— Меня зовут Йона Линна, мы с вами встречались в допросной. Я пришел сказать, что прокурор не будет возбуждать против вас дело, она прекратила следствие, так что вас прямо сейчас освободят… Но прежде чем вы выйдете отсюда, я хочу принести вам свои извинения и спросить: может быть, вы хотите помочь нам найти того, кто убил Йенни Линд.
— Если смогу, — тихо ответил Мартин и посмотрел на ботинки говорившего. На ботинки и черные брючины над ними.
— Я понимаю, что вы мало что можете рассказать, — продолжил Йона. — Но когда мы с вами беседовали в допросной, вы что-то хотели мне сообщить. Мой коллега не дал нам договорить, но вы уже начали описывать, как Йенни Линд стояла под дождем.
— Я не помню, — прошептал Мартин.
— Мы сможем поговорить позже.
— Хорошо.
Мартин поднялся с пола; тело у него затекло.
— Если хотите, я позвоню, скажу, что вас отпустили?
— Нет, спасибо.
Мартин не решался упомянуть про Памелу, потому что дверь в коридор стояла открытой. Если произнести имя жены, мертвые мальчики наверняка захотят забрать его себе. Разозлятся, что им не разрешают написать это имя на могилах.
Полицейский, говоривший с финским акцентом, подвел Мартина к надзирателю, а тот отвел его в приемное отделение, где Мартину выдали сумку с одеждой, обувью и бумажником.
Пять минут спустя он уже выходил на Бергсгатан. Ворота у него за спиной с жужжанием закрылись. Мартин зашагал по тротуару вдоль ряда припаркованных сверкающих машин.
Вдалеке послышался собачий лай.
Мальчик с серым лицом, стоявший возле большой вентиляционной решетки, не отрываясь, смотрел на него. Вода стекала с мокрых волос на серую курточку, грязные джинсы были порваны на коленях.
Пальцы одной руки судорожно растопырены.
Мартин повернулся и пошел назад. За спиной послышались быстрые шаги — кто-то приближался к нему. Вдруг Мартин почувствовал, что его схватили за рукав. Он сделал попытку вырваться, и тут его сильно ударили по щеке. Мартин пошатнулся, упал на выставленные руки, ободрал ладонь об асфальт.
В ушах гудело, словно он с размаху ушел под воду.
Мартин вдруг вспомнил, как провалился под лед. Внезапный холод, и его как будто переехала машина.
Мартин попытался встать, но какой-то мужчина с вытаращенными глазами и напряженным ртом ударил его в лицо.
Кулак наискось задел нос.
Мартин сделал попытку прикрыться руками и встать. Он ослеп на один глаз, кровь лилась по губам.
— Что ты, сволочь, делал с ней пять лет? — кричал мужчина. — Пять лет! Я тебя сейчас голыми руками убью, понимаешь ты это?..
Нападавший, прерывисто дыша, схватил Мартина за куртку, они неуклюже сцепились.
— Отвечай!
Перед ним был отец Йенни Линд.
Мартин узнал его — видел по телевизору, когда он и его жена умоляли преступника отпустить их дочь.
— Это ошибка, я не…
Мужчина ударил его по зубам. Мартин обрушился на велосипед, прикованный к столбу, и услышал, как звякнул звонок.
К ним через газон бежали двое полицейских.
— Он похитил мою дочь. Он убил ее! — выкрикнул мужчина и поднял с земли булыжник.
Мартин стер кровь с лица. Мальчик, стоя на полоске пожухлой травы, снимал его на мобильный телефон.
Свет, отразившийся в зеркале бокового вида одной из припаркованных машин, ослепил Мартина. Он отвернулся; ему вспомнилось, как преломлялись, проникая через лед, солнечные лучи.
Полицейские велели нападавшему бросить камень и успокоиться. Мужчина, тяжело дыша, посмотрел на камень, словно не понимая, откуда он взялся, и уронил булыжник на тротуар.
Один из полицейских отвел Мартина в сторону, спросил, как он себя чувствует и не нужно ли вызвать «скорую». Второй, глядя в водительские права мужчины, объяснял, что против него возбудят дело о нападении и нанесении побоев.
— Все это просто ошибка, — проговорил Мартин и торопливо ушел.
33
Весь день они слушали звуки, с какими лопата втыкалась в землю, и шорох гравия, высыпаемого из тачки. Цезарь решил, что надо построить бункер, где они смогут отсидеться, когда настанет конец. Он казался нервознее обычного и вчера толкнул бабушку так, что та упала. Цезарь решил, что она слишком медлительна.
Несмотря на жару в клетке, Ким вздрогнула, когда Бленда начала пальцами расчесывать ей волосы. Ким с трудом выносила, когда кто-нибудь оказывался у нее за спиной, и теперь постаралась сосредоточиться на светлой полоске под дверью.
В проходе между клетками стояло ведро с кусками хлеба и вяленой рыбой; над ведром жужжали мухи. Бабушка принесла его еще утром, но девушек еще не кормили.
— Можно посмотреть на тебя? — спросила Бленда.
Обеим хотелось пить, но Бленда все же вытряхнула последние капли из пластиковой бутылки в ладонь и умыла Ким.
— Ой, здесь, оказывается, девочка! — улыбнулась она.
— Спасибо, — прошептала Ким и слизнула воду с губ.
Ким выросла в Мальмё. Ее гандбольная команда направлялась на соревнования в Сольну, и микроавтобус остановился в живописном местечке Брахехюс, где ребята хотели пообедать. В туалет выстроилась длинная очередь, а Ким не могла ждать.
Прихватив салфетку, она направилась на лесную опушку. Там все было усеяно использованной бумагой, и Ким немного углубилась в лес. Наконец строения и машины скрылись из виду.
Ким очень хорошо помнила ту поляну, жаркие солнечные лучи, падавшие на черничник и мох, сверкающие паутинки и темные верхушки елей.
Ким стянула штаны и трусы до самых ступней и присела на корточки, широко расставив ноги.
Одной рукой она отвела штаны подальше от наполненной светом струйки, от брызг, которые отскакивали от земли.
С треском сломалась ветка, и Ким поняла, что рядом кто-то есть, но ей очень хотелось писать.
Шаги приближались, за спиной у Ким потрескивали ветки и шишки, сухостой со свистом задел чьи-то штанины.
Дальше все произошло очень быстро. Нападавший вдруг прижал Ким ко рту тряпку и опрокинул на спину. Ким попыталась отбиваться, чувствуя, как теплая моча струится по ногам, а потом потеряла сознание.
В доме Ким жила уже два года.
Первые шесть месяцев ее продержали одну в подвале. Потом пустили жить в доме. Ким помнила день, когда бабушка рассказала, что ее больше не ищут. Бленда, с которой Ким делила комнату, прожила в доме гораздо дольше; она носила золотой браслет, и ей пришлось научиться водить грузовик. Девушки жили наверху, они прибирали в доме и мыли посуду, но никак не контактировали с остальными насельницами.
Колеса тачки проскрипели по двору, и Ким с Блендой услышали, как бабушка кричит Аманде: «Кто не работает, тот не ест!»
— Ты их знаешь? — вполголоса спросила Ким.
— Нет. Но Аманда, по-моему, сбежала от родителей, потому что ей все казалось скучным. Она хотела посмотреть мир, поездить по Европе, петь в какой-нибудь группе.
— А Ясин?
— Она из Сенегала. Вроде бы. Ругается по-французски.
После побега Йенни Линд все изменилось. Девушки лишились всех преимуществ, и жить в доме им больше не разрешали.
Теперь они обитали в тесных клетках, как звери.
Все они видели полароидные фотографии: вот Йенни борется за жизнь, а вот труп Йенни.
Бленда уже начала заплетать Ким косу, как вдруг брус на двери поднялся, и вошел Цезарь.
В клетки хлынул дневной свет, и девушки заморгали. У бедра Цезаря покачивалось мачете, тяжелое лезвие поблескивало черным.
— Ким, — позвал он, останавливаясь перед клеткой.
Ким опустила глаза, как научила ее бабушка, и сама почувствовала, как часто дышит.
— Все нормально? — спросил Цезарь.
— Да, спасибо.
— Что скажешь насчет ужина со мной?
— Я была бы очень рада.
— Если ты не против, аперитив можно принять прямо сейчас. — И Цезарь отпер клетку.
Ким выползла из клетки, отряхнула спортивные штаны от мусора и соломы и вышла за Цезарем во двор, под солнечный свет.
В пальцах ног покалывало от притока крови.
Тачка была перевернута, гравий высыпался. Ясин лежала на земле, бабушка молча била ее тростью. Аманда бросилась к тачке, подняла ее, схватила лопату и принялась сгребать гравий назад, в тачку.
— Это что? — Цезарь указал на тачку мачете.
— Просто несчастный случай. — Аманда посмотрела на него.
— Несчастный случай. И почему же он произошел?
Бабушка опустила трость и, дыша открытым ртом, отступила. Ясин так и лежала, глядя перед собой.
— День жаркий, нам хотелось пить, — объяснила Аманда.
— И ты высыпала гравий, чтобы привезти воды? — спросил Цезарь.
— Нет…
Аманда дрожащими пальцами застегнула верхние пуговицы пропотевшей насквозь блузки.
— Стоит мне отвернуться — и вы делаете вид, что правила ничего не значат, — заговорил Цезарь. — Что это с вами? Что вы станете делать без меня? Будете сами заботиться о себе, сами добывать еду и покупать украшения?
— Простите. Нам просто хотелось пить.
— Значит, Бог, по-твоему, не знает о ваших нуждах? — Цезарь повысил голос.
— Он…
— Все начинается с недовольства, — перебил Цезарь. — А от недовольства и до мыслей о побеге недалеко.
— Она ничего такого не имела в виду, — заговорила бабушка. — Она…
— Вы сами вынудили меня ужесточить наказания, — рявкнул Цезарь. — Я этого не хотел, я не хотел сажать вас под замок.
— Я никуда не убегу, — заверила его Аманда.
— Ты что, собака? — Цезарь облизал губы.
— Чего?
— Собаки не сбегают, — проговорил Цезарь, глядя на нее. — Если ты собака, то почему стоишь не по-собачьи?
Аманда с отсутствующим лицом положила лопату в тачку и опустилась перед ним на четвереньки.
Блуза выбилась из юбки, обнажив блестящий от пота крестец.
— Фанни пыталась сбежать, Йенни пыталась сбежать. Еще кто-нибудь хочет попробовать? — спросил Цезарь.
Он схватил Аманду за волосы, задрал ей голову и полоснул мачете по шее с таким звуком, с каким топор втыкается в полено. Аманда завалилась вперед, тело несколько раз дернулось и застыло.