— Замечательно, — язвительно сказала Присцилла. — Я точно помню, что закрывала дверь в библиотеку достаточно плотно. Книги за едой — это еще полбеды, леди Лидделл, — обратилась она ко мне в какой-то странной и неожиданной для меня попытке найти поддержку. — А вот то, что он приучил птицу находить его в любой комнате дома и сидеть рядом, за обеденным столом… раздражает.
Кондор в ответ только улыбнулся и погладил птицу по клюву — что кота за ухом почесал. Ворон потянулся к ласке, прикрыл глаза, но наглеть не стал и просто замер за спиной хозяина, изредка топорща перья.
Мое любопытство, конечно, незамеченным не осталось.
— Это Корвин, — едва ли не сквозь зубы сказала Присцилла, принимая из рук служанки чашку с травяным отваром — очень тонкую, светло-голубую, с золотой каймой. Передо мной оказалась в точности такая же. Девушка, расставляющая новую смену блюд на столе, кажется, боролась с желанием пялиться в мою сторону. Присцилла смерила ее презрительным взглядом, заставив бедняжку покраснеть от стыда, и удостоила меня пояснением: — Как вы, должно быть, уже знаете, леди Лидделл, мы — очень необычная семья. И, конечно, почти все, что живет в этом доме, относится к вещам крайне неординарным.
Парсиваль, кажется, спрятал за ладонью улыбку и с сочувствием посмотрел на бедную Тересию. Я готова была провалиться сквозь землю, но остальные к подобным формулировкам, видимо, привыкли, даже Тересия, которая спокойно взяла с блюдца печенье.
— Да, меня уже… просветили, — сказала я.
Ворон поднял голову и посмотрел прямо на меня — без враждебности или агрессии, но так, что я почти физически ощутила этот въедливый птичий взгляд. Почти как у хозяина, подумала я, гадая, что может случиться в следующий момент. Что-то я такое читала про содержание воронов в домашних условиях, и память услужливо подбрасывала не самые приятные подробности. В том числе, что если эта штука цапнет — мало не покажется.
— Для нашей семьи Корвин — как для тебя Сильвия, ну, или что-то подобное, — Кондор улыбнулся мне. — Просто… у меня как-то получилось найти с ним общий язык.
Птица, понимая, что говорят о ней, издала странный звук, похожий на урчание, и щелкнула клювом.
— И невероятно избаловать, — фыркнула Присцилла.
Парсиваль глухо засмеялся, уже ни капли не стесняясь этого, за что заработал презрительный взгляд от сестры.
Мы с Тересией переглянулись: мой недоуменный взгляд столкнулся с ее, полным какого-то смиренного терпения и понимания, мол, так вот я и живу, и ты, деточка, привыкай.
— Я не сомневался, что вы примете верное решение, — сказал Парсиваль.
Его кабинет в доме был намного уютнее, чем кабинет ректора, — персональнее, что ли? — но трепет вызывал не меньший. После обеда меня почти сразу привели сюда, и теперь я сидела в мягком кресле напротив лорда Парсиваля и старалась смириться с судьбой.
Как будто бы мое решение могло быть иным.
Кондор был рядом, но, кажется, решил не вмешиваться в разговор своего отца с одной глупой девочкой и просто смотрел в пламя камина. Почему-то мне казалось, что сейчас маг пытается хоть немного отдохнуть от всего, что происходило вокруг. И в этом стремлении я его отлично понимала. Корвин, который ни на секунду не желал расставаться с хозяином, сейчас сидел на спинке кресла, немного нахохлившийся и такой же обманчиво-спокойный. Я не сомневалась, что птица, которая не совсем птица, наблюдает за мной — и очень внимательно.
— Вы привели достаточно убедительные аргументы, милорд, — сказала я, сцепив пальцы в замок и положив руки на колени. — Единственное, что меня смущает, это чувство, что вы делаете для меня больше, чем я заслуживаю.
— Это очень лишняя скромность, леди Лидделл, — голос Парсиваля стал обманчиво-ласковым, как бархат, прячущий где-то в себе острое лезвие.
— Так или иначе, я хочу быть уверена в том, что в моих силах расплатиться с вами за подобную милость.
Корвин щелкнул клювом — мне показалось, что насмешливо. Парсиваль тоже улыбнулся.
— То есть, аргументы все-таки были недостаточно убедительными? — ехидно спросил он. Я поспешила заверить, что нет, достаточно, стараясь не коситься в сторону главного аргумента. — Мари, все, что вы будете должны моей семье, даже не мне лично, сводится к двум простым понятиям: преданность и лояльность. Я уже говорил вам, что вы кажетесь мне очень достойной и честной девушкой, и мое мнение почти полностью совпадает с тем, что о вас накануне рассказал мой сын. Вы понравились моей сестре…
— Что?! — не удержалась я.
— Поверьте, вы ей понравились, — Парсиваль улыбался уже без какого-либо стеснения и, кажется, готов был рассмеяться. — Намного больше, чем любая из женщин, которая переступала порог этого дома, намереваясь каким бы то ни было способом задержаться в нем подольше.
— А ваш брат? — спросила я.
— А вы видите его здесь?
Я отрицательно помотала головой.
— Гилберту будет совершенно все равно, поверьте, у него совсем другие цели и интересы. Вашем патроном становлюсь я, а не он. А, да, — Парсиваль словно бы спохватился. — И моя дочь, которой вы тоже здесь не видите. Но если вы поладили с Юлианом, я не сомневаюсь, что с ней вы найдете общий язык. Если встретитесь, конечно.
Я задумчиво разгладила юбку.
— Преданность и лояльность, моя милая, выражаются не в слепом подчинении моим приказам, а в вашем желании или склонности смотреть на некоторые принципиальные вещи так же, как я привык это делать. Если бы я не был уверен в том, что мы сможем смотреть в одном направлении, я бы не предложил вам свою помощь. Вообще никакую. Вы же не считаете меня тщеславным тираном, который будет беззастенчиво пользоваться вашим подчиненным положением, стремясь навязать вам свои собственные интересы?
Кондор оторвал взгляд от пламени и, улыбаясь одним уголком рта, посмотрел сначала на меня, потом на отца — и сказал:
— У леди в голове обитает некоторое количество стереотипов, папа. К счастью, ее можно достаточно быстро убедить в том, что пытаться примерить их к живым людям — идея не слишком жизнеспособная. Ну же, Мари, признайся, — сказал он мне, — поначалу ты шарахалась от меня именно потому, что что-то такое себе придумала.
— Как ты себя вел, — ответила я, — так я тебя и воспринимала.
Он рассмеялся.
— Буду себе льстить, что мне однозначно удалась роль коварного чародея. Но если без шуток, — Кондор снова стал серьезным, — решение только за тобой. Я рассказал тебе все, что должен.
— Я же сказала, что согласна! Я просто боюсь, что однажды мне представят счет, который я не потяну.
— Вашу растерянность легко понять, милая, — поспешил успокоить меня Парсиваль. — Вы здесь недавно и наверняка чувствуете себя очень одинокой и беспомощной. Желать вам вреда или использовать вас во вред вам самой — это то, что я назвал бы бесчестьем.
— А использовать меня во благо мне — это честно? — я положила руки на подлокотники.
Он ухмыльнулся.
— Наблюдательная. Вас уже используют, милая, и чем дальше, тем больше будет желающих. Я могу только поклясться, что наши с вами отношения будут строиться на доброй воле и доверии. У вас, напоминаю, особое положение в этом мире. У нас тоже.
Если бы я и хотела сказать что-то еще, я в любом случае не решилась бы, поэтому замолчала, пытаясь вспомнить все события, которые происходили до сегодняшнего утра, как перед прыжком в глубину пытаются вдохнуть побольше воздуха. И вот если отбросить привычку Кондора недоговаривать, его резкость в некоторые моменты, но принять во внимание все то, о чем говорил его отец, пока мы общались один на один, как ни крути — получалось одно.
У них был повод заботиться обо мне и защищать меня.
У меня — не было повода упрекнуть их в чем-то, как не было больше никого в этом мире, кому я могу доверять. Кроме меня самой, разумеется.
— Что я должна сделать?
Кажется, некое напряжение, которое до этого момента едва-едва, но ощущалось в воздухе, исчезло. Корвин что-то проскрипел и тряхнул головой, потерся клювом об обивку кресла.
— Вы получите амулет с отпечатком моей силы и подпишете пару бумаг. Второе — действие не обязательное и нужно, скорее, для отчета перед Ковеном, если у них возникнет желание задавать вопросы. Амулет нельзя будет ни потерять, ни украсть, ни даже отдать кому-то, кроме меня или моих кровных родственников, — Парсиваль вытянул ту ногу, на которую он прихрамывал, вперед. — Что вы предпочитаете из украшений?
Кондор фыркнул, я покраснела и задумчиво потянулась к уху, в котором носила свои серьги. Кажется, мы с Кондором подумали об одном и том же.
— Посмотри на ее правое ухо, — сказал он отцу. — Пару дней назад в нем было целых пять сережек.
— Как занятно. Мода вашего мира, Мари?
— Нет, скорее, протест против нее, — сказала я, а потом вдруг поняла, куда он клонит. — Кондор, ты серьезно?
— Что? — он улыбался с каким-то мальчишеским задором. — Отличная идея, мне кажется. Тонкое кольцо с небольшим камнем-накопителем, которое можно не снимать, потому что оно не будет мешать носить другие серьги.
Парсиваль казался растерянным, совершенно не готовым к подобному энтузиазму со стороны сына — и к точно такой же растерянности с моей стороны.
— Мари, вам решать, — он развел руками. — В любом случае, здесь выбор за вами.
Я судорожно вздохнула. Соблазн получить экстравагантное по местным меркам украшение был слишком велик, чтобы я перед ним устояла, тем более, что такой выбор, кажется, эти два человека поддержали бы. Именно потому, что это необычно.
— А если все-таки сережка в ухо, — начала я, на всякий случай поглядывая на Кондора, не станет ли он хмуриться, — то так можно?
— Пха-ха, милая, конечно, можно, — Парсиваля моя реакция заставила прикрыть лицо ладонью. — Только на это потребуется пара дней и, боюсь, ваше кратковременное присутствие у мастера, который будет делать эту вещь. Кольцо или кулон я, пожалуй, нашел бы для вас уже сегодня.