— Спасибо, леди, — почтительно ответил Ренар. — Вы совершенно точно заслужили этот отдых. Можете быть свободны.
Губы Сильвии дернулись, но улыбка на ее лице не появилась. Она кивнула нам и, сохраняя величественность осанки, прошла через всю комнату до стоящего в углу зеркала — и ушла в его темную глубину. Я ошалело посмотрела ей вслед.
— То есть, — Ренар стоял, облокотившись на каминную полку, и курил с насмешливой улыбкой, — моя леди настолько осмелела, что обнимается с фэйри? Я прямо-таки не узнаю ту девочку, которая шарахалась от каждого знака внимания с моей стороны. Что дальше, Мари? Будешь пить с Ахо и играть в карты с хобгоблинами?
— Нет, пить с Ахо я точно не буду, — фыркнула я. — Погоди, — до меня вдруг дошло. — Но если хобгоблины не любят показываться людям, то как ты с ними в карты играл?
— О, это долгая история и, поверь, более веселая, чем предыдущая, — Ренар снова рассмеялся и, отойдя от камина, приобнял меня за плечи, подталкивая к выходу из гостиной. — Расскажу за ужином. Судя по тому, что эта юная особа тут мнется у стеночки, он уже накрыт.
Глава четвертая: De Profundis
Часть вторая, в которой героиня получает предложение, от которого не может отказаться
— Я и вправду лишен присущего некоторым людям таланта, — отвечал Дарси, — свободно болтать с человеком, которого прежде никогда не встречал. Мне нелегко, подобно другим, подлаживаться к тону его рассуждений или делать вид, что меня интересуют его дела.© Джейн Остин, "Гордость и предубеждения"
Есть вещи, которые я не могу тебе сказать. Не могу сказать, потому что они тайна, или же потому, что их невозможно облечь в слова, или же оттого, что я их не знаю. По большей части оттого, что я их не знаю.
© Финк и Крэйнор, "Добро пожаловать в Найт-Вейл"
Одной из главных черт характера Его Высочества Антуана д'Альвело, Кронпринца Иберии, Герцога Арморики и так далее, и тому подобное, была умеренность во всем. В том числе — в проявлении эмоций. Особенно — в официальной обстановке. Спокойная доброжелательность, с которой Антуан относился почти ко всему в этом мире, возникала из понимания: каждый его жест и каждое слово видят и слышат сотни людей, готовых схватиться за это, чтобы сделать основой для собственных мнений, симпатий или для того, чтобы оправдать собственную ненависть.
Септим, неизменный секретарь Антуана вот уже несколько лет, успел привыкнуть к этой умеренности в эмоциях так же, как привык к некоторым другим вещам: манере наследника престола работать даже в те дни, когда все остальные жители двора предпочитают развлекаться, стремлению Антуана влезть в дела Короля куда глубже, чем Его Величество хотел бы сейчас, а еще к тому, что у Антуана были какие-то странные, едва ли не секретные дела с несколькими известными магами королевства, в том числе — с леди Антеей Альбской, которую, признаться, Септим откровенно побаивался. И с привычкой постоянно пить кофе Септим тоже смирился и даже сам пристрастился к горьковатому вкусу этого напитка, от которого действительно намного легче думалось, если приходилось вставать слишком рано после бурных праздников.
Например, как сейчас.
Пока большая часть жителей Дворца вяло приходила в себя после Ночи Хёга и следующего за ней дня, в кабинете кронпринца уже что-то происходило, и Септиму, несмотря на то, что ничего особенного от него лично не требовалось, пришлось занять место за столом в приемной, пряча за стопками бумаг помятое лицо и изредка отвлекаясь на мелкие поручения. К пятому часу вечера, когда за высокими окнами уже сгустилась зимняя тьма, секретарь Его Высочества держался исключительно на кофе и чувстве долга, втайне надеясь, что еще полчаса — и мучения закончатся.
То, что они точно не закончатся так рано, стало понятно, как только дверь, ведущая в приемную, открылась, в третий раз за день пропуская посетителя — одного из тех людей, кого Септим в сложившейся ситуации хотел видеть меньше всего. Юлиан дель Эйве тоже радостью не сиял, хотя выглядел отдохнувшим — не в пример некоторым. Одет он был предельно просто, словно не во Дворец пришел, а в гости к старому другу.
Впрочем, так оно и было, и секретарь Его Высочества Антуана это хорошо знал. Непосредственность, иногда граничащая с фамильярностью, — это еще одна вещь, к которой пришлось привыкнуть.
— Добрый вечер, Септим, — сказал маг. — Неплохо держитесь.
Он кивнул Септиму, доброжелательно улыбаясь, и совершенно не заботясь о правилах посещения приемной монаршей особы, стремительно пересек комнату и положил ладонь на ручку двери, ведущей в личный кабинет принца. Когда дверь за ним с легким щелчком захлопнулась, Септим сообразил, что кофе из чашки, стоявшей рядом на столе, куда-то испарился, оставив после себя только темный налет на фарфоровых стенках.
Габриэль постарался, несмотря на возникшую… помеху.
Два года напряженной работы уместились в тонкую, не больше пятидесяти листов тетрадь в красной картонной обложке: видимо, Габриэль скрупулезно вел ее уже давно, и ему оставалось внести какие-то мелкие дополнения и правки из тех, которые делают в самый последний момент. Конечно, перед Советом ляжет исправленный, более сухой и сдержанный вариант отчета с большим количеством приложений в виде схем, графиков и, возможно, моделей, но сейчас в этом не было нужды. Заказчик — сам кронпринц — с энтузиазмом мальчишки, получившего долгожданный подарок на день рождения, листал страницы, исписанные почти каллиграфическим почерком, и, к радости Кондора, почти не задавал вопросов. То ли пока хватало знаний, то ли Габриэлю удалось описать произошедшее и механизмы, которые пришлось задействовать, так, чтобы было понятно для не мага. Кондор так бы не смог, ему было сложно объяснять то, что он знал и понимал сам, когда половина из этих вещей собеседнику не знакома, а вторую половину нужно было чувствовать на интуитивном уровне.
— Прекрасно, — сказал, наконец, Дар, закрывая тетрадь. — Мне будет стоить больших усилий не обнародовать это раньше времени. Когда ты должен встретиться с отцом?
— Сразу после того, как уйду отсюда, — почти не думая, ответил Кондор, и это было правдой. А вот другая правда, которую нужно было сказать, далась куда сложнее. Пришлось выждать паузу, подбирая слова. — У нас возникла одна… проблема, о которой упоминать в докладе было бы опрометчиво.
Дар посмотрел на него сосредоточенно и удивленно, словно бы пытался увязать в голове вот это вот "возникла проблема" с привычным "было кое-что, но тебе уже не нужно об этом беспокоиться". Пожалуй, в глубине души Кондор был готов себе признаться в том, что в последние несколько дней все, что происходило вокруг, не поддавалось никакому контролю с его стороны, но это признание совершенно точно заставило бы панику, зреющую внутри, поднять голову и злорадно ухмыльнуться. Поэтому приходилось старательно создавать — в первую очередь для самого себя — иллюзию того, что ситуация ему подвластна.
Хотя ощущение, что в любой момент все снова пойдет не так, как он мог предполагать, невероятно раздражало. Кондор цеплялся хотя бы за контроль над эмоциями: просто потому, что утрата власти над собой стала бы последним рубежом, перейдя который, маг сам перестал бы себя уважать.
— К несчастью, в переход, созданный Габриэлем, попал человек из того, другого мира, — продолжил Кондор, стараясь не выдавать волнения перед реакцией принца на такую новость.
— Вы же предполагали такое развитие событий, — спокойно спросил Дар, открыв тетрадь в самом начале. — Судя по записям господина Морриса, он учитывал…
— Не отрицал вероятность, — перебил Кондор. — Мы не могли с точностью предугадать степень искажения пространства.
— Значит, у вас должен был быть план на этот случай, — резонно заметил принц, пристально разглядывая собеседника, в продуманности действий которого никогда не сомневался. Ну, может быть, за исключением их первой встречи. — Что помешало претворить его в реальность?
План — был. Простой, самый очевидный: если уж получилось так, что рядом с открывшимся порталом появился человек, то этот человек должен был увидеть привычное для него — отражение. Заклинание качественной, подстраивающейся иллюзии было вплетено в схему портала, основа основ для безопасности. С той стороны ничего — или почти ничего — не заметили бы, а если бы заметили, то на помощь пришли бы чары подчинения, забвения или, на крайний случай, рассеянности.
Но кто же знал, что вместо того, чтобы помогать Габриэлю, Кондор будет занят совсем другими вещами? Что Габриэль поторопит события, решив воспользоваться удачной датой, потому
что как настоящий ученый готов многим пожертвовать ради эксперимента? Что с той стороны окажется совершенно не стоящая на ногах от выпитого девица, которая просто упадет в открывшийся разрыв — да еще и выживет при этом? Что Габриэль растеряется и потеряет контроль над ситуацией, и портал схлопнется быстрее, чем девица будет возвращена туда, откуда взялась?
Череда случайных событий вдруг оказалась фатальной.
Кондор тяжело вздохнул и кратко пересказал события вчерашнего утра, наблюдая за тем, как менялось выражение лица Дара: недоумение переросло в скепсис, скепсис сменился призраком гнева, который быстро уступил место почти издевательскому веселью.
— Вы оба идиоты или просто любите рисковать? — спросил принц. — Я могу понять, что Габриэль не додумался или не захотел слегка подкорректировать ей память, но ты…
— Слегка? — нервная улыбка скривила рот Кондора. — О нет, друг мой, "слегка" — не для этого случая, "слегка" не получилось бы. А ментальное вмешательство такого рода считается магическим преступлением, если ты не помнишь, — он развел руками, словно извинялся и за себя, и за Габриэля, и за все остальное, за что стоило извиниться.
— То, что мы с вами делаем, формально тоже не совсем законно. И потом, когда тебя останавливали такие мелочи?