Лорна-Тир и Лоссе требовали от тебя носить парадные туфли, неудобные и непрактичные, но красивые.
В замке всем было все равно, как ты выглядишь, что говоришь и где остаешься на ночь.
Сквозь узкие окна можно было увидеть отблески заката, красный отсвет в небесах, густые сизые сумерки. Там, снаружи, было холодно, куда холоднее, чем в городах эльдар, выросших у теплого моря. И лес был другим. И горы на горизонте были не такими, как в Каэрии, злыми, холодными, высокими, такими большими, что рядом с ними Лин чувствовала себя так же, как рядом, например, с дедушкой.
Маленькая песчинка у корней древнего дерева, пылинка, прилипшая к рукаву вечности.
Волшебные кристаллы тускло сияли, освещая широкую каменную лестницу, спиралью уходящую вверх. Здесь не было украшений, зеркал или канделябров, фресок, мозаики, деревянных панелей и картин, только ниши для светильников и маленькие окна, ставни на которых сейчас были закрыты.
На лестнице царил полумрак.
Лин пожалела, что не взяла с собой фонарь. Бояться было нечего – своих обитателей замок берег – но споткнуться на какой-нибудь выщербленной от времени ступеньке и упасть не хотелось.
– Леди решила прогуляться тайными тропами?
Он стоял выше, там, где на лестницу выходила какая-то дверь, закрытая, конечно. Она тоже была в нише, глубокой – там и прятался Ренар. У его ног слабо мерцали кристаллы, спрятанные внутри высокого фонаря.
Лин улыбнулась.
Ее шаги были легкими – все эльдар ходят почти неслышно, если не хотят, чтобы их услышали, но слух Ренара был куда более тонким и чутким, чем полагалось быть слуху человека. Он, конечно, знал, что кто-то идет. «И, – подумала Лин, – понял, кто именно, еще до того, как увидел ее».
– Весь замок пропах весенними цветами, – проворчал он и чиркнул спичкой.
Оранжевый огонек на несколько секунд осветил его лицо и руку, держащую трубку. Взгляд был сосредоточенным – не на Лин, а на этом огоньке.
– Я тоже рада тебя видеть.
Ренар посмотрел на нее, хитро щурясь, и сделал вид, что не поверил.
– В таких случаях, – сказал он, усмехаясь, – принято говорить о погоде или о здоровье родственников?
– Мои родственники в добром здравии, спасибо, – ответила она сдержанно и остановилась, наконец, рядом с ним, прижавшись к стене с другой стороны ниши. – И с той, и с этой стороны. А вот поддержать разговор о погоде, увы, не получится. Мне было некогда смотреть в окно.
Дверь справа от Лин была деревянной, обшитой широкими полосами металла, потемневшими от времени. Никаких узоров, никаких символов, которые могли бы дать намек на то, куда она ведет.
Ренар медленно, с наслаждением затянулся, разглядывая Лин сквозь полумрак.
– Сегодня был прекрасный солнечный день, – сказал он, выдыхая дым. – Морозный, свежий и яркий. Он пахнет хвоей, морозом и дымом, а в Йарне – еще и специями, потому что они уже начали печь пряники к празднику. Я захватил для тебя один, но не решился доверить столь ценную вещь боггартам. Занесу лично. – Он улыбнулся. – Если ты не против.
Это был флирт. Очень честный и искренний флирт, к которому Лин привыкла точно так же, как рыжеволосый парень напротив привык к прикосновению ее чар. Она могла одним прикосновением превратить его в отчаянно влюбленного дурака или заставить испытать чувство глубокой тоски о том, чего никогда не будет, и он знал это. Знал – и не боялся прикасаться к ней.
Лин вдруг поняла, что чуть не улыбнулась.
– Так что? – Ренар отвел трубку чуть в сторону. Его губы изогнулись в слабой улыбке, но она тут же исчезла. – У нас есть о чем поговорить, кроме погоды, не так ли, золотце?
Даже в полумраке, в котором глаза собеседника казались непроницаемыми, Лин чувствовала, что на нее смотрят очень… пристально и тяжело, выжидающе и настороженно. Ренар следил за ней, как следят за кем-то опасным или за тем, кого хотят поймать.
Лин рассмеялась, вытянулась вверх, неловко схватив его за рукав, и поцеловала в щеку.
И почувствовала, как Ренар улыбнулся уже по-настоящему.
– Вот теперь я вижу, что ты рада меня видеть, – сказал он, перехватывая ее ладонь.
– Я тоже принесла кое-что для тебя из Лоссе. – Лин отстранилась, но не отпустила его руки. Ренар с притворным удивлением поднял брови. – Это сюрприз. Но ты прав, – голос стал серьезнее. – У нас есть что обсудить. Только перед этим я должна объяснить одной юной леди, как управляться со столовыми приборами, чтобы на каком-нибудь званом вечере эта леди не превратилась в главное блюдо.
– Звучит, как приглашение на представление, – Ренар чуть задрал голову и посмотрел на нее сверху вниз.
Лин фыркнула и ткнула пальцем ему в грудь.
– Я надеюсь, и тебе, и одному вредному волшебнику хватит ума не мешать нам за ужином, – сказала она холодно. – Если будете смеяться, объясню леди Лидделл, куда еще можно воткнуть вилку и как это правильно сделать. Поверь мне. – Она дружески похлопала его по плечу. – У меня большой опыт в обращении с острыми предметами.
Он тряхнул головой, стряхивая со лба мешающую прядь, и посмотрел на Лин уже иначе. Куда серьезнее.
– А что если… – сказал Ренар и осекся, словно ему в голову пришла нужная мысль, и он пытался понять, нравится она ему или нет. Видимо, понравилась. – Что если я попрошу тебя объяснить ей это просто так?
У Герхарда Оденберга был ровный, но лишенный изящества почерк, какой бывает у не слишком одаренных, но педантичных учеников. Или у тех, кто в далеком прошлом был таким учеником. Чуть угловатые, неуверенные буквы жались друг к другу, складываясь в формальные фразы. Три страницы – копия отчета Мастера Йарны о положении дел в городе, на последней в самом низу – подписи, две. Одна, чуть изящнее почерка, принадлежала Герхарду, вторая – уверенный крючок, торопливая, сделанная наспех – градоначальнику. Печать – ключ с замысловатой бородкой, и формальная же фраза: копия отчета, снята с оригинала такого-то числа, направляется туда-то с разрешения градоправителя Йарны.
Была своеобразная ирония в том, что даже у волшебников существовала своя бюрократия. Точно та же, что была у работников тайной полиции и директрис в благотворительных школах.
– Ну, – сказал Кондор задумчиво. – Он как-то выкрутился.
– Прикрыл свой зад, – поправил его Ренар.
Как и в прошлый раз, он стоял у окна, правда, в этот раз без бутылки брендивайна.
Кондор усмехнулся.
– Можно и так сказать, – он сложил отчет вдвое и убрал в плотный конверт с оттиском герба Йарны.
Второй конверт, поменьше, был запечатан зеленоватым сургучом. Печать легко поддалась ножу, и через минуту перед Кондором лежало еще одно письмо от Мастера Герхарда. Чуть более… личное. Со сдержанным выражением благодарности, в ответ на которую хотелось оскалиться и сказать что-нибудь вежливое, но очень едкое.
Кондор устало потер переносицу и отложил письмо в сторону.
Было в нем еще кое-что, кроме благодарности, что требовало времени на обдумывание.
За спиной Ренара в оконном стекле отражался кусок кабинета: закрытые двери, диван, огоньки кристаллов, карта, висящая на стене. Все – сумрачное, зыбкое, нечеткие контуры, темные пятна. Ренар стоял близко к стеклу, едва не касаясь его затылком – с той стороны был его двойник. Светлые рукава выделялись четче всего.
Интересно, что бы увидел кто-то, кто смог посмотреть в это окно оттуда, из леса? Видно ли их вообще?
– Выкладывай, – сказал Кондор с обреченным вздохом.
Ренар сделал вид, что не понял, к чему это.
– Что? – спросил он, ухмыляясь.
Кондор откинулся на спинку стула и демонстративно зевнул.
– У тебя на лице написано, что ты хочешь что-то сказать. Было написано. С того самого момента, как ты сюда зашел.
Ренар развел руками и покачал головой.
– Ну, как видишь, я выполнил свою просьбу, – сказал он. – И уговорил леди Лидделл сделать шаг тебе навстречу.
– И ты ждешь благодарности?
– Ну что ты. – Ренар наклонил голову набок. – Лучшей благодарностью для меня будет, если ты снова не совершишь похожую ошибку. Потому что в таком случае я буду на стороне маленькой леди Лидделл. Учти, – он шагнул в сторону от окна. – Она очень настойчиво просила научить ее драться.
Кондор не сразу поверил в то, что услышал. Потом подумал, что это, должно быть, шутка, но по ставшему вдруг серьезным взгляду Ренара понял, что нет.
– И я согласился, – продолжил Ренар. Он прижал руку к груди и коротко кивнул – жест, означающий приветствие, выражение уважения, благодарности или сочувствия – любого проявления доброжелательности к собеседнику. – Отказать леди в подобной просьбе было бы бесчеловечно с моей стороны. – Он сощурился. – Все равно, что оставить ее на растерзание чудовищам разного рода.
Кондор сдержанно, с неохотой улыбнулся шутке.
– Но сказать я хотел не это. – Ренар сделал несколько быстрых шагов вперед и уперся руками в столешницу. – Я хочу пойти с ней на праздник Солнцестояния.
В его глазах сияло такое воодушевление, что, казалось, ответь Кондор «нет», что-то взорвалось бы. Поэтому он не ответил «нет».
– Ты… что? – переспросил Кондор, чтобы проверить – правильно ли он понял.
– В Йарне будут огни и музыка, – сказал Ренар спокойно. – Много огней и много музыки.
– И много людей, – скептически заметил Кондор.
И не только людей – этого он уже не сказал.
Ренар сделал вид, что не услышал.
– Я знаю хорошую таверну, – продолжил он, придав голосу те интонации, с которыми старшие братья умоляют родителей разрешить им сделать что-то рискованное, в чем обязательно должны участвовать младшие. – Там безопасно. Насколько может быть безопасно вообще. Дай девочке возможность побыть на празднике, пока ее мир не стал чередой придворных расшаркиваний и скуки! Если мы оденем ее, как обычную горожанку, никто и не заметит. А ты в случае чего отведешь лишние взгляды в сторону.
– Вот как? – Кондор наклонил голову набок. – Мое согласие на участие в этом, конечно, подразумевается как уже состоявшийся факт?