© Финк и Крэйнор, "Добро пожаловать в Найт-Вейл"
Одной из главных черт характера Антуана д'Альвело была умеренность. В том числе – в проявлении эмоций. Спокойная доброжелательность, с которой его высочество относился почти ко всему в этом мире, росла из понимания: каждый его жест и каждое слово увидят и услышат сотни людей, готовых схватиться за это, сделать основой для собственных мнений, симпатий или для того, чтобы оправдать собственную ненависть.
Септим, личный секретарь Антуана вот уже несколько лет, успел привыкнуть к этой умеренности в эмоциях так же, как привык к некоторым другим вещам.
К манере наследника престола работать даже в те дни, когда все остальные жители двора предпочитают развлекаться.
К его стремлению влезть в дела отца куда глубже, чем его величество ожидает, дойти до самой сути, знать все до мельчайших деталей. Знать всех в лицо и по имени. К тому, что принц неизменно приветлив с каждым, кого узнает, и безукоризненно вежлив, даже если недоволен кем-то.
К тому, что Антуан не любит свое полное имя, что его одежда проще, чем могла бы быть, что он иногда забывает о важных условностях, о придворных ритуалах, о наборе почестей, положенных ему по праву рождения. Иногда стоит ему напоминать об этом. Иногда – лучше молчать, не из страха – из уважения к чему-то важному, к чужой тайне.
Септим успел выучить привычки господина так хорошо, что помнил их, как помнил, к примеру, дорогу от Дворца на Острове до собственного дома или расположение мебели в кабинете: сколько шагов от двери до стола, от стола до окна, сколько поворотов нужно пройти мимо по улице перед тем, как свернуть.
С привычкой принца постоянно пить кофе Септим тоже смирился и даже сам пристрастился к горьковатому вкусу этого напитка, от которого действительно намного легче думалось, если приходилось вставать слишком рано после бурных праздников.
Например, как сейчас.
Только что прошло Солнцестояние, и вчера, в день после самой длинной ночи года, весь Дворец был тих, словно обитали в нем лишь голуби и кошки. Сегодня Дворец начал оживать, медленно, неохотно, как ленивый сын богатого семейства приходит в себя после целой ночи, полной вина и развлечений.
И пока Дворец просыпался, пока в нем лениво одевались, переговаривались, обменивались сонными остротами, просили накрыть завтрак – во время, которое было ближе к обеду, в общем, пока все спали, в кабинете кронпринца уже что-то происходило. Септиму, несмотря на то что ничего особенного от него лично не требовалось, пришлось занять место за столом в приемной. Он прятал за стопками бумаг помятое лицо и изредка отвлекался на мелкие поручения.
К пятому часу вечера, когда за высокими окнами уже сгустилась зимняя тьма, Септим держался исключительно на кофе и чувстве долга, втайне надеясь, что еще немного – и мучения закончатся.
Увы, все было не так просто. Это стало понятно после того, как дверь, ведущая из приемной в коридор, открылась, в третий раз за день пропуская посетителя. Господин Уильям Блэкторн, в неизменном черном сюртуке, сосредоточенный и суровый на первый взгляд, двигался почти бесшумно.
– Добрый вечер, Септим, – сказал он. – Как ваши дела?
Септим ответил что-то незначительное, ничего не значащее, но большего и не требовалось. Господин Блэкторн лишь пытался быть любезным.
Как дела у Септима, он, скорее всего, и так отлично знал.
Предупреждать о нем было не нужно: если уж Блэкторн где-то появлялся, то его уже ждали. Бывало, конечно, иначе: Блэкторн приходил туда, где его вообще надеялись не увидеть, и Септим хорошо понимал, что не хотел бы оказаться в подобных обстоятельствах.
Блэкторн исчез за дверью кабинета его высочества, и Септим снова остался один.
Ненадолго.
Дверь в приемную снова открылась, и вошел еще один человек из тех, чье появление обещает неприятности. Юлиан дель Эйве радостью не сиял, скорее уж выглядел усталым, но приветливым. Одет он был просто, словно не во Дворец пришел, а в гости к старому другу.
Так оно и было на самом деле, и Септим это хорошо знал.
– Добрый вечер, Септим, – сказал волшебник. – Неплохо держитесь.
Он кивнул, доброжелательно улыбаясь, и так же, как Блэкторн, совершенно не заботясь о правилах посещения приемной монаршей особы, стремительно пересек комнату и положил ладонь на ручку двери, ведущей в личный кабинет принца.
Так же, как и о Блэкторне, о лорде дель Эйве можно было не предупреждать.
Когда дверь за ним захлопнулась с легким щелчком, Септим вздохнул и покосился на чашку, в которой недавно был кофе. Сейчас там остался только темный налет на тонких, почти прозрачных фарфоровых стенках.
Нужно было позвать слугу, попросить его принести еще кофейник и чашки. Потому что если эти три господина вдруг собрались в одной комнате, значит, об отдыхе придется только мечтать.
Габриэль постарался, несмотря на возникшую помеху.
Пара лет его работы, пара лет экспериментов и исследований уместились в тонкую, не больше пятидесяти листов тетрадь в обложке из красного картона. Габриэль вел ее очень давно, с присущей ему скрупулезностью описывая каждый свой шаг, и за последние несколько дней ему осталось лишь внести мелкие дополнения и правки из тех, которые делают в самый последний момент.
Оригинал, конечно же, остался у него.
На стол Дара легла копия – другая тетрадь, тоже с красной обложкой, тоже тонкая, она была исписана понятным, пусть и несколько детским почерком. Перед Советом, если… нет, когда Дар решится все рассказать, ляжет исправленный, более сухой и сдержанный вариант отчета, а еще схемы, приложения, графики, модели… Сейчас в них нет нужды.
Дар читал отчет с энтузиазмом мальчишки, получившего долгожданный подарок на день рождения, и, к радости Кондора, почти не задавал вопросов. То ли пока ему хватало знаний, то ли Габриэлю все-таки удалось описать произошедшее и механизмы, которые он использовал, так, чтобы было понятно тому, кто не привык к магии в тех количествах, в которых использовал ее кто-то вроде Габриэля.
Кондор так бы не смог. Ему было сложно объяснять то, что он знал и понимал сам, если половина этих вещей собеседнику была не знакома, а вторую половину нужно было скорее чувствовать, чем понимать.
Уильям Блэкторн снова стоял у стены, за спиной своего принца.
В кабинете не хватало только госпожи Альбской, еще одной участницы их тайного предприятия, но Антея была с Феликсом в Аглавере и, скорее всего, сейчас занималась куда более интересными вещами, чем отчеты и совещания.
Кондор подумал, что будь Антея здесь, все усложнилось бы. Она бы догадалась, что он скрывает нечто важное, даже быстрее, чем Блэкторн, но, в отличие от Блэкторна, не стала бы молчаливо ждать, пока собеседник поймает нужный момент. Антея бы начала задавать точные, колючие вопросы – просто потому, что ей захотелось быть громкой.
Или не стала бы, сидела бы себе в кресле и слушала, позволив беседе течь свободно и спокойно. Антея умела быть занозой, если хотела, но точно так же умела успокаивать всех одним своим присутствием в комнате.
– Прекрасно, – сказал, наконец, Дар и закрыл тетрадь. – Когда ты должен встретиться с отцом?
Еще одна копия, сделанная Габриэлем, ждала именно этой встречи.
– Сразу после того, как уйду отсюда, – ответил Кондор, и это было правдой. А вот другая правда, которую нужно было сказать, далась куда сложнее. Пришлось выждать паузу, подбирая слова. – У нас возникла одна… проблема, о которой Габриэль не упомянул в докладе.
Дар посмотрел на него сосредоточенно и удивленно, словно бы пытался увязать в голове вот это вот «возникла проблема» с привычным «было кое-что, но тебе уже не нужно об этом беспокоиться».
Блэкторн нахмурился.
Стало неуютно и тревожно.
– К несчастью, в переход, созданный Габриэлем, попал человек из того, другого мира, – сказал Кондор.
И почувствовал себя так, словно шагнул на тонкий, первый осенний лед, чтобы перейти через реку на другой берег.
– Вы же предполагали такое развитие событий, – спокойно спросил Дар, открыв тетрадь в самом начале. – Судя по записям господина Морриса, он учитывал…
– Не отрицал вероятность, – уточнил Кондор. – Мы не могли с точностью предугадать степень искажения пространства.
– Значит, у вас должен был быть план на этот случай, – резонно заметил принц, пристально разглядывая собеседника, в продуманности действий которого никогда не сомневался. Ну, может быть, за исключением их первой встречи. – Что помешало претворить его в реальность?
Кондор тяжело вздохнул.
План у них был. Простой, самый очевидный: если уж получилось так, что рядом с открывшимся порталом появился человек, то этот человек должен был увидеть привычное для него – отражение. Заклинание качественной, подстраивающейся иллюзии было вплетено в схему Двери, основа основ для безопасности. С той стороны ничего – или почти ничего – не заметили бы, а если бы заметили, то на помощь пришли бы чары подчинения, забвения или, на крайний случай, рассеянности.
Но кто же знал, что вместо того, чтобы помогать Габриэлю, Кондор будет занят совсем другими вещами? Или что Габриэль поторопит события, решив воспользоваться удачной датой, потому что как настоящий ученый готов многим пожертвовать ради эксперимента? Или что с той стороны окажется совершенно не стоящая на ногах от выпитого девица, которая просто упадет в открывшийся разрыв – да еще и выживет при этом? Или что Габриэль растеряется и потеряет контроль над ситуацией, и Дверь закроется быстрее, чем девица будет возвращена туда, откуда взялась?
Череда случайных событий вдруг оказалась фатальной.
Кондор снова вздохнул и кратко пересказал события позапрошлой ночи и следующего за ней утра. Выражение лица Дара менялось: недоумение переросло в скепсис, скепсис сменился призраком гнева, который быстро уступил место почти издевательскому веселью.
Блэкторн наблюдал за ними обоими со странной обреченностью во взгляде. Наверное, ему сейчас хотелось сказать очень многое, и будь Кондор все еще его подчиненным, Блэкторн не стеснялся бы ни в словах, ни в обещаниях.