– Слушайте, я идиот.
Смит немедленно и охотно согласился с ним, но Роб продолжил:
– Земле не нужно сто пятьдесят тонн руды. Земле нужно десять тонн сибирия. Мы исходили из содержания шесть процентов, среднего по месторождению. Но структура залегания показывает: должны быть узлы с гораздо большей концентрацией. С «Феникса» такие детали было не узнать.
– Что ты предлагаешь? – спросил капитан.
– Собрать анализатор. Схему я набросал. Обойти с ним территорию, найти такой узел.
Смит сказал, что «утконос просто не хочет копать, а хочет гулять с анализатором, чем можно заниматься до самой смерти, очень недалекой».
– Зачем пешком? – сказал Иван, – возьмем один из двух реактивных ранцев, подвесим анализатор, придумаем дистанционное управление. Так будет гораздо быстрее.
В тот день мы не копали: чертили, паяли и ругались. И через шесть часов «Птичка» полетела. А еще через два часа Роб нашел «гору Шенандоа». Это он так ее назвал, крича, что первооткрыватель имеет право дать имя.
Никакая это не гора, конечно. Невысокий бугор (Смит сказал: «Годовалый бычок и то больше кучу навалит») в двадцати километрах от модуля. С содержанием сибирия до тридцати процентов.
Теперь мы успеем.
Если не я, то другая земная девчонка увидит, как небо над родной планетой становится чистым, и на него возвращаются звезды.
Сегодня Бобби и кэп привезли четыре тонны с горы Шенандоа. Их сменили Иван и Джон. Эрик ушел тестировать бортовые системы катера.
Не знаю, как так вышло. Роб просто подошел сзади и поцеловал меня в затылок.
Заниматься любовью в невесомости очень забавно. Уже ради этого стоит осваивать космос.
Эрик Андерссон, капитан
Когда подъемник с последней партией контейнеров достиг платформы, я устроил экипажу маленький праздник и распечатал виски. Они хохотали и травили анекдоты, делая вид, что забыли об окончании запасов воздуха. Конечно, у нас есть еще жидкий кислород из неприкосновенного запаса. Ладно.
Тогда Иван подошел и выложил свою бредовую идею. На Землю пойдет всего одна автоматическая ракета, этого достаточно. Ее там будут ловить мусорщики, а в этих ребятах я уверен.
Останутся еще пять транспортников. И цистерна- противовес. Так что топлива у нас навалом. Из всего этого и «Викинга» можно собрать корабль, который теоретически способен долететь до Земли. Одна проблема: чем дышать и питаться в пути, даже если предельно ускорить корабль и сократить время полета до пяти месяцев. Но Иван продумал и это:
– У нас два биомодуля. Они служат для хирургических операций, но и в глубокую кому могут погружать. С минимальным расходом воздуха. Двое уже пристроены. Третьему члену экипажа хватит запасов, чтобы продержаться до того, как нашего монстра Франкенштейна из «Викинга», автоматов и цистерны поймают мусорщики.
– А еще двое?
– Бросим жребий.
– Нет, – сразу сказал я, – или все, или никто.
Он хотел возразить, но тут началось. Шен крикнула:
– Глоб-младший показывает сбой у транспортника. Он не стартует.
Мы перепробовали все.
Ракета не отвечала. Они все не отвечали, все шесть.
Я предложил полететь на катере, но Иван остановил:
– Не надо, это наш крайний резерв. Прокатимся на лифте. Смит, пошли.
Они забрались в пустой контейнер и поехали, забрав последний реактивный ранец.
Они сделали это. Запустили бортовые «мозги» и отправили ракету с сибирием на Землю. А когда возвращались, на высоте двести километров двигатель лифта сгорел, и ролики насмерть застопорили подъемник. Они возились слишком долго и безуспешно. Подъемник умер.
У ребят оставалось кислорода на час. Когда я понял, что на катере не успею добраться, то приказал бросить жребий и спастись на реактивном ранце хотя бы одному.
– Пошел ты на хер, командир, – сказал Смит.
Иван что-то сказал по-русски. Мне кажется – то же самое.
Потом они выкинули ранец из контейнера. Я это видел: я уже стоял у основания подъемника и смотрел в визор.
Потом они трепались о всякой ерунде, потом притихли. Оказалось, что Смит спер у меня остатки виски, и теперь они как-то ухитрились залить его в бачки для воды на скафандрах. Так что языки у них заплетались.
Еще они пели песни дуэтом, причем и по-русски тоже.
А я ничего не мог сделать. Я колошматил по основанию лифта, не чувствуя боли.
В конце Иван неожиданно трезво сказал:
– Я все понял. Я понял, кто взорвал «Феникс», кто убил меня и Джона, почему долетели десять процентов американских и русских ракет. Не все и не ноль, а ровно столько, чтобы человечество оказалось в бомбоубежищах. Корпорация «Глобал», твою мать! Это их компьютеры стояли в командных центрах обеих сторон! Это им мы все платим за воздух, йодные таблетки, за последние крохи жратвы. Гравитонные генераторы для них – потеря власти и доходов. Ребята, отключайте к чертовой матери…
Робот-тележка ударил меня сзади. И потом – манипулятором в шлем, и я господи как больно почему звезды смотрят странно кровавая брусника над фьордом ворон Хугин на плече.
Последний Воин собрал из костей павших героев каркас и натянул на него лунный свет. Положил в каноэ тело любимой, оттолкнулся от земли веслом из небесного железа и полетел вверх – туда, где звезды шепчут о вечности, где излечиваются все раны и оживают мертвые.
Напрасно звал Киччи-Манито своих детей вернуться.
Никто не ответил ему.
Роберт Бор, горный инженер
Я не успел.
Я опять ничего не успел. Я услышал хрип капитана в наушниках и побежал сначала к нему. И только когда увидел, что от него осталось, бросился к модулю. Робот-тележка заходил по дуге, и оставалось десять футов, когда он вдруг вильнул в сторону, врезался в контейнер и замер. Я бился в дверь шлюза, кричал, но она открылась не сразу.
Шен лежала на пульте. Взбесившийся кухонный комбайн изрешетил ее нежное смуглое тело ножами мясорубки, швыряя их на добрых двадцать футов.
Но она успела отключить Глоба-младшего.
Я не помню, как укладывал ее в биомодуль, как ухитрился запустить программу. Кажется, мне подсказывал Иван. Но этого не может быть.
Они были уже мертвы – и Иван, и Джон.
И Эрик.
И весь экипаж «Феникса».
Это не имеет значения. Ракета с сибирием летит к Земле – только это имеет значение.
Если уж мы здесь смогли справиться с Глобалом, то и там смогут.
Иначе – зачем все это?
А может, Иван ошибся про Глобал. То, что произошло – цепь трагических случайностей. Космос суров. Он не прощает ошибок.
Иван как-то сказал мне:
– Человечество способно объединиться. Против общей беды, против гибели. Но «за» гораздо лучше, чем «против». Если бы у человечества было хоть немного мозгов, оно давно бы объединилось ради космоса.
Крышка второго модуля открыта. Как только она закроется за мной, запустится программа глубокой комы.
Люди прилетят. Обязательно. Звезды покажут им дорогу, чтобы спасти Шен Бейкер.
Шенандоа.
Дочь звезд.
Фантазия, творчество; жизнелюбие и всепобеждающий оптимизм
Число 3 символизирует планету Юпитер и является началом так называемого главного ряда, который пробегает все числа от 3 до 9 (3, 6, 9, и все их суммы).
Ольга РейнСкажи, что мы не умрем
Облака потрепало и пригладило ветром так, что в свете зимнего вечера небо казалось безбрежной пустыней. Долины, дюны и впадины висели над головой, сиреневые, обманчиво-твердые, и сердцу казалось – можно упасть вверх в этот призрачный, безжизненный ландшафт и уйти по неприметной облачной стежке далеко, далеко, в пресветлый небесный мир.
– Рот закрой, мухи налезут, – сказала Оксана наставительно, протянула холодную руку, прихлопнула Сенькин подбородок. Тот дернулся, будто очнулся – стоял у плетня, голову запрокинув, уронив корзинку с еловыми поленьями, смотрел в высоту, летел над небесной пустыней.
– Чувствую, будто домой меня тянет, – сказал он зачарованно.
– Ты ж в пустыне не был никогда, – Оксана подобрала поленца, затолкала в корзину, ткнула ручку в Сенину руку. – Ты ж кроме этого острова ничего не видел уже десять лет с гаком…
– Сама-то подумаешь, путешественница, – буркнул Сеня, перехватывая корзинку и вытирая широкий плоский нос рукавицей.
– Ну, в Петебург меня доктор Дедов с собой брал…
– Для каких нужд он тебя с собой брал, помолчим из приличия.
– Дурак, – Оксана отвернулась. Короткий ежик ее волос стоял торчком от холода, черные глаза блестели обидой. – Грубиян, невежа, баран туполобый…
Сеня кивал, улыбаясь. Все она верно говорила, однако не уходила же, стояла рядом, куталась в драдедамовый платок.
– Мишка тебя звал елку валить помогать, – наконец сказала она, щурясь в сиреневую даль над головой. – Нянечка Линда сундук украшений сняла с чердака. Тесто на пироги поставила. Говорит – последний Новый Год надо хорошо встретить.
– На старом месте последний, – уточнил Сеня, расправляя плечи. – Может, в Москву поедем, или в Хельсинки – по военной линии учиться, а может, – в голосе прорезалась надежда, – и на фронт нас сразу допустят, белых бить.
Далеко вверху между дюн показалась серебристая гондола патруля. Блеснула и исчезла.
– Ты оденься потеплее за елкой идти, боец-молодец, – сказала Оксана со вздохом. – А то сам уже белый, с синим отливом. Мишке-то чего, он без одежды на снегу спать может после последних препаратов. Чем его пичкали, медведем, что ли? Бурым или белым? Ну не стой столбом, пошли уже, давай мне вторую корзинку, помогу…
Зимние вечера накатывают быстро – занавес темноты падает на мир, не успеешь выдохнуть, а уж ночь. Ночь и зима вместе сильнее, чем соль в воде, тонкой корочкой замерзает море, разбегаются ледовые паутинки – уже не волны, еще не твердь. Темной громадой высится остров, поросший негустым северным лесом, чуть присыпанный декабрьским снегом – много тут не держится, ветра выдумают с камня. Холодно в мире, холодно – а вот светятся окна ярким желтым светом, горит «лампочка Ильича», да не одна, освещает теплую шкатулку большого дома – бывшую усадьбу баронов Алонеус, которую называли они «Ма-Жуа», «Моя Радость». Давно перестали радоваться Алонеусы, сгорели в топках мирового переустройства, хотя поговаривали, что один из молодых барончиков перековался, принял Красную печать и служит в ЧК в Царицыне, а старший атаманит в белых отрядах Сибири. «Радость» уже десять лет была санаторием-интернатом, но и этому предназначению срок вышел – прошлый Новый год здесь справляли шестьдесят детей, а в этом младших групп уже месяц как нет, остался только десяток самых старших, кто здесь вырос и другого дома уж и не помнил. Война потянула через всю Европу с востока на запад бикфордов шнур революций, страны вспыхивали, как спички – Россия! Австрия! Венгрия! Франция! Сирот стало столько, что призревать не успевали, но сказал свое слово Великий Ленин и люди вспомнили, о чем нельзя забывать. И вот – тепло в большом доме, натоплено от души, наряжена елка, вкусно пахнет мясным пирогом с капустой. Сироты, спасенные от одиночества и холода, сидят у большого камина, смеются, разговаривают. Оксана – из детского борделя в Житомире – хорошенькая, жилистая, сильная, как паровоз. Добрая девочка, всегда младших опекала. Жюльетта, парижская сиротка,