Взгляд Логана суровеет.
– Думаете, за вами следят?
– Постоянно, – я киваю.
Он оглядывается на кухонную дверь, потом переводит взгляд на меня.
– В день исчезновения вашей сестры соседка, живущая через дорогу, видела возле ее дома подозрительного субъекта.
– Что же он делал?
– Выскочил из проулка между домами и побежал в сторону парка.
– Как он выглядел?
– Среднего роста и телосложения, черные джинсы и ботинки, черная куртка с капюшоном.
– Я вчера видела похожего на углу Локенд-роуд. Стоял и наблюдал за мной.
Логан хмурится.
– Послушайте, может, это и ерунда, но, если увидите его снова или вас что-то – все равно что – насторожит, звоните мне немедленно. В любое время!
– Ладно.
– Не надо к нему подходить, просто позвоните мне.
– Хорошо, детектив-сержант Логан, не буду. Так и сделаю!
Мы доходим до порога, и он улыбается. Распахивает дверь, стоя в лучах яркого света, оборачивается и ерошит свою дурацкую прическу.
– Просто Логан. А лучше зовите меня Крейг. Мама в свое время переслушала «Проклеймерс»[5], будь они неладны!
Он захлопывает за собой входную дверь, и в прихожей снова становится сумрачно. Иду на кухню, из-за прикрытой двери доносится звяканье ложечек и приглушенные голоса.
– Позвоните, если понадобится помощь, – говорит Шона. – Номера горячей линии и психолога у вас есть, но я могу заняться более практическими вещами вроде панихиды или…
– Нет! – резко и хрипло обрывает ее Росс.
– Хорошо-хорошо, вы правы! Пожалуй, еще слишком рано… И все же по долгу службы я обязана оказать вам помощь и дать любую информацию, когда будет необходимо, – с запинкой отвечает она, и я злорадствую.
Серьезно, панихида?! Она что, издевается? Эл пропала меньше недели назад!
– С юридической точки зрения сейчас стало попроще, но родным пропавших без вести все еще бывает очень трудно уладить их дела.
– О чем это вы? – спрашивает Росс гораздо менее возмущенно, чем следовало бы.
По плиточному полу чиркают ножки стула.
– Я не говорю, что нужно заниматься этим прямо сегодня, но в случае исчезновения человека, когда нет тела или свидетельства о смерти, полагается подать иск о признании его умершим. Если все пройдет удачно… Росс, наверное, слышать это сейчас вам тяжело, но… Так вот, суд уведомит начальника центрального бюро регистрации актов гражданского состояния, и тогда факт смерти зарегистрируют. Раньше ждали минимум семь лет, чтобы объявить человека умершим; теперь правила изменились. Знаю, вам не хочется думать о практической стороне дела сейчас, однако вы должны быть морально готовы. Беготни предстоит много.
Если она еще раз пропищит слово «практический» своим нелепым голоском, я ее придушу! Странно, что Росс до этого пока не додумался.
Сердито распахиваю дверь, Росс отстраняется от Шоны и вскакивает.
– Хотите чаю, Кэт? – участливо спрашивает она, краснея.
– Никакого чая, – отказываюсь я, глядя на Росса, и демонстративно принимаюсь готовить себе кофе.
Шона встает и заверяет Росса, что готова вернуться завтра же или в любое время, когда ему понадобится.
– Я вас провожу, – с напряженной улыбкой говорю я. В прихожей кладу руку на задвижку и поворачиваюсь к Шоне. – Эл вовсе не умерла!
– Что?!
На ее носу – россыпь светло-коричневых веснушек, высветленные волосы выглядят хрупкими и безжизненными, того и гляди переломятся от порыва ветра. Тоже мне, красотка нашлась!
– Эл не умерла, – повторяю я и склоняюсь к Шоне, растягивая губы в широкой, застывшей, насмешливой улыбке сестры. – Так что даже не надейтесь!
Глава 10
john.smith120594@gmail.com
9 апреля 2018 в 06:56
Re: Он знает
Входящие
Подсказка 4. ЭТО БЫЛИ ЛУЧШИЕ ВРЕМЕНА, ЭТО БЫЛИ ХУДШИЕ ВРЕМЕНА.
Отправлено с iPhone
john.smith120594@gmail.com
9 апреля 2018 в 07:02
Re: Эл
Входящие
Неприятности не у меня, а у тебя.
Отправлено с iPhone
Страничку из дневника я нахожу в потрепанной книге «Повесть о двух городах», которая стоит на полке за автопортретом Эл. В детстве сестра ее просто обожала: трагический сюжет, страшные события, мадам Дефарж с ее вязанием… Эл смеялась надо мной, потому что мне больше нравилась «Энн из усадьбы Зеленые Крыши».
12 октября 1997 года, 11 лет, 3 месяца, 12 дней
Мама всегда заставляет нас читать или читает нам сама. Она НИКОГДА не останавливается! Зато теперь это уже не детские сказки и не Шекспир (ФУУУ!) Теперь книжки гораздо интереснее – про войну, шпионов и убийства! Мы недавно закончили «Риту Хэйворт и побег из Шоушенка» – название дурацкое но книжка супер!!! Там про парня по имени Энди Дюфрейн он сидит в тюрьме за убийство только он его не совершал и целых двадцать семь лет (!) готовит побег. Просто потрясно!!! Он прорыл малюсеньким молоточком тоннель через четыре фута бетона а потом прополз по трубе полной ДЕРЬМА!!! Целых ПЯТЬСОТ ЯРДОВ!!! ГРАНДИОЗНО / БЕЗУМНО!!!!!
А в конце есть ГРАНДИОЗНЫЙ момент когда его друк Рэд выходит и понимает что Энди оставил ему денег и он может начать новую жизнь. Я даже расплакалась стыдно конечно но мне плевать потому что я ЛЮБЛЮ эту книжку!
ЕЩЕ Я ЛЮБЛЮ МАМУ
Я ЛЮБЛЮ КЭТ (Когда она не вредина!!! Ха)
Мама ничуть не сомневалась в том, что о жизни можно узнать из книг абсолютно все, что нужно. Едва нам с Эл исполнилось десять, как она перешла от сказок к Шекспиру, Т.С. Эллиоту, Чарльзу Диккенсу, Агате Кристи. В Башне принцессы книги громоздились целыми стопками, и мы проглатывали их одну за другой: «Буря», «Граф Монте-Кристо», «Скрюченный домишко», «Джейн Эйр», «Человек в железной маске».
К одиннадцати годам мама перешла к современным романам: «Хоббит», «Мотылек», «Выбор Софи», «Бойня номер пять», «Шпион, пришедший с холода». Долгой дождливой осенью девяносто седьмого она начала читать нам «Риту Хэйворт и побег из Шоушенка». До сих пор помню, как мама сидела на подоконнике кладовой, болтая скрещенными в щиколотках ногами. Во время чтения ее голос никогда не был ни высоким, ни грозным, ни испуганным – он всегда оставался спокойным и ровным. Не прошло и недели после окончания книги, как место мадам Дефарж занял Энди Дюфрейн, а Бумтаун был переименован Эл в Шоушенк. Не прошло и года, как мамы не стало, да и Зеркальной страны тоже…
Сминаю в кулаке страницу и смотрю, как небо над Уэстерик-роуд светлеет. Сегодня – никаких сомнений, стыда, вины и тревоги. Сегодня я очень зла. Я предложила Эл оливковую ветвь, протянула ей руку помощи, а в ответ получила очередную подсказку, очередную страничку из дневника… Какое ребячество! Сестра пытается перезагрузить меня словно компьютер, восстановить старые файлы, которые, как она считает, давно уничтожены. Неужели Эл полагает, что я забыла нашу жизнь в этом доме? Перестать думать о чем-нибудь и забыть – вовсе не одно и то же. Прошлое закончилось, его не вернешь. Я прислушалась к совету мамы постараться видеть хорошее, потому что понимала: она стала несчастной из-за того, что видела лишь плохое. Покинув дом, я следовала именно этому принципу. И чем ближе дневниковые записи к четвертому сентября девяносто восьмого года, чем ближе они к той ночи, когда мама с дедушкой умерли и мы с Эл сбежали, тем больше я рада, что поступила так, а не иначе. Я долго шла к тому, что имею теперь, долго пыталась сбросить груз своей первой жизни. Я не позволю Эл мною манипулировать, какими бы ни были ее причины, не позволю взвалить на себя эту тяжесть снова. И тем более не собираюсь никому рассказывать грустную историю нашего трудного детства, особенно полиции.
Вспомнив про плагин для отслеживания писем, я со всех ног бегу на кухню. Открываю ноутбук, дважды ошибаюсь при вводе пароля и наконец получаю доступ к почте.
– Ну же, давай! – Нажимаю на письмо, в расширении ставлю галочку. «Письмо открыто один час и четырнадцать минут назад». Пока грузится страница, сердце бьется медленно и тяжело. – Ну!
И наконец читаю:
Джон Смит 1 час 14 минут
ЭЛ
Местоположение: Лотиан, Шотландия
Город: Эдинбург
iPhone 7 секунд, 1 просмотр
Прикладываю ладонь к щеке. Лицо горит. Письмо отправлено из Эдинбурга. Не знаю, чего я ожидала. Гебриды? Багамы? Эл все еще здесь!
Старое кладбище ютится на вершине продуваемого всеми ветрами холма. Мы с Россом пробираемся сквозь ряды могил восемнадцатого и девятнадцатого веков: массивные покосившиеся надгробия в форме черепов и ангелов, огромные серые плиты, поросшие белым и желтым лишайником. Новые захоронения гораздо скромнее и ближе друг к другу, в большинстве из них – пепел, а не тела.
Росс не сразу вспоминает участок, и по пути я начинаю нервничать. Неподвижно стою под порывами ветра, смотрю на черный камень с витиеватой золотой надписью, напоминающей открытки на нашем придверном коврике. Интересно, кто заплатил за надгробие? Стараюсь не обращать внимания на пробегающую по спине дрожь.
Светлой памяти Роберта Джона Финли, 72 лет, и его дочери Нэнси Финли, 36 лет, умерших 4 сентября 1998 года.
Ушли, но не забыты.
– Последнее логово старого греховодника.
– Что?
– Я про могилу. – Росс кивает на траву, стиснув губы. Похоже, сожалеет, что согласился сводить меня сюда. – Хотел бы помянуть добрым словом, да не за что…
Я поворачиваюсь к нему.
– За что ты его так ненавидишь?
Он смотрит на меня пристально, чуть ли не с подозрением. Потом качает головой и переводит взгляд на соседние надгробия.
– Неважно.
Лично я думаю, что очень важно, но молчу. Дедушка был сварливым брюзгой, спору нет. Вспоминаю, как мама стоит у кухонного стола, раскладывая по тарелкам рагу, и монотонным голосом рассказывает про вакансию уборщицы, о которой прочла в газете. Дедушка поднимает тяжелый взгляд. «Занимайся своим делом, милая! Смотри за домом и за малютками, ясно?» Конечно, так она и делала. Дедушке никогда не доводилось слышать ее колких замечаний или бегать по дому, удирая от воображаемого пожара, злодеев или апокалипсиса.