— Здравствуй, Мартин, — сказала Памела и села за стол.
— Здравствуй, — тихо ответил Мартин.
Памела положила пальцы на запястье мужа и несколько секунд смотрела на него, а потом он отвернулся. На лбу у Мартина все еще белел пластырь, но синяк на щеке уже начал желтеть.
— Как ты? — спросила она.
— Ничего не чувствую, — ответил Пророк и хлопнул себя рукой по ляжке.
— Я к Мартину обращаюсь.
Пророк поправил на переносице очки с толстыми линзами, собрал карты и принялся тасовать колоду.
— Сыграешь? — спросил он Памелу и поменял местами верх и низ колоды.
Памела кивнула, и Пророк начал сдавать. Мускулистый санитар стоял возле другого стола, за которым пожилая женщина раскрашивала мандалу.
Перед телевизором дремал человек с седой бородой. В динамиках раздалось тихое потрескивание аплодисментов: показывали запись какой-то викторины.
— Десятки, — прошептал Мартин и бросил взгляд на застекленную дверь.
— Хочешь мои десятки? — улыбнулась Памела. — Может, лучше девятки возьмешь?
Мартин замотал головой, и Памела сдала ему три десятки.
Она покосилась на часы. Скоро Мартин закричит, забьется в конвульсиях. От этой мысли у Памелы тревожно заныло в животе.
— Бери карту, бери, — сказал Пророк, и тут дверь отворилась.
Памела подняла глаза и увидела, как в комнату входит Примус — человек, донимавший ее, когда она была здесь в последний раз. За Примусом шел санитар. Седые волосы Примуса были распущены, на плече висела спортивная сумка.
Примус низко поклонился Пророку, поправил в промежности тесные джинсы и остановился за стулом Памелы.
— Сегодня положили, сегодня же и выписали, — с улыбкой проговорил он.
— Сделаешь, как сказано, — сказал Пророк и снова занялся своими картами.
— Вот уж натрахаюсь, — прошептал Примус и пососал указательный палец. Послышался голос санитара:
— Встань рядом со мной.
— Ладно. А сколько сейчас времени?
Санитар отвлекся на часы, и Примус погладил Памеле шею мокрым пальцем.
— Пора идти, скажи всем «до свидания», — сказал санитар.
— Зачем мне идти? Я умею летать, — отозвался Примус.
— Но ты не свободен, — напомнил Пророк. — Ты всего лишь Цезарев денщик, муха, которая с жужжанием вьется вокруг своего повелителя…
— Хватит, — нервно прошептал Примус.
Памела наблюдала, как он следом за санитаром направляется к двери, как санитар сует карту в картридер, вводит код, и дверь открывается.
Мартин так и сидел с потрепанными картами в руках.
— У тебя тройки…
— Тройки, — отозвался Пророк и взял карты со стола.
— Да.
— Бери, — сказал Пророк и повернулся к Памеле. — Будь любезна, сдай все семерки.
— Бери.
— Сейчас много внимания уделяют гиноидам. — Пророк почесал картами подбородок. — Один ученый, Макмуллен его фамилия, создал секс-робота, куклу, которая слушает, запоминает, что ей говорят, разговаривает, морщит лоб и улыбается. — Пророк отложил карты и вскинул руки ладонями вверх. Памела не удержалась и взглянула на его пальцы с десятью маленькими крестами.
— Сдай мне, пожалуйста, всех королей, — сказал Мартин.
— Скоро гиноида будет не отличить от живой девчонки, — пояснил Пророк. — И не будет у нас больше ни изнасилований, ни проституции, ни педофилии.
— Что-то не верится, — заметила Памела и встала.
— Роботы нового поколения будут уметь кричать, плакать и умолять. Они будут отбиваться, потеть от страха, их будет рвать, они станут мочиться под себя…
Пророк замолчал: в комнату вошла круглолицая медсестра с «гусиными лапками» в уголках глаз и позвала Мартина и Памелу.
— Не ели сегодня? — как всегда, спросила медсестра, пока Мартин укладывался на каталку в приемной.
— Нет. — Мартин поглядел на Памелу, и глаза на изможденном лице беспомощно зажмурились. Медсестра ввела ему в сгиб локтя катетер и вышла.
Деннис уже объяснил Памеле, что такое электросудорожная терапия. С помощью электрического тока у человека, чтобы восстановить баланс медиаторов головного мозга, вызывают контролируемый судорожный припадок.
Мартин вернулся в клинику всего через несколько дней, и теперь его психиатр видел в ЭСТ единственный шанс помочь ему.
— Примус сказал, что… что меня посадят… в тюрьму…
— Не посадят. Тот полицейский, Арон, обманом заставил тебя признаться в том, чего ты не совершал, — объяснила Памела.
— Верно, — прошептал Мартин.
Памела погладила мужа по руке, и он открыл глаза.
— Просто имей в виду: тебе больше не нужно разговаривать с полицейскими.
— Все нормально.
— После того, через что они заставили тебя пройти, у тебя есть полное право отказаться разговаривать с ними.
— Я сам хочу, — прошептал Мартин.
— Я знаю, что ты хочешь помочь, но, по-моему…
Памела замолчала: в приемную вошли двое санитаров. Мартину пора на процедуру. Памела пошла рядом с каталкой.
Из пожелтевшего пластмассового гнезда свисали провода, тянувшиеся к кронштейнам с мониторами.
Анестезиолог с седоватыми бровями сел на табурет и стал поправлять экраны.
Мартина вкатили в процедурную, и сестра-анестезистка стала подключать его к разным приборам.
Заметив, что муж нервничает, Памела взяла его за руку.
— Процедура займет около десяти минут, — сказала вторая сестра и дала Мартину наркоз через катетер.
Глаза у Мартина закрылись, рука обмякла. Подождав несколько секунд, сестра ввела миорелаксант.
Мартин погрузился в глубокий сон, рот слегка запал. Памела выпустила его руку и отодвинулась.
Анестезистка приложила к носу и рту Мартина маску с мешком Амбу и дала ему кислород.
Прозвучало «здравствуйте»; в процедурную вошел психиатр с глубоко посаженными глазами и резко очерченными скулами. Шея у него покраснела после бритья, из кармашка халата торчали пять прозрачных пластмассовых ручек.
— Если хотите, можете остаться, — сказал психиатр. — Родственникам некоторых пациентов мышечная реакция на ток кажется кошмарной. Я совершенно точно могу сказать, что это не больно, но все-таки хочу, чтобы вы были готовы.
— Я готова. — Памела взглянула врачу в глаза.
— Хорошо.
Медсестра проследила, чтобы Мартин дышал глубоко и мозгу хватало кислорода. Она убрала маску и сунула Мартину в рот прикусный валик.
Психиатр включил аппарат ЭСТ, выставил силу тока, ширину импульса и частоту, после чего подвел оба электрода к голове Мартина.
Лампа на потолке мигнула. У Мартина дернулись прижатые к телу руки.
Запястья неестественно подергивались, спина согнулась. Зубы стиснуты, подбородок прижат к груди, углы рта опущены, жилы на шее напряглись.
— Боже мой, — прошептала Памела. Ей казалось, что муж надел какую-то уродливую маску. На лице с крепко зажмуренными глазами проступили незнакомые морщины.
Пульс участился.
Мартину дали еще кислорода.
Ноги конвульсивно бились, руки дрожали.
Каталка скрипела, чехол сбился, обнажив потрескавшуюся в нескольких местах клеенку матраса.
Вдруг судороги прекратились, словно кто-то задул стеариновую свечу, и струйка дыма, извиваясь, медленно поплыла к потолку.
38
Мартин повернул голову, и окно с лампой — он видел их краем глаза — утекли в сторону, как вода.
Когда он очнулся после наркоза, ему принесли бутерброд с сыром и клубничный сок, и с тех пор он еще ничего не ел.
Памела посидела с ним, а потом заторопилась на работу.
Встав с кровати, Мартин направился прямиком в психотерапевтический кабинет, рисовать. Он знал, что художник из него никакой, но рисование стало для него важным ежедневным делом.
Мартин положил палитру, кисть и муштабель, отступил на шаг назад и посмотрел на свою работу. На небольшом листе он изобразил красный домик, но уже сам не помнил почему. В окошке угадывалось за занавеской чье-то лицо.
Мартин вытер испачканные акриловой краской руки и вышел из кабинета.
Строго говоря, перекусывать в отделении не полагалось, но Мартин иногда наведывался в столовую, к холодильнику.
Он зашагал по пустому коридору.
В кабинете групповой терапии было тихо. Проходя мимо, Мартин заглянул в открытую дверь. Стулья составлены так, словно на них сидели и слушали оратора какие-то невидимки.
С тех пор как Мартина доставили в клинику, мальчики где-то прятались. Он не слышал их даже по ночам. Может, они радовались, что Мартин снова угодил в отделение.
Мартин остановился и через окошко в двери заглянул в кабинет психиатра. Доктор Миллер стоял посреди кабинета, уставив светлые глаза в никуда.
Мартину захотелось постучать, сказать, что он хочет вернуться домой, но он вдруг забыл собственное имя.
Врача зовут Майк, это он помнил. В отделении его прозвали «Эм энд Эм». Что же это происходит? Мартин помнил, что он пациент Четвертого отделения, что его жену зовут Памела, а живет он на Карлавеген.
— Мартин. Меня зовут Мартин, — проговорил он и зашагал дальше.
Снова накатило головокружение. Жестяные шкафы поплыли вбок и куда-то пропали.
Навстречу Мартину попалась новая санитарка — невысокая женщина с белыми руками, у которой вокруг рта залегли странные морщины, но она Мартина даже не заметила.
У двери в столовую для пациентов Мартин оглянулся. Возле входа в кабинет групповой терапии стояла каталка с ремнями. Только что ее там не было.
Мартин вздрогнул и тихонько открыл дверь столовой.
Плотные шторы были задернуты — мера против солнца. В столовой царил неясный полумрак.
Три круглых стола окружали пластмассовые стулья; на самих столах, покрытых клеенкой в цветочек, стояли салфетницы со светлыми салфетками.
Где-то послышалось тихое поскрипывание — словно качнулась доска-качели.
Холодильник помещался за низеньким прилавком с поддонами из нержавеющей стали.
Мартин прошел по блестящему пластиковому покрытию и остановился, уловив движение в дальнем углу. Он задержал дыхание и осторожно обернулся.