от адреналина и пушечного дыма. И вдруг прошлое распахнулось и невозможное стало достижимым, хотя и дорого достижимым, очень-очень дорого. Первой покинула наше время вдова-миллионерша Юстина Джонс, как оказалось, всю жизнь мечтавшая пожить в наполеоновскую эпоху и к тому же влюбленная в самого Бонапарта. Много было споров, интервью, прямого эфира, таблоиды с ума сходили. Конечно, и до того были добровольцы, и было компании «Рекорридо дель Темпо», что показать и чем рекламироваться – письма, дневники, старинные газетные вырезки, причем самые внушительные, конечно, с «было», извлеченным из капсул темпорального стазиса, и «стало» – широко всем известный портрет дамы в бонапартовском дворце, оказавшейся Юстиной – с тяжелыми кудрями, складками шелкового халата и редкого безобразия левреткой под мышкой.
Конечно же, большинству желающих переселение в прошлое не по карману. Если у тебя здесь, в настоящем, все хорошо, богато и благополучно – от чего тебе бежать-то? И «Рекорридо» для собственной рекламы и поддержания общественного интереса проводит ежегодные лотереи – но тут уже вместо денег надо душой расплатиться, имея романтическую мотивацию, тайную влюбленность в известного исторического персонажа (не менее ста лет покойного для исключения возможных парадоксов). Тут-то соискательницами, конечно, были в основном женщины от двадцати до сорока пяти. Мужчин в лотерее «декабристок» всего процента три, Милена статистику смотрела. Практичные они существа, особенно в последние пару веков, когда кровь всех больших войн ушла в землю, взойдя щедрой порослью телевышек, башен связи и двумя могучими пуповинами орбитальных лифтов. Им трудно влюбиться в грезу, в мечту, в человека, жившего много веков назад. Причем настолько влюбиться, чтобы отринуть все удобства и достижения двадцать второго века и безвозвратно ринуться по временной струне в мерцающем ореоле экзотической материи. Мужчины лучше на Марс полетят яблони сажать, хотя оттуда тоже не возвращаются, колонист – это так же навсегда, как и декабрист.
Зато у тех есть коллектив, связь с оставшимися на Земле, работа, кино, игры и сколько угодно горячей воды, – вздохнула Милена. Она не понимала, насколько будет тосковать по стим-душу, гидромассажной ванне… да и просто по ванне – горячей, полной до краев, а не такой, куда плеснули два ведра еле теплой воды. Но выбор сделан, и он того стоил – вот он, ее мечта, ее любовь, великий русский поэт Дмитрий Сергеевич Батышев. Живой, веселый, пьяный, рыжий и невыносимо прекрасный. Любимый до дрожи с того самого дня, как его стихи в школе проходили и Милена, не догадываясь, что ее ждет, взяла со скучной школьной полки книгу в невзрачной серой обложке. Перекинула на потолок спальни, свет выключила, легла на мягкий ковер и приготовилась заучивать скукотищу. А взамен – провалилась в Батышева, как под тонкий лед.
Когда Милена готовила речь для тиви после того, как выиграла свою мечту в ежегодной лотерее фирмы «Рекорридо дель Темпо», она собиралась сказать так: «Стихи – это концентрат языка. Под вулканическим давлением таланта автора становятся они алмазами среди угля, хоть и состоят из того же элемента – слов. Но углем топят, а алмазами сверкают и режут. Стихи великого русского поэта Батышева рассекли мое сердце, и оно не станет целым, пока я не смогу посмотреть в его глаза, услышать его голос, сказать ему, что он для меня значит…» Но перед самым выступлением послушала речь Оливио Медины, пуэрториканца, влюбленного в Байрона, выигравшего лотерею в прошлом году. Сказал он примерно то же самое, и Милена разволновалась, начала срочно речь переписывать, результате мычала перед камерами, как дура, благодарила маму-папу и господа бога… От стыдного воспоминания щеки вспыхнули.
Хотя кому-то она тогда понравилась, даже были планы про нее и Батышева делать очередной сезон теленовеллы «Моя декабристка». Ассистент продюсера ей звонил из Калифорнии. Прилетал в Таганрог. Писал. Приносил кофе. Улыбался. Зубы у него были крупноватые, улыбка застенчивая, глаза добрые. Но Милене-то что, у нее-то один Батышев был всегда. Поэзия – штрихкод, который большинство людей считывает одинаково. Прочитал яркое стихотворение – и будто за полминуты пережил огромную страсть, или горе, или испытал томление от философских глубин бытия. Катарсис. Так вот – такого катарсиса, как от стихов Батышева, Милена ни от чего другого не испытывала, ни один любовник и в подметки не годился. Секс-то и возбуждение у нас у всех в голове, а снаружи – только кнопки и контактные платы.
Батышев замыкал контуры Милены напрямую, обходя задворки плоти. Что ей был какой-то смешной американец с большим носом? Тем более что проект похерили – Батышев был охарактеризован как «нишевый русский поэт средней известности», «даже не Пушкин». Милена – как «заурядная провинц. девушка рабоч. класса (акушерка) обычн. внешности и привычек, может привлечь среднестат. зрителя при условии полн. переработки персонажа (уверенность в себе + большая грудь)». Это она подсмотрела, когда носатый Джастин в туалет выходил, а смарт свой на столе оставил – он у него был дорогой, Эппл-Платина. Обиделась. Продюсеров послала всех, и американских и наших.
Они не сильно расстроились – следующий сезон «Декабристки» вышел про наследницу спутниковой сети Марию Джамаль, которая два года боролась со своей любовью к Джеку Лондону. Но ей-то не надо было ждать лотереи, у таких, как она, денег и так на все хватает по высшему разряду. Отбелили смуглую кожу под стандарт времени и места, поставили произношение – и гуд лак. Она еще, зараза везучая, роста была совсем маленького и щуплая, как доска. Большой багаж получилось взять, включая портативный золотоискатель – весит тот килограмма три, но, конечно, открывает большие перспективы в период золотой лихорадки…
Вот Милене ужиматься пришлось – страшно вспомнить. «Рекорридо дель Темпо» отправляет капсулы максимальным весом 61 кг 546 г. То есть меньше можно, больше – нет. И это должен быть ты сам плюс все, что ты с собой забираешь на всю – хочется надеяться – долгую и безбедную жизнь в прошлом. Конечно, такие как эта Джамаль, собственным весом в пятьдесят кило, могут и оборудования набрать, и одежды на все случаи, и оружия, еще и на килограмм бриллиантов каких-нибудь веса останется.
А у Милены свой родной вес со школы был под семьдесят, да и драгоценностей да акушерскую зарплату много не купишь. Конечно, фирма снабжает изначальным капиталом, продуманной легендой, документами – это обычно и есть 1 кг 546 г. А вот остальное – термобелье, смарт всякий, оружие, наркота-антибиотики – чем меньше сам весишь, тем лучше можно подготовиться. И ладно если, как Милена или (привязалась) Мария Джамаль эта – отправляешься в девятнадцатый век или тем более двадцатый, тут-то уже покомфортнее и не так страшно. А если – как в прошлом году очередная декабристка отправлялась с мечтой непременно родить от Александра Македонского? Если бы у Милены такая была самоубийственная мечта, пришлось бы еще на пару килограмм худеть и усушиваться, чтобы оружие захватить, да учиться с ним обращаться, не говоря уже о том, что женщине без полной стерилизации в прошлое отправляться – большой риск покормить статистику родовой смертности…
Она передернула плечами, оглянулась, собиралась таки позвать полового и заказать блинчиков – парочку. Нет, три. Но обожглась о взгляд Батышева – он бокал поставил на стол и ее, Милену, внимательно рассматривал невозможными своими, серо-синими глазами чуть навыкате. Она ощутимо вздрогнула, отвернулась и испуганно уставилась в блюдце с большими аляпистыми цветами. Не надо было, чтобы он на нее сегодня смотрел, она и так от плана фирмы отступила, а в плане фирмы написано, что отступление от плана фирмы – прямой путь в страшную «зону темпоральной неопределенности», из которой открываются червоточины событий непредсказуемых и/или ведущих к фатальным последствиям, за которые фирма ответственности не несет, хотя она, впрочем, и так ее не несет.
По плану было так: Милена останавливается в гостинице города Н., где осенью 1843 года Батышев Д. С. провел целый месяц, ожидая вызова в полк, посещая провинциальные салоны и «пребывая в томлении по любви еще не случившейся, ненарочной, которая, кажется, ждет меня среди этих серых улиц и неопрятных заборов, манит своей возможностью, но все никак не явится». У Милены было с собою тщательно составленное рекомендательное письмо к влиятельной местной даме, графине Рожковой, от настоятельницы Спасо-Ефросиниевского монастыря, на днях скончавшейся игуменьи Евгении, представлявшей молодую даму «особой хорошо известной, благонравной и изысканной», своей дальней родственницей. Рожкова и должна была Милену представить Батышеву в своем салоне, а там уже было дело Милены явить ему любовь среди серых заборов. Список рекомендаций по явлению любви был на восемнадцати страницах, Милена его каждый вечер перечитывала, рассеянно постукивая по листу смарта. Комнату ей дали темноватую, заряжался смарт долго.
А сегодня не выдержала – захотелось на него посмотреть, прочувствовать все эти «первые разы», подпитать свою решимость – все она правильно сделала, любовь всего важнее, напрасно мама плакала, а папа кричал про Белку и Стрелку, космических первопроходцев. И не первой Милена была, а пятьдесят седьмой – технология отработана, письма и дневники от всех отправленных ранее найдены и проанализированы. Хотя, конечно, отбывая из своего времени в прошлое, ты одновременно продолжаешь проживать свою жизнь и мгновенно умираешь для всех остающихся, и они тут же могут отправиться и посетить место твоего вечного успокоения…
– Простите меня за грубость и пренебрежение манерами, – сказал Батышев, подсаживаясь за столик Милены и глядя ей прямо в глаза. – Но как только я взглянул на вас, меня тут же одолело странное предчувствие – что я вас знаю, что ваши черты мне знакомы и безмерно дороги, что…
Милена не дослушала – с ней случилось то, о чем она раньше только в книжках о благородных, тонко чувствующих девицах читала. В глазах потемнело и она повалилась из-за стола в обморок на сомнительной чистоты гостиничный пол, Батышев ее и подхватить не успел – голова сухо стукнулась о доски. Почти тут же пришла в себя, но ущерб уже случился, план фирмы «Рекорридо дель Темпо» растаял в неопределенности, потому что Батышев нежно поднимал ее с пола, усаживал за стол, расспрашивал о нервическом здоровье.