— Я другого и не ждала.
— И то, что ты держишься на расстоянии от моего мира — это хорошо… он изменил меня, сделал меня хуже, но я…
— Папа, я только прошу, чтобы ты дал мне немного времени. — В голосе Люми зазвучали слезы. — Я знаю, что идеализировала тебя, и сейчас мне страшно тяжело собирать все заново.
Люми отключилась. Йона еще какое-то время стоял в тишине.
Дочь отвернулась от него, потому что он показал ей свое истинное лицо, показал, на что он способен. Люми видела, как он убил беззащитного человека — без суда, без необходимости.
Она никогда не поймет, что жестокость — это цена, которую ему пришлось заплатить.
Цена, которую назначил сам Юрек Вальтер.
Доказательством тому стали его последние слова, загадочный шепот, прежде чем он сорвался с крыши.
Те несколько секунд изменили Йону.
И с каждым днем ощущение, что он изменился, делалось все сильнее.
Чувствуя пустоту в душе, Йона посмотрел на зажатый в руке телефон и набрал еще один номер — номер, который, как он думал, ему больше не пригодится. Поговорив, он вышел из квартиры.
В Веллингбю Йона вышел из метро в жаркий предвечерний воздух. Надел солнечные очки и наискосок пересек выложенную брусчаткой, украшенную белыми кольцами площадь.
В центре расположились невысокие здания — рестораны, продуктовые и ювелирный магазины, табачный киоск и игровой салон.
С газетных страниц смотрело лицо Мартина; заголовки кричали, что Палач схвачен.
Иногда Йоне казалось, что быть полицейским — все равно что одиноко брести через залитое кровью поле боя.
Останавливаешься перед каждым телом и пытаешься прочувствовать страдания жертвы, постичь жестокость убийцы.
Возле церкви современного вида курили какие-то парни в пляжных шортах.
Миновав две высотки, Йона остановился у дома на несколько квартир с фасадом, походившим на кусок грязного поролона.
Такого же цвета были стены тюрьмы в Кумле.
Йона посмотрел на зарешеченные окошки над самой землей. Занавески задернуты, но все равно видно, что в квартире цокольного этажа горит свет.
Йона нажал на кнопку домофона.
— Лайла, это я, Йона.
Зажужжал замок, и Йона шагнул в подъезд. На лестнице сидел и спал какой-то человек с небритыми ввалившимися щеками, горловина его футболки намокла от пота. Когда хлопнула дверь, человек открыл мутные глаза с расширенными зрачками и посмотрел на Йону.
Йона спустился по лестнице к подвальной двери, подпертой шваброй.
Он убрал швабру. Дверь у него за спиной захлопнулась тяжко, как сейфовая.
Йона спустился еще и вошел в просторное помещение. Бетонные стены выкрашены светло-желтой краской, на полу пластиковое покрытие.
Пахло моющим средством и мусором.
Лайла работала учительницей в летней школе. Сейчас она сидела за компьютером и проверяла контрольные по химии.
Ей было под семьдесят. Седые, свинцового оттенка волосы коротко острижены, щеки в морщинах, под глазами темные полукружья. Черные кожаные штаны в обтяжку, розовая рубашка.
У внутренней стены стоял старый диван-кровать. Разложенный диван был прикрыт плотным зеленым полиэтиленом.
За шторами, прикрывавшими расположенные под самым потолком окошки, едва угадывался внешний мир.
На полу стоял пластиковый контейнер с остатками суши и палочками для еды.
Скрипнуло компьютерное кресло. Лайла полуобернулась и посмотрела на Йону спокойными светло-карими глазами.
— Хочешь начать по новой? — спросила она.
— Да. Наверное.
Йона повесил пиджак и наплечную кобуру с пистолетом на крюк.
— Ложись.
Йона подошел к дивану, поправил коричневые вельветовые подушки под полиэтиленом, постелил сверху простыню, подоткнул края.
Лайла включила на кухне вентилятор, достала из шкафчика под раковиной ведро и поставила его у дивана.
Йона сбросил ботинки и лег на простыню, под которой зашуршало покрывало.
Лайла поставила на столик рядом с Йоной зажженную масляную лампу с жестяным конусом-воздуховодом.
— У часовщиков было получше. — Йона натянуто улыбнулся.
— Здесь тоже хорошо, — ответила Лайла и вернулась на кухню.
Из кухонного шкафчика она принесла целлофановый пакет и села на край разложенного дивана. Компьютер перешел в спящий режим, и теперь комнату освещала только масляная лампа. Рваные тени протянулись по стенам, на потолке дрожало маленькое солнце.
— У тебя боли? — спросила женщина, глядя Йоне в глаза.
— Нет.
Йона уже давно не обращался к Лайле. Обычно он сам справлялся и с горем, и с болью, анестезия ему не требовалась. Но сейчас он не знал, как понять и принять тот факт, что он изменился. Йона не хотел признавать перемены, но знал: перемена свершилась, и Люми видела, как она произошла.
Чаша трубки являла собой закопченный шарик размером с лайм. Лайла внимательно осмотрела ее и закрепила на чубуке из березового корня.
— Мне нужно расслабиться. И все, — прошептал Йона.
Лайла покачала головой, развернула целлофан, в который был завернут бронзового цвета опиум-сырец, и отщипнула от комка.
Йона поправил подушку, лег на бок и попытался разгладить под собой покрывало.
Он понимал: мир, в котором он обитает, настолько изменил его, что он не сможет оставить его даже ради дочери.
Она смотрит на меня как на часть силы, что хочет блага, но совершает зло, подумал Йона.
А может быть, желание измениться ничего не значит. Может быть, я просто часть злой силы.
Йона попробовал лечь удобнее.
Чтобы понять, что правильно, а что нет, ему требовалось выйти за пределы себя.
Лайла скатала в пальцах липкий шарик, насадила его на черную иглу и разогрела над масляной лампой. Когда шарик размягчился, она вдавила его в маленькое отверстие чаши и сплющила края.
Осторожно вытащила иглу и протянула трубку Йоне.
С тех пор как Йона повадился ходить к Лайле, он слабел с каждым днем, с каждой новой трубкой. Он сам чувствовал, как жизнь вытекает из него, но остановиться не хотел.
Лайла заговорила о том, что, прежде чем придет его срок, он должен встретиться с духом смерти Ямбе-Аккой. Старуха хочет показать ему какое-то полотно.
Йона помнил, как ему пригрезилась старая хозяйка мира мертвых.
Скрюченная спина, морщинистое лицо.
Хозяйка мертвых медленно разворачивала перед ним ткань, и Йона не мог оторвать от нее глаз.
Йона сам не знал, каким чудом вернулся назад, к жизни.
Он всегда был благодарен за это. И все-таки он снова здесь и берет в руки трубку.
Йона поднес трубку к лампе, к струе горячего воздуха, и его накрыла волна тревоги.
Он готовился переступить грань, которую надеялся никогда больше не переступать.
Как огорчилась бы Валерия, увидев его сейчас.
В черной массе что-то щелкнуло — раз, другой. Йона поднес трубку к губам и втянул опиумные пары.
Эффект последовал мгновенно.
Йона выдохнул. Тело покалывало от ощущения счастья.
Он подержал чашу трубки над лампой, снова глубоко вдохнул пары.
Жизнь сразу стала прекрасной и исключительно приятной. Каждое движение доставляло удовольствие, голова исполнилась творческих, несущих гармонию мыслей.
Йона с улыбкой смотрел, как Лайла скручивает большим и указательным пальцем новый шарик.
Он еще затянулся, закрыл глаза, почувствовал, что Лайла забрала у него трубку.
Вспомнилось, как в детстве они с одноклассниками после уроков отправлялись на велосипедах к Оксундашён, купаться.
Йона словно видел перед собой головоломные трюки стрекоз над поверхностью воды.
Воспоминание было исполнено спокойной красоты.
Йона затянулся, вслушался в тихий булькающий звук. Вспомнил, как в первый раз увидел спаривающихся стрекоз.
Два длинных узких тела на несколько секунд сложились в сердечко.
Йона очнулся, поднес трубку к лампе, услышал, как потрескивает в шарике, и вдохнул сладковатые пары.
Улыбнулся, закрыл глаза. Во сне ему явился гобелен с вытканными золотом стрекозами.
Бледными, как полная луна.
Свет переменился, и одна из стрекоз стала похожей на тонкий крест, после чего вторая захватила ее, и обе образовали кольцо.
После восьмой трубки Йона несколько часов пролежал, то задремывая, то просыпаясь. Наконец чудесные сны перешли в тревожную дурноту.
Йона покрылся потом, его стало знобить.
Когда он попытался сесть, его вырвало в ведро. Он лег на бок и закрыл глаза.
Ему казалось, что комната стремительно раскручивается то в одну, то в другую сторону.
Йона полежал, собираясь с силами, и встал с кровати. Комната перекосилась, его бросило в сторону, Йона перевернул столик и упал на пол, ударившись плечом. Встал на четвереньки, причем его вырвало прямо на пол, попробовал ползти, но повалился на бок и замер, тяжело дыша.
— Еще трубку, — прошептал он.
Когда Йону вырвало в очередной раз, он даже не смог поднять головы. Лайла помогла ему вернуться на кровать, расстегнула запачканную рубашку и ею вытерла ему лицо.
— Еще одну, — умолял он, трясясь от озноба.
В ответ Лайла молча расстегнула собственную блузку и повесила ее на спинку компьютерного кресла. Сняла лифчик и легла у Йоны за спиной, согревая его.
Желудок сводило, но рвота прекратилась.
Комната кружилась, выгибаясь в разные стороны. Очень хотелось что-нибудь с этим сделать, но мягкие объятия Лайлы удерживали Йону.
Тело мелко дрожало, покрытое холодным потом. Грудь Лайлы как будто скользила по мокрой спине Йоны.
Лайла что-то прошептала по-фински ему в шею.
Йона послушно лежал, глядя на окошки под потолком. Когда за окнами кто-нибудь проходил, свет менялся.
Наконец тепло Лайлы начало проникать в его тело.
Озноб понемногу унялся, дурнота стала не такой мучительной. Лайла, одной рукой обнимая его, тихо запела.
— Ну вот, ты вернулся в себя, — прошептала она.
— Спасибо.
Лайла встала и оделась. Йона остался лежать, глядя на грубый пластик, прикрывавший бетонный пол. В углу под окном стояли красное ведро и швабра. На полу рядом с письменным столом — коробка с остатками суши.