол, она рылась в ней, что-то разыскивая.

Версан затворил за собой дверь.

– Я жду объяснений.

Мишель отложила сумку.

– Так, господин Эри. Руки за голову.

Изумленный еще больше, он поднял руки, а девушка проворно его обыскала. И отступила с разочарованным видом.

– Повторим? – Майк ухмыльнулся. – Не обыск, а одно удовольствие.

– Как вам не стыдно? Куда его дели?

Он закрыл и убрал в шкаф сумку, затем обернулся к Мишель.

– Послушайте, я обещал Элану, что без него ничего не стрясется. Что-то пропало?

– Пистолет. Перестаньте валять дурака и отдайте. – Она посмотрела ему в лицо. – Или… вы не брали?

– У меня нет привычки шарить в чужих вещах, – отрезал версан.

– Тогда извините… Но ведь кто-то взял. А про мой пистолет знали только вы.

– Ну, милая, вы так громко кричали и грозились меня пристрелить, что эхо звенело.

– Извините, пожалуйста, – повторила она, опуская голову.

– Извиняю. Кто мог взять?

– Главное, зачем?

Они поглядели друг на друга. Мишель улыбнулась:

– Тамара.

– На кой ляд?

– Чтоб я не пристрелила вас. Колдунья к вам неравнодушна.

Майк искренне удивился.

– Надо же! До сих пор получал от нее сплошные шпильки и ни одного благосклонного взгляда.

– Поверьте на слово – Тамара весьма увлечена.

Он недоуменно пожал плечами.

– Либо я совсем дурак, либо этих женщин никто не поймет. У вас есть еще версии?

– Пожалуй, нет.

– А у меня есть. – Версан опустил жалюзи на окнах. – Пистолет обычно нужен для убийства. Допустим, намеченная жертва – вы. В таком случае, кто взял оружие?

– Лена? – недоверчиво проговорила Мишель.

– Она самая. У нее аж два резона: пристрелить меня, чтобы не тронул Элана, и убрать с дороги соперницу.

– Бог мой… Эта пигалица! Не смешите.

– Вспомните Слетка. Ради него вы были готовы перевернуть весь мир, а Лена – особа не менее целеустремленная.

– Майк, бросьте ерунду.

– Заодно вспомните Элана. Писателька на него только взглянет – а он бледнеет. И бегает от нее, как от ядовитой каракатицы.

– Ну… Элан – да, – признала Мишель. – Он относится к ней странно.

– Я вам еще раз повторю: он – демон. И чувствует в ней что-то… не знаю, что.

– Он – добрый демон, – несмело улыбнулась девушка.

Версан рассердился.

– Мадам Вийон, вы останетесь здесь, пока я не отыщу пистолет. И носа из комнаты не покажете.

– Майк, – Мишель взяла его за руки. – Майк, – повторила с нежностью. – Вы – чудесный друг. Хотя и диктатор.

Он прямиком двинулся к Лене, постучал и, не ожидая ответа, распахнул дверь. Писателька лежала ничком на постели; скинутая блузка валялась на полу. Майк уставился на голую беззащитную спину.

– Э-э… Лена!

Она повернула голову.

– Что-то случилось?

– Послушайте… – Версан не знал, куда девать глаза. Изящная загорелая спинка так и притягивала взгляд; с другой стороны, откровенно таращиться было неловко. – Да оденьтесь же, черт возьми, – не выдержал он. – Мне надо с вами поговорить.

Писателька вскинулась на постели.

– Не кричите на меня! С какой стати?!

– Одевайтесь, – велел Майк. – И отдайте пистолет.

В ответ Лена привалилась к стене и истошно заголосила. Майк растерялся.

– Лена! Вы что?

Дверь распахнулась, в комнату смерчем влетела Урсула, следом вошел Крокодав.

– Майк, ты опять тут? А ну пошел вон! – Амазонка вцепилась в него и попыталась вытолкать за порог.

Он высвободился. Писателька продолжала вопить.

– Ну-ка тихо, – вполголоса произнес охотник, и она замолчала. – Майк, в чем дело?

– У Мишель пропал пистолет. Я попросил Лену вернуть, только и всего.

– Что за чушь? – возмутилась Урсула. – Стыдись.

– Мне нечего стыдиться. Лена, будьте добры отдать пистолет.

– Нет у меня ничего! – выкрикнула она. – Ищите, если охота! – Она закинула руки за голову, совсем как версан, когда его обыскивала Мишель.

У Майка сердито опустилась губа.

– Прекратите балаган.

Урсула подобрала с пола Ленину блузку, покрутила в руках, не зная, как ее надеть на писательку, и в конце концов завязала рукава вокруг шеи, прикрыв Лене голую грудь.

– Совсем довел девочку. С чего ты взял, будто она стащила какой-то пистолет?

– Ты видел? – поддержал супругу Крокодав. – Нет? Тогда почему вломился и доводишь ее до истерики?

– Поймите же: пистолет в руках неврастенички…

– Выйди вон, – велела амазонка. – Раздобудь ордер на обыск, тогда и придешь. На кой черт твоя Мишель потащила на маршрут оружие?

– Иди, – кивнул на дверь Крокодав; Майк подчинился.

Пропажу надо вернуть – но разве сладишь с полуголой девчонкой, которая визжит и пользуется своей слабостью как лучшим оружием? Не дай Бог, еще и пистолет в ход пустит. Что Майк скажет Элану, когда тот возвратится?

Он отправился разыскивать Тамару.

Колдунья оказалась далеко от дома, на склоне горы. Прощальный луч солнца целовался с ее русалочьими космами; Тамара собирала в мешок какую-то траву. Когда Майк подошел, она улыбнулась своей тонкой улыбкой.

– В Приюте шум и крики. У Майка Эри трудности?

– У нас всегда трудности. – Версан уселся подле колдуньи. Сухая земля хранила дневное тепло. – Тамара…

– Если я выполню то, о чем Майк Эри думает просить, – перебила она с шальным блеском в глазах, – он поверит в существование высших сил?

– Я поверю во что угодно. Наколдуйте мне пистолет.

– Какой пистолет желает Майк Эри?

– Который украли у Мишель. – Он изложил всю историю.

Колдунья задумалась, покачивая головой. Майк смотрел, как колышутся волны темно-рыжих волос. Роскошная женщина. Ее яркие губы шевельнулись; глаза цвета темного янтаря обратились на версана.

– Я выполню просьбу Майка Эри. Может быть. – Тамара прищурилась, губы призывно раскрылись.

Пряча усмешку, он наклонил голову, потер подбородок.

– Пожалуй, перед вашим колдовством мне стоит побриться.

Тамара подарила ему быструю плутовскую улыбку.

– Высшие силы не отвернутся от Майка Эри, – пропела она. – Он может идти со спокойствием в душе. Но пусть не вздумает разводить сегодня костер! – грянула она так, что Майк вздрогнул. – Никакого огня на площадке!

Повеселевший и «со спокойствием в душе», он вернулся к Мишель.

– Есть успехи? – осведомилась она. – Кажется, первый заход был не слишком удачен?

– Пистолет нам обещали. Однако велено не разжигать костры. И вот что: время ужинать. Отзовите от Лены мадам Крокодав – пускай она пособляет с готовкой, а Леной займутся высшие силы.

Мишель ушла, а версан выложил из сумки свежие носки и отправился в душ. Он подозревал, что не дело заниматься любовью в доме, который только что посетила смерть, однако пистолет стоил того, чтобы презреть условности. И Тамара тоже. Особенно Тамара.

Ужинали, как обычно, на бревнах под звездным небом, но сегодня по бокам холодного кострища стояли принесенные из дома фонари – желтые столбики. Майк пересчитал людей: семь человек вместо девяти. Отсутствия литагента почти не заметно, а Элана явственно недостает. Версан пытливо оглядел Тамару и Лену. Колдунья невозмутима и величественна, писателька сумрачна и тиха. Похоже, глаза у нее слипаются, то и дело клюет носом. Либо сказалось напряжение дня, либо… Не опоила ли ее Тамара колдовским зельем?

Внезапно Майк сообразил, что у них не простой ужин, а поминальный. Крокодав поднялся на ноги с бокалом в руке. На Приютах не было крепких напитков, и во всех случаях жизни приходилось довольствоваться соками.

– Сегодня мы потеряли нашего товарища, – начал охотник. – Потеряли непростительно, нелепо. Отчасти вина лежит на тех, кто не сумел объяснить другим, как надо держать себя в горном краю, куда мы пришли легкомысленными гостями. Как старший среди вас, беру эту вину на себя.

Он посмотрел на Майка; версан выдержал его взгляд. Конечно, проще всего упрекать его и тигреро, что проворонили агента. Охотник продолжал:

– Запомните, друзья: горы не прощают панибратства, к ним должно относиться с уважением. Я пью за то, чтобы сегодняшний урок не пропал даром. Да будет пухом земля Эдварду Лашу.

Молча выпили и принялись за еду.

Майк поглядывал на колдунью. Где обещанный пистолет? Уже у нее, или она заставит писательку принести? Он поймал мимолетный дразнящий взгляд. Струился каскад шелковистых волос, окутывал Тамару легкой завесой. Царственный лик колдуньи внезапно озарился бледным сиянием, которое медленно разгоралось, точно луна вставала над лесом. Проснувшаяся Лена ойкнула. Тамара еще ни разу не колдовала на Изабелле, но всем помнилось ее представление с огнем в «Лучистом Талисмане».

Она поднялась во весь рост. Бледный желтоватый свет потек по волосам. Колдунья вскинула к небу руки, свободные рукава скользнули к плечам. Урсула Крокодав открыла рот, чтобы возмутиться, но Майк подался к ней, властно положил ладонь на колено. Амазонка смолчала.

– Майк Эри! – грянул колокольный голос, эхом отразился от склона горы. – Ты столкнулся с трудностью, которую тебе не преодолеть самому?

Он встал. Ответил:

– Да.

– Ты обратился к помощи высших сил?

– Да.

– Ты готов склониться перед ними, признав их могущество?

Майк недовольно покривился. Тамара глядела на него пылающими очами.

– Да, – подтвердил версан. Не срывать же ей представление.

Колдунья мотнула головой, колыхнулись горящие волосы.

Желтое пламя точками вспыхнуло на кончиках пальцев, окропило босые ноги.

– Майк Эри, высшие силы не откажут тебе в покровительстве. Да будет возвращено украденное!

Волшебным факелом Тамара метнулась по площадке, закружилась в бешеной пляске. Ее голос зазвучал, как оркестр, в нем погромыхивала угроза, серебристой трелью переливалось обещание, томно стонал нежный зов, и тонко выло нечто необъяснимое, взвинчивающее нервы, вгоняющее в столбняк. Майк стоял, не в силах оторвать взгляд от горящей и не сгорающей женщины.

– Возьми! – Тамара замерла, окутанная саваном светящихся волос. – Майк Эри, возьми, что ты просил!

Он тронулся с места. Сердце колотилось как сумасшедшее, в висках стучало. Ведьма.

Колдунья улыбалась, желтый свет в лице угасал. Майк остановился, глядя ей прямо в глаза, обведенные огнем.

– Возьми же, – выдохнула Тамара.

По наитию, он положил ладонь ей на грудь, нащупал под тканью платья угловатую твердость железа. Разнял застежки, вытащил пистолет.

– Возьми, что ты хотел, – вымолвила она жарким шепотом.

Майк подхватил ее на руки и унес в дом.

Много времени спустя, когда он лежал в сладкой истоме и слушал тишину, Тамара подняла голову.

– Ты – потрясающий, – шепнула она восхищенно. – Я даже подумать не могла…

– Версаны чрезвычайно добросовестны, – отозвался Майк с видом крайнего глубокомыслия. – Чему бы они ни посвящали свое время.

Колдунья засмеялась, погладила его по плечу.

– У мужчин редкий дар – добросовестность в таком деле.

Он повернулся и обнял ее, стараясь, чтобы тяжелая рука не стесняла дыхание.

– Спи. Спокойной ночи.

Тамара хихикнула.

– Ты не спросил, зачем Лене понадобился пистолет.

– Зачем?

Ее затрясло от смеха.

– Дуреха вздумала… Элана…

– Что-о? – поразился версан. – Пристрелить тигреро?

– Под дулом пистолета уложить в постель. Раз добром не хочет.

– Э-э… – Майк почувствовал себя очень тупым. – А дальше что?

– А дальше, дескать, само сладится. Тут-то он ее и полюбит.

Майк сделал героическое усилие, чтобы не захохотать на весь дом. Бывают же на свете кретинки.

Отсмеявшись, Тамара уютно примостилась и задремала. Майк боролся со сном: оставалось еще одно дело, которому он намеревался посвятить минут десять.

Убедившись, что колдунья спит, он выбрался из постели, оделся, сунул обретенный пистолет в карман и вышел из комнаты.

На площадке перед домом горели два фонаря, и в их свете Майк обнаружил сидящую на бревне Мишель.

– Элан не вернулся, – сообщила она.

– Он побежал на Шестой Приют и там заночевал. Я бы на его месте ни в жизнь по ночным горам не потащился. Только ноги ломать. Ну, Мишель? Я вас убедил? Идите спать.

– Мне страшно, – призналась она шепотом.

– Не надо бояться за тигреро. Он лучше всех понимает, что можно, а чего нельзя. Элан очень осторожен.

– Все равно боюсь. За него и вообще… – Мишель передернула плечами. – Сегодня как-то жутко.

– Тем более. – Майк поставил девушку на ноги. Она прильнула к нему, словно желая найти защиту. – Идите спать; я вас прошу.

Она покорилась:

– Доброй ночи.

– Приятных снов.

Он посмотрел, как закрылась за Мишель дверь Приюта, как осветилось ее окно. Постоял, прислушиваясь к своим ощущениям. И впрямь: на душе делается неспокойно. Тем скорее надо закончить дело, ради которого он вылез из постели. Майк вышел с площадки и зашагал вдоль темного склона.

В свете звезд версан хорошо различал тропу, кусты, большие камни. Он оглянулся, прислушался. Следом никто не крадется. Майк нырнул за громадный валун и засунул пистолет в щель между двумя камнями.

– Уж отсюда никто не упрет, – сказал Майк сам себе, выбираясь на тропу, довольный своей предусмотрительностью.

С женщинами надо держать ухо востро. Только усни – немедля обворуют. Любовь Тамары оказалась восхитительна, однако он не доверял колдунье ни на грош.

Майк возвратился к Приюту. Мишель права: странная эта ночь, недобрая. Надо идти спать, чтобы скорей настало утро. Проснешься – а рядом Тамара. Укладываясь рядом со спящей женщиной, он неудержимо улыбался.

Наутро версан проснулся разбитый, с тяжелой головой, раздраженный. В душ не попасть – там колдунья. Засела на целый час! Майк оделся, вышел из дома, глотнул свежий утренний воздух.

Холодрыга собачья. Костра нет и в помине – стало быть, Элан еще не вернулся. Где он шляется, лодырь? Давно мог бы явиться. Доносится визгливый голос Урсулы. Чего разоралась, дурная баба? Совсем разозлившись, Майк двинулся к своему тайнику. Удумать надо было – среди ночи возиться с треклятой железкой. Сунул бы под подушку, и дело с концом…

Он вынул из щели между камней руку, не нащупав холод металла. Стал на колени, пошарил еще раз, заглянул – пусто. Дьявольщина. Не перепутал же место. Вот здоровенный валун, за которым прятался ночью – невесть от кого, от собственной тени – а вот два поменьше. И щель, куда только-только пролезет рука. Однако там ничего нет.

Кто мог с утра пораньше сунуть нос? Ни единая душа не видела, как Майк тут во тьме ковырялся.

Колдовство? Какое еще колдовство?! Он-то знает, в котором месте у Тамары таится ее ворожба. Взбешенный, Майк ринулся к Приюту. Ведьма! Ее проделки, не иначе.

Он взлетел на крыльцо, с треском распахнул дверь и бросился расправляться с колдуньей.

Тамара сидела у стола, перед выставленными в ряд коробочками и пузырьками.

– А ну пошел вон!

– Ведьма! – заорал он. – Сука! Дрянь! – Схватил ее за волосы, намотал на руку рыжую прядь. – Как ты его украла? Говори: как?

Тамара не кричала, не звала на помощь, но бешено отбивалась, в кровь царапая версану руку. Затем выхватила откуда-то злополучный пистолет и выстрелила. Промахнулась. Майк сдавил ей запястье, пистолет выпал. Тамара взвыла дурным голосом. Мелькнул охотничий нож, отсек плененную прядь, а Майк от мощного толчка отлетел в угол. Перед ним встал Крокодав – с нацеленным версану в живот лезвием в руке.

– А-а-а! – невесть откуда взявшись, Мишель кинулась на охотника, отвела удар. – Прекратите! – оттолкнув Крокодава, она заслонила Майка. – Уйдите! Оставьте его! – Она с криком наступала на охотника, он пятился.

Урсула выволокла вопящую Тамару за дверь, сунула в руки подбежавшему Борису:

– Забери свою шлюху!

Он заорал что-то оскорбительное. Примолк, получив от амазонки пощечину, и тут же заорал снова.

Мишель подхватила с пола злополучный пистолет, разрядила его в потолок. Пять выстрелов заставили замолчать всех.

– Рехнулись, – вымолвила в тишине Урсула. – Все совершенно спятили.

– Собираемся и уходим. На Девятый Приют, – распорядился Крокодав.

Майк выбежал из комнаты, кинулся к себе, с треском захлопнул дверь. Привалился к ней, прижал к лицу стиснутые кулаки. Стыд какой. Впору застрелиться…

Он побросал в сумку вещи. Чувство стыда сменялось раздражением, закипающей сызнова яростью. Этот Приют убьет всех. Майк торопливо прошел по дому, выгнал из комнаты канителившегося со своими рисунками Бориса. Крокодав в холле считал людей. Пятеро: охотник шестой.

– Лены нет. Майк, поищи.

Версан бросился к ней, высадил запертую дверь.

– Лена!

Сидя на постели, писателька с лютой злобой пыталась изничтожить компьютер: мяла и дергала фольгу клавиатуры и экрана, однако прочные листы не поддавались. Стиснув зубы, чтобы не заорать, Майк собрал раскиданное барахлишко, затолкал в сумку, отнял у Лены компьютер. Повесил сумку на плечо, поднял исходящую визгом писательку на руки, вынес в холл и вместе с вещами сдал Урсуле.

– Все – на выход, – велел Крокодав.

Спохватившись, Майк вытащил из коробки возле передатчика листок бумаги и карандаш, начал писать записку: «Эл, они рехнулись. Уходим на…»

– А сам-то! – завопила над ухом Тамара. – Ты не рехнулся?!

Бросив листок, версан едва не влепил ей затрещину. Совладал с собой, толкнул колдунью к двери. Крокодав закрыл дом и зашагал к тропе, следом заторопились остальные. Майк встал замыкающим.

Путь до Девятого Приюта неблизкий и трудный. От быстрой ходьбы всем полегчало, но Крокодав объявил привал только перед первым снежником. Как шли цепочкой, так и расселись вдоль тропы. Солнце уже стояло в зените, а с Восьмого удрали без завтрака.

– Выворачиваем карманы. У кого что есть?

Кой-какая еда нашлась у женщин: орехи в сахаре и печенье у Лены, плитка шоколада у Тамары. Урсула раздала печенье и орехи, а колдунья тем временем делила шоколад, затем стала разносить наломанные куски. Дошла до Мишель, подождала, пока версана возьмет свою долю, и повернула назад, не удостоив обделенного Майка даже взглядом.

– Тамара! – одернул ее брат.

– Обойдется, – отрезала она.

Со своего места поднялась Лена, примостилась возле Майка. Протянула ему собственный кусок шоколада:

– Возьмите. Мне в горло не идет.

– Бросьте, не стоит, – хмуро отозвался версан.

Лена швырнула шоколад себе за спину, в растущие по склону кусты. На ноги встал Крокодав. Сейчас он не казался щуплым и неказистым, и голос прозвучал отчетливо и властно:

– Вот что, друзья мои. Горы не терпят вздорной мелочности, ссор и суеты. Если мы не хотим новой беды, нам потребуется великодушие и умение прощать. Вы сами видите: Изабелла – рай для счастливых и беспечных, так не будем держать зла друг на друга.

– Элана предупреждали, что место может оказаться гиблым, – заговорил Майк. – Мы с ним долго не могли взять в толк, почему. И вот выяснилось: люди теряют здесь разум. Мы все были вне себя; все хороши. Я не считаю, что это меня оправдывает, и приношу Тамаре извинения.

Колдунья надменно выпрямилась, откинула за спину русалочьи кудри.

– Я тебе, Майк Эри, той выходки до смерти не прощу. И имей в виду: ты вовсе не такой замечательный любовник, как воображаешь. Не зря жена тебя бросила.

– Придержи-ка язык, сестра, – вспылил Борис.

Мишель вскочила.

– Вы заметили, что на Восьмом великолепная слышимость? И на площадке, и в доме. Мне было отлично слыхать, что делается у Майка в комнате. Я полночи просидела на площадке… Потом он вышел, прогнал меня в дом и через несколько минут возвратился. Улегся спать. И вдруг – ее голос, – Мишель кивком указала на Тамару. Колдунья вздернула подбородок. – «Пойди туда, куда ходил, и принеси то, что спрятал. И все забудь». Я решила: мне чудится, сны снятся. А Майк пошел. Я в окно видела, с каким лицом возвращался – как зомби. И с пистолетом в руке. Тамара… не знаю, напоила его чем или дала понюхать… Я знала человека, которого за подобные штуки застрелили из снайперской винтовки, – закончила Мишель и села наземь подле Майка.

Версан глядел в пространство, будто его все это не касалось.

– Это ложь, – хладнокровно заявила Тамара. – Она обиделась на меня и наговаривает.

Мишель вспыхнула.

– На что ж это я обиделась?

– Что Майк со мной пошел, а к тебе не ходит.

Художник покатился со смеху.

– Ну, девки, ну, не могу! Ха-ха-ха-ха! Теперь будут мужика делить…

– Если еще раз кто-нибудь устроит разборки и свары, – заговорил Майк, – я сброшу в пропасть всех участников. Это ясно?

– А я попрошу проявить такт и выдержку, – добавил Крокодав. – Дружеская взаимопомощь – одно из главных требований жизни в горах. Нам следует вести себя достойно, господа.

Двинулись дальше. Прошли через снежник, одолели перевал, отшагали восемь километров по долине. Отдохнули. Взобрались на второй перевал и оттуда увидели призывно белеющий Девятый Приют.

Крокодав напомнил об осторожности и повел группу вниз. Высота большая, склон не солнечный. Кругом наст, и пугающая крутизна. Если упасть, можно со свистом мчать до самого низу, до границы снежника, а дальше голые камни. Поэтому продвигались не спеша, осмотрительно. Тамара один раз поскользнулась, выронила альпеншток и сунулась руками в снег.

Благополучно спустились со снежника и остановились передохнуть.

– А знаете ли, господа, что это за место? – спросила колдунья. – Ах, не знаете? – На ярких губах заиграла улыбка. – Здесь водятся горные демоны и джинны. Это их обиталище.

– Демонов не надо, – в один голос отказались версаны.

– Они добродушны и безобидны…

– Вон один бежит, – заметила Урсула, оглянувшись на преодоленный снежник. На гребне перевала появилась гибкая фигура Элана. – Наконец-то.

Тигреро заметил их, помахал рукой и устремился вниз по тропе. Майк уловил какой-то едва слышный звук – и увидел, как у Тамары расширяются глаза и с лица сбегает краска.

– Что такое? – успел спросить он, и колдунья пронзительно закричала.

У Элана из-под ног вырвался снежный столб, взлетел вверх, разрастаясь, выбрасывая в стороны белые рукава. Он закачался, загудел, словно приветствуя людей, и рассеялся сверкающей пылью. Пыль осыпалась на пустое место: только что шагавший по тропе Элан катился по обледенелому склону к поджидавшей внизу каменной осыпи.

Глава 4

Тигреро сделал единственное, что мог: собрался в клубок, укрыв живот и голову. Ядром пронесся по длинному снежному языку, ударился о камень, подпрыгнул, описал дугу, снова подпрыгнул – и покатился по осыпи, среди застучавшего камнепада. Поднялась пыль, повисла бурым шлейфом. Цветной комок развернулся, превратившись в человеческое тело, замедлил скольжение и замер далеко внизу.

– Стой! – осадил Крокодав рванувшегося Майка. – Не то будешь лежать там же.

Версан во все глаза смотрел на цветную черточку на буром склоне; на скулах ходили желваки. Придушенно застонала Мишель. Охотник порылся у себя в сумке, вытащил моток веревки, принял из рук жены походную аптечку.

– Урсула: чтобы с тропы – никто ни шагу. Пойдешь за мной, – велел он Майку и направился вниз и вправо по склону. – Мишель, стоять! – приказал он, не оборачиваясь, и версана прянула обратно.

Крокодав добрался до осыпи и двинулся по ней зигзагом, осторожно нащупывая опору под ногами. Майк держался чуть позади. Осыпь – коварная штука, и если покатишься сам, главное – не увлечь за собой товарища. Трижды камни под ним подавались, он скатывался на метр-другой, но каждый раз удавалось остановиться. Крокодав выжидал, пока Майк поднимется на ноги, спускался к нему и вел дальше. Наконец почва стала крепче, и они быстро зашагали к Элану.

Тигреро лежал ничком, запорошенный пылью, светлые волосы измазаны красно-коричневым. Куртка на плече была разодрана, в дыре виднелась кровавая рана.

– Эл! Элан! – Майк положил руку ему на шею, надеясь нащупать пульс. Не удалось. – Элан! – снова позвал он безнадежно.

Охотник снял с Элана рюкзак, перевернул тигреро на спину, посмотрел в ободранное, мертвое лицо, опустился на землю и приложил ухо ему к груди.

– Ах ты… – вырвалось у него сокрушенное. Поднял Элану веко, глянул на огромный черный зрачок. Плотно сжав губы, достал из кармана походную зажигалку, щелкнул и прижег ему кожу на запястье, всматриваясь в открытый глаз. – Думаю, это все. Разве что диагностер… – Крокодав извлек прибор из аптечки, включил, приложил щуп Элану к шее. – Нет.

Майк смотрел на охотника, словно не веря. Перевел взгляд на Элана. Спросил у него:

– Как же это? Эл, что ж ты?…

– Так бывает, – отозвался Крокодав. – Даже с самыми лучшими тигреро. Подожди тут, я осмотрюсь.

Он прошелся вдоль нижнего края осыпи. Метров через пятьдесят начинался крепкий, надежный, кое-где поросший травой склон. Крокодав вернулся к понуро сидевшему возле Элана версану.

– Пойдем. – Он повесил за спину рюкзак. – Донесешь его?

– Донесу. – Майк взвалил тигреро на плечо. – Ах, черт возьми…

Они зашагали по скрипевшим под ногами камням. Издалека донесся женский крик – оставшиеся на тропе все поняли: так, на плече, носят мертвых. У Майка сжалось горло. Элан не стал ему другом, но не успел стать и демоном. И было чертовски жаль, что с ним так вышло. Колдунья проклятая – приспичило ей устраивать представления! Вздумала позабавить людей снежным джинном. Майк видел, как она шлепнулась на тропе, сунулась руками в снег – заложила свой патрон или что там было, но ему и в голову не пришло ничего такого. Да и она не ожидала, что на тропе появится тигреро…

С Эланом на плече, взбираться было тяжело. Тем более с мертвым. Был бы живой – Майк бы взлетел, как на крыльях. Ему вспомнилось, как вытаскивал из Лисьего оврага женщин, которые нанюхались маркизы-клаудины. Тетки-то ожили, а Эл… Бедняга Эл. И Мишель будет вне себя. Называется, поехали отдохнуть.

Он чувствовал, что зверски устал. Ноги подламываются, тигреро того и гляди соскользнет с плеча. Хотя ему уже все равно… Майк задыхался, в глазах мутилось. Надо передохнуть. Еще три шага, до того уступа – и присядем. Один шаг, другой. Третий. Версан рухнул на колени, уронил Элана и в полуобмороке свалился на него сверху. Ощутил под собой упругость человеческого тела, и все потонуло в смутной мгле.

– Майк, что ты? Майк! – его тряс за плечо Крокодав.

Он сполз с тигреро и остался лежать, прижимаясь щекой к пучку травы. В уши иглой втыкался чей-то пронзительный крик. Мишель? Или Лена? Какая разница… Он хотел объяснить охотнику, что совсем выбился из сил, поднял голову – и уставился в открытые карие глаза. Элан смотрел на него. Ободранный, в крови – но живой. Тогда Майк хотел сказать, что он, Майк Эри, с ума спятил, однако вместо этого спросил:

– Никак ожил?

Элан моргнул, а Крокодав издал звук, похожий на хрюканье изумленной свиньи. Майк поднялся на колени.

– Полюбуйтесь на него! Ожил! Сперва катался по льду, потом ездил на мне, а теперь глядит бесстыжими своими зенками… – Версан затрясся в приступе нервного смеха.

Не веря собственным глазам, охотник ощупал Элана, посчитал ему пульс и ошеломленно уронил руки.

– Вот объясните, – внезапно заговорил тигреро, – на кой ляд он лупит мною по камням?

Майк поперхнулся; Крокодав только рот открыл. А Элан уселся и принялся ощупывать разбитую голову.

– Демон, – шепотом вымолвил Майк. – Я всегда знал, что ты демон.

Сверху маленькой лавиной скатились Мишель и мадам Крокодав.

– Элан! – Версана хотела схватить его в объятия – но не посмела, коснулась куртки на груди. – Боже мой, Элан…

Урсула несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот – и напустилась на Майка:

– Почему ты его тащил, как дохлого шакала?! Мы-то решили… Нам же сверху не видно!

– Элан был мертв, – ответил ей ошарашенный Крокодав.

Урсула охнула и театрально воздела руки к небу.

– Уж мне эти мужчины! Нет никого бестолковее их! Мертвого от живого отличить не могут. Элан, ты ужасно выглядишь. Надо сделать носилки…

– Я сам дойду, – он уверенно поднялся на ноги. – Буду твоим должником, – сказал он Майку, улыбнулся Мишель и начал взбираться по склону, как будто и не его тащили мертвого всего несколько минут назад.

Следом двинулись Урсула и Крокодав. Мишель с Майком переглянулись. Она светилась от счастья, у него сердито опустилась губа.

– Мишель, я не врач и могу ошибаться. И Крокодав мог ошибиться. Но диагностер… То была даже не кома – самая настоящая смерть.

– Ну и что?

– Версаны демонам полезны; вспомните Гайду и его раба. Сегодня Элан вернулся с того света, а я чуть не сдох. Взамен.

– Но Майк…

– И это не впервые – я уже наблюдал подобное. Мы с ним гонялись, возились – и вдруг Элан хлоп без чувств и лежит. Потом очухался и сразу удрал, а я еле на ногах стою. Это как с Гайдой: он тоже забирал кусок жизни у своего версана. Берегитесь его!

– Вам не в чем его упрекнуть, – возразила Мишель. – Даже если он демон, он… держит себя достойно.

– Пока.

Она тряхнула черными кудрями.

– Когда будет иначе, тогда и станем разговаривать. Майк, я не Лена, чтобы закатывать истерики и верещать о своих привязанностях, но… – она сбилась. – Ну что вы так смотрите?

– Позволю себе напомнить, что со смерти Слетка едва ли прошло три недели, – отчеканил версан. – На вашем месте, мадам Вийон, я бы еще носил траур. – Он бросился догонять Элана и Крокодавов.

Охотник и его супруга карабкались вверх, и поначалу тигреро не отставал. Но вот он запнулся раз, другой, вот пальцы соскользнули с камня, за который он уцепился. Элан остановился, тяжело дыша. Майк поравнялся с ним.

– Что такое?

Тигреро глянул помутневшими глазами, вспухшие губы беззвучно шевельнулись. Хорош – прямо-таки красавец, подумалось версану. Пожалуй, любовь к нему Лены сегодня закончится; вот бы и Мишель тоже… Элан покачнулся и начал заваливаться назад. Майк поймал его, опустил наземь.

– Майк… дайте, я… – стремительным рывком к ним поднялась Мишель, бросилась возле тигреро на колени, положила ладони ему на грудь.

Элан был без сознания – взятых у версана сил хватило ненадолго.

Майк подобрал увесистый камень.

– Я же сказал: убью, если увижу вас рядом.

Смуглое лицо Мишель залила сероватая бледность.

– Вы не посмеете.

– Я? – Он занес руку, готовый раскроить Элану череп.

Мишель шарахнулась, не удержалась на ногах, прокатилась вниз. Сверху что-то кричала Урсула, и торопился назад Крокодав.

– Пощадите, – выдохнула Мишель. – Пощадите его!

Версан выбросил камень, отступил от тигреро.

Мишель поползла вверх. У него сжалось сердце – такая мольба читалась у нее на лице.

– Майк, – девушка распласталась на бурой земле. – Помогите. Я прошу вас. Я… клянусь, что не подойду к нему никогда.

– Клятва женщины.

С сердитым оскалом, он сел на корточки, пощупал у Элана пульс. Избегая молящего взгляда Мишель, вновь забросил тигреро на плечо.

– Что у вас? – Сверху ящерицей скользнул Крокодав; острые глаза впились в Майка.

– Ему снова худо. Пропустите! – рявкнул версан, хотя кругом был свободен весь склон.

Охотник посторонился, подал руку Мишель и подтянул ее на уступ, где стоял сам. Поглядел вслед Майку.

– Что происходит?

– Сама не понимаю. – Она сухо всхлипнула. – Идемте. Майк сейчас опять свалится.

Удивленный предсказанием, Крокодав бросил на Мишель пытливый взгляд, однако промолчал и стал карабкаться наверх.

У версана хватило если не физических сил, то силы воли добраться до тропы. Борис принял Элана, и Майк рухнул наземь. А через несколько мгновений тигреро снова открыл глаза.

На Приюте это событие вслух не обсуждалось. Притихшие, неразговорчивые, люди притворялись, будто по-прежнему отдыхают и наслаждаются жизнью. Минуло два дня. Не отходивший от Элана Майк отощал, как во время тяжелой болезни; он был угрюм и не желал иметь дела с Мишель, отделываясь короткими фразами. А Элан вообще ни с кем не разговаривал. Он принял помощь версана, он выжил – однако невозможно было понять, благодарен он или, наоборот, сожалеет, что ему не дали умереть. Его ободранное, в коричневых корках лицо было страшным, взгляд погасших глаз – тусклым, словно он не до конца вернулся с того света.

Приют накапливал недовольство. Он еще не бесился, но в воздухе витала растущая напряженность.

– Надо уходить, – неожиданно заговорил Элан на третье утро, когда группа уныло завтракала.

– Отличная мысль, – буркнул Майк. – Ты на ногах-то стоишь?

– Дойду.

– Сколько до Десятого? – осведомился Крокодав.

– Не знаю. Километров двенадцать будет.

– Как не знаешь? – Урсула замерла, не донеся до рта вилку.

В обращенных на Элана взглядах обоих охотников было нечто такое, отчего к нему повернулись все.

– Не знаю, – резко повторил он. – Я не ходил по маршруту.

– Почему? – Крокодав отставил тарелку.

– Проводника заменили в последнюю минуту, и я не имел возможности пройти здесь до вас, – хмуро сообщил Элан.

– Тогда какое имеешь право вести группу? – возмутилась Урсула. – Ты со своей рекламой совсем спятил!

– Эй, я чего-то не пойму, – вмешался Борис, жуя салат. – Наш тигреро – самозванец?

– Заткнись, – холодно посоветовала Тамара.

– Почему ты повел людей, не ознакомившись с маршрутом? – спросил охотник.

– Я ознакомился, как сумел. Смотрел подробную карту. Меня послали внезапно…

– С какой стати ты согласился? – перебила мадам Крокодав. – Порядка не знаешь?

– Отстаньте от него, – раздраженно сказал Майк. – Эл без вас еле жив.

– Какой ты после этого проводник? – наседала Урсула, не слушая. – Денег лишних захотел или что?

– Хватит! – вскрикнула Мишель. – Не доставало оскорблений.

– Проводник обязан знать маршрут, по которому ведет людей, – ответил ей Крокодав. – Элан тропы не знает.

– Ну и пусть; какая разница? – подала голос Лена, теребя свою толстую косу. – Мы и так не заблудимся.

– Речь идет о принципе, – объяснил тигреро, глядя в землю. – Да, я не знаю маршрута; но так сложилось, что…

– Оправдания оставь при себе, – отрезала Урсула.

– Прекратите свару. – Майк внушительно встал на ноги. – Я просил: никаких разборок. Кстати, насколько мне известно, – он повернулся к мадам Крокодав, – вы не должны прилюдно накидываться на старшего группы. Все претензии – с глазу на глаз.

Майк был прав. Однако взвинчивающая нервы атмосфера Приюта оказалась сильней.

– Элан, я тебя не понимаю! – фыркнула Урсула, передернув плечами. – Реклама безобразно портит людей.

Тигреро поднялся и зашагал к дому. Мишель хотела было направиться следом, но Майк придержал ее, выразительно указал на бревно. Она покорилась: клятва есть клятва.

Завтрак продолжили в угрюмом молчании. Через несколько минут Элан появился в дверях с рюкзаком за спиной. Ругнувшись, Майк вскочил с места, двинулся ему навстречу.

– Ты что задумал?

Тигреро зло усмехнулся.

– Надо пройти по маршруту.

– Эл, не дури. Куда ты собрался?

– До Десятого и обратно. А затем поведу группу.

– Брось, – попытался вразумить его Майк. – Кому это надо?

– Мне.

– Ты сдохнешь.

– Отвяжись.

Версан рассерженно сплюнул. Черт бы побрал Крокодавов – какого рожна прицепились к парню? Из-за них он забрал себе в голову невесть что…

– Элан! – подбежала Мишель. – Господь с вами!

Тигреро направился к кострищу, где сидели остальные.

– Старшим группы останетесь вы, – объявил он Крокодаву. – Вечером я вернусь, и завтра уйдем на Десятый.

– Считаешь, тебе по силам одолеть двадцать пять километров?

– Едва ли, – заметила Тамара. – Лучше бы ему идти в постель. Баиньки.

Версаны разом повернулись к колдунье – и оба смолчали: Майк – со свирепым оскалом, Мишель – с серым от подавленного гнева лицом.

– Счастливо оставаться, – сказал Элан.

– Схожу-ка я с тобой, прогуляюсь, – проворчал Майк.

– Все остаются здесь до моего возвращения.

– Эл, брось ерунду…

– Все остаются здесь! – рявкнул тигреро.

Он исчез за поворотом тропы; шелестели скрывшие его колючие кусты, сухо постукивали длинными шипами.

– Ну, господа, если он не вернется в срок – берегитесь, – проговорил Майк, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Элан не вернулся – ни вечером, ни к утру.

На рассвете Крокодав увел группу; но когда пришли на Десятый Приют, Элана не оказалось и там. Дом стоял закрытый, слепой из-за опущенных жалюзи.

– Где Элан? – тихо спросила Мишель.

– Сейчас узнаем, – охотник открыл Приют и вошел в холл.

Ни записки, никаких следов тигреро.

Мишель бросила сумку на пол и гневно уставилась на супружескую чету. Майк стал рядом с девушкой.

Вяло защищаясь, Урсула передернула плечами.

– Найдем, – пообещала она. – Идем, посмотрим тропу на Одиннадцатый, – обратилась она к мужу; в голосе поубавилось всегдашней уверенности и напора.

Крокодав пересек площадку и остановился у начала тропы. Десятый Приют расположен в расщелине, место по-своему чудное, хоть и мрачноватое, когда уходит солнце. На краю площадки, под скальной стеной, лежит озерцо небесной синевы, а в него прыгает юркий водопад. Вокруг камни, блестящие, как черное стекло, и меж них вьются лозы с красными цветами. И больше ничего – только камни и цветы. Да тропа лежит светлой лентой, посыпанная чистым песком.

Крокодав с Урсулой осмотрели тропу.

– Следов нет, – подвел итог охотник. – Элан здесь не проходил.

– Тогда где он? – Стоя у них за спиной, Мишель сунула сжатые кулаки в карманы куртки. – Где он, я вас спрашиваю?!

– Послушай, девочка, – попыталась вразумить ее Урсула, – Элан не пропадет. Здесь нет хищных зверей, которые могли бы…

– Он ушел один, чуть живой! И всем было плевать!

– Элана никто не гнал, – возразил Крокодав. – И будьте добры без истерик.

Майк прижал девушку к себе, опасаясь, что она кинется в драку.

– Где он? – повторила Мишель, сдерживаясь из последних сил.

– Насколько я понимаю, между Девятым и Десятым Приютами, – холодно объяснил охотник. – Из каких-то соображений он свернул с тропы.

Версана была похожа на разъяренную айтраву, настигшую похитителя, который утащил из логова котят. Прижимая ее одной рукой, Майк поглядел на часы.

– Пятнадцати минут на обед достаточно? После этого, господа, вы отправитесь разыскивать Элана. И не дай вам Бог…

– Хорошо, – ответил охотник. – Договорились – через четверть часа выходим. Но девушка останется здесь.

Мишель рванулась, Майк едва ее удержал.

– Останетесь здесь, – властно повторил Крокодав. – Я не потерплю ваших выходок.

Она снова рванулась, да так, что Майк с трудом устоял на ногах. В глазах блеснули слезы бессильной ярости. Урсула подступила к ней, сокрушенно покачала головой – и неожиданно влепила две хлесткие пощечины.

– Не переживай, – проговорила она с жалостью. – Ну, милая, найдем мы Элана, найдем.

Мишель поникла; Майк увел ее в дом.

– Ты спятил на старости лет, – прошипела Урсула, обращаясь к мужу. – Почему не заметил, где он свернул с тропы?

Крокодав пожал плечами.

– Когда Элан хочет исчезнуть, он исчезает бесследно. Но я не понимаю такого свинства – куда-то завернуть, когда мы его ждем, а сам в любую минуту может свалиться.

– Элан хороший проводник, – справедливо заметила амазонка, – но слишком много жил в городе. И вдобавок пачкался с рекламой. Давай, Крокодав, будем обедать – не то ошалелые версаны и поесть не дадут. Погонят на розыски палкой.

Наскоро перехватив холодного мяса, Майк обогнул Приют, прошел вдоль задней его стены. Оглядел ведущие к антенне провода: изоляция съедена, как и ожидалось. Версан ухватился за край крыши, подпрыгнул и не без труда забрался наверх. Если с Эланом стряслась беда, связь будет нужна позарез.

Он заглянул в коробку усилителя сигнала. Окислившиеся, потемневшие провода лежали веером, как положено, клеммы разнесены далеко. Коли развернуть жгут и выложить каждый провод отдельно, глядишь, накоротко не замкнет.

Майк соскочил на землю, осмотрел дыру в стене, где скрывался нижний конец жгута. Тут по отдельности не разложишь. А если вскрыть корпус передатчика, отсоединить провода, выдернуть из стены и присоединить их обратно уже здесь? Майк поковырял стену и от души выругался: дыра в ней залита клеем, который прочней самого Приюта. Черта лысого из него что достанешь! И отрезать провода не отрежешь – без изоляции все на одно лицо, не угадаешь потом, какой из них куда собачить. Значит, связи с Кристиной не будет.

Майк вернулся в дом, осмотрелся в надежде обнаружить аварийный передатчик, работающий без усилителя и антенны, способный послать SOS, который примет Космическая Спасательная служба. Ничего. Только аппарат на столе, превращенный муравьями в бесполезный ящик.

Спустя четверть часа Крокодавы и Майк покинули Десятый Приют. Минут через десять с крыльца сбежала Мишель и направилась следом. Уже второй раз у нее отнимают человека, который ей дорог. Дорог несмотря ни на что – вопреки увещеваниям Майка, страху перед демоном, стыду перед погибшим Тони. Мишель поклялась не подходить к Элану и пока не знала, что ей с этой клятвой делать, однако была убеждена, что в конце концов все образуется. Сломить сопротивление Майка не так трудно, как ему кажется, а уж Элан… Тигреро воображает, будто раз он демон, рядом с версаной ему места не найдется, – разубедить его не составит труда. Если только с ним ничего не случилось, если Мишель найдет его в живых… Она шла по тропе, сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом.

…Шагая прочь от Девятого Приюта, Элан сознавал, что до Десятого может не добраться. И все же это лучше, чем выслушивать упреки Крокодавов и насмешки Тамары, лучше, чем принимать помощь Майка, забирая у него жизнь. Если ты проводник, веди свою группу как положено; если нет… значит, твоя судьба – лежать на тропе.

Километр за километром он продвигался вперед. Спасибо версану – ноги держали неплохо. Элан остыл, задавил обиду. Крокодавы не хотели его оскорбить – это все Приют, который втихомолку ярится, отравляет своей злобой. Надо поскорее увести с него людей. Не вернуться ли прямо сейчас? Не то, глядишь, до вечера перегрызутся. Ладно, пройдем еще четыре километра – помнится, там сложный участок пути – и повернем обратно.

Началась морена. Широкая полоса серых камней – от громадных валунов до мелких обломков, в беспорядке наваленных сползавшим в незапамятные времена ледником. Элан по-мальчишески любил морену, ему нравилось, что она требует от человека изрядной ловкости. Птицей перелетать с камня на камень – отличная забава. Сегодня, разумеется, прыгать не стал: случись что – версана рядом нет. Он неторопливо пробирался вдоль поросшего соснами отлогого склона; меж деревьев зеленел редкий кустарник.

Что это? Будто камень трепыхается. И впрямь: в щель между обломками породы угодила птица. Замерла, снова забилась – беспомощный взъерошенный комок. Элан стал на колени и выудил бедолагу из щели, положил на ладонь. Птаха завалилась на бок и смотрела на него немигающим черным глазом. Затем приподнялась, вспорхнула – и тут же упала на камень. Элан нахмурился, глядя, как она елозит крылышками по валуну. Что с ней? Это не подранок – все перышки целы, ни одного помятого. Странно.

Он огляделся. Батюшки мои! Вон вторая пичуга барахтается, хочет перевалить через выступающий из земли корень, а вон третья. Что за напасть? Элан сошел с морены и углубился в лесок. Кое-где птицы на кустах клевали ягоды, а некоторые валялись на земле, будто пьяные. Внезапно он понял. По лицу неудержимо расползлась довольная ухмылка. Пичуги же и впрямь пьяным пьяны! Сейчас тигреро тоже приобщится. А группа подождет.

Элан сорвал с ветки бледно-розовую ягоду, понюхал, осторожно попробовал. Явно недозрелая, кислая. Однако на внутренней стороне губ она отозвалась теплом и пощипываньем – в соке присутствовал спирт. То самое, чего так не хватает на Приютах; досадный недосмотр организаторов путешествия.

Он прошелся по лесочку вдоль тропы, убедился, что ягод здесь мало, да и те не ахти. Тогда Элан двинулся вглубь. Вдруг найдется месторождение получше? И он нашел.

Поднявшись по склону шагов на сто, тигреро обнаружил солнечный овражек, заросший ягодником. Правда, здесь и птиц была тьма тьмущая – усыпанные ими ветки так и раскачивались. Заложив в рот два пальца, Элан резким свистом поднял их на крыло; в воздухе стало серо от взмывшей тучи. Птицы с криками заметались, многие попадали наземь, а тигреро спрыгнул в бесплатную пивнушку.

Кисло-сладкие ягоды восхитительно пощипывали и согревали, по телу будто растекался бальзам. Элан повесил рюкзак на сук и вплотную занялся сбором урожая. Голова чуть кружилась, как от сильного радостного волнения, в ногах появилась пружинящая легкость; казалось, стоит захотеть – и оторвешься от земли, поплывешь над нагретыми солнцем кустами. Он жмурился в сладком довольстве, точно разомлевший кот, и разве что не мурлыкал.

Затем вспомнил про Майка. Надо и для него насобирать, пока не окосел; то-то версан обрадуется. Элан добрался до рюкзака, сковырнул его вниз, с трудом извлек пластиковый пакет, в который у него были сложены рубашки. Вытряхнул содержимое, комом запихал обратно в рюкзак и с большим тщанием снова водрузил его на сук. Теперь постараемся взять себя в руки и изобразить трезвого сборщика ягод.

Ему было смешно от собственной неловкости. Вот же нарезался! Тигреро сломал пару прутьев, свернул в кольца и сунул в мешок – сделал твердый каркас, чтобы ягоды не помялись. Затем, прикусив от напряжения губу, принялся собирать винные шарики, старательно очищая их от охочих до угощения муравьев. Элан обязан Майку жизнью – а долг платежом красен. На этих чертовых Приютах даже нечем залить свои горести. Он усмехнулся. Стрессы надо снимать не спиртным, но с тех пор, как Майк поцапался с Тамарой, она его к себе не подпускает. Ну и дура баба.

Свистом отгоняя пытающихся возобновить пиршество птиц, он ползал по ягоднику и усердно трудился. Мешок отяжелел; тут с лихвой хватит не только Майку, но и всем остальным. Великодушный версан никого не обнесет. Элан упаковал мешок в рюкзак, посидел на земле, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Блаженство. Однако земля под ногами ненадежна, и сосны плывут в хороводе. Не хватало ноги переломать по пьяному делу. Пожалуй, не стоит торопиться в дорогу, а лучше завалиться на солнышке да немного вздремнуть.

Он растянулся на мху и закрыл глаза. Хорошо-то как, кто бы знал. Изабелла качала его в объятиях, ласкала невесомыми лапами, дарила нежные призрачные поцелуи. Перед внутренним взором поплыли смутные образы; потом он увидел Тамару – ее рыжие русалочьи кудри струились, как вода в ручье. Колдунья призывно улыбалась, между ярких губ влажно блестели жемчужные зубки, но смотрела она мимо тигреро, на Майка. Элан отогнал видение, потому что хотел увидеть Мишель, но вместо версаны явилась писателька. Размытые голубые глаза были широко распахнуты, в них стоял испуг. Элан понимающе улыбнулся – пока не зажило ободранное лицо, Лене он физически неприятен. Вот и славно: по крайней мере, писателька не смотрит на него с влюбленностью и тоской, от которой по коже ползут холодные змеи. Однако хочется увидеть Мишель.

Версана не пришла, вместо нее появился Крокодав, с укоризной покачал головой: что ж ты, тигреро? Надрался и завалился дрыхнуть? А я-то на тебя понадеялся.

Элан прогнал Крокодава, повернулся на другой бок. Позвал Мишель, но почему-то явился Слеток – такой, каким Элан видел его на снимке: полуголый, измученный. И со снайперской винтовкой в руках. Он поднял винтовку и прицелился Элану в голову, и сказал, что не позволит демону приблизиться к Мишель. Элан ответил, что сам не дурак и не причинит ей зла. «Ты не понимаешь самого главного», – сказал Слеток и опустил ствол пониже, целя в сердце. «Не стреляй, – попросил Элан. – Я несколько секунд владел сознанием Мишель, заставил ее стремиться на Изабеллу. Я не знаю, что будет, если меня убить». Пораженный, Слеток чуть не выронил винтовку, затем отвернулся и побрел прочь, а Элан глядел ему вслед, на светлые волосы и загорелую спину, пока он не исчез. А Мишель так и не появилась.

Проснулся он от вечерней прохлады. В овражке было сумеречно, на кустах копошились самые жадные и стойкие птахи, на земле трепыхались пьяные. Элан сел на мху – и поначалу решил, что за несколько часов сна так и не протрезвел. Земля под ним раскачивалась и ныряла, точно катер на крутой волне, а склоны овражка вытягивались вверх, искривлялись, корчили немыслимые рожи. Тигреро помотал головой, потер виски, чувствительно смазал себя по щеке. Безобразие продолжалось. Он поглядел на руки – пальцы в ягодном соке, но не дрожат, не кривятся и не вытягиваются. Отыскал глазами рюкзак – висит на суку, смирный, тихий. Однако дерево исполняет дикий танец, извиваясь и встряхивая ветвями. Что за морок?

Элан поднялся на колени. Земля брыкалась, и он едва не сунулся лицом вниз. Постоял на карачках, упираясь ладонями в мох. Не может быть, что он настолько пьян.

Он тревожно огляделся. Скоро ночь, нужно поскорей выбираться из дьявольского места. Проклятая Изабелла с ее гипнотическим воздействием. Надо же было так попасться! Винца захотелось… Не зря на Приютах нет ни капли спиртного. Он внезапно рассердился и вскочил. Чертовы Максвеллы – почему не удосужились предупредить? Его сшибло с ног, он упал, перекатился на мху. Итак, что мы предпримем?

Для начала раскинем умом. Изабелла отзывается на чувства и переживания своих гостей. Восьмой Приют взбесился и свел с ума группу, загрустившую после гибели литагента, Девятый треплет людям нервы из-за Элана и Майка. Видимо, пока тигреро тут кемарил, его хмельной мозг вошел во взаимодействие с планетой и устроил для хозяина сюрприз.

Рассудив, что не стоит подниматься во весь рост, Элан пополз к дереву, на котором висел рюкзак. Полз долго, подбирался с разных сторон – но дерево ускользало, как живое. Вот он, ствол, совсем рядом, только руку протяни – однако пальцы ловили пустоту. Мираж? Дерево видится здесь, а на деле стоит по соседству?

Черт с ним, с рюкзаком – не велика потеря. Надо самому уносить ноги, пока цел. Элан пополз вверх по склону. Однако безобидный овражек с наступлением сумерек озлился и не пожелал отпускать попавшего в плен человека. Раз за разом склон взбрыкивал, и тигреро кувыркался вниз, вламываясь в кусты коварного ягодника. Все тело болело, горели окровавленные ладони, с которых он содрал кожу. Вот угодил в переплет!

Тигреро облизал сухие губы. Зверски хотелось пить. Он поискал росу на листьях – они были влажные, но от их запаха замутило, и он отполз от куста подальше. Затем повел рукой по земле, нащупал маленький камешек, сунул в рот. Если его сосать, выделяется слюна и пить хочется меньше.

Элан перевернулся на спину, поглядел в темно-синее небо с роскошными, близкими звездами. Звезды не кружились и не раскачивались, как качалась под ним земля. Вот бы позвать на помощь. Сигнал бедствия приняла бы Космическая Спасательная служба, явилась – оглянуться не успеть. Известно, как работают космоспасатели, – это вам не сонная полиция Кристины. Чертовски жаль, что нет передатчика…

Передохнув, он вновь попытался выбраться; и снова овраг его не отпустил. Маленький, неглубокий, он обрушил на тигреро всю ярость потревоженной Изабеллы и раз за разом сбрасывал его вниз. В конце концов Элан решил дождаться рассвета. Кувыркаешься в темноте – и даже не разглядишь корягу, которая метит сучком тебе в глаз. Пусть это все наведенные иллюзии, психоэффекты – но они до черта реальны.

Уснуть он не смог. Было холодно, и тошнило от качелей, которые устроила ему Изабелла. Под утро его начало рвать, и зверски мучила жажда.

Наконец затеплился серый рассвет. Насквозь продрогший, Элан слизывал с травинок бисер росы. На листьях воды было больше, но запах ягодника стал невыносим. Переползая с места на место, бессильно роняя голову, Элан думал о версанах. Майк, который обещал его прикончить, если заметит возле Мишель, – Майк перевернет вверх тормашками всю Изабеллу, чтобы отыскать пропавшего тигреро. И Мишель ему под стать. Версаны кинутся на поиски, а Крокодав без труда найдет след. Надо выбраться, пока они не примчались и не случилось новой беды.

Элан снова пополз наверх – прижимаясь ко мху всем телом, нащупывая вмятины в земле, цепко хватаясь за камни и выступающие корни. Он ничем не провинился перед оврагом – неужели тот его не отпустит? Тигреро должен встретить своих людей, предотвратить новое несчастье. Только Элан, с его живучестью, может подолгу здесь кувыркаться, любой другой погибнет при первом падении. Ну, овражек, согласен? Отпустишь? Ах, черт! Неведомая сила оторвала его от земли, подбросила в воздух, швырнула вниз. Элан покатился по склону, чуть не плача от бессильной злости.

В следующий раз он ударился головой и долго пролежал без сознания. А когда очнулся, опять полез вверх, потому что не собирался валяться в паскудной канаве, дожидаясь, когда прибегут друзья и найдут свою смерть. И он добрался до края овражка, но под его тяжестью оборвался повисший в воздухе корень, за который Элан ухватился, и тигреро снова скатился на самое дно. Хотелось плюнуть на все и быстро, без мучений, сдохнуть.

А потом он услышал далекий крик – знакомый зов Светлого озера. Крокодав отправился на поиски; наверное, и Урсула с ним. Идут с Десятого Приюта. Элан ринулся вверх. Надо вырваться из ловушки самому, пока никто не погиб. На середине склона остановился перевести дух. Откуда он знает, что Изабелла потребует кровавую жертву? Знает откуда-то. Либо он выкарабкается сам, либо за его спасение будет заплачено чужой жизнью.

Издеваясь, проклятый овраг дернул его и швырнул обратно, когда до кромки оставалось рукой подать.

Он очнулся и сквозь шум в ушах снова услыхал охотничий зов. Кричали совсем близко. Тигреро затаил дыхание, прижал руки к груди, словно Крокодавы могли услышать, как стучит его сердце. Только бы не сунулись сюда… Ушли: спустя пару минут донесся новый крик, чуть дальше. Слава Богу.

Выползти бы, скатиться к морене, пока они ищут там. Тогда они наткнутся на него, возвращаясь на Десятый Приют, – вот будет радостный сюрприз. Крокодав встретит его сурово – какого рожна шлялся по оврагам вместо того, чтобы держаться тропы? – а Урсула захлопочет с ворчливой нежностью. И Майк скажет что-нибудь душевное, вроде «Чертов демон! Теперь он сам собой зарождается на тропе!» А если там и Мишель… Элану вспомнилось, как сияли ее глаза, когда он воскрес на осыпи. Так хочется выбраться, и чтобы рядом была Мишель.

Отлеживаясь после очередного кувырка, он подумал, что спастись отсюда не суждено. Лежать ему тут, разбившись насмерть. Быть может, хоть тогда овраг уймется?

Но если Элан погибнет, что станет с Мишель? Беседуя во сне со Слетком, тигреро сказал ему правду: он подчинил себе волю версаны и теперь боялся, что это мимолетное рабство окажется для Мишель таким же губительным, как власть демона Гайды. Нет, он не может погибнуть; не имеет права. Вылезти – вылезти отсюда вон! Элан снова рванулся наверх.

И замер, распластавшись на мху. Донеслись голоса: чем-то возмущалась Урсула, сердито рычал Майк, потом раздался гневный вскрик Мишель. Почему так близко? Ведь они ушли… Значит, Крокодав отыскал место, где Элан сошел с морены. Они вот-вот будут здесь.

Нельзя им сюда, овраг их убьет! Он пополз вниз, намереваясь спрятаться, затаиться, чтобы не обнаружили, не кинулись на помощь. Да разве скроешься? Весь склон изрыт, кусты изломаны…

– Элан! Он здесь, здесь!

На край овражка выскочила Мишель, остановилась, закрутила головой. Издалека заметила висящий на дереве рюкзак, догадался тигреро. Поднялся на колени, привалился к стволу худосочного деревца.

– Стойте там.

– Элан! – она хотела кинуться вниз.

– Стоять! – рявкнул он. – Назад!

Рядом с девушкой появился Майк.

– Назад! – снова крикнул тигреро. – Уходите к черту!

– Что такое? – раздался голос Крокодава.

Элан обернулся, встретился взглядом со стоящим на краю оврага охотником. К мужу присоединилась Урсула.

– Элан, мне за тебя стыдно! – с ходу начала она. – Это не лезет ни в какие ворота.

– Немедленно вылезай и иди мыть руки, – с усмешкой подхватил версан. – Отчего вниз не пускаешь?

– Уйдите, – повторил Элан, понимая, что теперь их не прогонит никакая сила. – Здесь – смерть. – Он ухватился за скользкий, дергающийся ствол. – Вы что, не видите?

– Вообще-то вижу, – Крокодав сел на землю, спустил вниз ноги. – Все отойдите от края. Урсула, тебя тоже касается. Мишель!

Версаны отступили на пару шагов. Майк радостно ухмылялся, Мишель была бледна.

Охотник отстегнул от пояса флягу, бросил вниз. Она прокатилась по склону, остановилась возле тигреро. Он отвинтил крышку, глотнул воды – и больше не успел. Земля качнулась, фляга выскользнула из рук, Элан упал, ахнувшись скулой о камень. Вскрикнула Мишель. Не в силах подняться, тигреро лежал с закрытыми глазами и слушал, как булькает, вытекая, вода.

– Черт знает что… – проворчал Майк.

Видимо, он вздумал спуститься в овраг, потому что Крокодав гаркнул:

– Стоя-ать!

Закусив разбитую губу и не чувствуя боли, Элан приподнялся, сквозь серую пелену поискал взглядом флягу. Нашел. Дополз до нее и вылил в рот оставшиеся капли.

– Ну, так и будем торчать здесь без толку? – разозлился версан.

Тигреро с сухой краткостью изложил, что произошло с ним со вчерашнего дня. Услышав, какую подлость устроила Изабелла из-за винных ягод, Майк вознегодовал и произнес яркую и образную речь. Урсула захихикала, прикрывая рот ладонью; Мишель притворилась, будто не разобрала ни слова. Элан повеселел: ради одного красноречия версана стоило прожить такую ночку.

– Подойди сюда, – велел Майку Крокодав. Не вставая с земли, он расстегнул свою охотничью сумку, извлек моток веревки. – Поможешь тащить.

У Элана внутри что-то оборвалось. Вот оно – жизнь за жизнь.

– Уйдите отсюда. Майк, не подходи.

Версан отступил, озабоченно повернулся к охотнику.

– Послушайте, я прямо вижу, как оно все качается и дрожит. У вас дрожит?

Крокодав кивнул, разматывая веревку.

– Да уходите же! – в отчаянии закричал Элан. – Здесь – смерть…

Взяв конец веревки в левую руку, охотник взмахнул правой.

Упадет! Элан рванулся вверх. Веревка прочертила воздух и упала возле тигреро, а сидевший на кромке оврага Крокодав сунулся вперед и вниз, словно веревка сдернула его за собой.

Глава 5

Элан прыгнул навстречу катящемуся по склону телу, принял удар на себя, съехал с полметра и затормозил, вцепившись в воздушную петлю толстого корня, другой рукой удерживая охотника. Сверху метнулась Урсула.

– Крокодав! Ты спятил, старый?!

– Мишель, стойте там! – крикнул Майк и тоже скатился вниз. Оттеснил амазонку и забрал у Элана охотника. Уложил на мху лицом вверх. – Ах ты черт…

Куртка Крокодава на правом боку была порвана, по лохмотьям расплывалось темное пятно. Он открыл глаза.

– У… Урсулы… аптечка.

Версан расстегнул ему куртку, задрал свитер и обнажил изуродованный бок.

Урсула охнула, но ловкими руками достала баллончики с медикаментами, начала обрабатывать пузырящуюся кровью рану.

– Я просил уйти, – вымолвил тигреро. – Я же просил! – выкрикнул он, и Майк без предупреждения влепил ему оплеуху. – Просил же, – повторил Элан еле слышно.

– Дай руку, – велел Майк, крепко ухватил его и принялся карабкаться по ненадежному склону.

Наверху их встретила Мишель, помогла взобраться на осыпающуюся кромку.

– Сумасшедший дом, – объявил версан, переводя дух. – Земля под ногами ходуном ходит, точно твоих ягод нажрался… Эл, не раскисай. Мишель, отойдите от него.

– Иди… помоги Урсуле. – Элан задыхался и едва мог говорить. – Теперь… там безопасно.

Версан спрыгнул вниз, вслед за ним в овражек нырнула Мишель. Пошла снимать с дерева рюкзак, подумал Элан. Растянулся на мху, прижался к нему щекой. Подо мхом были камни. Неподвижная, надежная опора: получив свою жертву, Изабелла вновь стала тихой и кроткой. Что они сделали этой планете, чем провинились? Мальчишка-литагент поплатился за собственную дурость, тигреро – за легкомыслие, но за что пострадал Крокодав?

Вернулась Мишель, опустила наземь добытый рюкзак, окликнула:

– Элан.

Он повернул голову, поглядел снизу вверх. Версана показалась огромного роста. Тогда он сел и снова посмотрел на нее; так уже лучше: стройная, ладная. Девушка смущенно отвела взгляд.

– Элан…

– Мишель! – грозно рыкнул из оврага Майк.

Она вздрогнула и отступила. Элан вскочил на ноги. Черт бы его побрал, двух слов сказать не дает.

– Эл, поди сюда.

Стиснув зубы, тигреро спустился в овраг. Глянул на Крокодава, и все прочее вылетело из головы. Урсула обработала и закрыла рану, но Элан даже без диагностера видел, что этого мало. Нужна бригада врачей, оборудование, кровь. Охотник лежал бледный, с синюшным треугольником вокруг рта. Элан пощупал пульс – слабый и частый, и рука ледяная. Внутреннее кровотечение. Крокодав захрипел, кашлянул, на губах запузырилась кровавая пена. Повреждено легкое – сломанное ребро прорвало ткани.

– Элан, – охотник скосил на него глаза.

– Молчи! – вмешалась Урсула. – Объясняться вздумал! Майк, отправляйся делать носилки. И ты тоже, пьянь несчастная, – зашипела она на тигреро.

Охотник взял жену за руку.

– Погоди. Дай объяснить. – Он дышал с присвистом и хрипами. – Эл, береги людей. Я не знаю… что это было… что-то заставило…

– Крокодав! – перебила Урсула. – Молчи и побереги себя. А вам нечего развешивать уши. Майк, кому было велено – носилки…

– Оставь, – прервал ее муж. – Надо поговорить. Уведите людей с Десятого. Там… слишком мрачно. Опасно. Поселитесь на… любом другом… и никуда ни шагу. Ждите корабль. Не бродите только.

– Что ты учишь? – опять вмешалась Урсула. – Элан сам знает. Он же сказал – не подходить, а ты все равно попер!

У Крокодава в горле забулькало, изо рта показался кровавый пузырь. Майк обнял за плечи незаметно подошедшую Мишель.

– Простите, – сказал он вместо «прощайте» и увел девушку из оврага.

Урсула глянула на тигреро, лицо исказилось.

– Уйди, – прошипела она с яростью. – Если б его не понесло тебя искать…

Крокодав закашлялся, разбрызгивая кровь.

– Не кори, – выдавил он хрипло. – Элан… не виноват. Это Изабелла…

– Уйди! – выкрикнула амазонка.

– Прощайте, – тигреро коснулся руки охотника. – Простите меня.

– Да уйди же! – закричала Урсула, коротко взвыла и склонилась над мужем: – Мало мы с тобой пожили, Крокодав. Но хорошо.

– Хорошо, – отозвался он, и в горле опять заклокотало.

Элан поднялся наверх. Здесь версан прижимал к себе Мишель, гладил ее по плечу. Под взглядом тигреро девушка словно очнулась, отстранилась от Майка.

– Пойдем. – Версан подобрал рюкзак Элана и повел Мишель через лесок к морене. Оглянулся: – Эл, тебе нечего там делать.

Элан не тронулся с места, не в силах отвести глаз от умирающего Крокодава и его жены. Двенадцать лет он их знал, двенадцать лет водил звериными тропами на Светлом озере. И вот… Ну почему за его жизнь заплачена такая цена? Почему?!

– Эл. – Майк возвратился. – Тебя увести силой?

– Отвяжись, – отозвался он сквозь зубы, боясь сорваться на крик.

Внизу бился и хрипел охотник; Урсула держала в ладонях его голову.

– Идем отсюда. Дай человеку спокойно умереть.

Элан крутанулся, готовый ударить версана или хотя бы наорать на него, – но глянул в его расстроенные глаза и смолчал.

– Эл, побереги нервы – они еще понадобятся. Пойдем, ей-богу.

Спустились на морену. Мишель расстегнула рюкзак Элана и достала мешок с ягодами.

– Выбросьте, – велел тигреро.

– И не подумаю. – Девушка улыбнулась, хотя губы у нее дрожали. – Мы понемножку… Майк, угощайтесь.

Он запустил в мешок руку, вытащил горсть.

– Не уверяйте меня, что это кому-нибудь повредит, – Майк высыпал ягоды в рот, прожевал. – Изумительно. Эл, ты настоящий друг.

Мишель тоже съела горсточку.

– Надо же подсластить такую собачью жизнь. Элан… Это прекрасно; большое спасибо.

Он отвернулся. Версаны сочувствуют, пытаются убедить, будто он не напрасно ползал в ягоднике, собирал эту смерть. Майк положил руку ему на плечо, надавил:

– Присядь-ка тут, посиди.

Он заставил тигреро сесть на большой камень и сам плюхнулся рядом, не убирая тяжелой ладони. Элан хотел высвободиться – он не желал забирать у версана здоровье; во всем, что произошло, повинен он сам – но с Майком не поспоришь. Версан заговорил, глядя в сторону:

– Если хочешь знать, это я виноват. Наорал на Крокодавов и погнал искать. Так что ты лишнего в голову не бери.

Элан молчал.

– Ты слышишь меня? – повысил голос Майк. – Я уже одного паршивца из петли вытаскивал; не хватало еще с тобой вошкаться! Изволь не психовать и отнестись к делу серьезно.

Тигреро печально усмехнулся; усмешка превратилась в гримасу боли – так резануло разбитые губы.

– Прекрати меня воспитывать. Спасу нет. Я тебе выделю Тамару – ею и занимайся.

– Задание понял; займусь. – Майк повеселел: сказались винные ягоды. – Знаешь, что я думаю?

– Не знаю.

Мишель примостилась на камне подле Майка с Эланом, а версан стал рассказывать – видимо, чтобы не прислушивались к тому, что делается в овраге.

– Этой вот девушке было велено остаться на Приюте; Крокодав приказал. Мы втроем ушли; идем себе тропой, Крокодавы покрикивают, тебя вызывают. А Мишель, конечно, не послушалась и пустилась за нами вдогон. Но девица она хитрая и потому держалась в отдалении. Мимо твоего оврага мы просвистели, потому как ты не откликнулся, но потом Крокодав взял след. Дескать, вот место, где наш тигреро сиганул с тропы. И только мы решили построиться и прочесывать лесок, как вдруг выплывает Мишель. Урсула ей в волосы чуть не вцепилась – как, мол, посмела ослушаться проводника.

– Зря насмехаешься, – заметил Элан. – Мадам Вийон совершила серьезный проступок.

– И ты туда же! Короче, я их едва растащил. Но Крокодав со злости дал на поиски четверть часа – а если, мол, тебя не отыщем, то шабаш, все на Приют.

– Он был в бешенстве, – добавила Мишель. – Лицо побелело, и глаза жуткие…

– Проводника надо слушаться. – Элан глядел себе под ноги. Наползала тяжелая вязкая лень, хотелось лечь и свернуться клубком, куда-нибудь пристроить саднящее лицо. Мишель глаза отводит – наверное, смотреть страшно…

Чуя, что тигреро вот-вот завалится в трансе, Майк уложил его, по-прежнему сжимая плечо.

Элан дал себе слово, что больше не позволит версану заниматься лечением. Потом все исчезло, осталась лишь прозрачная синева, в которой одна за другой зажигались редкие звезды. Они не рассыпались фейерверком, а почему-то начали снова гаснуть, и умиротворенное довольство не переросло в пронзительное наслаждение, за которое Элан – изредка и втайне от себя – глухо ненавидел версана. Он был благодарен Майку и одновременно не мог простить, что версан отдает ему кусок своей жизни: ведь Элану совсем этого не надо, а нужна ему Мишель.

Он очнулся и сперва не мог взять в толк, что происходит. Майк лежал с закрытыми глазами, а Мишель трясла его за плечи, от чего он бился затылком о камни. Вскочив, Элан поймал ее за руки.

– Вы что?

– Майку плохо!

– Будет еще хуже, если вы разобьете ему голову. – Тигреро потянул ее прочь от версана.

– Мишель, мне не нужны ваши извинения, но в следующий раз постарайтесь думать, что делаете, – проговорил Майк ядовито и сел; морщась, потер виски и затылок. – Эл, я тебя больше не лечу – не то сам сдохну.

Девушка закрыла лицо руками, съежилась.

– Мы все скоро свихнемся, – сказал Майк ей в утешение и повернулся к Элану. – Так вот, не успел досказать, что я думаю. Ты обратил внимание, как Крокодав свалился в овраг? Его будто сдернули или, наоборот, толкнули в спину.

– Ну и что?

– Писателькин агент навернулся, когда плясал в реке и оскорблял Лену. А Крокодав был чертовски зол на вас обоих: на Мишель – что своевольничает, а на тебя – что сошел с тропы и потерялся. И мальчишка, и Крокодав – оба, скажем так, желали другим зла.

– А Изабелла, – предположил Элан, – со своим гипнотическим эффектом, их покарала?

– Пожелание зла отливается смертью? – спросила Мишель. – Но это… – она не сразу подобрала слово, – несправедливо!

– Да уж, – откликнулся тигреро. – Не знаю, может, Майк и прав… – Он собрался с духом и через силу вымолвил, глядя в землю: – Я знал, что они погибнут. За несколько секунд – за три, четыре… Словно щелкнет что-то, сердце оборвется – «упадет!» – и человек падает. Знаю – и ничего не могу поделать. Не успеть.

Майк долго смотрел на него, не мигая.

– А еще что умеешь предвидеть?

– Ничего. Хотя погоди… Угадал, что кузен Джей покатится с лестницы. И еще в кемпинге – тех бандитов почуял, из леса за вами прибежал.

Мишель стояла, затаив дыхание. Демон! Все-таки Элан – демон. А она так надеялась, что у тигреро нет никаких способностей…

Майк обдумал услышанное.

– Черт тебя побери. Напрягись и начни предчувствовать загодя. Чтоб за завтраком объявлял, кому чего не делать и куда не… – Он осекся. – Урсула идет.

Амазонка брела к морене, шагая по кустам ягодника, точно механическая кукла; на плече висела расстегнутая аптечка.

– Мишель, – попросил Майк, и девушка двинулась ей навстречу.

Версан повернулся к Элану.

– Эл, послушай меня. Я неспроста распинался, толковал про Крокодава. Не бери эту вину на себя.

– Отцепись.

– Ты – демон, – продолжал Майк, – можешь что-то предугадать. От тебя зависит жизнь людей, сколько их тут осталось…

– Я тебя придушу, – глухо пообещал Элан. – Уйди к черту!

– Кто останется в живых?

Элан вздрогнул. Заколотилось сердце, забухало все сильней и сильней. Будущее невозможно предвидеть, но ему, кажется, это дано.

– По-моему, погибнут все, – выговорил он против собственной воли.

Версан выругался, сжал кулаки.

– Ну, это еще вопрос, – рыкнул он.

Элан обвел взглядом морену, редкий лесок, темные головы соседних горушек. Изабелла объявила войну? Что ж, посмотрим, кто кого…

– Крокодав сказал: пусть его похоронят здесь, – объявила подошедшая Урсула. Мишель обнимала ее за пояс. – Выроете могилу, и я останусь с ним.

Майк забрал у нее аптечку, достал баллончик с антисептиком.

– Эл, дай руки. Мадам Крокодав, – он прошелся шипучей струей по сплошным ранам, в которые превратились руки тигреро, – копать могилу здесь просто нечем. Зажмурься, – он полил Элану лицо. – А насыпать могильный курган из камней мы не будем. Вернемся на Приют и…

– Тебя не спрашивают, – обрезала Урсула.

– Мы уйдем на Приют, – подтвердил Элан, пока Майк из другого баллончика покрывал ему руки защитной пленкой. – Здесь находиться нельзя.

– А ты молчи! Нечего было шляться невесть где.

– Я не позволю оставаться там, где погиб человек. Наша задача – выжить.

– За-мол-чи, – прошипела она и вдруг закричала, сорвавшись: – Убирайтесь все! Сама похороню!

– Урсула, – Элан шагнул к ней, – я прошу вас.

Она отшатнулась.

– Не подходи! Это ты его убил, ты, ты!

– Да, – согласился тигреро, забрал у Мишель оттянувший карман ее куртки пистолет и предъявил оружие мадам Крокодав. – Я пристрелю всякого, кто станет подымать крик.

– Попробуй. – Амазонка презрительно скривила губы. – Всего хорошего. Отправляйтесь. – Она двинулась к оврагу.

Элан выстрелил – в воздух. Урсула обернулась, постояла, беспомощно уронив руки. Затем понурила голову, из горла вырвался глухой стон. Элан подошел к ней, бережно обнял. Она рванулась, но затем обмякла и вдруг заплакала, отвернув лицо и прикрываясь рукой.

– Эл… не слушай меня, дуру. – Она утерла слезы рукавом. – Все, поревели – и хватит. Делай как знаешь.

Тигреро спустился в овраг. Земля вздрагивала, словно быстро дышало огромное живое существо. Крокодав лежал на дне, со сложенными на груди руками, с обтертым от крови лицом. Элан завернул в свою куртку его голову, плечи и окровавленную грудь, завязал рукава. На Приюте найдется саван достойнее этого. Вскинул охотника на плечо и полез наверх. Надо уходить, пока Изабелла опять не взбесилась.

На Десятый Приют явились уже в темноте. В ущелье светился окнами дом, на площадке горели фонари, и пылал костер, играл бликами на черных камнях. Возле огня собрались Тамара, Борис и Лена. На звук шагов повернули головы, поднялись.

– Привели? – спросил художник. – Или принесли? – Он осекся, когда они вышли на свет и Элан опустил на землю обернутое курткой тело охотника.

Урсула принялась развязывать узел у Крокодава на груди. Элан подсел к костру. Майк обвел взглядом застывшие лица Тамары и Лены, распорядился:

– Принесите Элу воды, – и тоже уселся к огню. – А затем ужин всем нам. Борис, помоги мадам Крокодав. Ах, будь я проклят… Мишель! – одернул он девушку, спиной почуяв, что она собирается подсесть к Элану. – Идите сюда.

И тут раздался страшный, звериный вопль – кричала Тамара.

– Не хо-чу-у! Здесь все умрут, все, все! – Она вцепилась в свои русалочьи кудри, замотала головой. – Не хочу, не хочу! А-а-а-а!

Тигреро достал пистолет и выпустил в костер пять оставшихся пуль. Запрыгали горящие головни, золотым роем взлетели искры. В ущелье отзвенело эхо, и настала полная тишина.

– Попрошу оставить истерики при себе, – промолвил Элан. – Если желаете выжить, ведите себя достойно.

– И я просил ужин, – внушительно добавил Майк.

Колдунья с писателькой двинулись в дом.

– Мужики, вы бы потише, – упрекнул Борис. – Женщины все-таки.

– У меня эти бабы уже в печенках сидят, – огрызнулся версан. – Сплошной вой и свары! Будут теперь строем ходить.

– Куда?

– Что – куда?

– Куда ходить-то?

– Ко мне! – рявкнул Майк.

Мишель неудержимо, взахлеб захохотала.

– А вот не поленюсь дать затрещину, – предупредил версан. – Отлично приводит в чувство.

Она смолкла. Упала на бревно, как будто подломились ноги. Майк придвинулся к ней, обнял за талию.

– Элан, вы расстреляли все патроны, – овладев собой, проговорила девушка. – У меня больше нет.

– Не беда. – Тигреро не отрываясь глядел в огонь. – Я метко попадаю в лицо из ракетницы.

От его бесстрастного голоса Мишель вздрогнула.

– С вами порой страшно.

– Правильно, – кивнул Майк. – Бойтесь демона.

– Давай, – тихонько сказала Урсула, и они с Борисом подняли тело Крокодава и понесли в дом.

Вернулись напуганные Тамара с Леной, принесли ужин. Голодный Майк принялся за еду, Мишель тоже заставила себя поесть. Только Элан глотнул соку и остался сидеть с бокалом в руке, как будто позабыл и о питье, и обо всем на свете.

Колдунья с писателькой устроились на свободном бревне, сбоку от Элана и напротив версанов. Подошел Борис, тоже подсел к огню, и каре замкнулось.

– Наелся? – подал голос художник, когда Майк отставил пустую упаковку из-под десерта. – Теперь мы слушаем. Что там у вас с Эланом?

Версан буркнул нечто, явно не предназначенное для женских ушей.

– Это ты брось. Я не первый раз слышу про демонов. – Рыжие вихры художника встопорщились. – Мы все имеем право знать, о чем речь и что происходит.

– Насчет демонов никакой тайны нет, – ответил Элан. – За пару секунд до того, как человеку убиться, я чувствую, что он упадет.

Лена с Тамарой повернули к нему лица; сидевшая ближе к Элану писателька прянула в сторону, приткнулась к колдунье.

– Выкладывай, – потребовал Борис.

Тигреро рассказал про литагента и Крокодава.

– А кто следующий? – дрогнувшим голосом осведомилась писателька.

– Заглядывать в будущее так далеко я не умею, – сухо ответил Элан.

Тамара пригорюнилась.

– Что ж делать-то, а? Я хочу домой.

Ей никто не ответил. Внезапно Лена вскинула голову, уставилась на тигреро, обеими руками вцепившись себе в косы.

– Элан, скажите: откуда берутся ваши предчувствия?

– Почем я знаю? – отозвался он с несвойственной грубостью, провел ладонью по лицу. И вдруг вскочил на ноги, перепрыгнул через бревно, стряхивая с себя невидимых змей. – Да не смотрите на меня, черт!.. – Он спохватился. – Извините. Мишель, ваш пистолет, – Элан протянул ей ставшую бесполезной игрушку и зашагал к дому.

– Чего он? – обиделась писателька. – Что я ему сделала?

– Он терпеть не может, когда ты на него глядишь, – усмехнулась Тамара. – Не замечала, что ли?

– Нет… – Лена задумчиво накручивала на руку толстую косу. – Значит, он демон?

– Экстрасенс, – уточнил Майк. – Способный предвидеть смерть.

Писателька поежилась.

– А еще что он умеет? – поинтересовался Борис.

– Ничего, – ответила Мишель вперед Майка.

– Ты лжешь, – сказала колдунья и невозмутимо выдержала ее взгляд. – За что Майк хотел его убить?

– Это никого не касается, – отрезала Мишель. – Это – личное.

– Допустим, – миролюбиво заметил художник. – Так что же Элан умеет?

– Подчинять себе чужую волю, – нехотя сообщил версан.

– Ну, на это многие способны; вот хотя бы моя сестрица. – Борис подумал. – Сказать откровенно, я бы пошел дальше без него. На душе спокойней. Пусть останется здесь, а мы пойдем.

– Иди, – Майк вытянул руку, указывая на тропу. – Если возьмешь на себя ответственность за Тамару.

– Не понял?

– Мишель от тигреро не уйдет; я тоже. И Урсула вряд ли захочет. Так что коли желаете шагать вдвоем или вот еще с Леной – в добрый путь.

Колдунья чуть слышно засмеялась.

– Майк Эри, ты нелогичен. Что тебе в Элане?

– Ребята, поймите: такой экстрасенс опасен, – проникновенно сказал художник.

– Для кого? – спросил Майк. – Он ничего не требует… И Мишель не лежит в его постели, хотя он по ней с ума сходит.

– Мы не знаем, что он себе втайне думает, – возразила Тамара. – Он может выглядеть искренним и невинным, а на деле…

– По-вашему, я ни черта не смыслю в людях?

– А разве, по-твоему, смыслишь?

– Хорош лаяться! – прервал художник. – Надо решить, как быть с Эланом.

– С ним надо расстаться, – проговорила колдунья. – Вполне возможно, он милейший человек и ничего злокозненного не замыслил, но… не стоит рисковать.

Наступило тягостное молчание. Потрескивали дрова в костре, шумела падающая в озерцо вода.

– Надо похоронить Крокодава и утром уйти, – заговорил Борис. – Мы осядем на Одиннадцатом, а Элан пусть идет дальше. По крайней мере, не будем из-за него нервничать и бояться.

Майк в раздумьях потер скулу.

– Мишель, они говорят дело.

Девушка наклонила голову, что можно было истолковать как согласный кивок. Версан поднялся на ноги.

– В таком случае, кто из вас пойдет объясняться с тигреро?

– Это не нужно, – отозвалась Тамара, пропуская сквозь пальцы свои длинные волосы. – Он в доме, а оттуда слыхать все до последнего вздоха. Элан в курсе.

– Черт! – Майк крутанулся на пятках и зашагал к крыльцу. Рванул дверь, не выдержал и обернулся на пороге: – Черт бы вас всех побрал! – Он вошел в холл.

И был поражен тем, как ясно донесся голос Лены, уже давно сидевшей так тихо, будто ее вовсе не было у костра:

– А я остаюсь с Эланом.

Майк поглядел сквозь стекло. Писателька вскочила на бревно, чтобы стать выше ростом; ее изящную фигурку обливал свет фонарей, и до колен подсвечивало пламя костра. Лена гордо вскинула голову, зажав в кулачках блестящие косы. Версан невольно залюбовался.

– Я его не боюсь! – звонко объявила она. – А трусы могут отправляться ко всем чертям.

Ай да писателька. Что делает с женщиной любовь – даже ободранная физиономия тигреро стала нипочем. Майк направился к комнате Элана.

Распахнулась дверь, и тигреро появился на пороге. Он переоделся, натянул на израненные руки перчатки. Майк преградил ему путь.

– Куда-то собрался?

– Если поутру мы уходим, хоронить Крокодава надо сейчас. Я обещал Урсуле подготовить могилу, дал снотворное, и она спит, – спокойно отчитался тигреро, и Майк мгновение думал, что он не слышал разговора у костра, однако Элан продолжил: – У меня к тебе просьба. Будь другом, объясни Лене, что ей ни к чему со мной оставаться. Сил моих нет; от одного ее взгляда змеи по коже ползут, скоро начнут жалить.

Ох, нелегко дается тигреро эта видимая сдержанность. Майк шагнул через порог, оттесняя Элана в комнату.

– Эл, они говорили то самое, о чем я всю дорогу толковал Мишель. Даже возразить было нечего.

– Ну и черт с ними. Пойдем копать.

– Послушай меня. Мишель с пеной у рта уверяла, что ты добрый демон и все такое… Нынче я с ней согласен.

– Что изменилось? – У Элана в глазах пробудился интерес.

– На морене, когда мы оба свалились без чувств, я поймал что-то вроде обратной связи. Ну, не то, чтоб я твои мысли читал… но ощущение получил четкое. В общем, теперь точно знаю, что вреда от тебя никакого. Хороший ты парень, Эл, одна беда – демон.

– Почему же беда? Я никого не обижаю…

– То-то и оно. Я хоть сейчас готов снять с Мишель обязательство к тебе не подходить.

– Что-о? – поразился тигреро. – Ты?…

– Да. Взял с нее слово, которое она исправно держит. Но Эл, подумай: что дальше? Ты вырубаешься через две-три минуты после начала контакта. Это бы ладно – очнулся, и тебе хорошо. Но меня после таких сеансов еле ноги носят. А Мишель? Ей же ничего не надо будет, только спать. И что это будет за жизнь?

– Собачья, – промолвил Элан.

Он клялся себе, что не подойдет к Мишель; он сам понимал то, о чем сейчас сказал Майк. Но, видать, в глубине души на что-то надеялся… Слова версана поставили на всем окончательный крест. Элан хотел любить Мишель как мужчина женщину, а не впадать в транс, как демон. Значит, не дано. Не судьба.

Майк хлопнул его по плечу.

– Пойдем, друг, место поищем, да начнем копать. Или хочешь, кликну Бориса? Куда тебе с такими руками…

– Не хочу. Крокодавов буду хоронить сам.

«Крокодавов». Тигреро оговорился или знает, что Урсула обречена? Он ведь еще на морене сказал, что погибнут все. А Мишель? А он, Майк? Нет, таких вопросов лучше не задавать.

Версан терпеливо ждал, когда Элан соберется идти. Тигреро стоял посреди комнаты, растерянно озирался. На глаза попался рюкзак. Элан пошарил в нем, извлек ракетницу в кобуре и повесил на пояс. Из кармана куртки достал фонарик, осмотрел его и опустил обратно. Ну, кажется, готов.

– Эл, ты Урсуле дал большую дозу?

– Нет. Через полтора часа можно будить. Надо успеть с могилой… – В странном полусне, Элан побрел к двери.

Версан посторонился. Еще одно происшествие – и тигреро как пить дать слетит с катушек. Майку хотелось его утешить, но он понятия не имел, как.

– Эл, ты куда?

Кладовка, где среди прочего хранились лопаты, находилась в левом крыле дома, возле кухни. Элан же повернул направо и стукнул в пятую от холла дверь, в комнату Крокодавов. Версан подошел следом.

– Что тебе тут? Пускай спит.

Элан снова постучался и открыл дверь. Майк уставился в его напряженную спину, протолкнул в комнату и заглянул.

– Эл! – вырвалось у него. – Зачем?!

На одной постели лежал накрытый простыней Крокодав. На второй выгнулась Урсула – сведенная судорогой, с отекшим лицом. Такое Майк уже видел в Лисьем овраге. Первое, что пришло ему в голову, – тигреро вкатил амазонке смертельную дозу снотворного.

С Элана слетела медлительность. Он бросился к Урсуле, пощупал пульс, затем приподнял тело, осмотрел постель. Нагнулся, рассматривая что-то на руке, в ямке между большим и указательным пальцами.

– Гляди под ноги, – велел Майку, а сам кинулся к оставленной на столе аптечке. – Где муравьи, там и змеи. – Он повернулся к Урсуле со шприц-тюбиком. – Сыворотки у нас кот наплакал… – засучил ей рукав и вколол иглу в вену. – Ищи!

Версан осматривал пол.

– Разве высоко в горах бывают змеи? – Он заглянул под кровать.

– Все бывает… да мы и не так высоко. – Элан бросил пустой шприц на стол и взялся перетряхивать сумки обоих охотников. – Чертова Лена… это она змей накликала…

– О, глянь! – Припав к полу, Майк рассматривал что-то в углу под креслом. – Змееныш. Совсем малютка.

Элан поглядел и отшатнулся, оттолкнул версана.

– Я те дам малютку… – прошипел он, выхватывая из кобуры ракетницу, а из ножен – охотничий нож. Велел: – Убери ноги.

Майк вспрыгнул на второе кресло.

Из угла послышалось шипение и неприятный посвист. Элан дважды выстрелил. Вспыхнуло трескучее бело-зеленое пламя, из-под кресла метнулась голова с похожими на рога наростами, и толстая коричневая змея заструилась по ковру. Элан качнулся вперед; блеснуло лезвие, отсекло рогатую голову от туловища.

– Молодец. – Версан спустился на пол.

На выстрелы примчались Борис и Мишель.

– Зря вы на Эла наговаривали, – встретил их Майк. – Он у нас истинный герой и защитник.

Мишель вскрикнула, увидев сперва Урсулу, затем змею на полу.

– Господи… – выдохнул Борис и попятился назад, в коридор. Далеко не ушел, остался у порога, с опаской заглядывая внутрь.

Элан вытряхнул из аптечки диагностер и склонился над амазонкой.

– Что говорит техника? – не утерпел Майк.

– Что сыворотка нужна другая. И лекарства… – Элан порылся в аптечке. – Ни черта нет. Не предусмотрено. На Изабелле не бывает несчастных случаев! – Голос его подымался.

Майк прикинул, не пора ли закатить оплеуху, но к тигреро подошла Мишель, обняла за плечи.

– Элан…

Он высвободился, оттолкнул ее почти грубо. Повернулся к художнику.

– Кто оставлял двери нараспашку? Ну?! Вас тут было трое!

Затем он умолк, и на лице вновь появилось то потерянное и дремотное выражение, которое Майк видел несколько минут назад. Демон прислушивается к чему-то, недоступному для обычных людей, сообразил версан. Элан сунулся к окну, глянул и кинулся из комнаты в холл, выбежал на крыльцо. Напуганные Тамара и Лена ожидали на ступеньках.

– В дом! – приказал тигреро.

Колдунья с писателькой опасливо проскользнули мимо него, а Майк, наоборот, вышел наружу.

– Что тут?

– Никуда не ходите, будьте здесь, – велел женщинам Элан. – Борис, посмотри внимательно в доме. Мало ли, еще заползли. Слышишь? – спросил он версана.

Майк пожал плечами. Шум падающей в озерцо воды, потрескивание дров в костре – вот и все звуки в ущелье. Хотя, пожалуй, нет: слышится какой-то неясный шелест. Элан достал фонарик, повел длинным лучом по каменным стенам. Одна стена шевелилась. Множество длинных тел копошились, стекали с камня на камень, из щелки в щелку. Он опустил луч, посветил на тропу. Живой безмолвный поток пересекал светлую песчаную полосу, натыкался на другую стену и с тем же молчаливым трудолюбием взбирался вверх.

– Миграция, – нашел версан подходящее слово. – Сезонная миграция рептилий.

– Или не сезонная, – отозвался Элан. – Какого черта они шастают в горах?! – вырвался у него тоскливый вопль. – Я понимаю – в степях, в болотах, в джунглях… Но на высоте им жрать нечего!

Майк похлопал его по спине. Сказать было нечего. Урсула еще жива, но она будет третьей. Проклятая Изабелла…

Они обшарили дом, однако не обнаружили больше ни одной гадины. К счастью. От вида мертвой змеи с Леной сделалась истерика, а Борис не позволил Майку отхлестать ее по щекам, и в доме раздавались крики и рыдания. Тамара заперлась у себя, и на просьбы открыть вопила, что не даст змеям лезть к ней через порог. Мишель, с залегшими у рта горькими складками, дежурила возле Урсулы.

– Эл, – в конце концов воззвал Майк, – шел бы ты спать. Я уже сам с ног валюсь.

Элан потер лоб рукой в перчатке, пошатнулся, оперся о стену. Он не спал уже двое суток; а в них вместились пьяный овраг, Крокодав и Урсула.

– Иди, иди, – погнал его Майк, – ты нам нужен здоровый и бодрый. У мадам Крокодав посидим мы с Мишель. По очереди, – он не удержался и зевнул. – Эл, коли Приют утром взбесится, а с ним взбесишься и ты тоже…

– Если Урсула придет в сознание, разбуди. – Элан побрел к себе.

Версан зашел в комнату Крокодавов. Съежившаяся в кресле Мишель встрепенулась.

– Майк, – она потянулась к нему, взгляд затосковал. – Мы можем чем-нибудь помочь?

Он посмотрел на амазонку, на виднеющиеся из-под век белки закатившихся глаз.

– Боюсь, что нет. – Майк уселся на подлокотник рядом с Мишель, провел ладонью ей по волосам. – Идите отдыхать; завтра будет трудный день.

– У нас все дни нелегкие. Я… – ее вдруг затрясло.

– Будь мы в дороге, – начал версан раздумчиво, – я бы предложил вам винных ягод; но стационарно их есть нельзя. – Мишель подняла глаза, и он продолжил: – Не будь наш тигреро демоном, я бы посоветовал вам отправиться к нему и утешиться его ласками. – У Мишель порозовели щеки; Майк сделал вид, будто не замечает. – Однако же Эл не пустит вас на порог, дабы не оскандалиться, грохнувшись в обморок. Поэтому все, что могу предложить, – поплачьте немного. Знаете, зачем люди плачут?

– Оставьте. И без того плохо.

– Я серьезно. Будете слушать?

– Майк, ну, постыдились бы! – вспылила Мишель. – В комнате, где лежит мертвый человек и умирает… – версана осеклась.

Он снова погладил ее по волосам.

– Поругайтесь на меня. Покричите. Мишель, в конце концов наступает предел, когда больше нельзя загонять переживания вглубь. Они сжигают человека, истощают, сводят с ума… Знаете, куда бьют все эти смерти? – Майк указал на охотника и Урсулу. – Нам с вами в голову, в кору мозга. А клетки коры – создания нежные, хрупкие; получат слишком мощные импульсы – и могут скопытиться. Чтобы их защитить, в коре создается новый очаг возбуждения, так сказать, конкурент, и тогда два очага гасят друг друга. Конкурентом может быть боль – заметили, с какой охотой я раздаю оплеухи? Можно губы кусать; или биться лбом о стену, тоже хорошо помогает.

– А слезы?

– Если они эстетично текут по щекам, проку меньше. А вот когда краснеет нос и открывается насморк – самое то. Слезы попадают на соответствующие рецепторы в носовой полости и создают собственный мощный очаг возбуждения в коре мозга. Этот очаг отводит от других клеток опасность перенапряжения, бережет человека от срыва. – Майк наклонился, потерся щекой о шелковистые кудри Мишель. – Ступайте-ка, девушка, отдыхать.

Она недоуменно поморгала.

– Очаг возбуждения. Носовая полость. Рецепторы. Где вы набрались такой премудрости?

– Слеток однажды рассказывал, я и запомнил. Вы пойдете спать или как?

– Иду. Спасибо вам. – Мишель поднялась на ноги, с нежностью коснулась губами его щеки. – Если что, сразу будите. – Она вышла.

Майк уселся на ее место, откинул голову. Надо выжить. Для начала – расслабиться, сбросить напряжение, потому что если сдадут нервы и у тигреро, и у него, Майка, тогда всему конец. Плакать, вопреки собственным советам, он не собирался, а твердо решил замириться с Тамарой. Колдунья наверняка уже затосковала; да и вообще, сколько можно заниматься Эланом? Давно пора посвятиться пылкой и упоительной Тамаре. Вот бы здорово проснуться поутру – а она рядом…

– Майк.

Он вскинулся. Урсула очнулась и смотрела на него слезящимися глазами-щелками. Версан вскочил, схватился за диагностер, приложил щуп ей к запястью. И опешил: прибор сообщал, что состояние ухудшилось, срочно нужна сыворотка и стимуляторы. Майк мизинцем понажимал клавиши на крошечной клавиатуре: необходимых лекарств нет. Получил рекомендацию: вызвать реанимационную бригаду.

– Майк… – Шепот Урсулы был еле слышен, губы едва шевелились. – Что… со мной?

– Змея заползла. Их тут целое море.

– Больно очень… – Из глаз выкатились две мутные слезы.

Версан взялся за аптечку. Пузырек для поверхностной анестезии и несколько шприц-тюбиков местного анестетика. Это все годится при ожогах, переломах, вывихах. Урсуле требуется другое.

Распахнулась дверь, и влетел полуодетый Элан, кинулся к амазонке.

– Погляди, – Майк повернул к нему экран прибора.

У тигреро побелели губы.

– Урсула, – позвал он.

Она всхлипнула.

– Эл… отпоешь нас… Так больно…

Майк едва разобрал ее невнятный шепот. Урсула вдруг забилась, как в конвульсиях, рукой зажала рот, и из-под ладони донесся глухой короткий вой.

Элан приложил щуп ей к шее, велел Майку:

– Подержи, – и быстро проглядел содержимое аптечки. Отстучал на клавиатуре вопрос, за которым версан не уследил, зато увидел ответ: «Смертельно». – Урсула. У нас нет нужных лекарств. Могу помочь только одним.

– Ради Бога, – выдохнула она. – Я прошу… Майк, ты свидетель…

Майк убрал диагностер и поднялся на ноги. Не отрываясь следил, как Элан свинчивает колпачки с трех шприц-тюбиков. С застывшим лицом, тигреро втыкал иглы в посиневшую вену на локтевом сгибе, плавным движением вводил лекарство и откладывал пустые тюбики. Закончив, он взял амазонку за руки, наклонился над ней.

– Я отпою вас, как сумею.

Она мотнула головой, застонала – и затихла. Лицо наливалось все большей синевой, бьющаяся жилка на шее замирала.

Майк перевел дыхание. Подсел к столу, нашел листок бумаги и карандаш. Написал: «Я, Майк Эри, свидетельствую: Элан Ибис произвел эвтаназию Урсуле…» Как же ее настоящая фамилия? «…Урсуле Ронак, которую ужалила змея». Приписал: «По ее собственной просьбе». Подумал и продолжил: «Состояние было безнадежным, аптечка не укомплектована необходимыми средствами, связи с Кристиной нет, аварийный передатчик отсутствует». Поставил дату и подпись, сунул листок в сумку с Урсулиными вещами. Затем взял второй лист и написал свое свидетельство еще раз, убрал в нагрудный карман. Тигреро, если выживет, предстанет перед судом. Надо его подстраховать.

Закончив, Майк обернулся. Элан стоял над Урсулой, и у него подергивалось горло. Амазонка была мертва.

Версан смел со стола пустые шприц-тюбики, выбросил в мусороприемник.

– Эл, поди сюда. Сейчас тебе кубик снотворного, а я пойду хоронить.

– Надо отпеть. Я обещал.

Майк вздохнул. Обещал он. Сам-то как жив, не поймешь…

– Тогда оденься и возьми налобный фонарь.

Подходящее место они отыскали на входе в ущелье, со стороны Девятого Приюта. Змеи исчезли, как не бывало, но Элан разложил на земле тлеющие головни на случай, если забредет какая-нибудь отбившаяся от своих тварь: в жар змея не сунется.

Под блистающими звездами, в прыгающих лучах налобных фонариков, выкопали большую могилу – одну на двоих Крокодавов. У Элана на руках сквозь перчатки проступила кровь.

– Надо поднять народ, – сказал версан, когда они возвращались к Приюту.

– На черта?

– Иначе нехорошо. Как тайком хороним.

– Тогда разбуди Мишель. А остальные… – тигреро не договорил.

– Не люди, что ли?

– Разбуди Мишель, – повторил Элан.

У Майка внутри растекся гадкий холодок. Он мог бы поклясться, что мысленно слышал и другое. «А остальные пусть спят – их тоже скоро придется хоронить».

Глава 6

Звезды начинали бледнеть, когда Элан и Майк засыпали могилу и врыли столбик с именами. Мишель, подсвечивая себе фонариком, нарвала цветов. Мертвым уже ничего не нужно; это надо живым. Внутри все дрожало и плакало, и Мишель боялась, что не выдержит и разревется, когда Элан станет отпевать охотников.

Тигреро встал у могилы, зябко сунул руки в карманы куртки. У Мишель зашлось сердце; казалось, она вот-вот упадет. Майк поддержал ее, принял в свои ласковые, надежные объятья. Элан с минуту глядел в синее небо с розовой полосой по краю. И запел.

Мишель была потрясена. Сперва зазвучал один голос – сильный, чистый; затем вступил второй, за ним третий, и вот уже целый хор суровых охотников провожал Крокодавов в иной мир. Не было плача, не раздалось ни единой горестной ноты, только торжественная, исполненная древней и могучей силы песня. Величальная – дань уважения людям, сумевшим достойно прожить отпущенный им срок и так же достойно, без жалоб и воплей, уйти. Мощный, неповторимый голос Элана разносился вокруг, вливался в ущелье, взлетал к небу – и успокаивал боль, внушал мужество, порождал новые силы. Когда песня стихла, Мишель уже твердо стояла на ногах.

– А теперь уходим, – Элан подобрал лопаты и первым двинулся по тропе к Приюту. – Майк, буди всех, – добавил он, не оборачиваясь.

В ущелье было жутко. Фонари заливали его мертвенным светом, и люди на дне казались беззащитны перед нависшими скалами. Стены ущелья как будто сдвинулись, зажали Приют в тиски, закрыли путь на Одиннадцатый. Бросив лопаты у крыльца, Элан прошел дальше, к озерцу с водопадом, остановился в том месте, где меньше суток назад Крокодав высматривал его следы, посветил на тропу. Песок был испещрен волнистыми линиями – следы нашествия змей – а воздух напитан зловещей угрозой. Выключив фонарь, Элан повернул обратно. Придется прорваться; другого пути отсюда нет.

От скальной стены отделился темный силуэт. Мишель? Она самая.

Тигреро остановился, ожидая, что она скажет. В смущении, версана машинально поправила волосы.

– Элан, я хотела сказать… – начала она, запинаясь. – У нас с Майком был договор…

– Да, я слышал, – отозвался он, спиной ощущая наползающую сзади жуть.

– Ах вот как. – Мишель не ожидала, что Элану известно про ее клятву. – Но мне показалось… – она с трудом подыскивала слова, – что сегодня действие договора прекратилось. Майк… он как бы разрешил.

– Неужели? – Тигреро коротко, сухо засмеялся.

– Элан, ну, что вы… Пожалуйста, выслушайте. – Смутившись, она умолкла.

Он тоже молчал. Мишель нерешительно взяла его за руки, притянула к себе – и ужаснулась. Перчатки были влажные от крови, а Элан дрожал.

– Простите, – она отступила. – Я не вовремя. Господи… я всегда не вовремя!

– Пойдемте, – он направился мимо нее к Приюту. – Здесь не стоит долго находиться.

– Элан! – в смятении окликнула Мишель, и он обернулся.

В предрассветном сумраке она не могла рассмотреть его лицо, только слабо поблескивали глаза. Она порывисто вскинула руки, провела пальцами Элану по скулам, по щекам, коснулась волос. Они оказались мягкими и одновременно упругими, точно молодая трава, и ей захотелось стоять так и долго-долго их гладить. Мишель ладонями сжала голову тигреро, наклонила к себе, заговорила под оглушительное буханье собственного сердца:

– Элан, рано или поздно наступает предел, за которым ломаются самые стойкие. Не доводите себя до этого предела, не надо! – Ее уносило в знакомую ледяную пропасть. – Я понимаю, как вам тяжело – тяжелей всех… Вы взяли на себя ответственность за нас, а люди гибнут.

– Вы пришли меня утешить? – осведомился он мягко, однако в голосе ей почудилась усмешка.

– Ах, Боже мой… если хотите, назовите так. Майк вернул вам жизнь, а я… – она сбилась.

Тихонько сжав ей запястья, Элан отвел руки Мишель, но выпустил не сразу, горько наслаждаясь прикосновением.

– Как подметил наш друг, при контакте с версанами я вырубаюсь через две-три минуты. Избавьте меня хотя бы от этого.

– Но Элан…

– Я уже отнял полжизни у Майка. Поверьте, мне это не в радость.

– Но я хочу вам помочь!

– Я не стану валяться подле вас в обмороке, – бросил он и зашагал к Приюту.

Мишель смотрела ему в спину, прижав руки к груди. Ее отвергли! Из гордости? Из желания уберечь? Тони поначалу тоже от нее отказывался. Она нащупала свой изумрудный перстень, погладила камень. Тони… Когда он был жив, она каждый вечер оставляла сообщение – нежные, теплые, необходимые ему слова. Тогда это было то, что нужно. А сейчас? Элан слишком порядочен, чтобы ловить с Мишель кайф, как Гайда со своего раба-версана; и слишком горд. Он хотел бы получить ее живую, любящую, а не полудохлую после сеанса; стоит только взглянуть на черного с лица Майка, как пропадет всякая охота иметь дело с такой же измотанной женщиной.

Мишель болезненно сглотнула, перевела дыхание. Как вышло, что она так скоро увлеклась другим мужчиной? Месяца не прошло с тех пор, как она потеряла Тони. Что, если Элан и впрямь исподволь заставил ее влюбиться? Экстрасенс, умеющий внушать свою волю; демон, способный кого угодно принудить к чему угодно… Нет! Если бы он такое затеял, Мишель не стояла бы тут, задаваясь вопросами, а давно поселилась в его комнате.

Отчего же он стал ей так дорог? Элан не раздумывая кинулся в драку с бандитами в кемпинге. Он умеет петь удивительные песни, и он очень обаятелен – даже сейчас, с этим израненным, страшноватым лицом. Он сильный, надежный, как Майк, и поразительно выдержанный; а сколько в нем чувства собственного достоинства… Но она, Мишель Вийон, недавно клялась в верности другому – и по-прежнему носит траур на сердце. Неужто Элан все-таки оседлал ее волю?

Но если так, почему он оттолкнул ее, отказался от тепла и участия? Потому что порядочный и гордый, сказала себе Мишель, успокаиваясь. И вдруг ощутила, какой мрачной угрозой дышит ущелье. Версана поспешила к Приюту.

В холле стоял винный дух, и царило нездоровое оживление. Лена хохотала, сгибаясь пополам и держась за живот; Борис порывался прижать ее к себе, но писателька вырывалась и продолжала заливаться. У столика с бесполезным передатчиком сидел Майк с Тамарой на коленях. На столике лежал открытый мешок с давлеными, потекшими ягодами, а колдунья шумно негодовала, извивалась и пыталась вырваться. Одной рукой версан удерживал ее, в другой сжимал ложку, полную ягод.

– Ложечку за Элана, ложечку за Майка, – приговаривал он с неистребимым добродушием, несмотря на ее возмущенные вопли. – Уж будь любезна: тигреро велел есть…

Изловчившись, колдунья поддала ложку, ягоды разлетелись во все стороны. На ковре заалели мокрые кляксы.

– Отвяжись, изверг!

С видом ласковой укоризны Майк снова зачерпнул снадобья.

– Ну пожалуйста, мадам Милован. Хоть ягодку. Не то вон Мишель пришла и все съест.

– Мишель вина не пьет и ягод не ест, – отозвалась версана.

Напрасно Майк позволяет себе вольности: колдунья – баба стервозная, ему ой как отольется.

В холл вошел Элан, глянул на спектакль.

– Тамара, я просил всех поесть ягод. Алкоголь снимает стрессы и помогает противостоять излучению Изабеллы. Иначе вы не сумеете выйти из ущелья, – объяснил он с обычной сдержанностью.

– Отвяжитесь от меня!!! – завизжала Тамара, хватила ноготками Майка по лицу.

Версан дернул головой, царапины налились кровью. Элан расстегнул кобуру, достал ракетницу.

– Майк, отпусти. Тамара, – повторил он отчетливо, – я сказал всем поесть ягод.

Она вскочила с колен версана, надменно выпрямилась.

– Не хочу!

Тигреро выстрелил. Ракета ударилась о стекло, отскочила на пол, зашипела, пылая желтым огнем. Элан направил ствол Тамаре в лицо.

– Три ложки. Полных. Быстро.

Она зачерпнула ягод. Отправила в рот. Проглотила. Вторую ложку; третью. Зачерпнула четвертую.

– Остановись, – посоветовал Борис, обнимая Лену; писателька больше не смеялась.

Ягоды полетели Элану в лицо. Он уклонился, и ковер испестрили новые кляксы.

– Благодарю вас; теперь соберите вещи, и через две минуты уходим. – Элан взял со стола мешок и чистую ложку, повернулся к Мишель. – Будьте добры.

– Не надо. Я и так пройду; и буду слушаться.

Тигреро протянул мешок.

– Я вас прошу. За мое здоровье, – промолвил он серьезно.

Мишель уступила. В конце концов, она уже пробовала винные ягоды, и на тропе от них ничего не сделалось. Версана съела свою порцию ягод и подняла взгляд. В измученных глазах тигреро таилась нежность. И тревога. И что-то еще, чему она не сумела дать названия. Ей захотелось прильнуть к нему, обнять за шею, благодарно уткнуться лицом в плечо. Защитник. Она улыбнулась и вернула Элану мешок.

– Изверги, – фыркнула Тамара, возвращаясь с сумкой на плече. – Издеваются, как хотят. Ну, пошли, что ли?

И они пошли.

На Одиннадцатом Приюте Элан сделал двухчасовой привал и повел группу дальше; на Двенадцатом заночевали. Назавтра снова двойной переход, и когда в сумерках дотащились до Четырнадцатого, Лена зашмыгала носом и сквозь слезы заявила, что дальше не пойдет.

– А я вас никуда и не веду, – Элан отпер дверь и запустил систему жизнеобеспечения. В доме зажегся свет. – Будете жить здесь. – Он обвел рукой просторную площадку, высокие уступы, поросшие редкими деревьями.

На Четырнадцатом Приюте очень красиво и вольготно. Стоишь высоко-высоко, один на один с небом, и у твоих ног простерся весь мир.

– Хочет ли кто-нибудь, чтобы я оставил вас и ушел дальше? – осведомился тигреро.

– Нет, – быстро ответила Лена.

Борис обиделся, но смолчал. Тамара метнула на брата язвительный взгляд, передернула плечами и первая вошла в дом.

На Четырнадцатом было хорошо. Изабелла не проявляла недовольства, были тиха и благожелательна. Прошлых событий вслух не обсуждали, а как будто превратились в обычных людей на отдыхе, у которых впереди много ничем не занятого времени. Неделя, две, от силы три. Придет яхта, и не добравшуюся до космодрома группу начнут искать. И увезут домой.

Да, на Четырнадцатом была благодать. Элан ходил успокоенный; Мишель держалась рядом с ним, купаясь в его молчаливой нежности. Лена с Борисом открыли для себя друг друга и сияли от счастья.

Писателька снова взялась за компьютер и ревностно трудилась над романом. Она никого не подпускала смотреть, но при этом казалась очень довольна собой. Майк уверял, что Борис раздвинул для нее горизонты и теперь Лена разбирается, о чем идет речь в ее собственных опусах. Как-то раз версан вздумал поглядеть текст на экране, чтобы проверить свои догадки, но писателька озлилась и с криком его прогнала, и Майк оставил ее в покое.

При пылкой страсти Лены и художника, было странно видеть ее отношение к Элану. Она подолгу следила за ним издали, и в размытых глазах читался интерес и непонятная тоска. То ли она его по-прежнему любила, несмотря на бурные утехи с Борисом? Мишель слегка ей сочувствовала и в душе подсмеивалась: пристальные писателькины взгляды выводили Элана из себя, он принимался стряхивать невидимых змей и старался поскорее уйти.

А Майка Мишель жалела по-настоящему. Разумеется, Тамара не простила ему кормления винными ягодами и отыгрывалась изобретательно и коварно. Версан стоически сносил ее выходки, не теряя надежды помириться, а колдунья расходилась все пуще. С улыбкой и лукавым прищуром темных очей она его подкалывала, подкусывала, поддразнивала и всячески изводила, и не было с ней никакого сладу. Мишель не переставала удивляться: зачем мучить хорошего парня, если можно его просто любить? Она задала бы Тамаре отменную трепку, но ссоры на Приюте были запрещены.

Первым не выдержал этого издевательства Элан.

Несмотря на ядреный вечерний холодок, ужинали, по обычаю, у костра. Лена с Борисом прильнули друг к другу на своем бревне, версаны, не нарушая традиций, – на своем. Тамара восседала в одиночестве, и напротив нее оказался тигреро. Колдунья шельмовски поблескивала глазами, поглядывала на Майка. Должен же он в конце концов сообразить, что от него требуется: стать на колени, принародно покаяться и принародно же испросить прощения.

И вот Тамара в очередной раз пустилась в рассуждения о бросившей Майка жене. И прошлась так зло и обидно, что версан отставил тарелку с чудеснейшим мясом, понурился и лишь цедил сок из бокала. Мишель едва посмела глянуть ему в лицо, боясь заметить в глазах влажный блеск. Не увидела. Однако Элан взъярился.

– Тамара, – начал он вежливо, – я прошу вас оставить эту тему. Изабелла чутко откликается на всякое зло.

Колдунья довольно улыбнулась: проняло.

– Разве правда бывает злой? – отозвалась она. – Я только…

– Я вам сказал, – резко оборвал Элан, – придержите язык.

– Не грубите. Еще не хватало!

– Сестрица, помолчала б ты, – вступил Борис. – Я устал слушать.

– Никто не заставляет уши растопыривать. Я беседую с Майком. Просто хочу напомнить, что впредь ему следует с меньшим апломбом подходить к женщинам. Не стоит так уж надеяться на собственные мужские достоинства.

Версан поднялся, собираясь уйти от костра.

– Сядь, – велел Элан.

– Осточертело мне.

– Сядь! – повторил Элан, и Майк сел. – Тамара, либо вы прекратите свои номера, либо…

– Что? – прищурилась она с улыбкой. – У вас поднимется рука меня ударить?

– Хуже. – У него недобро блеснули глаза. – Десять раз пожалеете.

– Вот интересно-то! – протянула колдунья, забавляясь.

– Эл, ну ее к черту, – вмешался Майк. – Перестань.

Элан и ухом не повел. Глаза у него блистали все ярче, от лица исходило слабое золотое свечение. Демон.

– Элан, не надо! – вскрикнула Мишель и ощутила, как рядом напружинился Майк.

Тигреро поднялся на ноги. Колдунья взирала с живым любопытством.

– Что вы затеяли, господин Ибис?

– Я тоже умею колдовать. Сейчас убедитесь.

– Эй-ей! – всполошился Борис. – Бросьте дурацкие шутки.

Лена с жадным вниманием вытянула шею и даже привстала.

– Эл, прекрати, – велел Майк.

– Я вам покажу, как ворожат на Светлом озере. Майк, пересядь к Тамаре. Пересядь, я сказал!

Версан выпрямился во весь рост, но не тронулся с места.

– Я не позволю никакого колдовства.

– Тебя не спрашивают, – отрезал Элан. – Я сполна налюбовался. Сядь к Тамаре.

– Эл, уйди. По-хорошему прошу.

Мишель съежилась. Не приведи Господь схватиться с Майком…

Элан мотнул головой, блеснули светлым золотом волосы.

– Уходи, – рыкнул Майк, сжимая кулаки.

Тигреро бесстрашно улыбнулся:

– Сперва будем колдовать.

– Я убью тебя!

Мишель взметнулась – и оказалась с Эланом плечом к плечу, глаза в глаза с Майком.

– Только посмейте, – услышала она собственный голос.

– Ну и черт с тобой, – вдруг погаснув, Элан спокойно уселся на бревно и взялся за недоеденный ужин. – Мишель, вы опрокинули еду.

Она вернулась на свое место, собрала на тарелку остатки вывалянного в земле мяса и бросила все в огонь. Майк опустился рядом.

– Совсем вы, ребята, того, – укорил Борис. – Еще из-за сестрицы грызться не хватало.

– Элан, – вкрадчиво молвила Лена, – а как колдуют на Светлом озере?

– Майк не захотел – не будет вам колдовства.

– Расскажите словами.

– Нельзя.

– А если я попрошу? – тонко улыбнулась Тамара. – Мне страсть как любопытно. Мы с вами коллеги по ремеслу? Что за магия у вас на Светлом? Поделитесь.

Тигреро лишь усмехнулся.

– Элан, ну что вы ломаетесь, как девочка? Не желаете рассказывать – покажите. Я прошу, – Тамара подалась вперед, заглядывая ему в лицо. – Я вас очень прошу, – повторила она настойчиво, всерьез распаленная.

– А не боитесь?

Яркие губы тронула снисходительная улыбка.

– Вы дурного не наколдуете. Майк, поди сюда, – она похлопала ладошкой по бревну.

Версан неохотно пересел. Он не верил в сверхъестественное происхождение Тамариной ворожбы, однако ее магия действовала безотказно; тем более черт знает, чего можно ожидать от демона. Хотя Тамара права – он и впрямь дурного не наколдует.

Элан поворошил дрова в костре; в глазах плясали отраженные огненные язычки.

– Ладно. Как надоест, уйдете. Для начала я вам спою.

Несколько мгновений он смотрел в огонь, как будто черпал в пламени силы. А потом запел.

Над площадкой точно грянул оркестр – и смолк. Осталось только эхо, которое долго дрожало, замирая. Потом зазвучала тонкая тугая струна – она разрезала холодную ночь, отсекая ломоть за ломтем прозрачной синей тишины, и тишина начинала звенеть миллионом крошечных колокольцев. Затем сильный, страстный голос стал накатывать волна за волной; он разбивался, точно прибой о прибрежные скалы, рассыпался множеством пламенных нот, сливался в стремительные вихри. Эти вихри кружились, взлетали к небу, возносили на своих крыльях ошеломленных слушателей, рождали томительную дрожь и сладкую тоску, и в колдовской песне слышался зов истосковавшегося по любви и ласке тела.

Лена с Борисом незаметно исчезли, но версан с колдуньей так и сидели, прижавшись друг к другу. Мишель хотелось плакать: рядом с ней не было никого, к кому она могла бы прильнуть, подарить свою дрожь и жар нарождающейся страсти. Она прижала к губам изумрудный перстень. Ну, за что ей такая судьба: один любимый погиб, другой – демон?

Элан умолк. Майк с Тамарой глядели на него во все глаза.

– Катитесь, – он кивнул на светящийся окнами Приют.

Они разом поднялись и ушли, держась за руки.

Мишель встрепенулась.

– Молчите. – Тигреро сумрачно уставился в огонь.

– Элан, это нечестно.

– Простите меня; вас надо было отослать… в дом хотя бы. Там не так слышно. – Побелели костяшки сжатых в кулак пальцев. – Мишель…

Она замерла в счастливом предчувствии: сейчас он признается, что любит ее.

– Поймите меня, – он не сводил напряженного взгляда с танцующих в костре бесенят. – Я… А! – он отшатнулся.

– Элан! – Мишель вскинулась, подалась к нему. – Что такое?

Его лицо замкнулось непроницаемой маской.

– Ничего, – тигреро поднялся.

– Что вы увидели?

Он отвернулся и зашагал прочь, в темноту. Мишель осталась одна – ошарашенная, испуганная. После своей колдовской песни, на взлете сверхчувствительности, Элан что-то видел в пламени. Чью-то судьбу? Смерть? Об этом не говорят вслух…

Утром они бежали с Приюта. Четырнадцатый внезапно превратился в темное, зловещее место, где мгновенно взвинтились нервы и вскипело свирепое раздражение. Элан нарычал на всех, не позволил разгореться скандалу и поспешно увел группу.

Когда отлегло, остановились позавтракать – километрах в трех от Приюта, в уютной ложбинке. Здесь утреннее солнце сушило росу, и мирно мурлыкал ручей. Пока Лена с Мишель раскладывали прихваченную с собой еду, Тамара приблизилась к тигреро, взяла его под руку и повела по берегу ручья, по низенькой мягкой травке. Улыбнулась:

– У вас на Светлом чудесно колдуют. Я все-таки ужасная стерва, – вздохнула она покаянно.

– Спасибо, я знаю.

Тамара хихикнула.

– Элан, вы великолепны. Скажите: каким образом собирались меня наказать?

– Заставил бы извиниться перед Майком и лишь затем отослал в дом.

Она приподняла брови.

– Не уверена, что вам бы удалось. Я ведь на принцип пошла: хотела посмотреть, как долго он выдержит мои штучки. Бедный Майк.

– Да уж, бедный Майк, – подтвердил Элан без улыбки.

Колдунья оглянулась на оставшийся позади бивак. Писателька и версана были заняты приготовлением завтрака, художник сидел, глядя в небо, Майк вроде бы помогал Мишель, а на деле приглядывал за ушедшей с тигреро Тамарой. Она спросила:

– Как по-вашему: Четырнадцатый взбесился из-за меня?

– Скорее всего.

Колдунья повернулась к тигреро, и глаза цвета темного янтаря глянули ему прямо в душу.

– А может быть, из-за вас?

– Простите?

Тамара с напускной скромностью отвела взгляд, ковырнула носком изящного ботинка траву под ногами.

– Элан, можете послать меня к черту – дескать, не мое дело; я не обижусь. Но ваши песни Светлого озера – на самом деле колдовство… в лучшем смысле слова. И страсть, которую они будят… которую вы разбудили вчера, – оставшись неудовлетворенной, не она ли породила тот ужас, от которого мы сбежали? Я имею в виду ваши чувства к Мишель и ее чувства к вам, не нашедшие выхода, – пояснила колдунья. – Быть может, Приют ошалел из-за них?

– Возможно, – сухо признал Элан. – Ну и что?

Тамара плутовски улыбнулась.

– У меня достанет нахальства продолжать. Эти песни обращают страсть женщины в первую очередь в ваш собственный адрес. Сиди рядом со мной не Майк, а… ну, любой другой – черта с два я бы от вас ушла.

– Спасибо.

Колдунья пропустила его иронию мимо ушей и серьезно проговорила:

– Элан, хотите, я попрошу Майка помочь? Скажем, вы впали бы в транс от него, а уже потом явились к Мишель. Наверное, вы чувствовали бы себя с ней по-человечески…

– Нет.

– Отчего же? По крайней мере, можно попробовать.

– Любовь втроем – ладный сюжет для Лениного романа, – холодно усмехнулся тигреро. – К тому же лично я Майком сыт по горло. С меня хватит.

– Жаль, – непритворно огорчилась Тамара. – Элан, и все же: как я могу вас отблагодарить?

– Не колдуйте на Изабелле. Вы любите баловаться с огнем – он может вас погубить.

Тамара переменилась в лице.

– Предсказываете мне смерть?

– Предупреждаю: избегайте ваших эффектных штучек.

– Откуда вы можете знать?

Он пожал плечами.

– Я вас предостерег.

Тамара неожиданно просияла.

– Выброшу все порошки! Ой, спасибо; а я-то думала сегодня колдовать для Майка.

– Перебьется.

– Мы – ваши должники. Ох, ну надо же! А то б я вечером… Элан, вы чудо! – она подпрыгнула и звонко чмокнула его в щеку. – Нет, ну, с ума сойти! – Колдунья кинулась бежать к биваку, где Майк уже приступил к завтраку, безуспешно делая вид, будто нисколько не ревнует.

Элан присел к ручью, сунул руки в торопливую воду. Будь она неладна, косматая ведьма. «Если б не Майк, я бы с вами…» А Элана кто-нибудь спросил? Ему было бы смешно, если б прошлым вечером он не видел в пламени костра Тамарину смерть. Дуреха; кабы не колдовство Светлого озера, так и глумилась бы над версаном – вместо того, чтобы любить, пока есть время.

Он поднялся, стряхнул воду с озябших рук. Уж эта колдунья со своим предложением! На радостях прибежала делиться возлюбленным, благодарить обделенного демона. Тигреро зашагал к биваку. Этой ночью он тоже пораскинул умом и надумал, как подступиться к Мишель.

Отзавтракали; насытившийся версан обвел всех заблестевшим взглядом.

– Я вас обучу новой игре. Смотрите: берешь печенюху, – он зажал в зубах двухслойное печенье с кремом, – и говоришь: «Я зайчик-пушистик». Затем другой берет две печенюхи, – он сунул в рот вторую, – и говорит: «Я жайчшик-пушиштик». Потом третий, и опять говорит…

– Играю! – взвизгнула Тамара, схватила из пакета печенюшку: – Я – зайчик-пушистик.

Следом поспела Лена, с большим старанием выговорила, что она тоже зайчик-пушистик. Мишель представилась как «жайкик-пухыхкик», а Борис – «гхаик-ухыхик». Майк великодушно уступил очередь Элану – «айк-ухык» – и под общий хохот натолкал полный рот, изобразил «ак-ык». После чего протянул остатки печенья Тамаре:

– Прошу вас, мадам Милован.

Колдунья набила в рот семь печенюх, придержала ладонью; смотрелась она сногсшибательно. Лена с Мишель стонали, держась за бока.

– А-а…

Взвыли все. Тамара выплюнула печенье и хохоча повалилась лицом Майку в колени. У Элана отлегло от сердца: глядишь, так и дотянем до яхты.

На Пятнадцатый Приют добрались под вечер. Тигреро открыл дом, пропустил группу внутрь, а сам задержался на крыльце. Перед домом расстилался широкий луг, левее начинался лес – густой, настоящий, взволновавший охотничью душу. Теплый воздух был наполнен рассеянным золотистым светом, небо утратило яркую голубизну, словно в него подмешали молоко. Элан глубоко вдохнул сладкий запах луговых цветов; благодать.

На крыльцо выглянула Мишель, увидела тигреро и невесть отчего смутилась. Нашлась:

– Что заказываем на ужин, господин Ибис?

– Ужином пусть ведают другие. – Он сбросил наземь рюкзак – полежит у крыльца, ничего не сделается. – Идемте гулять.

Девушка отпрянула. Что это с ней? Помедлив, версана все же сошла по ступенькам.

Тигреро зашагал через луг, забирая влево, к лесу. Замкнувшаяся, настороженная Мишель держалась чуть в стороне. Что случилось? – недоумевал Элан. Неужто он умудрился ее обидеть? Может, она не простила ему вчерашнего колдовства?

– Мишель, – начал он, – я что-то сделал не так?

Она прикусила губу, а он всей кожей ощутил ее внезапную враждебность. Элан развернулся и заступил ей дорогу.

– Простите меня.

Ледяной взгляд исподлобья. Тигреро почувствовал себя виноватым – не стоило петь при ней соблазняющих песен, нельзя было бросать одну у костра. Он сам еле уснул под утро, да и версана, похоже, всю ночь изводилась.

– Мишель, – он с нежностью взял ее за руки. Сейчас он объяснит, что демон может любить версану, что их близость возможна, что… – Я люблю вас, – бухнул он прямо. И был потрясен, услышав негромкое:

– А я вас – нет.

Пальцы разжались, Элан выпустил ее руки. Золотистый вечер обратился ненастной полночью. Не зная, что теперь говорить, что делать, он машинально повернулся и побрел дальше, к лесу. Помедлив, Мишель тронулась следом.

Он остановился у дерева, положил ладонь на теплый ствол. Версана стала рядом – оскорбленная, чужая.

– Простите меня, – повторил Элан.

Она молчала, глядя мимо, и его взяла досада: он и в мыслях не держал ее обидеть, а старался для Майка, которому обязан жизнью.

– Мишель, как вы не поймете…

– Я прекрасно все понимаю, – оборвала она. – Только будьте добры, не морочьте мне голову. Развлекаетесь с Леной – вот и развлекайтесь себе на здоровье.

У Элана язык отнялся.

– Что? – вымолвил он, опомнившись. – С кем?

– С Леной!

– С кем, с кем?

– С писателькой.

– Кто вам наболтал такую чушь? – Тигреро затрясся от неодолимого смеха.

Насупившись, она смотрела, как он смеется. И вдруг оттаяла, глаза посветлели.

– Нет?

Элан замахал на нее рукой, с трудом подавил веселье.

– Дичь какая. С чего вы взяли?

– Она сказала…

И правда, на втором привале Лена с Мишель уединились и о чем-то шептались несколько минут. Версана после разговора казалась грустна, но Элан не придал тому особого значения – мало ли, какие у них женские секреты.

На кой черт писательке понадобилось молоть языком? Положим, девица с комплексами; ей приспичило похвастать, будто переспала с тигреро. Но не настолько же умом слаба, чтобы не понимать: слух может докатиться до Бориса. Зачем набиваться на скандал?

Вопрос не стоит того, чтобы ломать голову, решил он. Безмятежный вечер опять налился золотистым светом. Элан открыл рот, намереваясь вновь заговорить о главном, – но тут над лугом пронесся внезапный гром, откатился эхом от стены деревьев.

Элан ринулся к Приюту. Над домом плыл слой желтого тумана, и пронзив его, качался громадный горный джинн, махал белыми рукавами; на земле маленьким солнцем полыхал костер. Рядом стояли Лена с Борисом, Майк и Тамара. Колдунья переоделась в роскошное платье – длинное, алое, оно колыхалось, переливалось огненными блестками. Сердце оборвалось: Тамара в огне!

– Назад! – вне себя, закричал Элан на бегу. – Отойдите прочь!

Испуганной мышью кинулась в сторону Лена, перепрыгнула через бревно; шагнули от костра мужчины. Тамара же, веселая, счастливая, обернулась, откликнулась своим мощным колокольным голосом:

– Я не колдую!

Джинн осыпался сверкающей пылью, окутал Тамару переливчатым облаком. Ее алое платье пылало огнем, на нем плясал свет костра.

– Назад!

Элан сделал отчаянный прыжок, надеясь поймать, уберечь, спасти. Ноги попали на гладкое бревно, он поскользнулся, сорвался, покатился по земле.

А Тамара вдруг вскинула руки, повернулась в танцевальном па и порхнула к костру. Обольстительно выгнулась, ее русалочьи волосы пролились в огонь, подхватили пламя – и колдунья рухнула в маленькое жестокое солнце.

Завизжала Лена, закричала подбежавшая Мишель. Тамара выкатилась из костра, на нее упал Майк, чтобы своим телом загасить огонь. Гасить было нечего – королевское платье мгновенно сгорело, оставив голое опаленное тело. Версан вскочил, стянул с себя куртку, набросил на Тамару. И наконец страшно закричал Борис.

Глава 7

Пузырька с порошком-анестетиком хватило ненамного. Элан присыпал обожженное Тамарино лицо, грудь, живот – там, где кожа пострадала меньше. Чтобы посыпать руки, порошка уже не осталось; а обрабатывать обугленную спину вообще не имело смысла…

Он прикрыл Тамару простыней. Застывший у стены, сгорбившийся Майк поднял голову.

– Когда придет в себя – что будет?

Элан не узнал его голоса: точно зашелестели сухие листья.

– Будет мучиться. – Он проглотил ком в горле. – Может быть, долго.

Майк оторвался от стены. Как пьяный, качнулся к столу, на котором стояла аптечка.

– Что у нас есть?

– Ничего, – горько вымолвил Элан. – Снотворное; две ампулы.

– Иди, – Майк кивнул на дверь.

Элан медлил.

– Да уйди же!

Он вышел, невольно сутулясь. Опять – не уберег. Не удержал, не отогнал, не спас.

Ну кто ее надоумил швырять колдовское хозяйство в костер?!

В коридоре топтался Борис – лицо пепельное, рыжие вихры прилипли к мокрому лбу. Он с надеждой подался к тигреро:

– Выживет?

Элану хотелось заорать и вмазать художнику в челюсть, но он тихо ответил:

– Здесь – нет.

– А где?

– В больнице. Или если б мы вызвали космоспасателей… Нет тут больницы! – взорвался тигреро. – И спасателей нет! Понятно?! – он сгреб художника за грудки и затряс. Опомнился, отпустил. – Уйди к черту…

Борис привалился к стене, ловя ртом воздух.

– Сделай что-нибудь! – потребовал он. – Ты – демон! Почему стоишь, как пень, ждешь?! Вызывай спасателей телепи… черт… мыслями! Смерть предвидишь, а на помощь позвать тебя нет?!

Элан отвернулся. Борис негодовал, дергал его за рукав, бранился; потом отстал и хрипло выдавил:

– Извини, я не в себе.

Элан вяло подумал, что они все давно уже не в себе. Прислушался, что делается в Тамариной комнате. Тишина. Дверь отворилась, и в коридор шагнул Майк.

– Спит, – сказал он.

Борис неуклюже ввалился внутрь, шумно захлопнул дверь.

– Вколол? – через силу осведомился Элан.

Майк кивнул.

– Две ампулы?

Он опять кивнул.

– Куда?

Версан ответил беспомощным взглядом.

– Куда? – повторил Элан.

– Хотел в сонную артерию… не попал. – Майка передернуло, он со стоном прижал пальцы ко рту.

Элан увел его в соседнюю комнату, дал воды. Версан сделал несколько глотков, отставил бокал.

– Что теперь?

Тигреро повалился в кресло, стиснул виски.

– Она проснется. Может быть.

– Утром Приют взбесится, – сообщил Майк.

У Элана раскалывалась голова и жутковато замирало сердце. Губы едва слушались, когда он ответил:

– Я останусь здесь, а ты уведешь остальных. Если… она будет жива.

Версан отпил еще воды. Задавил отчаяние и размеренно, точно утомленный шалуном учитель, произнес:

– На взбесившемся Приюте нельзя оставаться.

Элан смолчал, прикрыл глаза ладонью. На кой черт Майк взялся не за свое дело? Не тыкал бы иглу трясущейся рукой, не впрыскивал снотворное Бог весть куда – у тигреро осталась бы возможность сделать смертельную инъекцию самому.

– Эл, у тебя есть нож. Охотничий.

Он вскинул голову. Смуглое лицо Майка было серым, на запавших щеках пробивалась щетина, а глаза нехорошо блестели.

– Нет никаких ножей.

– Эл, – версан прижал ладони к коленям, выпрямил пальцы и присматривал, чтобы не дрожали, – пойми. Если это делать, то сейчас, пока не проснулась. Зачем ей мучиться? – Связные гладкие фразы давались ему с трудом.

Элан поднялся на ноги. Тамара лежала за стеной тихая, сонная – и не просила об эвтаназии.

– Майк, опомнись. Это будет настоящее убийство.

– Я не позволю ей мучиться! – рявкнул версан, сорвавшись.

Элан хватил его по щекам – раз, другой, третий. Майк заморгал удивленно и обиженно.

– Спятил, что ли?

Тигреро пинком подвинул кресло, сел. Майк прав: самое милосердное – покончить со всем, пока Тамара спит. Однако Элан не поручился бы, что после этого версан не полоснет по горлу самому себе.

– Я не дам тебе ее убить.

Версан сжал ладонями лицо. Спросил глухо:

– А что тогда?

– Будем колдовать, – не сразу отозвался Элан. – Демон я или нет? Пойдем.

Он повел Майка не к Тамаре, а вон из дома, на площадку. Здесь, под узорчатым звездным небом, переливался углями догоравший костер, и на бревнах, поодаль друг от друга, примостились Мишель и Лена. Указав Майку место, Элан уселся на свободное бревно, уставился на россыпь живых драгоценностей, окруженную слоем горячего пепла.

– Всё? – вполголоса вымолвила Мишель.

– Нет, – хрипло откликнулся Майк, и снова настала тишина.

– Кто развел костер? – вдруг спросил Элан.

– Борис, – ответила Лена дрогнувшим голосом.

– Я запретил ей баловаться с огнем… Кто научил швырнуть в костер порошки? Сидеть! – рявкнул тигреро, уловив движение Лены, и сам вскочил на ноги. – Кто? – По тускло светящемуся пеплу, по догорающим угольям, он шагнул к писательке.

Она испуганно вцепилась в свои толстые косы.

Тигреро поставил ее на ноги.

– Ну?

– Я не… ну, сказала… – залепетала Лена. – Ну и что? Я же не знала!

– Чего не знала?

– Что так кончится. Пустите, – пискнула она жалостно. – Элан, я не хотела… чтобы так…

– А как хотела? Говори! – Он тряхнул ее; косы мотнулись длинными змеями.

– Эл, ты рехнулся, – подал голос Майк. – Отстань.

– Пустите! – завизжала Лена. – Не знаю я ничего! Ма-а-айк!!!

Версан сзади взял Элана за локти.

– Что ты устраиваешь? Привязался к пигалице! Отпусти.

Тигреро ослабил хватку, писателька рванулась и отскочила.

– Все из-за меня, да?! – выкрикнула она. – Так, да?! – Лена пустилась бежать прочь, исчезла в темноте, скоро стих и топоток легких ног.

– Если я еще раз увижу такое свинство… – начал Майк.

– Ей что-то известно, – возразил Элан.

– Знаешь что, родной… Я ведь не спрашиваю: отчего ты не удосужился сказать мне, чтобы Тамару не подпускать к огню? Молчишь? Вот и не цепляйся к Лене. – Майк помолчал и сдержанно, как о чем-то обыденном, напомнил: – Ты обещал колдовать.

Элан опустился на бревно. К нему подсела Мишель, накрыла руку теплыми пальцами. Он долго созерцал ее поблескивающий перстень. Талисман; залог любви и верности. Элан перевел взгляд на дышащие жаром угли. Почему не сказал Майку? Уж версан бы проследил, чтоб никаких костров… Но тигреро был уверен, что простой огонь Тамаре ничем не грозит.

Он встряхнулся, с сожалением высвободил руку из-под пальцев Мишель.

– Пойдете прощаться с Тамарой?

Она кивнула и поднялась. Майк стоял неподвижно возле играющих красным углей.

– Мишель, идите в дом, – велел он.

Девушка ушла. Элан ждал продолжения, тоскливо догадываясь, о чем версан будет просить.

– Послушай, демон. Я отдал тебе полжизни, когда лечил. Если отдам остальное, сможешь сделать, чтобы она жила?

– Нет.

– Тогда колдуй.

– Иди-ка тоже в дом. Подождешь в холле.

Версан дошел до крыльца, уселся на ступеньках. Элан смотрел в костер; свет углей как будто стекал красными каплями, и не было сил не то что колдовать – не было сил жить. Он потянулся, поддел уголек с дрожащим огненным глазом. Бросил на ладонь и сжал пальцы.

Боль привела в чувство; он выбросил уголек, поднялся. Глянул на звезды – крупные, яркие. Студеная ночь обняла его, обласкала, оживила прикосновением прохладных губ. Внутри зародилась дрожь, которая переродилась в напряжение огромной сжатой пружины – и тогда Элан сорвался с места и бросился к дому. Взлетел на крыльцо, махнул вскочившему Майку – иди, мол – и кинулся к Тамариной комнате. У двери притормозил и вошел тихо, как положено входить к умирающим.

Испуганно вскинулся Борис:

– Ты чего?!

Элан на миг увидел свое отражение в настенном зеркале: взгляд безумный, лицо кривится. Следом вошел Майк, и художник бросился к версану:

– Что такое?

Элан встал возле Тамары, в изголовье. Сосредоточился на лице колдуньи. Мир вокруг посерел, затуманился, и осталось только лицо, алым пятном покачивающееся перед глазами. Как из-под земли, донесся голос Майка, и что-то говорил Борис, а тигреро потихоньку отпускал незримую пружину внутри, и Тамара вдруг очнулась, приоткрыла блестящие щелки глаз. Элан видел один этот блеск на фоне колеблющейся алой кляксы, зато ясно услышал голос:

– Эй, братец, да на тебе лица нет. Майк? Чего ради вы все тут скопились?

Она не чувствовала боли и не могла сообразить, что происходит. Элан сосредоточился еще больше. Тамара вспомнила:

– Господи! – Приподняла голову, оглядела накрытое простыней тело. – А хорошо-то как, – заметила она удивленно. – И не больно ничуть. Ой, страшная, наверно. – Колдунья выпростала руку, хотела потрогать лицо, но уставилась на обожженные пальцы: – Вся такая, что ли? Майк, да не смотри же!

Версан и художник ошеломленно молчали. Элан пошатнулся.

– Мишелька, и ты здесь? – Голос Тамары звучал негромко, но чисто. – Сделай милость, выставь эту гвардию вон и подай зеркало… Майк, потом придешь. Бедный ты мой. Мучила тебя, мучила, да еще, как последняя дура, в костер свалилась. Ну, что ты расстроился? Не переживай, хороший мой…

Элан был чуть жив; сжатая пружина внутри грозила вот-вот сорваться. А Борис вообразил, будто Тамара каким-то чудом пошла на поправку.

– Сестрица! – обрадовался он. – Да ты, чудачка, едва дуба не дала. Уж мы собрались тебя хоронить. – Художник принялся объяснять, как они перепугались и в каком она была состоянии, но теперь все образуется, и главное – дождаться яхты…

– Не суетись, – со смешком перебила Тамара. – Помру спокойно – и на том спасибо. Желаю тебе наконец открыть музей; и чтоб картины с Изабеллы висели на почетном месте. Майк, – продолжала она, не слушая брата, – тебе желаю отсюда убраться. Ты замечательный, правда. Мишель… тебе, конечно, тоже вернуться, а больше и не знаю, чего пожелать. Пусть Элан заботится. Ну, ребята, вы тут держитесь, а мне пора, – закончила Тамара бодрым тоном. Охнула – и умерла.

Тигреро отступил к окну. Внутри саднило и тянуло, как будто воображаемая пружина, распрямившись, порвала ему потроха.

Он заставил колдунью попрощаться легко и жизнерадостно; и отпустив ту невидимую пружину, убил мгновенным безболезненным ударом. Никто не засвидетельствует, что Элан помог ей уйти из жизни, как Урсуле, потому что Тамара не хотела и не собиралась умирать. Однако ничего лучшего он не придумал.

Мишель взяла Элана за руку.

– Пойдемте, – версана потянула его за собой.

И он пошел с ней, и последнее, что помнил, – стук закрывшейся двери и летящую в лицо постель, на которую рухнул. А еще – тихий голос Мишель и ее руки, гладившие ему плечи и спину. И еще помнил, что версана плакала над ним и тепловатые капли падали на шею и затылок. А больше – ничего…

…Элан открыл глаза и увидел круг синего неба, иззубренный по краю острыми верхушками деревьев. Верхушки застыли в строгом молчании и казались нарисованными. Кверху подымалась струйка дыма, похожая на лесного джинна, который притомился и размышляет: то ли исчезнуть, то ли остаться здесь до лучших времен.

Элан перекатился на живот и огляделся. На краю поляны стоял выстроенный по всем правилам лесного искусства шалаш, курился на расчищенном пятачке угасающий костер. Что бы это значило? Почему не Приют?

Он поднялся на ноги. Тишина, как будто в солнечный полдень все завалились спать. Элан двинулся к шалашу в надежде, что если он пробудился, то и остальные вот-вот поднимутся. Заглянул внутрь, в зеленый сумрак. Никого. Лишь его рюкзак лежит.

Как его сюда занесло, и где все?

Он сделал круг по поляне, осматривая землю. Наткнулся на родник, но не обнаружил чужих следов. Выходит, он здесь один. Чертовщина какая-то.

Да живы ли они – Майк с Мишель, Борис и Лена? Что-то подсказало: живы. Уже легче.

Он выбрал дерево повыше, взобрался и оглядел окрестности. Кругом лес, на горизонте виднеются горы. Какая сила забросила его в лесную глушь? И где его группа? Сколько ни вглядывался, Элан не мог разглядеть над зеленым морем ни единого дымка.

Надо возвращаться на маршрут. Он спустился с дерева и принялся прочесывать лес в поисках собственных следов. Направление на горы он отметил, но не вредно бы удостовериться, что в самом деле явился сюда с той стороны. Вообще-то шастал вокруг поляны немало: собирал хворост, рубил ножом лапник для шалаша. Сколько же времени здесь провел? Элан поглядел на часы. Одиннадцатое. Хорошо бы теперь вспомнить, какое было число, когда хоронили Тамару. То ли девятое, то ли восьмое; а может, седьмое или десятое.

Метрах в двухстах от шалаша он отыскал верный след. Отпечаток ботинка хорошо сохранился на сырой земле, хотя было ему дня два или даже три: лесной паучок успел сплести кружевце паутины, в которое насыпалась какая-то труха. Элан прошел с километр и окончательно уверился, что следы идут от тех самых гор, которые он видел с дерева.

Вернувшись на обжитую поляну, тигреро затоптал тлеющие головни, закинул за спину рюкзак и двинулся к горам.

Что с ним стряслось? Элана все больше тревожил подозрительный провал в памяти. Должно было произойти нечто ужасное, чтобы мозг вот так постарался все забыть. Однако внутреннее чутье говорит: и версаны, и Лена с Борисом живы; а что еще могло случиться? Или чутье ошибается?

Есть другая возможность: у издерганного тигреро поехала крыша, и он себя не помня сбежал от группы. Пустился наутек – на автопилоте, как заправский псих; не забыл рюкзак и озаботился харчами. Долго драпал через лес, затем присмотрел уютную поляну с родником и осел на трое суток. После чего пришел в себя, продрал глаза и с невинным удивлением озирается: куда это меня занесло? Позорище какое. Элан злобно хватил ребром ладони по подгнившему стволу; деревце со стоном завалилось, ломая хрусткие ветки. Черт знает что.

Он угрюмо шагал через лес, делая поправку на катящееся по небу солнце, и временами с мрачным удовлетворением натыкался на собственные следы. Вот что значит псих: как по ниточке бежал, ровнехонько, любо-дорого смотреть. Тьфу, будь оно все неладно!

Он еще раз слазил на дерево и окинул взглядом округу: горы заметно приблизились. Спустился наземь, а внутри шевелилось тошнотное предчувствие. Скоро станет известно нечто такое, чего лучше бы вовек не знать. Элан прибавил шагу. Нечего тянуть, что бы его там ни ждало.

Глубоко озадаченный, он остановился на краю сыроватой поляны с мелкими кустиками и белыми цветами. Здесь ясно отпечатались его следы – но что за диковинные следы это были! Элан едва верил собственным глазам, не в силах представить, чтобы на самом деле произошло то, о чем рассказывала земля. Три дня назад он добежал до поляны – и тут повалился наземь и стал биться, как в припадке, молотить кулаками, царапать землю, драть с корнем несчастные кустики. Что за буйное помешательство?

Он двинулся дальше. Одно утешает – этого безобразия никто не видел.

Зато они видели нечто иное, внезапно уверился Элан; и можно ручаться, это было похуже.

Что он натворил, о чем предпочел забыть? И сам сбежал или его прогнали? Стиснув зубы, он шагал через лес, пока впереди не замелькало меж стволов синее небо и не показался луг, на краю которого белел Пятнадцатый Приют.

Внезапно ощутив, что устал как собака, Элан дотащился до крыльца. Дверь была заперта, дом законсервирован – отсюда давно ушли. Приют был тих и безмятежен, ни следа того бешенства, которое от него ожидали. Отбушевал и затих? Как-никак, минуло трое суток. Быть может, тигреро отколол номер на рассвете, когда Приют уже взбесился, и тогда у него есть хоть какое-то оправдание?

Надо поискать следы; глядишь, что-нибудь прояснится.

Он открыл дверь своим ключом – счастье, что не посеял в лесу – вошел, нажал кнопку на щитке. Вспыхнул свет в коридорах, зашелестела вентиляция. В доме еще чувствовался запах Тамариной смерти. Элан с надеждой поглядел на столик с передатчиком. Увы – на этот раз никакой записки. Видать, недостоин. Заглянул в свою комнату, третью от холла. И здесь ничего. Он сунулся в комнату Мишель – и увидел листок на столе.

«Элан, есть вещи непростительные и не оправданные ничем, даже всем этим ужасом на Изабелле. К сожалению, не могу сказать вам ничего иного. Похоже, Майк все-таки прав, и демон есть демон.

М.В.»

Потрясенный, он осел на постель. Что он натворил? Неужто обидел Мишель? Ту, которую безмолвно любил столько времени – целую вечность, проведенную в плену Изабеллы. Мишель, к которой не смел подступиться, потому что боялся за нее. Чистую, прекрасную Мишель, которая только-только сама к нему потянулась – неужели он умудрился одним махом погубить едва успевшую зародиться привязанность?

Итак, тигреро, в чем ты провинился?

Он вернулся в свою комнату. Вот ясный след – примятая постель. Элан повалился на нее, а Мишель сидела рядом и плакала, и гладила его по плечам и спине. А дальше – пустота, провал, скрывающий его преступление. К счастью, нет следов борьбы: по крайней мере, он не накинулся на версану, думая ее изнасиловать. Но это вечером; а на рассвете, когда взбесился Приют? Нет, раньше. Если память дает сбой именно на этой минуте, значит, что-то произошло сразу после Тамариной смерти.

Элан спустился с крыльца. Солнце садилось, исходило золотистым светом – совсем как в тот вечер, когда они пришли на Приют вшестером, вместе с Тамарой. Он осмотрел засеянную культурной травой площадку перед домом, особое внимание уделил костру; земля ничего не рассказывала. Может, тигреро всего лишь наговорил чего-нибудь эдакого? Разорался и в горячке оскорбил Мишель… Хотя с чего бы ему распускать горло? Элан помнил: лежал на постели чуть живой, даже не было сил поймать ласковые пальцы версаны и прижать их к губам.

Он завернул за угол, наткнулся взглядом на свежую могилу. Похоже, ее рыл не поднаторевший в ремесле гробокопателя Майк, а неумелый Борис: ни аккуратных прямоугольников срезанного дерна, ни ровных линий углаженного холмика. Элан сорвал несколько растущих здесь алых колокольцев и положил в изголовье. Скорбно постоял рядом, шепнул:

– Прости.

Взгляд убежал дальше, к задней стене дома. Вот оно! Элан приблизился, разглядывая истоптанную и местами взрытую землю. Кое-где трава уже поднялась, оправилась после схватки. Да, здесь именно дрались: только тигреро и версан, сцепившись, способны так изуродовать невинный лужок. Что не поделили два приятеля?

Элан рассматривал следы. Вот камень, к которому присохла пара черных волосков: Майк приложился головой. Удачно попал – голову не расшиб, лишь ссадил кожу. Вот раздавленные стебли и листья – кто-то проехался коленом. А вот клок выдранных светлых волос. Ай да версан, друг разлюбезный. Старался, видать, от души. А это что? Обрывок зеленой материи. Кусок воротничка от писателькиной блузки. Понимай так: сперва набросились на Лену, порвали ей одежду, а уже потом Майк схватился с Эланом. И судя по записке Мишель, кинулся на писательку не кто иной, как тигреро. Занятно.

Передвигаясь по лужку, он обнаружил новые улики: застежку от куртки версана, сломанную Ленину заколку и странную вмятину, где среди стеблей травы золотились длинные писателькины волосы. Элан невольно пересчитал их: шесть штук. Иными словами, он бил Лену головой о землю.

Ну и дела.

Ему ничего не стоило размозжить ей череп или переломать нежные косточки, но судя по всему, писателька ушла с Приюта на своих ногах. Получается, Элан худо-бедно владел собой и не желал ее убивать. Однако Лена довела его до неистовства, раз он потерял всякий стыд и набросился на беззащитную девушку. Так что она сделала, черт побери? За что он ее?

Он стоял на том самом месте, где три ночи назад расправлялся с писателькой. И вдруг вспомнил – и ощутил ту же ненависть, что тогда. И ту же ярость, и то же отчаяние. «Говори!» – кричал он Лене в лицо, едва различая в темноте ее черты, а писателька прошипела в ответ что-то убийственное, невозможное, но он поверил и пришел в ужас, и не мог понять одного – почему она молчала раньше. «Почему ты не сказала?! Почему?!» Не было этой дряни прощения, но тигреро не мог ее убить и только швырнул наземь, и тряс за плечи, а она билась головой о землю и истошно вопила.

А потом примчался Майк, и все завертелось в стремительной схватке, в которой Элан одержал верх. Но он одолел версана не силой и ловкостью, а потому, что демон. Перед глазами встало разбитое лицо Майка, его остекленелые глаза и неловкие замедленные движения, когда он вслед за тигреро вышел на освещенную фонарями площадку. А там их встретила Мишель, и ее негодование стало последней каплей. В голове у Элана помутилось, он кинулся в дом, похватал каких-то припасов, бросил в рюкзак и ринулся в лес, черной стеной стоявший за лугом.

Да, все так и было. Только не вспомнить, что за признание он выбил из Лены. Тигреро поглядел в светлое небо, надеясь отыскать в нем первые звезды. Звезд не было.

И незачем ломать голову, вспоминать писателькины слова. Он с самого начала чуял, что Лена умышленно подговорила Тамару бросить в огонь колдовские порошки; он уже спрашивал ее, да Майк вмешался, не дал разобраться толком. Чертов версан, до всего ему дело.

Элан двинулся вокруг дома к крыльцу. Как ни крути, картинка не складывается. Вот он ушел от Тамары, повалился на постель… и заснул. Да, разумеется: после всего он мог только спать. Мишель оставила его одного; а потом он проснулся, вскочил и кинулся разыскивать Лену. Настиг ее во тьме и пристал: скажи да скажи. Что он от нее требовал? Элан знал себя – если бы писателька всего лишь призналась, что сдуру надоумила Тамару сжечь колдовскую снасть в костре, он не впал бы в такое бешенство. Получается, речь шла о чем-то другом. И он не мог вспомнить, о чем, – не всплывало в памяти, хоть плачь!

Мрачный, он поел, сунул в стиральный автомат ворох одежды, побрился. Завтра поутру охотник со Светлого озера двинется по следу. И тогда – берегись, златокосая Лена…

Глава 8

Шестнадцатый Приют Элан миновал по холодку, задолго до полудня. Приют встретил его с едва уловимой враждебностью; тигреро пришел и ушел, неприветное место осталось позади, а кругом снова царила обманчивая благодать.

Семнадцатый. Здесь оказалось куда более тягостно, над площадкой витала невысказанная угроза. Элан запасся снедью и поскорей убрался, отобедал на тропе. Солнце клонилось к закату, ноги заявляли о своем праве на отдых, но он с угрюмой решимостью поднялся и побежал к Восемнадцатому Приюту. Тигреро отстал от группы на трое суток; даже если они уходят, нигде не задерживаясь больше, чем на ночь, завтра он их настигнет на Двадцатом. И потолкует с Леной.

Ночевать на Восемнадцатом оказалось невозможно – самый воздух был словно насыщен смертью. Из чистого упрямства Элан вошел в дом и набрал одеял, а на ночлег устроился под открытым небом, в льдистом свете звезд. Когда проснулся, двинулся дальше, и вечером, уже в темноте, добрался до Двадцатого Приюта.

Тигреро затаился среди окружавших площадку деревьев; на стволах лежали скупые отблески фонарей. Светился окнами Приют, рвался к небу веселый костер, и звучала негромкая музыка. У огня сидели все четверо: версаны – плечом к плечу, Борис с Леной – обнявшись. Элан испытал чувство, которое порядком его удивило: он вернулся домой. Да, именно так – здесь его дом, и сюда он бежал со всех ног, и невозможно шагнуть из темноты и вмиг разрушить этот мир и спокойствие. Он печально разглядывал силуэты версанов и видимый ему профиль ничего не подозревающей, безмятежной писательки. Ну, и что делать дальше?

Он беззвучно скользнул по краю площадки, вышел на свет у самого дома, незамеченный добрался до крыльца и присел на ступеньках. Подождем.

Люди у костра молчали. Чем дольше Элан наблюдал, тем больше убеждался, что благодатным спокойствием тут и не пахнет. Комок нервов, стиснутые зубы, зажатый в горле крик, незримый плач – вот что видел и слышал чуткий тигреро. Неудивительно, что за спиной у них оставались взбесившиеся Приюты.

Элан издал нежный призывный звук – громкое мурлыканье айтравы, созывающей разбредшихся котят. Четверо у костра вздрогнули, заозирались. Потом версаны взвились и ринулись к нему.

Элан едва успел приготовиться. Мишель с Майком обрушились на него, как пара ошалевших от радости молодых псов, с дикими воплями смели с крыльца, прокатили по земле, затормошили. Он с трудом отбился, вырвался из медвежьих объятий версана и с тем же пылом сам облапил Мишель. Почему они так ликуют – после его художеств на Пятнадцатом?

А версаны были рады-радешеньки. Они плясали вокруг тигреро, как дикари; глядя на них, Борис покатывался со смеху, и даже обиженная Эланом писателька веселилась. Размытые голубые глаза блестели, щеки залил румянец, на лице играла неудержимая улыбка. Чудеса, да и только.

– Где тебя черти носили? – спросил Майк, когда тигреро наконец уселся к костру.

Мишель натащила упаковок с едой и торопливо вскрывала их, выставляя перед Эланом.

– Мчал за вами по тропе. Но вы же неслись, как гончаки; едва угнался.

– Станешь тут гончаком, – отозвался версан. – Как проснешься на взбесившемся Приюте, так руки в ноги – и тягу. Мы все чуть с ума не сбрендили.

– Майк точно сбрендил, – радостно поведала Мишель. – Представляете, что он выдумал? Являлся спать ко мне в комнату!

Элан опустил банку с мясом, за которое было принялся, и уставился на версана. Художник с писателькой взорвались дружным хохотом.

– Не слушай болтовню, – проворчал Майк. – Она тебе такие впечатления создаст… Хорош ржать! – прикрикнул он на Лену с Борисом.

– Элан, вы не поняли, – поспешила объяснить версана. – Майк меня сторожил.

– Ага, – подтвердил он. – На полу у двери спал – не то мадам Вийон, как водится, улепетнула бы и отправилась тебя разыскивать.

– Спал ты, положим, не на полу… – Элан бросил цепкий взгляд на зарумянившуюся Мишель и безжалостно договорил: – а на постели мадам Вийон.

– И не стыжусь этого, – объявил Майк, перекрывая хохот Лены и Бориса. – Иначе она бы удрала. А я невинно почивал под своим одеялом.

– Целомудренный ты наш. Еще какими подробностями потешишь?

– Распотешить тебя больше нечем, – ответил вдруг погрустневший версан.

Элан вгляделся. За последние пять дней Майк совсем отощал, на себя не похож. Все выглядят неважнецки, но Майк – особенно.

Он продолжил свой ужин. У костра было весело, никто не поминал ему безобразной выходки на Пятнадцатом и бегства в лес, но все равно Элан чувствовал себя неуютно. Негоже проводнику ополоуметь и удариться в бега, бросив группу на произвол судьбы.

Наевшись и наслушавшись уморительного вздора, который наперебой мололи версаны и Лена, Элан поднялся и объявил, что вечер окончен. Все вмиг смолкли, организованно снялись с места и направились в дом. На крыльце остался один Борис; он закрыл за писателькой дверь и повернулся к Элану, который остановился у ступенек.

– Послушай, тигреро, – начал художник. – Что у тебя вышло с Леной?

– А она сама что говорит?

– Да… врет как сивый мерин.

– То есть?

Скорчив недовольную мину, Борис покрутил кистями с растопыренными пальцами, неохотно объяснил:

– Ну, будто ты убил Тамару. А когда Лена на это указала, впал в ярость и чуть не пришиб ее саму.

– Я убил. Если ты не догадался, могу растолковать. – Элан кратко изложил, что произошло в Тамариной комнате, у Бориса на глазах.

– Вот черт… – пробормотал художник. – Ну… ну, ладно. Наверно, так оно было всего лучше. А на Лену-то чего набросился?

Элан пожал плечами.

– Едва не раскроил ей затылок и перепугал до смерти, – продолжал Борис. – Хоть бы извинился, что ли.

– Не учи меня жить. – Тигреро поднялся на крыльцо. – Я могу пройти?

Борис посторонился.

– Помирись с ней, а? До того все хреново…

Хреновей некуда, мысленно согласился Элан. Он закинул вещи в свою комнату и отправился в левое крыло, к писательке. Постучался.

– Войдите.

Лена поднялась ему навстречу, зажав в кулачках косы. Вскинула свои размытые глаза и тут же потупилась.

– Что скажете… храбрый тигреро?

Он молчал, рассматривая писательку. Лена разомкнула застежки и опустила ворот свитера, обнажив горло, плечо и тонкую ключицу. На коже темнели расплывшиеся синяки.

– Ваша работа, господин Ибис.

Он оглядел «работу».

– Половина здесь – элементарные засосы.

Лена вперила в него гневный взгляд.

– А другая половина – следы зубов, – продолжал он. – Я сделаю Борису замечание.

– Вы явились мне хамить?

– Нет. – Элан застегнул ей свитер и сжал плечи. – Послушайте, девушка, – начал он, глядя в ее поднятое лицо. – Я готов признать, что вел себя безобразно…

Лена вдруг со всхлипом уткнулась ему в грудь, обвила шею руками.

– Элан! Ну, как вы могли?! Ведь я… я же люблю вас! А вы… вот так… – писателька шмыгнула носом.

Тигреро погладил ее по спине, по тяжелым косам; их скользкая шелковистость показалась неприятной. Он едва удержался, чтобы не вытереть ладонь о штаны.

– Простите. Поверьте, я был вне себя. Как на взбесившемся Приюте.

Она подняла голову и посмотрела на него с любопытством. Элан передернулся от ощущения скользнувшей по губам змеи.

– Лена, из-за чего мы поссорились?

Писателька глядела на него во все глаза.

– Скажите, – настаивал он, неудержимо морщась, – с чего все началось?

– А вы разве не помните? – вымолвила она, странно растягивая слова.

– Я трое суток проболтался в лесу без памяти. Вы сказали мне что-то… немыслимое. Что это было?

Размытые глаза стали круглыми от изумления.

– Лена, пожалуйста. – Не выдержав, Элан потер лицо. – Я должен разобраться, с какой стати осатанел и налетел на женщину.

Она опустила голову, и он вздохнул с облегчением. Легкие писателькины ладошки перебежали ему на грудь; их прикосновение оказалось куда более приятным, чем ее змеиный взгляд.

– Я сказала, что знаю, что вы убили Тамару, – призналась Лена.

– А еще?

Она вздернула голову, чуть не ударив его в челюсть; Элан едва успел откинуться назад.

– Этого мало?

– Я не считаю себя виновным в преднамеренном убийстве, – отчеканил он. – Я избавил Тамару от мучительного умирания, а всех остальных – от ужаса ее агонии. Если вам нравится видеть во мне убийцу – на здоровье. Но если бы все повторилось – я сделал бы то же самое. И не уверяйте, будто взъелся на вас из-за этого!

– Не кричите, – попросила Лена. – Элан, я больше ничего…

– Было какое-то «чего». Я помню: спрашивал, почему вы не сказали раньше.

– Ну… Я говорила про Мишель. Что если вы падаете в обморок от Майка, то вовсе не обязательно терять сознание рядом с ней. Она – версана, но – женщина. И никто не сказал, что здесь работает то же правило.

– Так, – тяжело уронил тигреро. – Вы утверждаете, будто я ошалел из-за Мишель?

– Ну да.

– Вы лжете. Не такая это новость, чтобы молотить вас о землю. Что еще?

Лена упрямо сжала губы и затем с презрением бросила:

– Больше ничего, господин Ибис! Из-за такой чепухи вы чуть не отправили меня на тот свет.

– Я вам не верю.

Она с силой толкнула его в грудь.

– Думайте, что вам угодно! – Лена помолчала, вздохнула с печалью: – Я говорю правду. – И снова прильнула к нему. – Элан, клянусь моей любовью к вам – это вся правда, какая есть.

– Тогда простите меня, ради Бога, – проговорил он покаянно. Выходит, и впрямь ополоумел? Черт знает что; позору не обобраться…

Писателька отстранилась, нервно оглянулась на дверь.

– Того и гляди, Борис ввалится; а он ревнив, как не знаю кто. Мишель вам про Майка еще не рассказывала? – спросила она, меняя тему.

– Нет. Но я и сам вижу, что с ним не все ладно.

Лена сокрушенно покачала головой.

– Они оба без вас с ума сходили.

Элан ждал продолжения, а внутри что-то сжалось в дурном предчувствии.

– И опять это вы виноваты. – Писателька улыбнулась. – Колдовство Светлого озера – оно похлеще Тамариной ворожбы. Вам доводилось петь свои соблазняющие песни при мужчинах? Нет? То-то и оно. А ведь на них тоже действует. Бедный Майк. За что вы его так? Приворожили. Он места себе не находил, когда вы исчезли. Смотреть было жалко…

Тигреро ощутил, как лицо кривится в гадливой гримасе. Без единого слова, он развернулся и вышел вон. Рехнулась девка. Совсем умом поехала на своих извращенских романах.

Он вошел к себе и с радостным удивлением обнаружил Мишель.

– Элан, – перебила она его восклицание, – у меня к вам просьба. Пожалуйста, поговорите с Майком. Ему очень плохо. Очень. – Версана умоляюще взяла Элана за руки. – Он в самом деле приходил ко мне спать – и каждую ночь стонал во сне, и… Это ужасно; я не знаю, что делать. Поговорите с ним. Я прошу вас!

– Хорошо, – сказал он. – Потолкую.

– Спасибо. – Она придвинулась и коснулась теплой щекой его шеи. – Спокойной ночи.

Дверь за Мишель закрылась.

– Ч-черт! – выругался он сквозь зубы. Только этого не доставало. Знал бы – ни в жизнь петь бы не стал. Никому, никогда, ни за что.

Элан покружил по комнате, прикидывая, с какой стороны взяться за деликатное дело. Так прямо к Майку не завалишь: недолго и в лоб огрести. С окольными разговорами тоже не подъедешь: не умеет тигреро ходить вокруг да около. По-хорошему, надо бы оставить все как есть, со временем оно само бы устаканилось – да с бесящимися Приютами морока. Они, сволочи, все переживания возвращают искаженным эхом… Ах, будь оно проклято, паскудство эдакое.

Стук в дверь.

– Входи.

В растрепанных чувствах, Элан уселся на край стола, обособившись таким образом от гостя. По крайней мере, тому не придет на ум подсаживаться рядом – столик непременно рухнет. Явился Майк: измученный, понурый. Тощий – на просвет видать.

– Располагайся, – пригласил тигреро.

– Слушай, Эл. – Версан повалился в кресло и хмуро уставился в пол. – Сил моих нет… Я ж понимаю: это из-за меня Приюты стервенеют. Сделай что-нибудь, а? Будь другом.

Элан поскреб скулу и осведомился:

– Чего ты хочешь?

– Да не могу я больше. Как ночь, она перед глазами стоит. Живую так не любил – а теперь… – у Майка перехватило горло. Он передохнул, поднял больные глаза: – Эл, ты ведь демон. Ты сможешь. Я хочу ее забыть.

Не повышая голоса, Элан замысловато выругался. Майк оторопел:

– Ты чего?

– Я не про тебя. Вот же с… – он проглотил новые слова, адресованные Лене. – Погоди; дай, соображу немного.

На кой ляд эта дрянь оговорила Майка? Как будто нарочно затеяла снова разозлить тигреро. Зачем ей это?

– Эл, мне надо ее забыть, – повторил Майк. – Иначе сдохну. Или все свихнемся на этих Приютах…

– Да выручу я тебя, не дергайся, – Элан принужденно усмехнулся. – Пойдем. На звезды поглядим, поколдуем.

Фонари на площадке были погашены. Элан с Майком устроились на бревнах у засыпающего костра. Посверкивали искры в головнях, кое-где розово светился пепел. Тигреро посмотрел на звезды, оглянулся на дом. В комнате Мишель темно, и погас свет у Лены. Элан снова глянул в небо. Звезды были далекие, равнодушные – и дела нет, что измотанный демон ищет у них вдохновения.

– Майк.

Версан повернул голову.

– Скажи: что Лена без меня поделывала?

– Роман строчила. Что ни привал, она за компьютер. Путевые заметки: кто, когда, где и как погиб. Будущий бестселлер, не иначе.

– Сука.

– Ага, – безразлично согласился Майк.

Тигреро помолчал, разглядывая угли, и задал новый вопрос:

– Почему Тамара упала в костер?

Майк не шелохнулся, но Элан ощутил, как ему больно.

– Не знаю, – вымолвил версан спустя несколько мгновений. – Не с чего ей было падать. Стояла в стороне, и вдруг ее как ветром понесло.

– Я про другое. Крокодава тоже толкнуло в овраг что-то невидимое. Но ты говорил, он был зол как черт. А Тамара?

– Она – нет. Нет, – повторил Майк уверенно. – Эл, ей-богу, не знаю. Может, запоздало отлились ее придирки? Всю дорогу цеплялась ко мне почем зря – вот и…

Если так, то следующей будет Лена, подумал Элан с ожесточением. Внутри натянулась тоненькая струнка – спящий демон проснулся. Дыхание участилось, сердце гулко стукнуло и припустило вскачь, где-то под ребрами начала расти знакомая пружина, наращивая стальные витки. Вот она стала сжиматься, набирая мощь. Майк хотел забыть Тамару – он ее забудет…

Толкнувшись ногами, Элан опрокинулся назад, перекатился через голову. Версан вскочил.

– Эл?!

Тигреро поднялся, шагнул обратно и повалился на бревно. Выговорил, задыхаясь:

– Я тебя чуть не убил.

– Чего? – Майк жестко взял его за подбородок. – Ну-ка, глянь на меня.

– Говорю, чуть не убил. Как Тамару.

– Черт бы тебя побрал. Еще и кувыркаться вздумал. – Майк уселся рядом, машинально пригладил волосы. – Напугал до одури.

Элана бросило в жар. Демон-недоучка, он не умеет толком управляться со своими способностями – а берется.

– Не буду колдовать, – объявил он.

– И не надо, – легко согласился версан. – Не то вовсе копыта отбросишь.

Элан провел ладонью по гладкому, теплому на ощупь бревну.

– Послушай, друг, меня все мучает вопрос… Максвелл передо мной целый час распинался, доказывал, что на Изабеллу должны лететь только счастливые люди. Я спросил у него: начнутся ли трагедии, если сюда попадут несчастные. Он изумился – дескать, такого ему в голову не приходило. Но изумление мог и разыграть. А у нас уже четыре смерти.

– Ты клонишь к тому, что Мишель привезла сюда свое горе? – уточнил Майк. – И оно нам отливается?

– Похоже на то. Максвелл много толковал о вас обоих.

Версан подумал.

– Вряд ли. Мишель и впрямь была несчастна поначалу, но затем подлечила душевные раны. Я хочу сказать, что неприятности должны были начаться раньше, а не ждать две недели.

– Это странная планета; с гипнотическим эффектом. Черт знает, что у нее в потрохах копилось и затем прорвалось. – Элан горько усмехнулся. – Знаешь, если окажется, что вас в самом деле надо было завернуть назад, а я…

Майк потряс головой.

– Если б вопрос стоял так, людей заворачивали бы по первому подозрению, а не сваливали решение на проводника. Я бы держался версии, что Изабелла защищается от нас и пресекает пожелание зла.

– А как думаешь, откуда Лена узнала про Тамару?

– Уж не от меня, – буркнул Майк. – Дошла своим умом… если это умом называется. Вот что: плюнь и забудь. Хватит.

У Элана мелькнула новая мысль, но тут же ускользнула, позабылась в том сонном довольстве, что внезапно его охватило. Он видел бархатную черноту; потом ее залил слабый свет; и оказалось, что там растут черные цветы – на длинных стеблях, с остроконечными лепестками. Элан усилием воли слущивал бархатные черные шкурки, и цветы начинали блестеть медным блеском. Он освобождал цветок за цветком, изящные металлические безделушки являлись миру и стояли, исполненные молчаливой благодарности…

– Эл. Элан! – Майк тряхнул его за плечо. – Уснул? Спать дома надо.

Он постепенно приходил в себя, медные цветы исчезали. Версан тормошил его, в широкой ухмылке блестели зубы.

– Вставай! Цельный час отсидели – я иззяб, как этот самый…

Тигреро неловко поднялся – все тело затекло и окоченело. Майк подтолкнул его к дому.

– «Не буду колдовать, не буду колдовать»! – передразнил он. – Пойдем, хлебнем горяченького. Бр-р-р! – он изобразил танец продрогшей сороконожки. – Двигай скорей; не то завтра сляжем с ангиной.

Элан повиновался. Выходит, колдуем помимо собственной воли?

– Забыл? – спросил он версана.

– Отпустило. Надеюсь, Приюты беситься перестанут… Отличные вышли посиделки, – заявил Майк с несколько преувеличенной радостью.

И все бы хорошо – да осталось ощущение, что Элан позабыл нечто важное, связанное с Леной и Тамарой: то ли хотел спросить, то ли, наоборот, поделиться с Майком. А может, и неважное, раз позабыл.

Версан привел его на кухню и стал потчевать чаем с горячими бутербродами. Элан сидел у стола пришибленный, опустошенный. Нелегко быть демоном; неспроста Гайда держался на спиртном и наркотиках.

Майк устал куролесить и отправился на боковую, а тигреро пошел собирать цветы. Нельзя же запросто ввалиться к Мишель и прямо заявить на нее права. Элан подозревал, что она не выставила бы его за порог, – не зря он недавно обнимал версану у крыльца, ее ответные объятия сказали о многом – однако минимальный ритуал ухаживания должен быть соблюден. Нарвав при свете фонарика букет, он перевязал стебли прочной травиной и вернулся на Приют. Выбрал на кухне самую красивую банку с соком, сок выплеснул, налил воды, сунул туда цветы и понес к Мишель в комнату.

Тихонько постучав и не получив ответа, Элан беззвучно отворил дверь, скользнул через порог, поставил букет на столик. Хотел было тут же исчезнуть, но не удержался, нагнулся над версаной. Девушка спала, уткнувшись лицом в согнутую руку, и он увидел только ее черные кудри, скулу и висок. Отчаянно потянуло коснуться волос, теплой кожи. Элан не устоял – опустившись на ковер, приник щекой к плечу Мишель, ощутил сквозь тонкое одеяло ее желанное тело. Прикрыл глаза. Ни в какой обморок он не грохнется: ведь точно такой же демон Гайда в свое время сидел с ней в машине, держал за руки, а потом думал увести в спальню. Мерзавец не рискнул бы оказаться беспомощным возле сильной и решительной версаны. Значит, и Элану ничего не сделается.

Он провел ладонью по мягким локонам. До смерти хотелось сжать Мишель в объятиях, опрокинуться рядом с ней на постель, зацеловать, сбросить на пол одеяло и свою одежду… Он заставил себя отстраниться.

Девушка сонно пошевелилась, повернулась на бок – и, не открывая глаз, потянулась к нему, шепнула:

– Элан.

Внутри что-то оборвалось, но он еще не понял, отчего.

– Элан, – чуть слышно повторила Мишель. – Мой солнечный демон.

Он схватил ее за руки. Версана бредила:

– Мой любимый… Я останусь с тобой. Мой Элан…

Ужалило внезапное понимание: это не она говорит, это – он. В смятении, тигреро вскочил, а Мишель во сне тянулась к нему, слепо искала. Один демон вложил ей в уста слова ненависти и отвращения, а теперь другой… Элан попятился. Прочь отсюда, пока не натворил бед.

Он повернулся к двери – и чуть не свалился, прянув назад и наткнувшись на кресло. У порога стоял Слеток: полуголый, облитый неясным светом, с винтовкой, которую держал у бедра. Синевато блеснула линза оптического прицела.

– Отойди от Мишель, – велел Слеток. – Она – моя.

Элан тряхнул головой, пытаясь прогнать безумие. Слеток не исчез.

– Уходи, – настаивал он. – Не выйдет добра из любви демона и версаны. Уйди от нее!

Элан с силой потер лицо, снова взглянул: пусто, светловолосый призрак пропал. Не оглянувшись на затихшую девушку, он вышел из комнаты.

Черт знает что. Это не прежний возлюбленный Мишель является Элану с того света – это образы собственного подсознания, неспокойная совесть. Он вернулся к себе и со стоном рухнул на постель. Почему треклятые способности экстрасенса проснулись именно сейчас? За что ему это наказание? Не раздеваясь, Элан забрался под одеяло и спустя долгое время задремал.

С Приюта опять бежали, как из горящего дома. На крыльце вспыхнула ссора: Майк поддал нахамившей ему Лене и наградил плюхой Бориса, который имел глупость вмешаться. Элан спустил версана с крыльца и, пригрозив ракетницей, заставил всех немедля покинуть площадку. Одна Мишель держалась спокойно; в волосах у нее тигреро заметил букетик цветов – из тех, что сам собирал ночью.

Он гнал народ часа полтора и остановился не раньше, чем углядел на мордашке разобиженной писательки задумчивую улыбку. Рассудив, что теперь-то уж точно у всех от сердца отлегло и никто не затеет разборки, Элан разрешил привал. Лена повалилась в траву.

– Запарилась, – сообщила она. – Тигреро сегодня зверь!

Борис уселся в ожидании, пока его обслужат, а Мишель принялась разбирать захваченный с Приюта завтрак. Майк взялся ей помогать и домовито вскрывал упаковки со снедью.

Мишель улыбнулась Элану.

– А мне сегодня сны снились, – начала она. – Про тигреро.

– И мне, – подхватила Лена. – Про то, как не выйдет добра из любви демона и версана.

– Насчет версана не надо, – вмешался Майк. – Он про версану толковал… Эй, какого черта? – спохватился он, ошеломленно уставился на писательку.

Она закатилась звонким смехом.

– У вас тоже был блондин со снайперской винтовкой? Вот видишь? – толкнула она в бок Бориса. – Не только нам одинаковое снится.

– Правда, что ли? – художник повернулся к Майку. – Ты тоже видел вооруженного бандита?

– Это не бандит, а мой друг… Да, видел! – заявил версан раздраженно. – Ну и что?

– Тони? – изумилась Мишель. – Вам всем снился Тони? А мне – Элан…

– А тебе что снилось? – подался Борис к тигреро.

– Отвяжись, – встрял Майк. – Эл не обязан тебе отчитываться.

Художник сердито выпрямился.

– Не ты ли расписывал, как демоны умеют подчинять своей воле версанов? Глянь-ка на себя.

– Заткнись.

– Да сам посуди: ты у Элана как верный пес. А сперва волком на него смотрел.

– Сказано: заткнись, – повторил Майк громче.

– Ребята, не заводитесь, – попросила Мишель.

Борис взялся за скудный завтрак, словно одолжение сделал.

Элан безо всякой охоты распечатал упаковку холодного мяса. Его собственные видения свободно разгуливают и посещают остальных? И что, если художник прав? Может, Элан и впрямь, сам того не желая, оседлал волю Майка? И Мишель. Говорила же она с ним сегодня ночью…

Расстроенный, он жевал казавшееся пресным мясо, запивая противно кислым соком. Мишель во сне назвала его любимым. Он не добивался ее привязанности, но в душе так хотел, чтобы версана его полюбила. Не принуждал ее, однако мечтал, надеялся – вот она и услышала, откликнулась. А с другой стороны, Мишель и сама могла его полюбить; почему бы нет?

– Ну вот что, – объявил Борис, расправившись с едой. – Вы как хотите, а с меня Элана довольно. Уж ты, тигреро, не обессудь, но мне рядом с тобой неуютно. Пошагаем-ка мы дальше без тебя.

– Ради Бога. – Элан порылся в рюкзаке, извлек листок бумаги и карандаш. – Пиши расписку, что отказываешься от услуг проводника и все последствия берешь на себя.

Борис черкнул пару строк и протянул бумагу с карандашом Лене:

– Пиши.

– Не буду. Я от Элана не отказываюсь.

Борис вытаращился на нее, не веря собственным ушам. Майк нагнул голову, пряча усмешку, Мишель вскинулась и села очень прямо.

Художник поднялся с земли и поставил на ноги писательку, оглядел ее, словно видел в первый раз.

– Как это понимать?

– Я остаюсь с тигреро, – пояснила она с невинным видом. – Я-то его не боюсь.

Майк звучно хлопнул себя по коленям и захохотал, Мишель закусила губу. Борис вспыхнул, повернулся к Элану.

– Твои штучки? Ты заставляешь?…

– Упаси Бог. Она сама.

– Сама, – подтвердила Лена, одарив Элана взглядом, от которого он передернулся всем телом. – Не возьму в толк, с чего ты взъелся на тигреро, и не одобряю.

Художник раздраженно сплюнул.

– Одобряй – не одобряй, но мы уходим. А эти, – кивнул на версанов, – пусть остаются. Коли по душе ходить на поводке у демона. Рабы!

– Полегче, – рыкнул Майк.

– Идем! – скомандовал Борис и подхватил две сумки – свою и писателькину.

– Положи мои вещи, – твердо заявила Лена. – Или остаешься, или уходишь один.

– Рехнулась! На черта ты ему нужна?

– Не груби! – оскорбилась писателька. – Даже если не нужна – я остаюсь с Эланом.

– Эй, народ, – вмешался Майк, – хорош колготиться. Борис, сядь и не мути воду – Эл тебе ничего худого не сделал.

– Как знаете, – отрезал художник, швырнул Ленину сумку наземь и в сердцах поддал ногой. – Счастливо оставаться. – Широко отмахивая свободной рукой, он зашагал по тропе к Двадцать Первому Приюту.

– Дурак, – помотал головой версан.

Потрясенная, Мишель глядела на писательку.

– Послушай, – начала она, сдерживаясь изо всех сил, – ты же с ним спала. Как ты можешь его оставить?

– Это он меня оставил, – возразила Лена. Она отвернулась от уходившего Бориса, задумчиво потеребила золотые косы. И подсела к Майку. – Можно, я тут посижу?

Версан покосился на нее; писателька мило улыбнулась.

– Помните, вы смеялись, читая мой роман? Может быть, дадите консультацию, раз там что-то не так?

Мишель ахнула.

– Так что же? – склонив голову, Лена сбоку заглянула Майку в лицо. – Я в долгу не останусь.

– Видите ли, девушка, не в моих привычках хватать себе чужие подстилки. Брезглив… А ну давай за ним! – рявкнул Майк так, что писателька вздрогнула. – Марш!

– И не подумаю, – отозвалась она с видом оскорбленной невинности. – Борис меня бросил? Бросил.

– Надеешься, после него я подберу?

– Ну… – Лена не огорчилась. – Была бы честь предложена.

Майк отвернулся, пылая негодованием. Впрочем, чувства были наиграны – плечи его затряслись от беззвучного хохота. Возмущенная Мишель начала бросать в мешок пустые упаковки и банки.

Элан обхватил руками колени, наблюдая за Леной. Уже второй раз она прилюдно объявляет о своей лояльности тигреро и нежелании его покидать. Что это – любовь? Едва ли. Скорей, нечто сродни тому любопытству, которое поначалу приковало Слетка к демону Гайде. Сознавая, что после гибели литагента некому сбывать издателям ее эротическую чушь, Лена стремится выжать максимум возможного из своих приключений на планете-убийце. А в компании демона приключения окажутся куда более захватывающи, чем подле художника от слова «худо».

Но зачем она ищет драки с версанами? Чтобы подтолкнуть их к гибели? Дабы роман читался веселее?

– Лена, – Элан поднялся на ноги, – хочу вас предупредить. Майк не шутил, утверждая, что демоны способны подчинять себе чужую волю. И если не прекратите цепляться к нему и Мишель, я заставлю вас вести себя прилично. И уж тогда не взыщите – если я здесь погибну, вы меня не переживете.

Писателька съежилась, но ответила довольно твердо:

– А Майк? Вы уже подчинили его себе. Хотя бы на Приюте, где погибла Тамара, а он прибежал спасать меня от вас.

– Версаны лучше других умеют сопротивляться демонам. Лена, я вам все сказал; берегитесь.

Рядом с ним, плечом к плечу, встала Мишель; тигреро услышал ее быстрое дыхание.

– Элан, – начала она, – я не позволю ей…

– Пойдемте, – перебил он, положил руку Мишель на пояс.

Версана повиновалась. Он провел ее по тропе – так, чтобы слова не долетали до бивака – и остановился. Она уткнулась лбом ему в плечо.

– Элан, я не успела досказать про сон. Я…

– Не надо. – Он хотел признаться в том, что натворил.

Она зажала ему рот ладонью.

– Я все знаю, что вы скажете: со слов Майка выучила наизусть. – Мишель подняла голову, взглянула Элану в лицо. – Послушайте меня. Сон был про то, как я вам объясняюсь в любви. – Густой румянец залил ей щеки. Тигреро хотел высвободиться из-под ее руки и заговорить, но Мишель не дала: – Нет, погодите. Элан, на Изабелле нетрудно опоздать, – продолжала она, волнуясь. – У нас нет времени ждать и зреть. Вы говорили, что любите меня, а я вам тогда со злости нагрубила. – Она виновато улыбнулась. – Я столько пережила с Тони… Не буду клясться в любви – еще слишком рано; но я не хочу вас потерять и лишь потом обнаружить, что люблю. Вы мне дороги, очень. Может, я чего-то не понимаю, но… – она сбилась с мысли, умолкла.

Он наконец отвел ее руку от лица и смог заговорить:

– Я люблю вас с первого дня, как увидел. Но я очень виноват…

Она затрясла головой, не желая слушать.

– Мы все виноваты друг перед другом! Давайте не будем разбирать, кто в чем повинен. У нас слишком мало времени.

У него сжалось горло. Неповторимая, сумасшедшая, преданная Мишель.

– Любимая моя. – Элан зарылся лицом в ее шелковистые кудри – и внезапно дернулся, обернулся. – Черт, я ее убью!

В отдалении, на тропе стояла Лена: взгляд разгонял по телу холодных змей. Мишель засмеялась.

– Бросьте. Ну, дурочка она. Что поделаешь, если умом Бог обидел.

Сердито хмурясь, тигреро привел девушку назад к биваку, где Майк вольготно растянулся на траве и созерцал безоблачное небо. Элан подошел к версану и чувствительно ткнул ногой в бок.

– А ну вставай.

– Зачем?

– Лежачих не бью. Подымайся. Ты, сукин кот, нервы мне трепал? Предрекал обмороки?

Версан лениво потянулся и сел.

– Я не виноват, что доверчивый тигреро туго соображает, – заявил он с чарующей улыбкой. – Хотя мы с Мишель сами додумались только на Девятнадцатом. Мы тебя ждали…

– «Мы с Мишель»! – вскричал Элан. – Они додумались!

Ну да, так и было: валялись ночами на одной постели и перемывали косточки пропавшему тигреро. И с нетерпением ожидали его появления, чтобы проверить новую теорию. Обезоруженный, он махнул рукой и отошел. Перехватил шальные взгляды, которыми обменялись довольные версаны. «Рабы демона»! Вот уж дурь Борис вбил себе в башку – слов нет.

– Мусор прибрали? – осведомился он, оглядев примятую траву.

– Похоронили в лучшем виде, – Майк поднялся на ноги. – Идем догонять того обормота? Или не стоит?

– Конечно, не стоит. Но все равно идем.

Дисциплинированная Мишель была готова тронуться в путь по первому слову. Писателька же долго топталась вокруг своей поклажи, неохотно перебирала и расплетала якобы спутавшиеся ремни; в конце концов повесила сумку на плечо – словно взвалила пятитонный груз. Двинулись.

Глава 9

Быстро шагали по тропе, а художника все не было видно. Знать, покинув бивак, Борис припустил бегом. Уму непостижимо, с какой легкостью писателька его предала. Во имя, понимаете ли, будущего успеха романа. Еще большой вопрос, кто до этого успеха доживет.

Внезапно Элан остановился: среди валунов были разбросаны мятые клочки. Он подобрал один, расправил. Обрывок писателькиного портрета. Подошедший Майк заглянул через плечо.

– Лихо. Богато накидано – похоже, извел всю галерею подчистую.

С обрывком в руке, тигреро повернулся к Лене. Скомкал бумажку и бросил ей под ноги, без единого слова двинулся дальше. Надо поскорей догнать Бориса: он личность творческая, ранимая, как бы беды не приключилось. Кинется галопом по крутизне – потом костей не соберешь.

Спустя четверть часа его нагнал Майк:

– Эл, сбавь ход. Лена отстает.

Элан обернулся. Писателька показалась из-за поворота далеко позади. Брела она еле-еле, нога за ногу.

Тигреро глянул на блистающий под солнцем, ожидающий их заснеженный перевал.

– Если Борис так и мчал с крейсерской скоростью, он уже там. Возьми, – Элан сунул Майку свой рюкзак, вытащил из него складной альпеншток и опустил себе в карман. – Я пробегусь, а ты тут присматривай.

– Дальше идти?

– Не здесь же ночевать.

Он понесся по тропе. Вот незадача. Кто бы мог подумать, что художник окажется так скор на ногу.

Тигреро бежал и бежал, поглощенный тревожным предчувствием. Сверкающий ледник приближался, и когда Элан заподозрил неладное, было уже поздно. Он обернулся – так и есть. Следом, тоже налегке, рысила Мишель. Тигреро обождал, пока она догонит, посмотрел в ее раскрасневшееся лицо и смолчал. Что толку корить своенравную версану? Ее не переделаешь.

Мишель запыхалась, но изумрудные глаза сияли. Элан мотнул головой, указывая вперед, и быстро зашагал.

– Что сказал Майк? – поинтересовался он на ходу.

– Ой, лучше не повторять! – Девушка засмеялась. – Вы сердитесь?

– Мишель, у меня в жизни не случалось таких бестолковых клиентов, как ваша команда. Я не имею права гнать вас бегом и не могу оставить одну – но при этом должен перехватить несчастного охламона, пока он не сунулся на ледник. Что прикажете делать?

– Понятно. Я, как всегда, не вовремя. Думаете, там опасно?

– Ледник есть ледник.

С минуту они шагали молча.

– Элан, – заговорила Мишель. – Здесь хорошая тропа – давайте побежим.

Он оглянулся. Версана смотрела с беспокойством, и его собственная тревога болезненно забилась в висках. Зачем позволил Борису уйти? Надо было плюнуть на порядочность и утихомирить его усилием собственной воли. Но кто же знал, что художник помчит как заяц и в одиночку попрет на ледник…

Понеслись со всех ног. Скатились в глубокую, но сухую ложбину, выскочили на другой ее край. Мишель вскрикнула:

– Смотрите!

Борис карабкался по склону – фиолетово-белая фигурка на ослепительном льду. Элан рванулся через широкую полосу голой земли к кромке ледника. Кричать не стал; крики в горах чреваты лавиной или камнепадом.

Вблизи пятна ноздреватого снега и влажный лед оказались не такими слепящими, да и склон был более пологим, чем виделся издалека. Элан достал темные очки и обернулся к Мишель:

– Надевайте свои.

Она охлопала себя по карманам.

– В сумке остались. И альпеншток там же.

– Тогда шагайте вниз – и не вздумайте долго смотреть на снег.

Версана не тронулась с места.

– Мишель! – сурово прикрикнул Элан. Затем смягчился и взял девушку за плечи. – Я прошу тебя. Здесь надо беречься; это горы, пойми же.

Сдавшись, она быстро поцеловала его и побрела вниз по склону.

Элан поглядел, как там Борис. Художник скакал горным козлом. Еще метров семьсот пути – и доберется до вершины перевала. Надо его подстраховать: наверху могут оказаться неожиданности. Да и попридержать стоит, чтобы не покатился кубарем на спуске. Кроме того, Элану не понравилось, как художник повесил сумку: ремень на левом плече, а сумка болтается справа. Нельзя размещать тяжесть со стороны понижающегося склона.

Он раскрыл альпеншток, зафиксировал крепления и устремился наверх. Наискось пересекавшая ледник тропа была вырублена на совесть, но лед подтаял, подплыл. Элану вспомнилось, как сам кувыркался по снежнику после того, как из-под ног с громом вымахнул Тамарин джинн. Ну, здесь-то джиннов нет…

Откуда-то донесся крик. Оглянувшийся Борис замер, вскинул над головой альпеншток – и вдруг бросился бегом, точно за ним погнались злобные горные духи.

– Стой! – закричал Элан. – Стой, не беги!

Звонкое эхо загуляло над ледником, далеко в стороне покатилась маленькая лавина.

– Борис, стой!

Бесполезно: художник во всю прыть несся по ненадежной подтаявшей тропке. У Элана оборвалось сердце. Псих эдакий, он же сейчас навернется!

Так и есть. Фиолетово-белая фигурка покачнулась и вместо того, чтобы упереться альпенштоком, бестолково замахала руками в попытке удержать равновесие. Сейчас по-идиотски размещенная сумка перевесит… Несколько мгновений Борис дергался на тропе, затем опрокинулся и покатился по склону.

Снизу долетел визг Мишель. До крови прикусив губу, вне себя от сознания собственной беспомощности, Элан смотрел, как художник несется вниз.

Борис сделал то же самое, что в свое время тигреро: сгруппировался, прижал колени к груди и прикрыл руками голову. Крутизна здесь была меньше, чем там, где убился Элан, и несколько отчаянных секунд тигреро надеялся, что все обойдется, – однако Борис внезапно исчез. Пропал, будто не было вовсе.

За что – ну за что им это все?!

Тигреро оглядел пустой склон. Отметил точку, где исчез художник, прикинул расстояния. Чем пересекать склон наискось, проще спуститься с ледника по тропе, пройти низом и затем вновь подняться метров на сорок. Что привиделось этому кретину, отчего он потерял голову и стремглав рванул по скользкому льду? Элана подташнивало; он подавил дрожь в коленях и двинулся вниз.

Перепуганная Мишель подскочила к нему, едва он ступил со льда на твердую землю.

– Элан, что это?!

– Расселина во льду. Идемте.

Они зашагали по шуршащим сырым камням, меж которыми поблескивала талая вода.

– Что теперь? – спросила версана.

– Будем доставать – если сумеем, – хмуро отозвался он. – Но у нас ни черта нет – ни ледорубов, ни скоб, ничего.

– А как же тогда?…

– Понятия не имею! – взорвался Элан. – Я охотник, а не альпинист. Сдохнет там к чертовой матери, вот и все! – Он помолчал, стиснув зубы. – Извините.

Мишель провела рукой по лбу, жалобно призналась:

– Я сойду с ума.

– Мы все давно сумасшедшие, – он криво усмехнулся. – Вы останетесь внизу – и если меня угораздит сорваться, будете ловить.

– Элан, – Мишель тревожно заглянула ему в лицо, – вы не полезете в расселину один?

– Я не самоубийца. – Он остановился у белесого камня, который заметил сверху. – Здесь. – Еще раз проверил фиксаторы альпенштока – уж больно ненадежна складная игрушка – достал из ножен свой охотничий нож, взял в левую руку: чем черт не шутит, вдруг и он пригодится. – Ну, я пошел.

Версана, как ребенок, уцепилась за рукав:

– Элан!

Он обернулся. Мишель облизала пересохшие губы, сглотнула.

– Я люблю тебя, – вымолвила она. – И не хочу потерять. Будь осторожен.

Уже второй раз она уверяла мужчину в любви, не успев полюбить по-настоящему, однако надеясь превратить слова в талисман, который убережет дорогого ей человека.

Элан улыбнулся, обнял девушку, поцеловал в волосы – и двинулся вверх по склону, стараясь держаться пятен сырого, липкого, надежного снега. Это удавалось не всегда, и он оскальзывался на влажном льду, падал, упираясь альпенштоком, – его острый конец оставлял глубокие борозды, но неизменно находил опору. Тогда Элан поднимался и продолжал карабкаться. Дважды пришлось пустить в ход нож: он хорошо держал в снегу, хотя на второй раз лезвие попало на лед, и острие обломилось.

– Э-эй! – наконец расслышал Элан глухой голос. – Эй-ей!

Он взобрался повыше и увидел темно-голубую щель, точно аккуратный пропил в ледяном панцире.

– Привет спелеологам, – громко сказал тигреро и махнул ожидавшей внизу Мишель: дескать, нашел пропажу. – Как самочувствие? – Он подполз к краю расселины и заглянул. – Да ты тут плотно обосновался.

Метр с небольшим в самом широком месте, расселина уходила вниз под углом, и в ее синем сумраке тигреро не сразу разглядел Бориса. Художник застрял на глубине около четырех метров; виднелась одна лишь злополучная сумка, которая его погубила, – темно-красное пятно.

– Борис! Цел?

– Не цел! – завопил художник. – Больно!

– Потерпи, скоро достанем, – ободряюще сказал Элан, прикидывая, как и что.

Пожалуй, двое крепких парней управятся без особого труда. Вырубить хорошие опоры и положить у края расселины Майка, чтобы держал, а самому на веревке спуститься вниз. Второй веревкой обвязать Бориса; а если не удастся, то обвязать сумку: ремни его удержат. Бомбой влетевший в щель художник застрял прочно – но все же не настолько, чтобы его было не выдернуть. В крайнем случае, можно притащить с Двадцать Первого пару больших термосов, полить лед кипятком и вытащить Бориса, как не притертую пробку из горлышка. Милое дело.

– Больно-о! – взвыл художник.

– Терпи. Какого рожна бегом пустился?

Борис промолчал, а тигреро оглянулся, высматривая, не показался ли на тропе под ледником Майк. Версана не было – да и быть еще не могло – зато глаз отдохнул на ладной фигурке Мишель.

Из расселины донесся стон. Конечно, больно – ввалился на большой скорости, засел свернутый клубком.

– Борис, слушай, что мы будем делать. Я побегу на Приют, захвачу все, что надо, а сюда скоро поднимется Майк.

Снизу долетел хриплый вопль.

– Помолчи, потом откричишься. Когда…

– К черту… Не надо ничего. Прикончи, как Тамару.

– Я не штатный палач.

– Да больно же!

– Будешь терпеть, пока не достанем. Подумаешь, в лед завалился. Не хрен было рысью мчаться.

– Да я тебя увидел. Решил: за мной гонишься.

– Я думал перехватить тебя до ледника. А ты, как последний кретин…

– Ну да, да, кретин! Помоги же! А-а-а!

Элан улегся на снежном языке, уперся локтями. Хорошо бы отключить болевой центр у Бориса в мозгу. Ну, попробуем. С осторожностью, чтобы не навредить…

Борис стонал, кричал и бранился; то взывал к Элану, умоляя о смерти, то клял его на чем свет стоит – и не давал сосредоточиться. Мужчины часто плохо переносят боль – особенно такие, из интеллигентского сословия. Уж тигреро на Светлом навидался…

– Заткнись, – зарычал он, не выдержав. – Никто не виноват, кроме тебя. Умолкни, или я ухожу.

Борис в ответ заверещал, как дикий поросенок.

Элан уставился на противоположный край расселины. Кромка острая, будто лезвие ножа, светлая, а ниже лед наливается синевой… Как быть с художником? Оставить – и пусть кричит, пока не выдохнется? Даже если у него сломана пара ребер, от этого не умирают.

– Тигреро, я плохо объясняю. Чертова палка – она в брюхо воткнулась…

Под Эланом покачнулась гора. Борис катился по склону в обнимку с альпенштоком – с ним и ввалился в расселину, и насадился, как на шампур.

– Куда воткнулась? – переспросил Элан, разом охрипнув.

– В брюхо. К правому боку. Все одно подыхать. Добей сразу.

– Ладно, – ответил тигреро. – Потерпи – Майк поднимется, тогда и…

– Черт! А без него?

– Никак.

Борис затих, а Элан зажмурился, стиснул зубы, сжал кулаки. Версан ни при чем, дожидаться его незачем – просто надо ударить внезапно, когда художник не мается ожиданием смерти. Внизу раздался протяжный стон. Сейчас, дружище, сейчас помогу…

Ударившая незримая пружина чуть не прикончила его самого: Элана подбросило, он дернулся и распластался на снегу, уткнувшись лицом в жесткую холодную сырость. Мысленно подсчитал погибших. Борис – пятый. Неужто Изабелла заберет их всех? Его мутило, и засасывала трясина беспамятства.

Тигреро так и лежал у расселины, пока наверх не поднялся Майк.

– Эл! Ну, что тут? – Он тряхнул тигреро за плечо. – Ты-то живой?

Элана затрясло, как в ознобе. Стиснув зубы, он унял дрожь и рассказал, что произошло. Майк клацнул зубами, шепотом выругался, затем приподнял Элана и заставил сесть:

– Хорош валяться, не то отморозишь себе все самое нужное. Доставать не будем; не хватало самим туда оборваться. Эл, мы лезем вниз. Слышишь? Тебе по морде съездить? – предложил Майк заботливо. – Ну, что молчишь?

– Он из-за меня навернулся. Узрел демона.

– Кто мог знать, что он обделается со страху, завидев тебя на тропе? Ты мог это знать? Говори!

– Он и с бивака ушел потому, что боялся. Я должен был подумать…

Удерживая за плечо, Майк влепил ему оплеуху.

– Ничего ты никому не должен. Здесь не детский сад, и проводник не нянька. Стервец по дурости дернул галопом через ледник – и нарвался. А тебе нечего убиваться. – Версан извлек из кармана салфетку, сунул Элану, у которого пошла носом кровь. – Оботрись, да и поползем. – Он собрал горсть снега, сбил в лепешку и приложил тигреро над переносицей. – Держи сам. Эл, пойми: Изабелла, помноженная на глупость всех наших… она сильнее тебя. Коли сами нарываются, не спасешь. Ты не можешь думать за каждого, предугадывать шаги, мысли, реакции… Даже если ты демон.

Элан не отозвался; сидел, прижимая к лицу салфетку и снег. Майк вздохнул. Тигреро не позавидуешь: тяжко отвечать за толпу бешеных идиотов, которые будто намеренно ищут смерть.

– Когда вы с Мишель убежали, – снова заговорил версан, – Лена прямо очертенела. Я сказал: придушу, если не прекратит визжать в уши.

– Что хотела?

Майк покривился.

– Всполошилась: тигреро, дескать, Бориса настигнет и хребет перешибет. Вдогонку ринулась – только пятки засверкали. Да бегает она не ах, вот и запоздала.

– Погоди, – Элан отбросил окровавленную салфетку. – Получается, она знала, что Борису каюк?

– Какое! Обычная истерика – ах, боюсь, как бы чего не вышло.

Элан поглядел вниз, на Лену и Мишель у края ледника. Даже отсюда было видно, что они держатся поодаль друг от друга.

– Пойдем, допросим ее с пристрастием.

– Не дури. Что тут спрашивать? Вот выдумал – цепляться к безголовой пигалице.

– Я не цепляюсь. Но она ведет себя странно.

– Тут все ведут себя странней некуда, – буркнул версан. – Да знай она что-нибудь, разве б не сказала? Объявить на публику, что в тебя втюрилась, а заодно и со мной не прочь, – это пожалуйста. А предложить объяснение, почему люди гибнут, стесняется. Так, что ли?

– Выходит, так.

Майк посмотрел с жалостью.

– Да ты, малыш, сбрендил. Пойдем-ка на Приют, там теплого молочка, компресс на лоб – и баиньки. Мишель сказочку расскажет, колыбельную споет…

– Заткнись. – Элан сжал виски. – Надо хоть знак какой поставить. Из снега слепить?

– Правильно, – оживился версан, обрадованный, что тигреро отвлекся от дурных мыслей. – Соорудим маленький – как его? – постамент…

– А на него тебя поставим. Черт, как же оно зовется?… Пусть будет постамент, – махнул он рукой, так и не вспомнив нужное слово.

Ползая по склону, стали сгребать снег и лепить надгробный памятник у края расселины. Получилась усеченная пирамидка, в которую сверху воткнули альпеншток.

– Ночью подморозит, все схватится в лучшем виде, – заключил Майк.

Он вручил Элану свой альпеншток, велел осторожно спускаться и сам потихоньку заскользил вниз.

У кромки ледника ждали Лена и Мишель. Писателька была бледна, губы вздрагивали. Она двинулась навстречу Элану, когда он сошел с проседающей под ботинками корки льда и зашагал по камням.

– Итак? – холодно бросил тигреро, останавливаясь.

Лена смутилась, беспомощно поглядела на вставшего рядом с ним Майка.

– Вы хотели мне что-то сказать? – продолжал Элан. – Лена! – Он крепко взял ее за косы, не позволяя вывернуться. – Майк говорит, вы загодя знали, что Борис погибнет. Это так?

– Н…нет. Но если б вы за ним не помчались, он бы остался жив.

– А не брось ты его, как последняя сука, – вмешалась Мишель, – тоже ничего бы не случилось.

– Почему вы пустились нас догонять? – настаивал Элан.

Писателька переступила по сыро хрустящим камням, зрачки в бледно-голубых глазах начали расширяться.

– Отвечайте. – Элан безжалостно дернул золотые косы. – Вы что-то предполагали?

– Нет! – взвизгнула Лена. – Не знала я ничего! Я же не демон!

– Тогда зачем побежала? – У него кривились губы: по лицу шныряли знакомые змеи.

– Да… да потому, что боялась. За вас боялась – а вам все равно!

Элан выпустил писателькины косы и отступил. Лена облегченно перевела дух.

– А Мишель зря обзывается, – заявила она. – Сама-то – одного ухажера схоронила, четыре ночи спала с другим, а теперь кинулась на третьего. Так только шлюхи поступают. – Лена гордо отвернулась.

Мишель прикусила побелевшие губы. Майк обнял ее, погладил по спине:

– Не обращайте внимания. Мы-то знаем, как было.

Элан уставился в надменно выпрямленную писателькину спину. Это стало правилом: заверив тигреро в своей любви, Лена тут же начинает ссориться с версанами. Может, она просто-напросто его ревнует? Идиотка. Он глянул на ледниковый склон: краснеет вертикальная черточка альпенштока. Жаль художника. И слова надгробного не сказали, не отпели…

Мишель встала рядом, жестом подозвала Майка.

– Я бы хотела, чтобы эта смерть оказалась последней, – заговорила она негромко. – Но если Изабелла нам за что-то мстит, если мы провинились – пусть она возьмет мою жизнь и сохранит остальные.

– Типун вам на язык, девушка, – проворчал версан. – Эл, Мишель не справляется с надгробными речами. Лучше б ты отпел бедолагу.

Элан глубоко вдохнул.

– Стойте крепче, – предупредил он и издал рев мраморного тигра – оглушительный, накатывающий со всех сторон разом. Таким рыком тигр приводит в ужас стадо кабанов или оленей: не в состоянии определить, откуда несется звук, животные в панике бегут прямо на залегшего в зарослях хищника. Долгий вибрирующий рев пошел на убыль и закончился слабым томным «ууунг», а кругом порыкивало эхо, и где-то стучали осыпающиеся камни.

– Черт бы вас побрал, – пискнула Лена. – Со мной чуть беда не приключилась!

Тигреро направился вдоль края ледника к тропе через перевал.

На Двадцать Первом он добрел до своей комнаты, уронил на пол рюкзак, в который как будто насовали камней, и во всей одежде повалился на постель. Подташнивало и безумно хотелось спать, и он вяло удивился тому, что дошел своими ногами и Майку не пришлось волочь его на себе. В прошлый раз, когда убил Тамару, едва дотащился до своей комнаты и вырубился – а тут чуть не десяток километров отмахал после перевала. Если так пойдет, он вскоре сможет добивать подранков безо всякого ущерба для себя…

Отворилась дверь, и вошел Майк, осведомился:

– Живой?

– Почти.

– Чем тебе пособить?

– Ничем.

– Мишель ужин готовит.

– Пусть.

– Совсем ты, друг, раскис. Хочешь, посижу с тобой? Через десять минут станешь человеком.

Элан повернулся на бок.

– Вот что я тебе скажу, надоедный версан. Ступай-ка восвояси, пока цел. Забыл, как чуть дуба не дал, – когда Крокодав умирал в пьяном овраге? Катись подобру-поздорову.

Майк ухмыльнулся.

– А Мишель с ужином прислать?

– Это уж как ей сердце подскажет.

Майк ушел, а Элан провалился в черный сон, в котором поначалу не было ни сновидений, ни переживаний – ничего. Затем появилась Мишель. Она трясла его за плечо и уговаривала проснуться; девушка плакала и просила, а он и сам бы рад – да никак не выцарапаться из черного колодца, пленником которого оказался. Потом Мишель привела Майка, и версан по своей привычке отхлестал Элана по щекам. Тигреро внезапно сообразил, что они будят его наяву, а он не в состоянии проснуться, и подскочил как ужаленный.

– Ох! – склонившийся над ним Майк отшатнулся. – Тьфу, чтоб тебе… Совсем охренел. Ты, сукин сын!..

– Закрой пасть, – велел Элан и поглядел в испуганные глаза Мишель. – Что за переполох?

Она прижала пальцы к задрожавшим губам.

– Сказал бы я, да при девушке неловко, – заворчал Майк. – На кой черт над людьми измываешься?

– Я? – он поправил сползающее одеяло.

Версан сгреб со стола диагностер, швырнул Элану и свирепо заорал:

– Две клинические смерти подряд – это не издевательство?! Полюбуйся на свои подвиги! Да, да, почитай память!

Тигреро потыкал клавиши. И правда: диагностер сообщал, что дважды имела место остановка сердца.

– Чего-то я в толк не возьму… – он забрал с кресла сложенные штаны, натянул их и сунул ноги в ботинки. Рубашку надеть поленился. – Это что же получается?

– Два раза отправлялся на тот свет, я еле вытащил. Ты у меня уже вот где! Я за родной женой так не ухаживал, как с тобой возился.

– Оттого она тебя и бросила, – заметил Элан по пути в туалет.

Поспешно заскочил туда и захлопнул дверь, пока Майк не метнул что-нибудь в спину. За дверью раздался радостный хохот версана.

Кувырок со снежника после встречи с Тамариным джинном и две остановки сердца – считай, Элан трижды обязан версану жизнью. Не расплатишься, как ни вертись…

Когда он возвратился в комнату, Майк уже ушел. Мишель стояла у окна. Лицо было измученное, под глазами лежали коричневые тени.

– Элан, – подалась она к тигреро, – если что-нибудь приключится со мной, не надо добивать… так. Вы же погибнете… солнечный демон.

– А если вы погибнете, мне зачем жить? – улыбнулся он, думал обнять ее, но версана вскинула руки, уперлась ему в грудь.

Вздрогнула, ощутив под ладонями обнаженное тело, прянула назад.

– Если позволите, я приоденусь, – Элан взялся за рубашку, и Мишель отвернулась.

Они вместе вышли на крыльцо, под золотое вечернее солнце. Устроившийся на ступеньках Майк не дал себе труда скрыть удивление:

– Куда это вас понесло? Я-то считал… – Он одумался и перевел разговор на другое: – Мишель, как насчет ужина? Я сегодня даже не обедал, а энергозатраты, благодаря этому обормоту, случились немалые.

– Что такое? – не остался в долгу Элан. – С кем ты сегодня случился?

– Не скажу! – рявкнул версан.

Мишель недоуменно оглядела обоих.

– Кажется, я чего-то не поняла? Что с Майком случилось?

Мужчины захохотали, не объясняя.

– А где наша писателька? – поинтересовался Элан, отсмеявшись.

– Затаилась, – ответил Майк. – Укрылась где-нибудь в кустах и строчит роман.

Тигреро вдруг поднял голову, вглядываясь в ведущую с Двадцатого Приюта тропу. Тропу было видно далеко: светлая змейка на зеленом травянистом склоне.

– Что там? Узрел что-нибудь? – в один голос спросили Мишель и Майк.

– Пока ничего. – Элан перестал вглядываться и теперь прислушивался. Безмятежный вечер звенел тишиной. – Готовьте ужин. На пятерых.

Версаны переглянулись.

– Эл, тебе нехорошо? – спросил обеспокоенный Майк.

– Будут гости, – объяснил он. И добавил, верно истолковав выражения их лиц: – Да не спятил я. Что вы, в самом деле?

– Какие гости? – попытался урезонить Майк. – Тут никого, кроме нас. – Он подумал. – Кто-то из местных – которых как будто не обнаружено?

– Может, они злые? – предположила Мишель. – Лучше бы не надо.

– Как хотите. – Элан улыбнулся. – Это будет мой личный гость. Безобидный, беззлобный и безвредный.

– Ну, демон, на твое усмотрение, – уступил Майк. Ему пришла новая мысль: – А вдруг это пилот какого-нибудь корабля? Или Космоспасательная служба. Могут же они тут объявиться… например, для патрулирования территории.

– Вот бы здорово, – обрадовалась Мишель. – Тогда мы такой пир закатим!

– Да, уж пожалуйста, – снова улыбнулся тигреро. – Моих гостей кормить по высшему разряду.

– Будет исполнено, командир! – Версана ушла в дом.

– Как скоро он пожалует, этот гость? – полюбопытствовал Майк.

– Понятия не имею. По-твоему, я с таймером хожу?

– Мог бы обзавестись. – Версан пригляделся к желтой змейке тропы. – А вот у меня таймер есть. И знаешь, что он говорит?

– Ну? – Элан щурился, подставив лицо вечерним лучам.

– Что через несколько часов Приют взбесится.

– С какой стати?

– Ты как младенец, право. Что с Мишель творилось, когда у тебя сердчишко затухало, – не передать. Я не знал, к кому первому бросаться, к тебе или к ней. Ее ужас так по нам вдарит – не обрадуешься.

Элан помрачнел.

– Надо бы уйти, от греха, – продолжал Майк. – Эти осатаневшие Приюты…

– А гость?

– Ты всерьез в него веришь?

– Демон я или нет?

– Ну, жди. Чем бы дитя ни тешилось… Только скажи, где будем ночевать.

– Здесь, – заявил тигреро. – Я поколдую, успокою Приют.

– Поколдуешь – а потом я тебя с того света вытаскивай?

Элан побрел через площадку к оборудованному кострищу. Хмурый версан двинулся следом.

– Не подумай, что я из дурацкого упрямства, – начал тигреро, подбирая слова. – Я не могу объяснить, но… Надо его дождаться – и все тут.

– Да кто хоть он такой?

Тигреро пожал плечами.

– Я всего-навсего демон-недоучка и даже не знаю, он это или она. Помнишь, я рассказывал, что у меня был Кот? От нашего гостя такое же легкое и теплое ощущение, как от Кота.

– Только этого не хватало, – затосковал Майк. – Мало нам демона, еще и кот приблудный.

Элан уселся на истекающее медовой желтизной бревно у кострища.

– Поверь искушенному тигреро: коты – это хорошо. А теперь не отвлекай, буду колдовать.

Он посидел с час в тихом трансе, даже не заметив, как захолодало и Мишель набросила ему на плечи куртку. Не на шутку встревоженный Майк откровенно обрадовался, когда Элан встрепенулся и поднял голову.

– Наколдовал?

– А то! Это будет самый благодатный из Приютов. Праздничный ужин готов?

– Вполне, если Лена втихаря не подмела десерт. Как самочувствие? – спросил Майк и сам же ответил: – Хреново. Гостеприимный ты наш.

Тигреро не слишком уверенно встал на ноги, попросил:

– Будь другом, разведи костер. Да и перекусить не грех.

С крыльца сбежала Мишель.

– Элан! Бог мой, уж я боялась… Как вы? – Она озабоченно пощупала ему руки: – Совсем заледенел. Ужин нести? Лену тоже придется позвать. Она честно толклась на кухне и вроде как помогала.

– Неизбежное зло. Зовите. Однако же скоро наш гость пожалует, – мечтательно протянул тигреро.

– Эл, – подал голос Майк, шуруя в кладовке в торце дома, где хранились запасенные дрова. – Желая тебе добра, должен предупредить: версаны ревнивы как черти. Так что коли не уймешься, мадам Вийон твоему гостю располосует морду.

– Непременно, – подтвердила слегка уязвленная Мишель.

Элан с нежностью провел рукой по ее шелковистым кудрям.

– Моя сумасшедшая Мишель… Садимся ужинать, не то я сдохну с голоду. И никакой Майк не спасет.

– Я даже хлопотать не стану – сам голодный как три черта, – жизнерадостно заверил версан.

Обещанный гость не появлялся. Изрядно потрудившаяся над романом Лена притомилась и не распускала язычок, молча истребляла угощение. Мишель привалилась к надежному боку Майка и вполглаза спала, пригревшись. Элан тоже в конце концов задремал и потому не услышал легких шагов за спиной. От негромкого свиста он вскинулся и обернулся. Несколько секунд вглядывался, не веря собственным глазам, затем обрел дар речи и ошеломленно вымолвил:

– Техада! Ей-богу, это Ленвар Техада.

Часть 4. Версана