Закатное солнце ярко освещало замерший от ужаса зал и небо, с которого падали самолеты.
Рамка портала вспыхнула ослепительно-синим светом, разбухла – и взорвалась ярким облаком.
Люди в зале взвыли, когда из облака высунулась морда невысокой лохматой лошадки. Появился всадник – темный, узкоглазый, с боевым топором в руке. Поглядел по сторонам, оскалил желтые, как у хищника зубы.
Оглянулся на портал и пронзительно свистнул.
Полянский севшим голосом спросил:
– Ты кто такой? Что себе позволяешь, гопник?
В ответ из облака вылетела оперенная стрела и с хрустом пробила грудную клетку триллионера.
А следом повалили всадники, сотни и тысячи. Кони легко спрыгивали со сцены, крушили копытами бархатные кресла, топтали визжащих франтов и сомлевших блондинок.
Толпа валила через холл к дверям. Тысячи обезумевших людей своими телами выдавливали толстенное стекло; выпадали, раздавленные и окровавленные, на улицу. Охранники, прижимаясь к стенам, растерянно щелкали бесполезными электрическими парализаторами.
Мимо валило людское цунами; скакали, раскручивая арканы, смуглые всадники в звериных шкурах. Замерший город пустыми глазницами окон без света пялился на темное море, выплескивающееся из холла, на пронзительно скрипящие телеги, запряженные быками.
Над кипящей ордой вознеслось знамя – высокий шест с перекладиной, украшенной семью белыми лошадиными хвостами. Под ним гарцевал вождь на кауром жеребце. Последний луч солнца блеснул на медном шлеме. На страшном ожерелье появилось новое украшение – отрубленный волосатый палец с бриллиантом в куриное яйцо.
Вот и раскрылась загадка огромной степной армады грунов – она не исчезла, а переместилась сюда, в будущее. Через поменявший полярность временной портал.
К рассвету Роман выбрался за кольцевую автотрассу. Обходя брошенные машины, оглянулся.
Над городом наливалось зарево пожаров. Роману показалось, будто он слышит, как гремят подковы степных лошадок по асфальту, как рыдают толпы плененных блондинок в желтом…
Ухмыльнулся и пошагал на север.
Гармоничность, спокойствие, романтика, семейный очаг
Число 6 символизирует планету Венеру. Красота, любовь больше материнская, чем чувственная, романтизм и идеализм во всех вопросах любви.
Тимур МаксютовЛебеди
Это время приходит.
Ты обязательно возвращаешься туда, где все началось. Где ты впервые почувствовал биение жизни – своей собственной. Где увидел звезды и потянулся к ним.
Когда ностальгия пропитает тебя насквозь и погасит огонь в очаге, ты бросишься искать дорогу обратно. Сквозь протонные бури и поля жестких излучений, выкарабкиваясь из гравитационных ловушек черных дыр, оставляя свою кровь и обрывки кожи на бритвенных лезвиях границ измерений.
Путь будет долгим. Возможно, бесконечным. Наверное, непреодолимым.
Но когда опустятся крылья, и все покажется наваждением, бредом, галлюцинацией – луч родной звезды погладит тебя по щеке. И ты уловишь запах из детства, забытый вечность тому. И помчишься туда, где без тебя давно остыло гнездо.
Это время непременно приходит.
А если нет – значит, ты еще не готов.
Автоматический билетер пребывал в ступоре.
– Предъявите, пожалуйста, командировочное удостоверение, копию трудового контракта или экскурсионный ваучер.
– Отстань, железяка. Нет ничего из перечисленного. Просто дай мне место на ближайшем борту до Кормушки. Я туда хочу.
– Извините, вариант «я туда хочу» не предусмотрен билетной программой. Предъявите командировочное, копию трудового…
– А-а-а, дура механическая!
Я врезал по терминалу – и отбил костяшки, конечно. Затряс рукой, матерясь.
– Твою гребаную железную маму, чтоб тебе разъемы разорвало…
– Выберите язык общения. Ваша речь не распознается. Для получения посадочного талона предъявите.
Я с тоской оглядел пустой зал космодрома. Чем бы шарахнуть? Мусорницы хлипкие, а скамейку я не подниму. Или подниму, но надорвусь. И так колотит с бодуна.
Глыба терминала невозмутимо подмигивала зеленым огоньком. Только динамитом брать.
– Вас приветствует космодром планеты Парис. Приглашаем на орбитальные экскурсии для дошкольников «Вокруг света за восемьдесят минут». Для получения…
– Заткнись. Позови мне человека. Кого-нибудь, сделанного из мяса.
– Ваша просьба принята. Ждите ответа.
Терминал заиграл Вивальди.
Я побрел к автомату с напитками. Отдуваясь, выхлебал банку пива, взял вторую. Теперь маленькими глотками. Жизнь налаживалась, и тут как раз ожил мой механический знакомец.
– Начальник пассажирской службы, слушаю вас.
– Приветики. Мне нужен билет до Кормушки.
– Цель полета?
– Блин, еще один. Никакой цели. Просто погулять, вспомнить былое. Я – свободный гражданин свободного Париса. Что, не имею права?
– Имеете. Просто необычно. Но не запрещено. Секунду. Терминал крякнул и выплюнул пластиковую карточку.
– Рейс через два часа. Счастливого пути.
На стене зала – схематичное изображение скопления астероидов, в просторечии – «Кормушки». Наша планета бедна металлами и радиоактивными элементами, приходится добывать их в рое осколков. Космическая катастрофа когда-то разорвала безымянную несчастливицу на тысячи кусков каменной требухи, и теперь добытчики- трапперы ковыряются в них, ища богатые железом, титаном или ураном.
Кто-то называет трапперов падальщиками. Стервятниками, копающимися в останках. Дурак этот «кто-то».
Лучшие годы я провел в крохотной корабельной рубке. Топливо дорого, и каждый килограмм, каждый кубический дециметр – на счету. Уворачиваясь от шальных метеоритов, крутясь по немыслимым траекториям, вчитываясь в пластиковую ленту спектрограммы.
Бессонные сутки, крепкий кофе и табачные таблетки: курить на корабле заказано, не выдерживают очистители воздуха. И каждый раз – надежда: вот, сейчас, спектрограф выдаст желанное. Красную полоску медной жилы или скачок счетчика излучения, поймавшего урановое скопление.
И – разочарование пустых рейсов. Ковыляешь на базу и думаешь: на какие шишы лететь в следующий раз, если продавец топлива ждет у шлюза с разводным ключом, чтобы выбить долги.
И адреналиновый фейерверк, когда безнадежный маршрут вдруг выводит на богатый металлом осколок. Дребезжа от нетерпения, матерясь на медленный бортовой компьютер, лихо заходишь по дуге – и лепишь на километровый булыжник нашлепку автоматического добывающего комплекса. Возвращаешься римским триумфатором, волоча на магнитных тросах ворох контейнеров с рудой.
Мило улыбается топливный, пряча за спиной разводной ключ:
– Макс, не забудь в следующий раз заправиться у меня. Кредит открыт, качество отменное, ты же в курсе.
После раздачи долгов – загул на неделю, а то и две. Собутыльники-коллеги:
– Везунчик ты, Макс.
А потом опять – в рубку. К звездам. В одиночный поиск. В самые глухие, нехоженные места, где лидары и радары сходят с ума от помех; и только интуиция, нюх выведут тебя на добычу.
Ремонтник покачает головой:
– Движок еще фурычит, а обшивку пора менять. Вся, как решето, от микрометеоритов. И магнитки…
Я и так знаю, что третий и одиннадцатый магнитный тросы не держат заряд. А обшивка… Ну что обшивка? Да, дырявая. Только денег где взять? Вот найду богатый астероид – тогда, может быть. И новая обшивка, и тросы, и отпуск на Парисе.
А пока – на работу. На то и Кормушка. Кормилица.
И звезды в блистере подмигнут:
– Давай, Макс.
И заправщик:
– Баки полные. Удачи, Везунчик.
Черт бы побрал это мое везение.
Шум, писк и смех. В накопитель разноцветным ворохом вваливаются дошколята – десятка два, в слепящих катафотами комбинезончиках. Воспитательницы сорванными голосами умоляют:
– Петя, куда ты побежал?
– Раз, два, три… Опять сбилась.
– Парами! Построились парами.
Экскурсия на орбиту. Будут, захлебываясь восхищением, таращиться в иллюминаторы на Парис, искать огоньки своего поселка. А потом пилот выключит на пять минут бортовую гравитацию, и они будут болтаться елочными игрушками под потолком кабины, замирая от ужаса и восторга невесомости.
Воспитательницы, смахивая пот, увели свой табор. Я опять помрачнел. Дети…
Лицо жены, изуродованное злостью:
– Сколько можно пить? Господи, когда ты забудешь свои трапперские замашки?
– Не ори, дура. На свои пью. Я тоскую, понимаешь? По Кормушке. По кораблю. По ребятам.
– По собутыльникам ты тоскуешь! Пять лет эта пытка. Я больше не могу. Подаю на развод.
Я потянулся к ней. Пробормотал:
– Давай родим ребеночка. Все и наладится.
Тогда она сказала то, о чем молчала пять лет:
– Какой еще ребеночек? Урод без рук, без ног?
– Почему урод? – отшатнулся я.
– А кто еще? Ты забыл, кто ты? Ты – траппер. Лучевая второй степени, от тебя прикуривать можно. Только уродов рожать. Дай бог, чтобы человеческих, а не чужого какого-нибудь, с хитиновым панцирем.
Потом она пыталась извиниться. Я не слушал. Хлопнул дверью и ушел. Выбросил комм, раскалившийся от вызовов.
Антирадиационный подбой на корабле надо менять ежегодно. Сколько раз я пропускал плановое обслуживание? Тяжелый скафандр стОит, как две заправки. А легким можно пользоваться полчаса. Ну, час – это если нет солнечной бури. У нашей красной старушки Алтимы характер сварливый. Плюется жестким излучением регулярно.
Сколько раз я выходил в космос в легком? Когда заедали тросы. Когда заглючил добывающий комплекс на астероиде. А когда потерялся напарник? Пять или шесть часов прошло, пока я нашел его в расщелине.
У всех трапперов было превышение дозы. Мы даже кичились этим, идиоты. Выводя отраву привычным способом – многоградусным.