Кремень издает безмолвный крик восторга и обнимает Юнь. Она не сопротивляется, и они вместе падают на диван.
Ее губы теплы и податливы. Ее соски, кажется, прожигают одежду и кожу. Его нога крепко зажата меж ее бедер.
Вдруг он отстраняется, слишком отчетливо представляя себя — тощего изгоя из городской канализации с ужасными глазами.
—Нет,— произносит он горько,— я не могу тебе нравиться.
—Тише,— успокаивает она,— тише.
Ее руки на его лице, она целует его в шею, позвоночник словно плавится: он валится на нее снова, не в силах противостоять желанию.
—Ну и дурень же ты, умник,— шепчет она после,— прямо как Элис.
Но он не задумывается над смыслом ее слов.
На крыше Цитрин-Тауэра расположилась посадочная площадка для фаэтонов — суборбитальных летающих аппаратов, используемых топ-менеджерами компаний. Кремень считает, что за время добровольного заточения изучил все доступные факты из биографии Элис Цитрин. Теперь ему необходимо выбраться в реальную жизнь, прочувствовать, увидеть воочию людей и обстоятельства.
Юнь предупреждает Кремня, что перед полетом им необходимо поговорить с Джеррольдом Скарфом.
В небольшом зале отлетов, среди нежно-белых гофрированных стен и пластиковых кресел, происходит встреча.
Скарф — начальник отдела безопасности «Цитрин текнолоджис» — некрупный, жилистый мужчина с непроницаемым лицом. Его внешность, от депилированного и татуированного черепа до ботинок, производит на Кремня впечатление исключительной эффективности. На груди у него значок-эмблема «ЦТ»: красная спираль с указывающей вправо и вверх стрелкой на конце.
Юнь приветствует Скарфа как старого знакомого и спрашивает:
—Ну что, нам зеленый свет?
—Ваш план полета весьма обширен.— Скарф помахивает тонким листом бумаги.— Так ли уж необходимо мистеру Кремню посещать места вроде Мехико?
Кремень удивлен беспокойством Скарфа по поводу такого малозначительного незнакомца, как он. Юнь ловит его взгляд и поясняет:
—Джеррольд — один из немногих, кому известно, что ты действуешь в интересах лично госпожи Цитрин. Естественно, он полагает, что, если мы попадем в беду, расхлебывать придется «Цитрин текнолоджису».
—Я не ищу неприятностей, мистер Скарф. Я лишь хочу выполнить свою работу.
Джеррольд вглядывается в Кремня не менее пристально, чем сканирующие устройства на входе в святая святых Элис Цитрин, и обозначает положительный результат негромким хмыканьем.
—Ваш пилот ждет вас. Счастливого пути.
Вырвавшись из объятий тяготения выше, чем когда-либо, чувствуя себя богатым и необузданно свободным, держа правую руку на левом колене Юнь, Кремень размышляет о жизни Элис, о зарождающемся собственном понимании ее значения.
Цитрин сейчас 159 лет. Когда она родилась, Америка состояла из штатов, а не из ЗСТ и ЗОК, как теперь. Человечество только научилось летать. В шестьдесят она возглавила фирму «Цитрин байотикс». То было время Торговых войн, которые, хотя и велись с применением налогов, пятилетних планов, автоматических сборочных линий и систем управления решениями пятого поколения, вели к не меньшим человеческим потерям и глобальным сдвигам, чем конфликты с применением обычного оружия. То было время и Второго конституционного съезда — адаптации государства к состоянию войны.
В последующие годы, когда страна оказалась разделенной на Зоны Свободного Предпринимательства — городские, высокотехнологичные автономные регионы, где единственным законом был устав корпорации, а целью были выгода и господство,— и Зоны Ограниченного Контроля — деревенские, в основном сельскохозяйственные, анклавы, где жестко поддерживались традиционные ценности,— «Цитрин байотикс» совершенствовала, доводила до идеала свои, и не только свои, разработки в области углеродистых чипов: микробиологические линии сборки, внутрикровные программируемые ремонтные модули. Окончательный продукт предлагался тем, кто мог его себе позволить, как фактически полное средство омоложения, регенерация клеток или просто — клегенерация.
«Цитрин байотикс» возглавляла список пятисот ведущих компаний журнала «Форчун» на протяжении шести лет.
К тому времени она называлась «Цитрин текнолоджис».
Во главе стояла Элис Цитрин.
Но вечно так продолжаться не может.
Энтропию не обмануть. Происходящую с возрастом деградацию информации, переносимой ДНК, не повернешь вспять. Несмотря на эффективную работу углеродистых чипов, ошибки накапливаются. Каким бы ни было послушным тело, в конце концов оно сдается.
Теоретически предсказанный конец жизни Элис Цитрин близок. Несмотря на ее молодой облик, какой-нибудь жизненно важный орган может — в результате миллиона микроошибок — отказать в любой момент.
И для того чтобы оправдать собственное существование, ей нужен именно Кремень, который в данный момент сжимает колено Юнь, упиваясь собственной значимостью. Первый раз за свою тяжелую и тусклую жизнь он может совершить что-то важное. Его слова и чувства имеют вес. Он полон решимости с честью выполнить свою работу, озвучить истину в собственном понимании.
—Юнь,— решительно поворачивается Кремень,— я должен все увидеть.
—Ты увидишь,— улыбается Юнь,— обязательно увидишь.
Фаэтон совершает посадку…
…в Мехико, испытавшем в прошлом году полный коллапс, достигнув численности населения в 35 миллионов. «Цитрин текнолоджис» помогает тамошним нуждающимся, действуя из отделений в Хьюстоне и Далласе. Кремень не уверен, что мотивы компании так уж благородны. Почему помощь не была оказана до катастрофы? Может быть, «ЦТ» желает лишь остановить поток эмигрантов, угрожающий хлынуть через границу? Но каковы бы ни были подлинные причины, Кремень не отрицает, что служащие «ЦТ» действуют на стороне добра, помогая голодным и больным, восстанавливая линии электропередачи, поддерживая (подменяя собой) городскую администрацию. Он садится в фаэтон с кружащейся головой и вскоре оказывается…
…в Антарктике. Там он и Юнь летят на вертолете от куполов «ЦТ» на корабль-фабрику по переработке криля — источника большей части белка, потребляемого на земле. Юнь считает, что хрень смердит невыносимо, а Кремень глубоко вдыхает волнующий воздух ледовых широт, восхищенно разглядывает квалифицированных работников и работниц. Юнь счастлива снова оказаться в воздухе, и скоро они прибывают…
…в Пекин, где специалисты «ЦТ» по эвристике трудятся над созданием первого Органического Искусственного Разума. Кремень веселится, прислушиваясь к спорам о том, как назвать ОИР: Конфуцием или Мао?
Неделя пролетела в калейдоскопе впечатлений. Кремень ощущает себя губкой, впитывающей дотоле недоступные зрелища и звуки. Однажды он ловит себя на том, что выходит с Юнь из ресторана в городе, название которого забыл. Он расплатился идентификационной карточкой и держит ее в руке: с ладони уставился голопортрет. Лицо, словно у трупа, грязное, с двумя пустыми, покрытыми запекшейся кровью прорехами на месте глаз. Кремень вспоминает, как теплые лазерные пальцы снимали эту голограмму в офисе Иммиграционной службы. С ним ли это происходило? Тот день кажется эпизодом из чьей-то чужой жизни. Он сует карточку обратно в карман, так и не решив, обновить голо или оставить как есть в качестве памятки о том, откуда он пришел.
И куда еще может угодить?
(Что она с ним сделает, получив отчет?)
В один прекрасный день Кремень предлагает посетить орбитальный комплекс, но Юнь считает, что следует остановиться.
—Мне кажется, мы достаточно напутешествовались для одной поездки. Давай вернемся, ты попробуешь привести все к общему знаменателю.
С этими словами на Кремня накатывает волна усталости, в которой растворяется эйфория. Он безмолвно соглашается.
В спальне темно, лишь городские огни пробиваются через окно. Кремень увеличил чувствительность глаз, чтобы легче было восхищаться нагой светящейся фигурой Юнь рядом с ним. Он обнаружил, что, при недостатке фотонов цвета бледнеют, но черно-белая картинка получается вполне отчетливой, и ощущает себя человеком из прошлого, рассматривающим кино с примитивной кинопленки. Единственное отличие в том, что он держит в руках живое тело Юнь. Ее тело — узор светящихся линий, словно тайная капиллярная схема в ядре Конфуция/Мао. Следуя моде, она имплантировала подкожную сеть микрососудов, наполненных синтетической люциферазой — таким же биолюминесцентном, как у светлячков, только управляемым сознательно. Теперь она светится после секса. Груди — кольца холодного огня, выбритый лобок — спиральная галактика, увлекающая взгляд Кремня в сияющие глубины.
Юнь, уставившись в потолок, отстраненно рассказывает Кремню о своей жизни до него, а он отрешенно поглаживает ее тело.
—Моя мама оказалась единственным выжившим ребенком двух вьетнамских эмигрантов, которые прибыли в Америку вскоре после войны в Азии. Они занимались единственным делом, которому были обучены: ловили рыбу. Жили в Техасе, на Мексиканском заливе. Мама пошла учиться в колледж. Там она встретилась с папой — тоже, в общем, эмигрантом. Он покинул Германию вместе с родителями после ее объединения. [70]Они считали, что компромиссное правительство — ни то ни се, а жить в таких условиях не могли. Моя биография вроде микрокосмоса, на который наложились все мировые потрясения… Но с тобою рядом я чувствую покой.
Она захватывает между ног ладонь Кремня, крепко ее удерживает и продолжает рассказ о пережитых событиях, о повстречавшихся людях, о карьере личного помощника Цитрин, а на него накатывает странное чувство. В то время как ее слова превращаются в сияющую картину мира, Кремня захлестывает ощущение сродни тому, когда он впервые осознал историю. И еще не осмыслив, хочет ли знать ответ, он спрашивает:
—Юнь, а сколько тебе лет?
Она замолкает. Кремень видит, как Юнь слепо — ее глаза не оборудованы этими чертовыми примочками — уставилась на него.
—За шестьдесят,— наконец отвечает она.— А это важно?