Вводят заключенных. Я чувствую Росса прежде, чем вижу: по спине пробегает холодок, сердце трепещет. Он останавливается рядом со столом и ждет, пока я подниму голову. Выглядит Росс великолепно. Короткая стрижка, глаза ясные, чисто выбрит. В тот день, когда он давал показания, глаза у него были красные, лицо – осунувшееся и заросшее щетиной. Само очарование, ни в чем не повинный горюющий вдовец. Хотя на процессе я постоянно чувствовала на себе его взгляд, в тот день Росс даже не посмотрел в мою сторону.
– Привет, Кэт, – говорит он, нерешительно улыбаясь. – Рад тебя видеть. Не думал, что мы еще встретимся…
Я не собираюсь объяснять, зачем пришла. Не сейчас. Мне нужно вести беседу самой, не позволяя ему перехватить инициативу, пока я не сделаю выбор.
Росс с улыбкой садится, вытягивает ноги; я тут же скрещиваю свои в лодыжках и убираю под стул. Он откашливается, и я заставляю себя посмотреть ему в глаза. Если не отважусь – мне конец!
– Зачем ты здесь? – Росс смотрит очень пристально, в карих радужках мерцают серебристые искорки.
Опускаю веки, пряча слезы. Я горевала по нему, чего уж там…
– Пока не знаю.
Он подается вперед, и я чувствую его запах.
– Я хочу тебе сказать… Я должен извиниться за то, что случилось той ночью. – Росс сглатывает, и в горле что-то щелкает. – Прости, что сделал тебе больно, Кэт. Я думаю об этом каждый день и не виню тебя за выступление в суде, вообще ни за что не виню. Честное слово!
Я – главная причина, по которой он здесь. Из-за меня ни о каком смягчении приговора и речи не шло. Я стала лучшим свидетелем обвинения, и самым ужасным в моих показаниях было вовсе не то, что я нашла или услышала, не оксикодон и диазепам, найденные в бокале вина и в моей крови, а тот факт, что мы с Россом занимались сексом. Я вытерпела дачу показаний, перекрестный допрос, устроенный адвокатом Росса, и даже презрение широкой публики, потому что иначе у обвинения не нашлось бы улик, кроме косвенных. Письмо Эл, ложные показания Росса, вещественные доказательства, данные сотового оператора, записи с камер наблюдения плюс завещание Эл, о котором Росс не знал (все досталось мне), – всего этого, вероятно, не хватило бы для вынесения обвинительного приговора. Зато секс с сестрой-близнецом жены буквально через пару дней после ее исчезновения убитому горем красавчику-мужу не простили. Давая показания, я видела, как негодуют присяжные.
– В ту, последнюю ночь в Зеркальной стране… Я бы ни за что… Все пошло кувырком, слушать меня ты не желала… – Росс энергично мотает головой. – Я же выпустил тебя, Кэт, выпустил! Ты знаешь, я…
– Не надо об этом.
Он сжимает губы и хмурится.
– Поверь, я ни за что бы…
– Не убил меня. – Говорить ровным голосом трудно, потому что я в это не верю. Впрочем, сам Росс верит. Видел бы он, как в его глазах плескалось безумие, как жилы на его шее вздувались от натуги, когда он меня душил! Мы верим лишь в то, во что хотим. Он улыбается. На подбородке – пятнышко засохшей крови. Интересно, Росс снова побрился для меня? Я даже не содрогаюсь. Ненависть к нему ушла, я над этим долго работала. Пожалуй, даже слишком долго.
Незаметно щипаю себя под столом и высоким, излишне громким голосом объявляю:
– Какая ирония, что это я навещаю тебя в тюрьме, а не наоборот.
Росс вспыхивает, его улыбка теряет уверенность. Он не знает, говорю ли я всерьез или шучу, смеяться ему или нет. Прежде я никогда не утруждала себя изучением его реакций, зато теперь мне кажется, что любой мыслительный процесс высвечивается у него над головой большими неоновыми буквами. Неужели ему всегда было так трудно притворяться обычным, нормальным человеком?
Внезапно до меня доходит, что нас могут прослушивать. Сердце тут же пускается в галоп, между лопатками стекает холодный пот. Росс смотрит на меня, и я призываю на помощь все свое спокойствие, весь свой гнев, потому что это неважно, как и все прочее, – кроме выбора, который я должна сделать. Я смягчаю тон, понижаю голос, проникновенно смотрю ему в глаза.
– Я должна кое-что выяснить, Росс. И мне нужна правда.
Росс быстро оглядывает комнату для посещений.
– Я уже сказал правду, Кэт.
– Тогда все станет проще.
Он моргает.
– И мы сможем начать все сначала?
– Я пока не знаю, что будет дальше.
– Ладно. – Еще одна улыбка. Увидев, что я колеблюсь, он подается ближе. – Кэт, я не убивал ее, клянусь! Я не убивал Эл!
– Речь сейчас не об этом. – Он не в силах скрыть ни удивления, ни облегчения. – Зачем ты накачивал нас наркотиками?
Росс отрицательно мотает головой. Я встаю и быстро иду прочь.
– Стой! Погоди! – Его крик привлекает внимание ближайшего к нам охранника, со скучающим видом жующего жвачку. Росс показывает ему ладони и опускает голову на стол. – Прошу, Кэт, присядь. Я скажу тебе правду.
Я сажусь и жду. Наконец Росс поднимает голову; взгляд его затуманен.
– Я хотел, чтобы вы остались. Я всегда хотел, чтобы вы остались со мной!
– Неужели ты думал, что в трезвом уме мы не захотим?
– Знаю, я поступал скверно, но… Однажды утром мама проснулась и решила бросить папу. Меня это потрясло до глубины души! Как можно просто взять и уйти навсегда? – Росс зажмуривается крепко, словно ребенок. – Потом он покончил с собой, и я был в ужасе.
Он протягивает ко мне руки через стол, и я замечаю обгрызенные ногти.
– Когда у Эл началась депрессия, я испугался… Не знал, что мне делать. Вдруг она снова попыталась бы причинить себе вред? Я просто о ней заботился, хотел помочь! – Он придвигается ближе. – А с тобой… Я боялся снова тебя потерять – я чувствовал, что теряю тебя! Когда ты уехала в Америку, Кэт, то совсем обо мне позабыла!
– Почему ты хотел меня?
– Что?! – Росс опять приходит в замешательство, снова тянет ко мне руки, хотя вряд ли сам это сознает. – Потому что я тебя люблю, ты ведь знаешь!
Он удерживает мой взгляд, и я чувствую, что готова сдаться. Это же Росс! С усилием беру себя в руки и стараюсь не поддаваться.
– Тогда почему ты выбрал Эл, а не меня? Почему всегда выбирал ее?
Росс потерянно молчит, и неоновые буквы у него над головой мигают в панике: «Что она хочет от меня услышать?»
– Ты хотел ее больше? Любил больше, чем меня? Она нуждалась в тебе или же ты нуждался в ней? – Заставляю себя расслабиться. – Просто скажи правду, Росс! Не то, что я, по-твоему, хочу услышать, и не то, что ты считаешь правильным сказать. Правду.
Судя по блеску в глазах, Росс придумал ответ, который удовлетворит все три критерия: то, что я хочу, то, что правильно, и то, что есть правда. И он сияет, чрезвычайно гордый собой.
– Нет, Кэт, я не любил ее больше, чем тебя. Конечно, Эл мне очень нравилась, но с тобой все было иначе – легче, лучше… – Росс грустно улыбается. – Как ты сказала сама, я выбрал Эл, потому что она нуждалась во мне больше, чем ты. Я не мог ее бросить!
Я протяжно вздыхаю.
– Так и знала, что ты это скажешь.
В моем голосе звучат остатки гнева, который я больше не стараюсь скрыть. Росс отдергивает руки и больше не улыбается. Не сработал его идеальный ответ, и он это понимает.
– Кэт, наш разговор все больше смахивает на допрос. Я же говорил, что не убивал Эл. Я бы никогда такого не сделал! Если твои чертовы расспросы к этому и ведут, то скажу еще раз: я ее не убивал!
Я ничего не отвечаю и почти на него не смотрю. Но часть меня – маленькая девочка, которая так и не смогла усвоить, что любви нельзя доверять, – хочет его утешить, коснуться глубокой складки между бровями и разгладить ее.
Ободрившись, Росс выпрямляется на стуле.
– Смотри сама, Кэт. Если б я хотел ее убить, если бы продумал все в мельчайших деталях, как заявил чертов прокурор, то зачем портить себе алиби? Зачем уезжать с конференции при свидетелях? Зачем оставлять телефон включенным? И зачем разбрасывать по дому чертовы улики? Сундучок с пиратскими трофеями – какая чушь! Прокурор все вывернул наизнанку, даже наши с тобой отношения. – Росс очень зол и не может не выплеснуть на меня хотя бы часть своего гнева. – А ты позволила ему это сделать! Ты ему помогла!
– Может, я ему поверила?
– Нет, не поверила! – Росс бьет кулаком по столу, заставляя меня подпрыгнуть от неожиданности, и тюремный охранник оглядывается. Росс поднимает ладони, кладет голову на стол, но в его взгляде нет и тени покорности. – Зачем мне это, Кэт? На черта мне вообще ее убивать?
Вспоминаю тот ужасный день под ивой, когда он держал мое лицо в ладонях и утирал мне слезы, а я умоляла его не бросать меня. Вспоминаю его босиком, в старых джинсах и футболке с концертного тура «Блэк саббат». Растрепанные волосы, родное лицо. Грязные, дивные слова, что он шептал мне во время секса: обещания, комплименты, надежды. Вспоминаю неистовство, с которым он держал меня в объятиях, трогал, целовал – словно больше ничего на свете не имеет значения; словно, кроме нас, больше никого не существует. Как мне хотелось, чтобы так оно и было!
И еще я вспоминаю о девочке, которая предпочитала верить в супергероев и сказочных злодеев, нежели жить в реальном мире, где люди способны ранить, оставляя шрамы. И эти раны – не забыть, не развидеть.
– Ты это делал, потому что в один прекрасный день мы могли бы снова от тебя уплыть, – говорю я. – Ты не хотел рисковать, поэтому лгал, манипулировал нами, накачивал наркотиками и разделял нас. Потому что ты – трус! – Вспоминаю Шоушенк. «Я отпущу вас, если пообещаете никогда не сбегать. Если пообещаете остаться со мной навсегда». – Ты живешь, воруя чужой воздух.
Смотрю на пластиковую крышку стола, на пятна и царапины.
– Ты выбрал Эл потому, что считал ее слабее меня. – Вспоминаю, как сестра лежала на больничной кровати: черные круги под глазами, белое как мел лицо, усталая и дрожащая улыбка. Нет, нельзя думать об этом, не то совсем расклеюсь. – У тебя отлично получается убедить женщину в том, что твое желание – это ее желание, ее идея, ее предательство. А потом, когда даешь ей от ворот поворот, – еще и в том, что она сама во всем виновата.