Допила водку, поставила рюмку на разделочный стол, подошла к высокому окну с перемычками и выглянула вниз, на парк Эллен Кей. Какая-то компания с корзинками для пикника и пледами все еще сидела на лужайке.
Утром волна жары, с самого начала июня разлившаяся над Центральной Европой, вытеснила первые летние дожди. Шведы, зная, что солнечных дней будет немного, в мгновение ока заполнили каждый парк, каждую летнюю веранду.
— Пойду-ка я спать, — сказала Памела. — Чем думаешь заняться вечером?
Мартин не ответил, занятый игрой в телефоне. Возводил столбик из геометрических фигур, пока он не обрушится.
Памела взглянула на бледное лицо мужа. Что-то он сегодня необычно нервозен. Когда она проснулась около восьми утра, он, сгорбившись, сидел на полу.
Памела поставила остывшие остатки в холодильник, взяла тряпку, прополоскала, выжала, протерла стол и повесила тряпку на кран.
— Очень вкусно, — сказал Мартин и, прищурившись, улыбнулся ей.
— Тебе понравилось, я заметила. А что было вкуснее всего?
Мартин испуганно опустил взгляд в телефон. Памела вернулась к мойке, протерла плиту прохладной водой, чтобы навести блеск, выбросила бумажное полотенце, завязала мусорный мешок и вынесла его в прихожую.
Когда она вернулась на кухню, Мартин так и сидел, уткнувшись в телефон. Слышался только шум посудомойки.
Памела налила себе еще водки, села напротив него и открыла маленькую шкатулку.
— Деннис подарил. Красивые, правда?
Она достала сережку с аквамариновой каплей и показала Мартину. Он взглянул на серьгу и зашевелил губами, словно подыскивая нужное слово.
— Я знаю — ты помнишь, что у меня сегодня день рождения… и иногда даришь мне подарки. Я говорила, это совершенно необязательно, но если ты что-то приготовил, то самое время это что-то достать. Я собираюсь лечь и немного почитать, а то я уже устала.
Мартин посмотрел на стол, что-то прошептал, вздохнул и протянул руку по столешнице.
— Я хотел подарить…
Он замолчал и перевел взгляд на окно. Скрежетнув стулом, опустился на пол.
— Все нормально, — успокаивающе сказала Памела.
Мартин заполз под стол и обхватил ее ноги, как ребенок, который хочет, чтобы родители никуда не уходили.
Памела пробежала пальцами по его волосам, допила водку и поставила рюмку на стол. Поднялась, подошла к окну, выглянула на Карлавеген. Взгляд поплыл, и Памеле показалось, что она — отражение в неровном оконном стекле.
Она снова подумала о своей переписке с чиновниками из социальной службы. Похоже, на первом этапе все улажено. По мнению соцработника, Памела ведет экономически и социально стабильную жизнь, кабинет у них в доме можно переделать в спальню, а начальник Памелы подтвердил, что она сможет взять отпуск, чтобы встречаться с представителями социальной службы, школы и клиники.
Уже послезавтра Памела и Мия созвонятся по скайпу, чтобы, как выразилась соцработница, «прощупать друг друга».
Мартин подполз к своему стулу. Глядя на стоявшую у окна Памелу, он думал, что почти год хотел купить ей жемчужное ожерелье, но так и не решился. Вместо ожерелья он купил сегодня пятнадцать красных роз, но ушел из магазина с пустыми руками — понял, что мальчики хотят, чтобы эти розы положили им на могилу.
— Послушай, — позвал Мартин.
Он видел, что Памела, прежде чем обернуться, вытерла слезы. Ну как объяснить ей, что он боится отмечать дни рождения — тогда и мальчики захотят отмечать свои.
Если он купит Памеле подарок, они начнут завидовать.
А когда говоришь о еде, они хотят грудь.
Мартин сознавал, что это навязчивые мысли. Но если ему случалось заговорить, он каждый раз обрывал себя: кто знает, как мальчики отреагируют на его слова.
Он понимал, что причина его мыслей — автокатастрофа, в которой он потерял родителей и обоих братьев.
Мартин никогда не верил в призраков, но каким-то образом призвал их в свою жизнь, потеряв Алису.
Теперь мальчики свободно бродили в его действительности, трогали Мартина холодными пальцами, толкали его, кусались.
Он научился быть осторожным, научился не привлекать их внимания, не сердить их.
Если Мартин произносил чье-нибудь имя — они хотели это имя себе, все равно какое. Если он упоминал какое-нибудь место, они хотели, чтобы их там похоронили.
Но пока Мартин соблюдает правила, они спокойны. Они недовольны, но не злятся.
— Лучше выведи Бродягу сейчас, — сказала Памела в никуда, словно сомневалась, что он ее слушает. — Мне не нравится, когда вы выходите посреди ночи.
Надо как-то сказать ей про розы, не привлекая к себе внимания. Может, она завтра сама их заберет в магазине? И поедет с ними на работу.
— Мартин, ты меня слышишь?
Надо что-то ответить или кивнуть, но Мартин молча смотрит жене в глаза. Она назвала его по имени. Плохо.
— Ну ладно, — вздохнула Памела.
Мартин вышел в прихожую, включил свет и снял с крючка поводок.
Он сегодня весь день странно вздрагивает.
Как будто внутри у него кто-то ворочается.
Может, он заболевает. Или просто устал.
Вчера Бродяге понадобилось выйти посреди ночи. Когда они вернулись, Мартин дрожал всем телом, пришлось принять тридцать миллилитров валиума. Сейчас Мартин не помнил, что произошло, но мальчики пришли в ярость и заставили его остаток ночи просидеть на полу.
Раньше такого не было.
Мартин звякнул поводком и вошел в гостиную. Бродяга его не услышал — спал себе в кресле, как всегда. Мартин опустился на колени, осторожно разбудил его и прошептал:
— Ну что, пошли?
Пес поднялся, зевнул, встряхнулся и последовал за Мартином в прихожую.
На самом деле пса звали Бро, но он постарел, сделался вялым, и они прозвали его Бродягой.
У черного лабрадора так болели суставы, что он больше не мог подниматься по лестницам. Пес почти все время дремал, не особенно приятно пахнул, стал глуховат и подслеповат, но все еще любил долгие прогулки.
В ванной Памела примерила серьги и снова сняла их. Вернулась в спальню и поставила шкатулку на ночной столик. Уселась в кровати, выпила водки, открыла книжку, закрыла и позвонила Деннису.
— С днем рождения, — сказал Деннис.
— Ты что, спал? — спросила она и отпила водки.
— Да нет, работаю сижу. Мне завтра в Йёнчёпинг.
— Спасибо за подарок, — сказала Памела. — Невероятно красивые! Но это все-таки перебор, сам понимаешь. Да?
— Ну, когда я их увидел, то подумал — может, ты станешь их носить. Потому что они похожи на слезы.
— Я их уже примерила. Потрясающие. — Памела отпила еще водки и поставила рюмку на столик.
— Как Мартин?
— Неплохо. С собакой гуляет, ему это на пользу.
— А ты-то как? Сама?
— Я справлюсь.
— Ты всегда так говоришь.
— Потому что это правда. Я сильная, я всегда со всем справлялась.
— Но не обязательно же…
— Хватит.
Она услышала, как Деннис устало вздохнул, выключил компьютер и отставил его в сторону.
— Ты не меняешься.
— Извини…
Деннис всегда говорил «ты не меняешься». Чаще — с восхищением, но иногда эти слова звучали как критика.
Памеле вспомнился день, когда Алисе исполнилось шестнадцать. Вечером Мартин приготовил пасту с креветками и пармезаном, и Деннис со своей девушкой остались ужинать.
Деннис подарил Алисе бусы, купленные на базаре в Дамаске, и сказал, что она — вылитая мама, когда Деннис познакомился с ней в гимназии.
— Она была такая классная! Девчонки красивее я еще не видел.
— Но потом было много макарон и кесарево сечение. — Памела похлопала себя по животу.
— Ты не изменилась.
— Ладно, ладно, — рассмеялась она.
Памеле вспомнилось, как они говорили о детях, как она рассказывала, что не боится ничего, кроме новой беременности. Шестнадцать лет назад роды чуть не закончились смертью и для нее, и для Алисы.
В последовавшей за этими словами короткой тишине все взгляды обратились на Мартина. Памела помнила: Мартин никогда не скрывал, что Алиса — единственный ребенок, о котором он мечтал.
— Ты что-то замолчала, — сказал Деннис.
— Извини. Я вспомнила день, когда Алисе исполнилось шестнадцать, — ответила Памела.
17
Поздним вечером в среду в Эстермальме было тихо и пусто, хотя тепло еще разливалось в воздухе. Мартин с Бродягой шли по широкой аллее между двумя проезжими полосами Карлавеген.
Слышно было только, как хрустят камешки под ногами.
Между старинными фонарями густела темнота.
Мартин с псом гуляли уже полтора часа: Мартин разрешал Бродяге обнюхать все, чего душа пожелает, и не торопясь задрать лапу на все важные для пса объекты.
Мальчики обычно не удосуживались следить за ним, когда он выгуливал собаку. Они предпочитали дождаться Мартина дома, потому что знали: он вернется.
Обычно они прятались в гардеробной — так они могли подсматривать через щели в реечных дверях. Под потолком, далеко за одеждой, располагалось старое вентиляционное отверстие. Маленький жестяной люк, положение которого можно было регулировать шнуром.
Наверное, именно этим путем мальчики и проникали в дом.
Когда Мартин в последний раз перед больницей был в командировке — следовало проконтролировать качество работ, — они изрезали ему лицо. Связали в гостиничном номере скрученными полотенцами, растоптали бритвенный станок и достали лезвие. Когда им наскучило резать его, Мартин поехал в травмпункт, где ему наложили одиннадцать швов. Памеле он сказал, что споткнулся и упал.
— Ну что, домой? — спросил Мартин.
Возле гимназии «Эстра Реаль» они повернули и двинулись в обратном направлении. Висячий фонарь раскачивался на ветру. Белый свет пронизывал листву и подвижными трещинами ложился на тротуар.
Мартин вдруг как наяву увидел серебристо-серое озеро. Солнце лежит на верхушках елей, гулко потрескивает лед. У Алисы раскраснелись щеки, она говорит, что места красивее она в жизни не видела.
Вдали взвизгнули тормоза — покрышки проскрипели по асфальту.