— Я займусь ею, — прошептала бабушка и положила руку на кулон, свисавший с ее шеи.
— Зачем? Она не заслуживает погребения. Пусть гниет на обочине шоссе.
И Цезарь зашагал к дому.
Ким, дрожа, стояла возле трупа Аманды и смотрела, как Цезарь тянет через двор удлинитель, как втыкает в него штепсель болгарки.
Следующие несколько часов прошли как в тумане. Цезарь распиливал труп, а Ким и Ясин рассовывали отпиленные части по пластиковым мешкам и заматывали их скотчем. Мешки они относили в прицеп фуры.
В последний мешок, с головой и правой рукой, Цезарь швырнул бутылку воды, несколько украшений, сумку и велел бабушке выбросить мешок куда-нибудь подальше.
34
Мия Андерсон сидела напротив соцработницы, ответственной за рассмотрение ее дела, в комнате на первом этаже.
Кружка с кофе у нее в руках успела остыть.
Что бы ни происходило с Мией, ее всегда преследовало чувство одиночества.
В детстве о ней никто не заботился. Необходимость содержать себя в чистоте и что-нибудь есть целиком и полностью лежала на ней. В семь лет Мия обнаружила своих родителей в ванной, мертвыми. Передозировка фентанила. Мия попала сначала в одну временную семью, потом две недели провела в приемной семье в Сандвикене, но разругалась с другим ребенком.
Мия красила свои светлые, как у матери, волосы в голубой и розовый цвет. Густо мазала брови и ресницы, жирно подводила глаза. Кривые зубы придавали симпатичной, в общем, улыбке зловещее выражение.
Мия носила черные джинсы, тяжелые ботинки и мешковатые кофты.
Она уже поняла: доброты в людях нет. Все просто используют друг друга. Нет ни настоящей любви, ни истинного сочувствия, есть только красивые слова.
Как в той брошюре: ориентированный на результат торговый агент придерживается методов, доказавших свою эффективность.
Мия ненавидела эту систему.
Совершенно очевидно, что некоторые дети никому не нужны.
А те, кому они все-таки нужны, сами те еще типы.
Памела звонила сегодня, но Мия не ответила. Когда Памела через пять минут позвонила еще раз, Мия заблокировала ее номер.
— Что думаешь, Мия?
— Ничего.
Соцработнице было лет пятьдесят. Седое каре, на необъятной груди — очки на золотистой цепочке.
— Я понимаю, что ты расстроилась из-за отказа комиссии.
— Да ладно, ничего.
Время, проведенное с Микке, было единственным в жизни Мии периодом, когда ей казалось, что у нее есть семья. Но и потом, когда Микке посадили, она не смогла осознать, что была влюблена в него, что он хорошо обращался с ней только потому, что она добывала деньги воровством.
— До того как попасть сюда, ты жила в двух приемных семьях.
— Да, ничего не вышло.
— Почему?
— Спросите у них.
— Я спрашиваю тебя.
— Ну, там надо было мило улыбаться, а я не из таких, и меня это иногда раздражало. Люди хотели решать за меня, а сами ни фига про меня не понимали.
— Мы собираемся провести дополнительное психиатрическое обследование.
— Я не псих, вот уж точно не псих. Я просто не вписалась в семью такой, какая есть.
— А сюда ты вписываешься, — без улыбки заметила соцработница.
Мия почесала лоб. Начальство интерната утверждает, что заботится о ней, но эти люди — не ее родители и не хотят ими быть, у них есть собственные дети, у них такая работа, им за нее платят. Они не плохие люди. Но все же ее проблемы для них — просто источник дохода.
— Я хочу попасть в настоящий дом, — сказала Мия.
Соцработница заглянула в лежащие перед ней бумаги.
— Ты уже внесена в лист ожидания. Я считаю, что ты, безусловно, должна в нем оставаться, но, честно говоря, шансы у тебя не очень. Тебе же скоро восемнадцать.
— Ну да, понимаю, чего уж тут. — Мия проглотила комок в горле.
Она поднялась, сказала «спасибо», пожала соцработнице руку. Вышла в холл и села на ступеньку лестницы, ведущей наверх.
У нее нет сил подниматься, когда у Лувисы случаются припадки.
Она сидела на ступеньке, читала мемы в телефоне и вдруг увидела новостной заголовок: стокгольмский следователь Арон Бек, руководивший предварительным расследованием убийства Йенни Линд, заявлял, что прокурор ошиблась, потребовав заключения Мартина Нордстрёма под стражу. С Нордстрёма полностью сняли обвинение в убийстве, и теперь следователи рассматривали его как ключевого свидетеля.
Мия спустилась по лестнице и вышла на улицу. Было жарко. Трава, ревень и кусты сирени, которыми была обсажена беседка, источали сладкий запах.
Мия прошагала мимо двух машин, стоявших во дворе, пробежала по подъездной дороге, свернула налево и коротким путем, через высокую траву вышла на Варвсгатан.
Обернулась, посмотрела через плечо.
На обочине немолодой мужчина с длинными седыми волосами фотографировал шмелей, вьющихся над люпином.
Мия прошла по лесной опушке, поглядывая на стволы деревьев. Ей все еще казалось, что за ней кто-то наблюдает.
Дорога обогнула перелесок и вывела Мию в промышленную зону со строительными рынками и автомастерскими.
Мия миновала старые газгольдеры.
Над полукруглыми крышами дрожал горячий воздух.
Сзади приближалась машина.
Под медленно крутившимися колесами пощелкивали камешки, валявшиеся на асфальте.
Мия обернулась, козырьком приставила ладонь к глазам и рассмотрела такси.
Машина остановилась метрах в двадцати позади нее.
Потянулся забор, Мия зашагала быстрее. Машина тронулась, набрала скорость и поравнялась с ней.
Мия уже подумывала перелезть через ограду и убежать к набережной, когда окошко опустилось и показалось лицо Памелы.
— Здравствуй, Мия. Нам надо поговорить.
Такси остановилось, и Мия забралась на заднее сиденье, к Памеле.
— Я прочитала, что Мартина выпустили, — сказала Мия.
— Об этом уже пишут? И что именно?
— Что он вообще не при делах… но что он вроде как важный свидетель.
— Для начала могли бы спросить меня, — вздохнула Памела.
Мия подумала, что Памела красивая, но глаза у нее грустные, а на лбу залегли морщины.
— Я несколько раз пыталась до тебя дозвониться.
— Правда? — буркнула Мия.
Машина тронулась с места. Мия поглядывала в окно и улыбалась — она поняла, что Памела примчалась сюда на такси из самого Стокгольма только потому, что она, Мия, не брала трубку.
— Я уже связалась с адвокатом, который сможет обжаловать решение комиссии.
— А получится? — спросила Мия и искоса взглянула на Памелу.
— Не знаю. Если Мартин… он довольно чувствительный человек, у него с психикой не все ладно. Но я ведь об этом говорила?
— Ага.
— И я боюсь, что после тюрьмы ему снова станет хуже, — объяснила Памела.
— А сам он что говорит?
Машина медленно катила через Евле, а Памела рассказывала. У ворот тюрьмы на Мартина набросился с кулаками отец Йенни Линд. Памела искала мужа до двух часов ночи, обзвонила все больницы. Рано утром его обнаружили спящим в лодочке на Кунгсхольмс-странд. Когда полиция взялась за него, Мартин очень растерялся и не смог объяснить, что он здесь делает.
— Я отвезла его в отделение скорой психиатрической помощи, но… Мартин не захотел говорить, почти ничего не сказал. И был слишком напуган, чтобы вернуться домой.
— Как же его жалко-то, — сказала Мия.
— Я думаю, через пару дней ему придется собраться с мыслями и понять, что обвинения против него выдвинули по ошибке.
На Стурторгет три девочки, смеясь, прыгали по плитам и гонялись за мыльными пузырями.
— Куда мы едем? — Мия выглянула в окошко.
— Не знаю. А ты чем хочешь заняться? — улыбнулась Памела. — Есть хочешь?
— Нет.
— Хочешь, съездим в Фурувик?
— В зоопарк? Вы в курсе, что мне почти восемнадцать?
— А мне сорок. И я обожаю американские горки.
— Я тоже, — призналась Мия и улыбнулась.
35
В девять вечера Памела вылезла из такси на Карлавеген. Вошла в подъезд и поднялась на лифте на пятый этаж.
Лицо у нее порозовело, волосы растрепались. Они с Мией раз десять прокатились на американских горках, ели попкорн, сладкую вату и пиццу.
Памела отперла железную дверь, подобрала почту, валявшуюся на полу у порога. Сейчас она примет душ, ляжет и почитает.
Памела стала просматривать почту и вдруг похолодела.
Среди конвертов был полароидный снимок Мии.
Прядь голубых волос за ухом, счастливое лицо. На заднем плане — вход в павильон страха, что в Фурувике.
Фотография сделана всего несколько часов назад.
Памела перевернула снимок. На обороте что-то написано — так мелко, что слов не разобрать.
На кухне Памела зажгла потолочную лампу и положила фотографию на стол, под яркий свет. Потом надела очки и склонилась над снимком.
Если он заговорит — она понесет кару
Стоя над снимком, Памела с тяжелым сердцем пыталась понять, что означают слова и фотография. Это явная угроза. Кто-то пытается запугать их с Мартином.
Новостные сайты и газетные анонсы сегодня вечером были полны заголовков и наспех написанных статей, сводившихся к тому, что полиция теперь рассматривает Мартина как ключевого свидетеля.
Кто-то хочет ее запугать, сделать так, чтобы она убедила Мартина не выступать свидетелем.
Наверное, это убийца.
Он наблюдает за ними, знает, где они живут, знает про Мию.
При этой мысли Памелу замутило от страха.
Она взяла было телефон, чтобы позвонить в полицию, объяснить, что произошло, и потребовать для Мии защиты, но тут же поняла, что все будет впустую. Ее выслушают, примут у нее заявление, а потом объяснят, что в подобных случаях защита со стороны полиции не предоставляется.
Да, так и будет. У нее всего-навсего фотография и неясная угроза. Ни имен, ни особых признаков.
Но человек, убивший Йенни Линд, боится, что Мартин начнет свидетельствовать.
И если Мартин расскажет, что видел в ту ночь, этот человек покарает Мию.