– Шекспир и племянники, – сказал Як. – Китс. Который из них танкист?
Леха показал на коричневый череп покрупнее, с остатками рыжеватых волос над проломленным затылком. Второй был совсем голый, почти белый. Может, тоже танкист, а может и вообще из другого времени, тут по лесам костей много, а ни жетона, ни одежды не было.
– Они рядом лежали, – сказал он хрипловато. – Я заявку отправил на обоих, немцы обычно в июне забирают своих и деньги переводят. Написал, что без жетона, но похоже, они вместе были. Посмотрим. Если не возьмут, похороню в лесу. Нашим не буду отдавать на захоронение, вдруг все-таки тоже немец, нечего братские могилы… поганить.
Як кивнул, провел рукой над костями. Леха опять поежился.
– Тебе что-нибудь нужно? Ну, для этого… камлания? – Леха запнулся на мистическом слове, как будто сказал неловкую непристойность. – Я слышал, шаманам бубен нужен, у тебя есть бубен, Як? А то у меня нет.
– Бубен у тебя есть, – спокойно сказал Як, расстегивая куртку и доставая пакет и блокнот из внутреннего кармана. – И если будешь мельтешить и суетиться, то ты в него получишь Вот, тут я все записал, две недели деда расспрашивал. Хотя я, конечно, не уверен, он заговаривается, все время переходит на якутский. Саха тыыла, все такое. Я его и не знаю почти. Говорил матери – не надо было его забирать в город, в квартиру, как жил на природе, так бы и умер нормальным, но она упертая, вся в него. Короче вот…
Як разложил блокнот на столе, развернул пакет.
– Сперва надо кости этим порошком обсыпать. Потом ты вот эти грибы сожрешь, а я читать буду херню из блокнота. С выражением. Ты прушки как, нормально переносишь? Или сильно колбасит?
– Нормально, – пробурчал Леха. Прушки он не любил, подолгу от них отходил, и не физически, как некоторых полоскало, а на каком-то ином, глубинном уровне, которого у него обычно и не было вовсе. А от грибов он появлялся, выпячивался линзой увеличительного стекла, и под этой линзой он видел нелепого человека – Лешу Арбузова, со всей его жизнью, детством, школой, мамой, техникумом, работой, длинными волосатыми ногами, рыбалками, встречами и звонками Леночке, лесными вылазками с «Поиском», разговорами за жизнь под водку, вечными попытками заработать денег побольше… Человек, которого он видел, был даже не работящим муравьем под стеклом, а какой-то противной мелкой вошью на теле мироздания, и обычно Лехе требовалось несколько недель, чтобы отойти от мысли, что это – он, забыть, какое отвращение к этому человеку приходило после поедания прушек.
Но сейчас все было иначе, не для куража, а потому что Лехе срочно нужно было купить квартиру и жениться на Леночке.
– Ну а если все правильно случится, то что тогда будет?
– В этом вопросе ясности у меня не возникло, – ответил Як безмятежно. – Либо этот, танкист, сюда войдет из своего Нижнего Мира, либо ты туда прогуляешься. В любом случае – спросишь его, в каком болоте он тут танк свой утопил. Понравишься – покажет. Дальше сам знаешь. Проверим металлоискателем, поныряем на веревке.
– Тимоха может у брата взять погранцовское подводное снаряжение, – вслух подумал Леха. Як кивнул.
– И тогда Васек выйдет по своим питерским каналам на покупателя. А дальше смотря какой танк. Если «Тигр», да еще и более-менее сохранный, то вам с Ленкой хватит на элитку в Питере, на джип и на медовый месяц на Гавайях.
Леха кивал, зачарованный перспективой.
– А если не получится? – спросил он. Як пожал плечами.
– Тогда просто пересидишь вон на той тахте. Мы с Басиком тебя покараулим, пока не отойдешь. После свадьбы поедете на три дня в профилакторий «Железнодорожник» в Гаврилово. Жить будете у ее родителей, не тащить же ее с младенцем к твоей матери в финский дом без воды и туалета.
– Хватит, – сказал Леха тихо.
– Ну хватит так хватит, – согласился Як, высыпая порошок в стакан и подавая его Лехе. Леха налил воды, помешал, выпил в три глотка.
Як ходил вокруг мешка с костями, глазами уткнувшись в блокнот, а правой рукой посыпая серый порошок из какой-то расписной солонки. В той же руке он держал сигарету, периодически затягиваясь. Порошок из солонки мешался с пеплом сигареты, падал вниз медленными хлопьями. Мистики и запредельности в происходящем было не больше, чем в тусовках ролевиков в Выборгском замке и их обсуждениях, как ковать мечи из железнодорожных рельс.
– Ыраах мастар костоллор. Ол кун олус тымныы этэ, ол кун кыра тыаллаах этэ, – Як читал из блокнота монотонно, Лехе очень хотелось спросить, что это значит, но он боялся прервать ритуал, да Як, скорее всего, и сам не знал.
Як дочитал и докурил. Не происходило абсолютно ничего. Леха пожал плечами.
– Ни мертвяки не встают, ни прушки не вставляют, – сказал он.
– Может это и не прушки, – отмахнулся Як. – Может, батя нашел мой тайник и на лисички поменял. Ты просто так просил хорошо, не смог отказать попробовать.
– Ага, и десять процентов в случае успеха ты доже от большой дружбы выторговал.
– Любовь любовью, война войной, – усмехнулся Як.
– Блин, а я, как дебил, фразы немецкие учил всю неделю. Цайген зи мир битте… ихь танк. Вот ты бы мне показал, Як?
– Ага, – рассеянно сказал Як, глядя в окно. Нашла туча, воздух потемнел и обесцветился. Бася заворчал во дворе. – Зря напрягался, кстати, в Нижнем Мире языков нет. Можно считать, что все по-русски чешут. И люди и звери.
– Может, если бы ты у деда учился, получилось бы? – затосковал Леха. Расставание с мечтой найти клад было болезненным, как и взгляд в вероятное будущее.
– Шаманство не в учении, – сказал Як, все поглядывая на окно и выбивая из пачки очередную сигарету. – Оно в крови.
– Чего ты все в окно смотришь? – забеспокоился Леха.
Як нахмурился, открыл рот ответить, но тут Бася зашелся громким неистовым лаем. Леха дернулся к двери, но встать не смог, ноги не слушались.
– Грибы все-таки не подменили, – сказал он.
– И хорошо, – хохотнул Як. – У меня там в тайнике еще куча порнухи, не хотелось бы батю развращать. Сиди, я пойду разберусь.
Леха слышал его шаги по крыльцу, рокот голоса, лязг цепи. Бася гавкнул еще пару раз, потом заворчал, замолк. Стало тихо. И тишина продолжалась, продолжалась, продолжалась.
Леха опять дернулся встать – тело слушалось, как ни в чем ни бывало.
«Наверное ногу отсидел раньше,» – подумал он. Толкнул дверь, сощурился. Туча ушла, солнце опять светило вовсю. Ни Яка, ни Басика во дворе не было. Цепь с порванным ошейником лежала в пыли у грядки с луком.
В недоумении Леха прошел по участку, заглянул к соседям. Пчелы тяжело жужжали у белого улья, на крыше сидела большая ворона и расклевывала стык, зараза. Леха повернулся к лесу и замер – на опушке стояла Леночка, смотрела на него, щурясь от солнца. На ней были джинсы и розовая футболка в черных цветах.
Леха перешагнул проволочный забор, бросился к ней.
– Привет, киса, – сказал он торопливо. – Ты как сюда добралась? Мы тут с Яком зависаем, он, по ходу, за Басей побежал, опять этот дурак с ошейника сорвался.
Леночка смотрела на него своими темными глазами, молча, внимательно, не моргая. Он вдруг, впервые за много месяцев, подумал, какая она красивая. Они любили друг друга так давно, с такого глубокого детства, что он совсем перестал замечать, какая она. Не думал же он ежедневно о своей руке или там печени, хотя, безусловно, очень их любил и ценил, и жизни без них не представлял.
– Леша, – сказала Леночка, – я знаю, что ты должен сделать. Тебе нужно отпустить кошку, накормить птицу и наступить на тигра. Тогда все будет хорошо. И ты станешь, кем родился.
Она повернулась, не дожидаясь ответа, и пошла в лес. Леха стоял, огорошенный. Потом бросился догонять, перепрыгнул через упавший ствол, нашел глазами розовое пятно. Догнал, пошел рядом. Опустив глаза, увидел, что на Леночке розовые резиновые «лягушки», самая дурацкая обувь для леса, хуже, чем босиком. Он уже собирался облечь ее глупость в слова, как она остановилась, села на валун, подняла на него глаза. Лехе не хотелось над ней возвышаться каланчой, он тоже присел.
– Я очень тебя люблю, Леша, – сказала она медленно. – И всегда буду. Ты мне как брат.
У Лехи засосало под ложечкой, захотелось убежать, проснуться, не слышать, что она собиралась сказать.
– Я выхожу замуж за Джари Хайкиннена, – сказала она. – Мы познакомились год назад, когда мы с мамой ездили в Финку на клубнику. Он там внук хозяйки. Он ко мне приезжает раз в месяц, иногда два. Я с ним тогда живу в гостинице. Тебе говорю, что езжу ухаживать за бабой Таней. А она умерла в прошлом году.
Леха сглотнул, голову сжимало плотным железным обручем, реальность рушилась.
– А ребенок? – спросил он наконец.
– Я не знаю, – Леночка качнула головой. – Но скорее всего, не твой. Джари. Знаешь, это означает «воин шлема».
– А если я тест потребую на отцовство?
Леночка завела глаза.
– Вот оно тебе надо, Леша? Ну даже если вдруг твой, какой ты отец, сам подумай? У тебя таких детей по сто миллионов в каждом оргазме. А нам с Джари судьбу поломаешь. Он меня так любит.
– И я люблю, – выдохнул Леха, закрыв лицо руками. Жесты, которые в кино и в книжках всегда казались ему преувеличенными, надуманными – да кто блин так делает – оказались естественными реакциями тела, пытавшегося совладать со внезапной душевной болью.
– Любишь, так отпусти, – сказала Лена. – Не хочу быть бухгалтером ОАО «Делянка» Леной Арбузовой, а хочу быть домохозяйкой Хелен Хайкиннен. Растить детей и клубнику, путешествовать.
– Так это про деньги, – догадался Леха. – Так у меня скоро… Я поэтому…
Леночка помотала головой, грустно и окончательно.
– Не про деньги. Вернее, не только. Про то, какую я жизнь хочу, какую семью, кем хочу быть. Я из тебя выросла, Леша. Думаю, и ты из меня вырос, только не признаешься себе. Тебе так удобно, по накатанной. Не надо искать, рисковать, напрягаться, вкладываться в незнакомцев.
Леха кусал губы, сердце рвалось, ошметки падали в ледяную пусто