— Пошли назад, — сказала Ким.
— Я только кое-что проверю.
Они зашли в тень под деревьями и остановились; от грузовика пахло машинным маслом. Мия сильно топнула по листу жести и оглянулась на барак. Надулась под ветерком белая простыня.
— Что ты делаешь? — Ким занервничала.
Мия опустилась на колени, подобрала обломок металла и сунула его себе в высокий ботинок, после чего попыталась отломать от листа жести еще кусок.
Ким испугалась; она хотела поднять Мию на ноги, но та продолжала упорно сгибать и разгибать жесть.
В щель сыпались чешуйки ржавчины.
Во дворе повесили очередную простыню; скрипнуло крепление бельевой веревки.
Добытый обломок Мия сунула к первому, в ботинок, распрямилась и отряхнула колени. Девочки, гуляя, пошли прочь.
Мия не могла сидеть и ждать, когда ее спасут. Она знала: никто из тех, кто остался в большом мире, не станет скучать по ней.
Мия доела свою порцию до конца, подобрала с пола и сунула в рот кукурузное зернышко и продолжила работу.
Она медленно и методично затачивала обломок жести о бетонный пол, накрыв руки паркой.
Мия уже пыталась обсудить возможность побега с другими девочками, но Ким была слишком напугана, а Бленда, похоже, верила, что все изменится к лучшему. Она твердила, что скоро они вернутся в господский дом, им снова дадут чистую одежду и золотые украшения.
— Если мы будем сидеть сложа руки, то помрем, — вполголоса сказала Мия.
— Ты ничего не понимаешь, — вздохнула Бленда.
— Я одно понимаю: нас караулит какая-то старуха. Еще я знаю, что если мы объединимся, то она против нас ничего не сможет.
— Никто не будет объединяться с тобой, — тихо сказала Ким.
— Но мы ее одолеем как нечего делать. Хватит и нас троих… я точно знаю, как действовать.
— Даже слушать не буду.
Мия замолчала. Когда жестяные заточки будут готовы, она сможет добиться помощи от Бленды и Ким.
Она научит девочек втыкать «кинжалы» в живот или в шею, в самые мягкие участки тела.
Надо нанести не меньше девяти ударов и считать вслух, чтобы было слышно.
Мия поплевала на пол, пристроила куртку поверх жестяного ножа и снова принялась за работу. В бараке раздался тягучий скрежет.
— Прекрати, — попросила Бленда.
— Ты это мне? — спросила Мия.
— Прекрати скрежетать, или чем ты там занимаешься.
Затачивать надо еще несколько дней. Когда обломки станут достаточно острыми, Мия порвет тряпку на узкие лоскуты, намочит их и накрепко обмотает рукояти.
Они с Ким спрячут свои кинжалы в карманах или складках одежды. Когда их в следующий раз выведут на прогулку, они перережут ремень-стяжку, но продолжат держаться за руки, а оружие спрячут. Бленда пусть улучит момент и рванет бабушкину палку к себе. Мия и Ким немедленно разделятся и нападут на бабушку спереди и сзади.
Девять глубоких ран — и все кончено.
Когда бабушка умрет, они помоются, отопрут все клетки, возьмут с собой воды и собаку и все вместе пойдут вдоль дороги.
Никто не сможет их остановить.
Руки у Мии дрожали от напряжения. Она пососала стертые в кровь пальцы, получше спрятала заточки, подползла к Ким и положила руку ей на плечо.
— Я знаю, что тебе страшно, — зашептала она. — Но я покажу, что надо делать. Я тебя не брошу, честное слово. Поедешь домой, к родителям, будешь дальше играть в гандбол…
Мия замолчала: во дворе остановилась машина.
Возбужденно залаяла собака, и Мия подумала — их нашли, вот и полиция, но, услышав, как Бленда умывается остатками воды и приводит в порядок волосы, поняла: прибыл Цезарь.
Засов подняли, дверь открылась, и бабушка втащила в барак матрас. Во дворе было темно, но свет все же падал на петли и металлические детали двери.
— Не хочу, не хочу, — тихо заплакала Ким, прижав к глазам кулаки.
Мия старалась успокоить ее, одновременно наблюдая за бабушкой. На той были клетчатая фланелевая рубаха и мешковатые джинсы. Лицо изрезано глубокими морщинами, острый нос придает лицу хмурый вид.
Бабушка хромала, и на груди у нее раскачивался большой амулет.
Она раздраженно отпихнула стоявшее на полу цинковое ведро, чтобы освободить место для матраса.
Ким отползла от Мии и забилась в дальний угол клетки.
Бабушка подошла к другой клетке и указала на Ралуку; та сразу выползла через дверцу. В длинную косу девушки набилась солома, под нечистым подолом грязной юбки белели голые ступни. Ралука легла на матрас лицом вверх; бабушка чем-то смочила тряпку и прижимала ее ко рту и носу девушки, пока та не потеряла сознание.
Дверь медленно приоткрылась от сквозняка, и в барак проник свет со двора.
Лицо у бабушки было грубым и морщинистым. Мускулистые плечи и шея, мощные предплечья, большие руки.
Бабушка взяла Ралуку за подбородок, недовольно рассмотрела ее и поднялась, опираясь на палку.
— Выходи, — велела она Ким.
— Не хочу. Я себя плохо чувствую.
— Мы должны исполнять свой долг.
Бабушка вставила бледно-желтый шип в щель на конце палки.
Шип был похож на маленький клык.
Изучив его, бабушка снова посмотрела на Ким узкими глазками.
— Пожалуйста, не колите меня, не надо… Я выйду и вознесу хвалу Господу, и тряпку приму, и буду лежать не шевелясь, — умоляла Ким, прижавшись к стенке клетки.
Бабушка просунула палку сквозь прутья и острием ткнула Ким в плечо.
— Ай…
Ким потерла плечо, запачкав пальцы кровью.
— Ну вылезай, — проговорила бабушка, вынимая острие из палки.
Ким выползла из клетки и, нетвердо ступая, пошла к матрасу. Она пыталась подавить плач, и звук был, будто она икает. Дверь барака со скрипом затворилась, и снова сгустилась темнота.
— Ложись.
Мия едва дышала; в полутьме она неотрывно смотрела, как сильно ослабевшая Ким, держась рукой за прутья, опускается на матрасе на колени, ложится на бок рядом с Ралукой и расслабленно затихает.
Бабушка, раздраженно вздыхая, стянула с той и другой юбку, шорты и белье и уложила девушек ровно, после чего поднялась и вышла.
Дверь распахнулась, и на лежащих рядом девушек упал свет. Голое тело ниже пояса у обеих было грязным и истощенным.
Залаяла собака, во дворе послышались шаги, что-то с грохотом бросили в тачку.
Мужской голос зло прокричал бабушке:
— Чем я провинился? Я даю им всё, я не уклоняюсь от своего долга…
— Дело не в тебе, — заговорила бабушка, — дело в…
— Если так пойдет и дальше, я их всех перережу, — оборвал ее Цезарь.
Его шаги приближались, бабушка хромала следом.
— Они здесь только для тебя и только тебе принадлежат, честное слово. Они благодарны тебе и полны гордости…
Дверь рывком отворили. Цезарь бросил мачете на пол и подошел к матрасу, на котором лежали усыпленные девушки.
— Если бы вы знали, как вы прекрасны, — хрипло проговорил он.
Дверные петли взвизгнули, и Цезарь повернул голову. В свете, проникшем со двора, Мия мельком увидела вздернутый подбородок и бледные губы.
Цезарь снова отвернулся, и на темном лице блеснули очки.
Мия тихонько отползла в сторону, чтобы свет не попал на нее, когда дверь откроется в следующий раз, и сжалась. Заточка еще недостаточно острая, она не поможет.
Цезарь опустился за колени и сбросил Ким с матраса, не глядя на нее.
Дверь приоткрылась, свет пролился на бетонный пол. Цезарь раздвинул Ралуке ноги.
Увидев липкую от крови промежность, он оттолкнул девушку и выпрямился.
— Ладно, понимаю. Но пострадаю не только я. — Он говорил, часто дыша. — Я смогу нести свой крест, смогу омыться, очиститься…
Цезарь плюнул на Ралуку и утерся тыльной стороной ладони.
— Я знаю, вы считаете себя умными, думаете, что можете лишить меня душевного равновесия. Но у вас ничего не выйдет, на этот раз — не выйдет.
Мия не решалась сказать, что у Ралуки сегодня болит живот, но что никто не знал, что у нее начались месячные.
— Как бы мне хотелось, чтобы мы снова жили в доме все вместе, — мрачно проговорил Цезарь.
Мия успела увидеть, что он поднимает с пола мачете, и дверь захлопнулась.
Стало трудно понять, что происходит.
— Но если я вас прощу, вы решите, что законы можно не уважать.
Снова протянулся луч света. Мия увидела, что Цезарь схватил Ралуку за волосы и задрал ей голову.
— Вам хочется именно этого. — И он приставил лезвие ей к горлу. — Кто-нибудь желает занять место Ралуки?
Капли брызнули на край цинкового ведра с таким звуком, словно пошел частый дождь. Из глубокого разреза полилась кровь.
Чтобы не закричать, Мия зажала себе рот; она крепко зажмурилась, сердце стучало, как бешеное. Ралука пребывала в наркотическом сне, а Цезарь перерезал ей горло за то, что у нее месячные.
Мия не верила собственным глазам.
Мачете со звоном упало на пол.
Пульс грохотал в ушах.
Когда Мия снова открыла глаза, Цезарь лежал на Ким.
Матрас пропитался кровью Ралуки и с одной стороны потемнел.
Ким не сознавала, что ее насилуют, но знала, что это должно произойти. Когда она очнется, в промежности будет больно.
68
О том, что произошло после прыжка в воду, у Йоны остались только обрывочные воспоминания. Когда служащие группы особого назначения втащили их с Примусом в резиновую лодку, он был почти без сознания — как будто балансировал на краю бездны. Йону быстро перевезли к другому берегу бухты, к теплоэлектростанции, где уже садился вертолет скорой помощи.
В Каролинской больнице ждала команда хирургов и анестезиологов. Жизненно важные органы не пострадали, но жизни Йоны угрожало сильное кровотечение, у него была четвертая — самая опасная — стадия гипогликемического шока. За время операции ткани насытили кислородом, поврежденные сосуды лигировали, из брюшной полости откачали жидкость, произвели массивное переливание крови, ввели кристаллоиды и фактор-препараты.
На следующий же день Йона встал и прошелся по коридору, но всего через полчаса ему пришлось вернуться в кровать.