Она вспыхнула, и несколько суток мы общались только по делу: вахту сдал – вахту принял.
Когда дальность позволила, начали сканирование местного пояса астероидов. В архивах его называли Кормушкой: видимо, из-за того, что три четверти металлов и весь уран добывались колонистами в этих обломках погибшей планеты.
Я сдал вахту оператору и пошел спать. Мне опять снилась высадка на Меркурий: десантные боты взрывались один за другим, а я колошматил по штурвалу от жуткого чувства обреченности и бессилия.
– Господина ревизора просят на мостик, – заверещал в ухо динамик.
Вскочил и бросился в рубку, как был – в одних трусах.
– Ну, что тут?
– Засекла движение в Кормушке. Несколько некрупных объектов, предположительно трапперы. И один большой – база, наверное. Спектрометр идентифицирует древние атомные движки.
– А другим движкам тут неоткуда взяться. Запрос давала?
– Не отвечают.
– Попробуй поменять диапазон.
Подошел, отодвинул от пульта. Александра посмотрела на меня и прыснула.
– Кому смеемся, кадет?
– Никак нет, не смеюсь. Радуюсь новой форме одежды сотрудников министерства.
Екарный бабай! Со сна прибежал в рубку полуголым.
– Пять секунд, – буркнул я и отправился одеваться, – прошу прощения, что смутил.
Она крикнула мне в спину:
– Не за что. Наоборот, спасибо за яркие впечатления. Вы вполне в форме, несмотря на солидный возраст.
Вот коза!
– У парня, кажется, серьезные намерения.
Трапперы засекли наше приближение и прыснули, как хулиганы от полицейского коптера, попрятались в каше из каменных обломков. Вместо них на первый план вышел сравнительно крупный корабль.
– Связь! – рявкнул я.
– Не могу найти их частоту, – виновато сказала Саша.
– Сканируй все диапазоны.
– Уже работаю.
Шкип пробормотал:
– Что за кругаля он выделывает?
– Ешкин кот! Он выходит на траекторию торпедного залпа, – сообразил я.
Вспышка подтвердила мою правоту: сияющая точка рванула в нашу сторону.
Дальше было как в тумане, на рефлексах: я прыгнул в пилотное кресло, левой рукой защелкнул ремни, правой рванул сектор управления двигателем, сразу левой – штурвал на себя и влево.
Сзади грохотали, стонали и ругались шкип и оператор – они-то не пристегнулись.
Не до них.
Теперь штурвал от себя, сектор вперед – уйти от развернувшейся и возвращающейся торпеды. Есть: мелькнул на экране яркий огонек сбитой с толку маленькой смерти.
Я приготовился повторить маневр, но точка погасла: у торпеды кончилось топливо. И почти сразу – вспышка: сработал самоликвидатор.
– Чертовы земляки! – заорал я, – хлебом-солью встречают спасителей, хрен им в грызло.
Сзади кряхтел шкип, выбирающийся из-под куба вычислителя.
– Вы там живы хоть? Саша, ты как?
– Есть волна, поймала! – радостно крикнула она, – даю.
Динамик загудел:
…– неизвестному: сообщите ваш позывной, или мы повторим атаку.
Я схватил тангенту:
– Слышь, ты, Вильгельм Телль недоделанный, я тебе сейчас повторю. Два раза. Потом догоню и надругаюсь над трупом.
Я много еще чего сказал, выпуская пар. Закончил:
– Понятно, ушлепок?
Колонист уважительно заметил:
– Не останавливайтесь. Мы записываем. Для просвещения будущих поколений. Приносим свои извинения, но вы же не отвечали на запросы.
– Конечно! На вашей частоте на Земле полвека никто не общается. Повезло вам, что у меня железные яй… нервы. А то бы уже разметал ваше корыто на фотоны.
Я блефовал. «Джейран» был абсолютно безоружен, иначе его не выпустили бы в полет контролеры ООН.
Но местным этого знать не надо.
– Братство Кормушки – союз свободных добытчиков. Мы не имеем отношения ни к какой стране. И разборки национальных секторов на Парисе нас не касаются.
– А там разборки? – осторожно поинтересовался я.
Чернокожий парень по имени Жан мрачно кивнул:
– Естественно. Люди для того и делятся на нации, чтобы был повод начистить друг другу морду. Мы, Братья, не такие. Если ты – человек, честно платишь пошлину и готов поделиться последним кислородным патроном – ты наш. А на каком там языке мама пела тебе колыбельную – без разницы.
– А как вы общаетесь с Парисом?
– Есть нейтральный космодром на китайской территории. Сбрасываем там барыгам сырье, получаем взамен жратву, топливо или услуги по ремонту. И стараемся не задерживаться, наш дом – космос.
– Дадите координаты космодрома? – спросила Александра.
– А вам зачем? – хмыкнул Жан, – я же говорю: сектор китайский. Вас сшибут на подходе, как россиян. Если вообще будут пытаться опознать. Все наши корабли они знают, а чужаков не пустят.
– Но мы же с Земли! – вмешался шкипер, – мы с планеты, которая – ваша родина. И их тоже.
Негр вдруг посерел:
– Какая, на хрен, родина?! Где вы были полвека? Где вы были, когда сектора начали швырять друг в друга самодельные ядерные бомбы? Когда мы дохли от ледяной лихорадки сотнями? Когда там, на Парисе, в промерзших пещерах, убивали одних детей, чтобы накормить мясом других?
– Все, все, – сказал я, – извини, глупость сморозили. Мы же не знали, что у вас тут такой замес. Скажи, а откуда у вас торпеды? И зачем?
– Он спрашивает, зачем, – Жан продолжал злиться, – шатаются тут всякие. Желающих чужое взять всегда полно. Оружие нам делают русские, у них еще технари остались. Везут на оленях и сдают барыгам.
Я поразился:
– Ты сказал «на оленях», брат?!
– Да какой ты мне брат, наземник?! Все мои братья – здесь!
Экран погас.
– Что со связью, екарный бабай! Оператор?
– Он отключился, господин ревизор. Думаю, что разговор закончен.
– Мда. Наши земляки не особо нам рады, – пробурчал я.
Александра задумчиво сказала:
– Все страньше и страньше.
– Странный вид у него.
Парис почти не имел наклона оси, поэтому смены времен года там, считай, не было. Три четверти поверхности – суша.
Лучи местного светила едва прогревали экваториальный район, а ледяные шапки сползали к нему с полюсов.
– Похож на гамбургер. Две полусферы белого теста, а между ними – черная котлета, – сказала Александра, – попробуем съесть, господин ревизор?
– Как бы нас самих не съели, – пробормотал я, – покрутимся на дальней орбите, приглядимся.
Когда-то вокруг планеты был подвешен десяток ядерных микросолнц с отражателями – часть грандиозного плана терраформирования, направленного на обогрев планеты и превращения полярных льдов в пресные моря. Теперь всего один светильник болтался над экватором. Еще в ближнем космосе планеты кружились какие-то обломки, остатки орбитальных станций; один раз Саша визором выцепила странный каркас в три километра длиной. Он был похож на обглоданный рыбий скелет, выброшенный за ненадобностью.
Я не сразу сообразил, что это – графеновый остов гигантского корабля типа «Странник»: именно на таких были отправлены десятки тысяч переселенцев на Парис. Вся обшивка содрана, начинка выпотрошена. У ребят явно жестокий дефицит металлов.
Пару раз мы видели, куда садятся трапперы из Кормушки, так что торговый космодром вычислили без труда. Трапперы – кораблики небольшие. Работают, как буксиры: тащат на облюбованный астероид автоматический завод по добыче металла или радиоактивных материалов. И так же отвозят груду контейнеров с добытой рудой на рынок – на прицепе.
– Будем садиться на нейтральный, – решил я, – надо только заранее приготовить приветственную речь: мол, прибыли с миром, проверяем русский сектор, дайте посадку. Александра, ты знаешь китайский?
– Не настолько, чтобы вести переговоры. В основном тексты песенок.
– Вот и я. Могу допросить военнопленного, но там выражения явно не дипломатические. «Признавайся, где ваша база, или я вырву тебе кишки». Вряд ли им понравится.
– Чего вы паритесь? – удивился капитан, – есть запись официального обращения от правительства, в том числе на китайском. Про то, что мы – мирные проверяющие, и, согласно международной конвенции номер-чего- то-там, они обязаны оказать гостеприимство.
– Отлично, – обрадовался я, – летим на космодром. А ты, оператор, запускаешь эту шарманку на их волне по кольцу, беспрерывно. На китайском, английском и русском.
– А они нас послушают? – недоверчиво спросила Александра, – что-то стремно.
– Не ссать, – бодро сказал я, – мы будем убедительны.
Ни хрена это не помогло.
Я не знаю, кто учил этих балбесов использовать боевой лазер в атмосфере, но ему надо сказать спасибо: удар получился ослабленным, да и защита у нас какая-никакая имелась.
Только поэтому мы не превратились в горстку пепла.
Все это пронеслось в моей тупой доверчивой башке, пока «Джейран», кувыркаясь и дымя, уходил на север. Капитан оказался на высоте: выровнял подбитый кораблик и тянул, пока мог.
Посадка в тундре была жесткой.
Очень жесткой.
Орала пожарная сигнализация:
– Немедленно покинуть корабль! Начинаю подачу инергена. Тридцать секунд, двадцать девять, двадцать восемь…
Я подхватил на руки потерявшую сознание Сашу, потащил. Сзади хрипел капитан: кажется, сломал ребра.
Мы вывалились наружу, как были – в легких пилотных комбинезонах.
А вокруг – ледяное пространство с редкими серыми пятнами проталин. И – холод.
Я положил Сашу прямо на снег. Искал пульс, потом пытался услышать сердце.
Снежинки падали на ее ресницы и таяли не сразу.
Рванул молнию на ее груди. Под комбезом она была голая – даже майку не надела. Но было не до этого.
Набрал воздуха, прижался к ее рту.
Два выдоха, тридцать качков. Два выдоха, тридцать качков.
Капитан кашлял безостановочно. Сплюнул красным на снег и прохрипел:
– Ее надо в медицинский бокс.
– Тебе башку отшибло? Там газ. Еще час не войти на корабль.