— Я же выполнила заказ. Два «клиента» за два дня. Да каких! Кто еще бы с этим справился?
— Ты оставила след. Твое ДНК прогоняли по всем базам данных.
— Но раньше я не прокалывалась.
— По ДНК можно установить ближайших родственников, а там и до личности преступника недалеко. Ты была мифом, а могла превратиться в конкретную личность, которую разыскивали бы даже через Интерпол.
— Какие родственники. Я сирота!
— В этом твое преимущество.
— Спасибо, — горько усмехаюсь я.
И снова рассказ Татьяны накрывает меня беспросветным мраком. Папа убил маму. Не пощадил и бабушку. Обоих зарезал кухонным ножом — самым массовым орудием убийства в России. И я осталась сиротой.
— Постой! — Я вспоминаю про листок из блокнота, оставленный Татьяной в куртке, и спешу в прихожую. — Я не круглая сирота. У Александра Демьянова была сестра. Где же он… Вот! Ольга Демьянова. Получается, она моя тетя.
Я с минуту раздумываю, принимаю решение и одеваю куртку.
— Ты куда? — беспокоится Кирилл.
— К ней. Это недалеко, в Мытищах.
— Зачем?
— Я хочу знать, какими были мои родители.
Кирилл, как пенсионер, брюзжит о неразумности этого шага, но я забираю у него ключи от «чероки» и покидаю квартиру.
Я сажусь в машину и завожу двигатель. Пока «чероки» прогревается, прикидываю уровень безопасности. Сегодня на джипе литовские номера, он в меру заляпан грязью и не будет выделяться среди любимых москвичами темных кроссоверов в плотном потоке машин, выезжающем вечером из города. Главное, что Коршунов очистил джип от датчика, подсунутого агентами.
Стук в стекло — и Коршунов плюхается на соседнее сиденье.
— Я решил ехать с тобой.
Ему не удалось отговорить меня от поездки, мое упрямство победило. Скрывая улыбку, я трогаюсь с места и лихо разгоняю машину. Впереди «лежачий полицейский». Сейчас перескочу, легкий пинок под зад моему благоверному не помешает.
30
В последний момент я меняю решение и плавно торможу перед препятствием.
— Выходи. Скоро вернутся наши детки. Им твои советы по безопасности нужны больше, чем мне.
На самом деле я опасаюсь, что откроется новая неприглядная правда о моих родителях. Пусть ее буду знать только я.
Коршунов внимательно смотрит на меня и выходит. Он прекрасно знает, что в некоторых случаях спорить со мной бесполезно.
— Осторожно, Светлая, — напутствует он меня напоследок.
Я выезжаю из города по Осташковскому шоссе и сворачиваю на Мытищинский строительный рынок. На листке Татьяны записан номер павильона. Я нахожу его. Там торгуют электрикой. В глубине сидит плотная женщина лет пятидесяти с плохой стрижкой и равнодушным взглядом. Неужели это моя родная тетя Ольга Демьянова? Татьяна написала, что она работает продавцом в этом павильоне.
Я осматриваюсь, иду мимо кабелей, проводов, розеток, выключателей, автоматов.
— Быстрее выбирайте, скоро закрываемся, — предупреждает продавец.
— Вот. — Я тычу пальцем в автоматы, напротив которых остановилась.
Женщина встает со стула и подходит ко мне.
— Вам на сколько ампер?
— Точно не знаю.
— Вы где делаете ремонт? В новой квартире или на даче? Там современная проводка или старая?
— Старая. Как в двухэтажках без удобств на окраине Валяпинска. Сейчас их уже снесли, а тридцать восемь лет назад там убили молодую женщину и ее маму. Зарезали ножом.
Продавщица во все глаза изучает меня.
— Ты кто?
— А вы Ольга Демьянова?
— Ну.
— А я та самая малышка, что осталась жива.
— О, господи! — Женщина взмахивает руками, делает круг по павильону и, бегая глазками, обращается ко мне: — Ты как, на счет этого? — Она щелкает себя по горлу. — А мне надо. Тут за забором продовольственный рынок. Там коньяк дешевый. Возьми бутылочку, и поговорим. Я покажу короткую дорогу.
Я соглашаюсь. Минут через двадцать я возвращаюсь с бутылкой дешевого напитка коньячного цвета. Ольга хватает «коньяк», закрывает павильон, и мы садимся в за столик, с кипами накладных. Она выпивает полстакана, жмурится, а когда распахивает глаза, я вижу, что внутренний дискомфорт отпустил женщину. Она перешла в состояние умиротворенности, свойственной втянувшимся алкоголикам, пока они не перебрали свою суточную норму.
— Я же учительницей физики хотела стать. Не доучилась. Но закон Ома еще помню. И вот тут, — Ольга по-хозяйски разводит руки, демонстрируя богатство павильона, — меня ценят. Я не ворую, и объяснить могу. Ты знаешь, что медный провод лучше алюминиевого? А почему?.. Сопротивление разное.
Ольга вновь плещет себе в стакан, а я спешу спросить:
— Вы помните, что произошло в тот день с моей мамой?
— Мы жили в этом же доме. Мне двенадцать было. Я видела, как выносили тела. И тебя видела. Маленькую. — Она выпивает, закусывает конфеткой и по-дружески двигает мой стакан: — Ты давай, чего?
Не желая спорить, я подношу к губам коричневую жидкость с грубым запахом спирта.
— Сашку арестовали, был суд. — Ольга от огорчения мотает головой. — Такой позор для семьи, люди пальцем показывают — и мы уехали в Казахстан. Отец наш всегда это дело любил, а там совсем с катушек сошел, запил по-черному. Мать его сдерживала, а когда схоронила, то и сама… Это у нас семейное. Сашка тоже по пьянке погорел. Только я держусь. Эх! Ну что, по чуть-чуть?
Я для видимости поднимаю стакан, Ольга выпивает, крякает в кулак и разворачивает очередную конфету. Видимо, это ее привычная закуска.
— Когда Союз распался, и казахи отделились, я вернулась в Валяпинск. Помыкалась несколько лет на родине, а потом знакомый сюда сманил. В Москве всегда есть работа. Я на этом рынке лет десять уже.
— Какая она была, Светлана Портнова?
— Твоя мать, что ль? Красивая, светловолосая. Ну и одевалась прилично. Правда, это уже потом, когда в универмаге работала. А нашему Сашке она всегда нравилась — не сомневайся. Он пробовал за ней ухаживать, но в школе были и другие мальчики. После окончания многие поступили в институты, разъехались, и шансы моего брата возросли. Он встречал ее после работы, я видела пару раз. А потом у Светки живот стал расти. Зимой под пальто не замечали, а как весна началась — пошли языком чесать. Потом еще суд у нее был — условно дали. Мамка трясла Сашку: ты настрогал?! А он молчал и злился.
— И что? Признал ваш брат… девочку? — Я злюсь, но продолжаю говорить о себе, как о посторонней.
— Матери он ничего не сказал, а к Светке подкатывал. Да все со скандалом.
— Он выпивал?
— На медеплавильный устроился, а там все пьют. А что, здоровье так и так угробишь.
— Как же так получилось, что он ее… Что ваш брат пошел на убийство?
— Вот, что я тебе скажу! — Ольга отшвыривает накладные со стола и придвигается ко мне. — Не убивал Сашка твою мамку. Я поначалу тоже как все думала — убийца. А потом, когда вернулась в Валяпинск, я встретила Витьку Брагина.
— Кто он? — я в нетерпении подгоняю Ольгу, взявшуюся за бутылку.
— Мой одноклассник. Давай, за одноклассников, что ли? Иных уж нет, а те далече.
Она выпивает, а я пребываю в полном недоумении.
— При чем тут Витька?
— Какой Витька? — пялится на меня захмелевшая женщина. — А-а, Брагин. Шустрый был в школе, хулиганистый. А увидела я его в милицейской форме. Представляешь? Так всегда, из хулиганов либо в колонию, либо в милицию.
— Что он сказал?
— Витька меня первый узнал. Не мудрено, правда, он проверил мои документы. Понимаешь, праздник какай-то был, я перебрала, а на нем форма — орден, медали.
— Как он связан с убийством Портновой?
— Ах, да! Витька Брагин видел, как нож Сашке подбросили. Понимаешь?
— Подбросили? Кто?
— Да не разглядел он! И какая разница, Сашки-то нашего уже нет. И твоих тоже. Слушай, мы так их и не помянули. Три души, три души загубили! О, господи, как вспомню… — Ольга наполняет свой стакан остатками конька и показывает мне: — Не чокаясь. Пусть земля им будет пухом.
Она заглатывает алкоголь и окончательно пьянеет.
— А вот мы с тобой выжили. И что? У тебя жизнь удалась?.. У меня — ни хрена!
— Подождите, у вас осталась фотография Светланы Портновой?
— Да откуда! Она мне чё, подружка!
— Может, вместе с братом? Они же вместе учились, дружили.
— Учились. — На пьяном лице Ольги мелькает какая-то мысль. — Еще выпьем? Сбегаешь?
— Я заплачу. Заплачу за фотографию. — Я показываю тысячу, потом добавляю еще одну.
— Кажется, у меня осталась его выпускная фотография. Там, где весь класс в кружочках. А Светка училась в одном классе с Сашкой.
— Где фотография?
При виде третьей тысячной купюры в моей руке Ольга немного трезвеет.
— Пятерку дашь?
— Где фотография?
— Должна быть в чемодане.
— Поехали.
— Зачем ехать. Я в бытовке живу, тут на рынке.
Мы выходим из павильона на мороз и двигаемся вдоль закрытых рядов. Ольга торопливо объясняет.
— Я не бомжиха, могу и комнату снять. Но тут дешевле, и всё под боком. И работа, и жилье, и выпивка, и мужик, если приспичит. У нас тут фотомоделью быть не надо — только помани. Такие ненасытные есть. Ух!
Мы сворачиваем и оказываемся около длинного ряда контейнеров, стоящих друг на друге.
— Давай деньги, — требует моя спутница.
— Неси фото.
Ольга кривится от недовольства и заходит в один из контейнеров. Я жду. Мимо проходят азиатские парни, останавливаются и с животным интересом косятся на меня. «Только попытайтесь. Я сегодня очень злая». Парни бухтят что-то на своем и уходят.
Появляется возбужденная Ольга.
— Нашла. Уголок помят немного, но Светка есть. Смотри.
Я вижу черно-белую фотографию девушки с широко распахнутыми глазами. Внизу подписано — Света Портнова. Это моя мама. Я впервые вижу ее. Через тридцать восемь лет и восемь месяцев после своего рождения. Через тридцать восемь лет и пять месяцев после ее смерти.
Ольга забирает у меня деньги. Я возвращаюсь в поисках своей машины. Щеки мерзнут от слез. Сев в «чероки», я включаю свет, долго разглядываю свою маму, а потом ищу на большой фотографии того, кто ее убил. Вот и он — Саша Демьянов. Мой отец.