На секунду Кейдж засомневался, не перегнул ли сейчас палку. На него обратила внимание Уинн; она заинтересовалась его словами больше, чем реакцией Шлерманна на них. Тони почувствовал ее оценивающий взгляд, но притворился, что ничего не заметил. Пришел официант со счетом, и Кейдж подписал его, прежде чем закинуть главную наживку.
—Если ты боишься, то просто скажи. В конце концов, это нечто совершенно новое. Никто не будет тебя винить.
—Прекрасно, сэр.— Настоящий англичанин, официант не подал вида, что расслышал слова Тони, когда тот передавал ему чек.— Спасибо, сэр.
—Тем не менее,— продолжил Кейдж,— я верю в «участие» и верю в тебя. Причем верю настолько, что, как только мы закончим, я покажу твой фильм в «Вестерн Эмьюзменте». Они еще не решили, как позиционировать препарат на рынке. И если твоя работа окажется настолько хорошей, насколько я думаю, то проблема будет решена. Я заставлю их купить ее. Ты станешь глашатаем — да что там глашатаем, отцом новой синкретической формы искусства.
Он понял, что теперь Тод оказался полностью в его власти. Парень добивался этого с самого начала. Кейдж не ошибся, Шлерманн использовал Уинн в качестве старта для своей карьеры. Замечательно, пусть мальчик войдет в мир международных развлечений — только на условиях Тони. Пусть верит, что сможет им манипулировать. Все это не имело значения, если Уинн вернется.
—Тони, что ты делаешь?— спросила девушка. Несмотря на синеватый оттенок кожи, было заметно, как она побледнела, скорее всего заподозрив, что происходит на самом деле.
—Что я делаю?— засмеялся он, вставая.— Не уверен, что сам понимаю. Но так оно интереснее, не правда ли?
—Хорошо, друг.— Тод тоже поднялся с места.— Я попробую.
—Тони…— Уинн пристально посмотрела на обоих.
—Что это?— спросила Уинн, указывая на Стоунхендж. Разряды молний ветвились во тьме, освещая толпу, стоявшую снаружи купола.
—Всего лишь son et lumiere, [49]— ответил Кейдж.— Голотехники Отдела окружающей среды вытягивают центы из туристов.— Они шли по шоссе А360 от остановки, где их высадил автобус из Эймсбери.— Смотрите, что будет дальше.
Спустя несколько секунд две лазерные радуги замерцали над камнями.
—Проверенные временем хиты Стоунхенджа,— с презрением прокомментировал Тод.— Здесь работали Констебль и Тернер. Тернер, как обычно, изобразил все с привычной для него помпезностью. Разряды молний, мертвые пастухи и воющие псы. А Констебль попытался внести живость в свои унылые акварели двойной радугой.
Кейдж закусил губу и ничего не ответил, не нуждаясь в лекции по истории Стоунхенджа, тем более от Шлерманна. В конце концов, ему принадлежал один из тех этюдов Констебля.
Тод опустил щиток видстаровского шлема и стал похож на богомола с глазами-линзами. Послышалось жужжание крохотных моторчиков, фокусирующих две камеры.
—А у кого-нибудь начался приход?— спросила Уинн.
—Я довольно много накопал по Стоунхенджу,— продолжил Шлерманн.— Поразительно, какие люди здесь бывали.
—Да,— ответил Кейдж.— Затылок словно какая-то влажная прохлада обволакивала. Как грязь.— Они приняли капсулы «участия» еще по дороге.— Который час?
—Четыре восемнадцать.— Тод вставил свежий диск в аппарат, прикрепленный к поясу.— Восход в пять ноль семь.
Кейдж посмотрел на северо-восток, там уже начало светлеть. Звезды походили на стеклянных клещей, тонущих в серости небес.
—Они приходят волнами,— сказала Уинн.— Галлюцинации.
—Да,— глаза Тони начало покалывать изнутри. Что-то шло не так, но он не мог понять — что.
Они миновали неизбежный пикет Лиги воздержания от наркотиков; к счастью, никто из ее членов не узнал Кейджа. В конце концов все трое добрались до коридора, обнесенного колючей проволокой и ведущего сквозь толпу к входу в купол. По нему маршировала колонна призраков, одетых в белые одежды; на некоторых красовались очки. Они несли медные глобусы, дубовые ветки и флаги с изображениями змей и пентаклей. Здесь были мужчины и женщины, но, казалось, в процессии участвуют одни старики. Они бормотали какую-то молитву, и звук их голосов походил на ветер, шуршащий опадающими листьями. Высохшие древние фантомы, морщинистые и сосредоточенные, погруженные в размышления, словно прямо сейчас они решали в голове шахматные головоломки.
—Друиды,— прокомментировал Тод. Слова разрушили транс, и дрожь пробежала по плечам Кейджа. Он взглянул на Уинн и мгновенно понял, что она чувствует то же самое. В предрассветном мраке ее лицо осветила улыбка.
—С тобой все в порядке?— спросил Тод.
—Нет,— засмеялась Уинн.
Парень нахмурился и взял ее за руки.
—Пошли. Нам надо обойти купол, если мы хотим увидеть восход солнца над Пяточным камнем.
Они начали пробираться сквозь толпу к юго-восточной части постройки. Пространство между оболочками пустовало, и Кейдж увидел, что друиды окружили внешний круг камней. Все повернулись на северо-восток, в сторону Пяточного камня и поднимающегося солнца.
—Вот он,— сказал Тод.— Мы прямо на оси.
Толстуха, стоявшая радом с Тони, светилась. На ней ничего не было, кроме утыканных шипами кожаных легинсов по колено. Ее кожа сияла мягким зеленым светом, а когда женщина двигалась, то жировые складки перекатывались и мерцали, как волны, залитые светом луны. Поначалу Кейдж принял женщину за еще одну галлюцинацию. Что-то было не так.
—Ты тоже ее видишь?— спросила Уинн.
—Она — светлячок,— громко ответил Тод, и толстуха уставилась на них.
Уинн кивнула, словно все поняла. Кейдж приставил ладонь рупором к уху:
—Что такое «светлячок»?
—У нее люминесцентный оттенок кожи,— раздался шепот.
Тод засмеялся, наведя линзы шлема на женщину:
—Ты хоть представляешь, насколько канцерогенна эта дрянь? Восемьдесят процентов смертности после пяти лет использования.
Та вперевалку подошла к ним:
—Это мое тело, красавчик. Так ведь?— Кейдж удивился, когда она обняла Шлерманна за талию.— Ты тут фильм снимаешь, а, красавчик? Я в нем буду?
—Естественно. Каждый получит свои десять минут славы. А ты знаешь, камера тебя любит, светлячок. Ты, наверное, поэтому так выкрасилась.
Толстуха захихикала:
—Ты тут не один, да, красавчик?
—Не сейчас, светляк. Солнце восходит.
Фотографы-любители и профессиональные операторы начали, толкаясь, занимать места вокруг них. Тод, коварно орудуя локтями, не сдвинулся с места. Яркая кромка солнца появилась над деревьями с северо-востока. Внутри купола друиды подняли деревянные рога и протрубили славу новому дню. Снаружи послышались нечленораздельные крики и вежливые аплодисменты. На земле, лая, катался человек с длинной бородой.
—Но линии не совмещаются,— жаловался какой-то идиот.— Солнце в неправильном месте.
Светило выбралось из-за деревьев и поползло по кирпично-красному горизонту. Кейдж закрыл глаза, но все равно видел его: кроваво-алое, со вспышками синевы и венами, пульсирующими на поверхности.
—С солнцем все в порядке,— сказал человек с камерой вместо головы.— Стоунхендж никогда не располагался с ним на одной линии. Это миф, парень.
Хотя Кейдж и не сразу узнал мужчину, он чувствовал, как ненавидит этот издевающийся голос. Когда же он открыл глаза снова, то красный диск уже взобрался в небо. Через несколько минут он прошел над Пяточным камнем и словно завис там, удерживаемый единственным неказистым столбом в пять метров высотой. Тони смотрел на него сквозь каменную рамку древних колонн и перекладин внешнего круга Стоунхенджа и чувствовал себя так, как будто неожиданно встал на главную ось мира. Его околдовало: люди в шкурах сумели выстроить сооружение, способное поймать звезду. Толпа затихла, а может, это Кейдж не видел и не слышал ничего, кроме небесного огня и камня. А потом время пошло дальше. Солнце продолжило восход.
—Похоже на двери,— сказала женщина-светлячок,— в другой мир.— Она словно побледнела в лучах рассвета.
Двери. Слово заполнило разум Кейджа. «Одна дверь громоздится над другой».
—Надо сместиться градуса на четыре,— сказал кто-то. Люди наклонялись помочь лающему человеку.
—Тони,— незнакомая и прекрасная женщина взяла Кейджа за руку.
Ее голос разносился эхом, искажался: небрежный говор ребенка, его радостный крик. Он заморгал, рассматривая ее в мягком свете. Голубокожая, волосы шипами, одета в серебро: оправа для сапфира. Ее лицо — драгоценность. Дорогая. Кейдж влюбился.
—Кто ты?— Он не мог вспомнить.
—Они накатывают волнами,— сказала она. Тони не понял.
—Он сейчас так далеко, что дышит в космосе,— встрял камероголовый с издевающимся голосом.
—Кто ты?— повторил Кейдж, сжимая ее руку.
—Это я, Тони.— Красивая женщина засмеялась. Ему тоже хотелось смеяться.— Уинн.
«Уинн». Он произносил про себя это слово снова и снова, содрогаясь от удовольствия при каждом повторении. Уинн. Его Уинн.
—А я Тод, помнишь?— Камероголовый излучал презрение.— Господи, как же хорошо, что я не стал принимать эту дурь. Вы посмотрите на себя! Она смеется не переставая, а ты окончательно ушел в ступор. И как бы я работал? Вы хоть понимаете, насколько улетели?
Тод. Кейдж пробился через еще одну волну галлюцинаций, пытаясь вспомнить. План… заставить Тода… заставить Уинн увидеть… то, что Тони и так знал. Правда, Шлерманн в полном сознании, и это очень плохо.
—Ты не принял?..
—Черт, нет!— Он повернулся. Кейдж почувствовал, как глаза-линзы исследуют его, записывают, оценивают.— Я не такой доверчивый, как ты думаешь, и решил притвориться, посмотреть для начала, как препарат подействует на вас. Если бы вам стало действительно хорошо, я бы проглотил твои пилюли.
В шлеме Тода мигала крохотная красная лампочка.
—Отключи, сволочь,— сказал Кейдж.— Только не твоем чертовом… твоем долбаном…
—Нет?— Тони разглядел улыбку, мелькнувшую за визором.— Ты же знаменитость, мужик. Ты принадлежишь всем нам.
—Тод,— встряла Уинн,— не подначивай его.