Накануне вечером позвонила из Рио-де-Жанейро Валерия. Ночью у ее сына родилась дочь. Йона ни о чем не упомянул, но Валерия поняла, что он ранен, и спросила, не нужно ли ей прилететь.
— Нет, но если тебе нужна помощь с малышом, я могу прилететь в Бразилию.
Йона как раз успел пообедать, когда в дверь постучали. На ногах у Марго и Вернера синели целлофановые бахилы.
— Цветы в отделение приносить не разрешают, — пожаловался Вернер.
— Лаура и Эдгар уволились. А у тебя такой вид, как будто ты получил от меня нагоняй, — сказала Марго.
— Но мы нашли Примуса. — Йона поднял на нее глаза.
— Молодцы.
— И я привел его с собой.
— Невероятно, — пробормотал Вернер.
— Так что я говорил, Марго? — Йона так и не спускал взгляд с начальницы.
— В смысле?
— Ты не верила, что…
— Верила, верила. Я же сама дала добро…
— Марго, — спокойно перебил Вернер.
— Ну что вы от меня хотите? — улыбнулась Марго.
— Кто был прав? — спросил Йона.
— Ты, — признала Марго и тяжело села на стул для посетителей.
Пришедшая из Европы жара задержалась в Швеции надолго. По всей стране было запрещено разводить костры; уровень воды опасно понизился. Говорили о температурном рекорде и экстремальных погодных условиях, но шведы все равно радовались жаркому лету.
Йона, опираясь на Нолена, вышел из больницы.
Белые сиденья «ягуара» почти обжигали, кондиционер на жестяной крыше гремел, как дождь.
Нолен помог Йоне застегнуть ремень безопасности, завел машину и прямо через островок безопасности выехал на нужную полосу.
— В детстве мне как-то подарили медведя, который умел рычать, — сказал он. — Три дня я держался, а потом вскрыл его и достал рычалку.
— С чего ты об этом вспомнил? — улыбнулся Йона.
— Ни с чего. У тебя самый обычный вид, — заверил Нолен и включил дальний свет.
Когда Люми была маленькой, вспомнилось Йоне, она каждое утро объявляла, что ей приснился плюшевый мишка. Наверное, или он, или Сумма так воодушевились, когда она сказала про медведя в первый раз, что с тех пор крепко держалась этой истории.
Нолен свернул к больнице Святого Йорана, загнал машину одним колесом на тротуар и погудел какому-то пешеходу, чтобы тот посторонился.
Йона сказал: «Спасибо, что подвез» и, тихо охнув от боли, выбрался из машины. Он медленно подошел к подъезду № 1, постоял на лестнице, переводя дух, и на лифте поднялся в психиатрическое отделение.
Когда бойцы группы особого назначения вытащили Примуса из воды, тот заявил, что он — бойцовская собака, и пытался перекусать всех, кто оказался рядом с ним.
Посовещавшись с прокурором, полицейские отправили его в больницу Святого Йорана. У палаты Примуса дежурили двое полицейских в штатском.
Йона вышел из лифта и предъявил в регистратуре служебное удостоверение.
Через несколько минут к нему вышел главный врач отделения, Майк Миллер.
— Вы нашли Примуса, — констатировал он.
— Да. Как его самочувствие?
— Получше, чем ваше.
— Отлично.
— Может, мне лучше присутствовать на допросе?
— Спасибо. Думаю, не нужно, — ответил Йона.
— Примусу очень хочется выглядеть уверенным в себе, но он хрупкий, ранимый человек. Помните об этом.
— Моя главная цель — не дать людям погибнуть.
Они прошли по коридору мимо запертых застекленных дверей, мимо пустого зала дневного пребывания и остановились перед комнатой для посещений.
Йона поздоровался с обоими полицейскими, дежурившими у двери, и предъявил служебное удостоверение.
Майк ввел очередной код, открыл дверь и впустил Йону. В комнате царила полутьма, пахло санитайзером.
У стены стояло пластмассовое ведро со старыми игрушками.
Примус Бенгтсон — волосы собраны в хвост, мягкая джинсовая рубашка навыпуск — сидел на одном из четырех стульев, составленных вокруг покрытого цветастой клеенкой столика.
Морщинистое лицо выглядело сонливым, глаза полузакрыты, рот открыт. Санитар, сидевший в глубине комнаты на подлокотнике дивана, смотрел в телефон.
Йона подошел к столу, вытащил стул и сел напротив Примуса.
Они спокойно смотрели друг другу в глаза.
Йона включил запись, представился, назвал число и время и перечислил присутствующих в комнате.
— Ладно. Но я не хочу, чтобы я ассоциировался с его смешными ручонками. — Примус кивнул на санитара. — Посмотрите на него. Разве кто-нибудь захочет с ним переспать? Биология как она есть… Восемьдесят процентов женщин жаждут внимания двадцати процентов мужчин — лучших, самых красивых, самых успешных… И поскольку решают в нашем мире женщины, большинство мужчин или превращаются в рогоносцев, или вообще оказываются на обочине.
Надо извлечь пользу из нарциссического высокомерия Примуса, подумал Йона. Он сейчас не в том положении, чтобы рассуждать об этике. Предварительное расследование сузилось и превратилось в стрелку, которая, протыкая Примуса насквозь, указывала на Цезаря.
— Вы работаете на Стефана Николича, — начал Йона.
— Работаю? Я живу среди объедков и костей, которые падают на землю.
Примус облизал тонкие губы и спокойно посмотрел на Йону. Светло-зеленые глаза цветом походили на воду в неглубоком озере.
— Крупные выигрыши происходят не без поддержки Стефана… и тут появляюсь я — мальчик на побегушках. Я же все-таки семья, он мне доверяет…
— Несмотря на ваши связи с Цезарем?
— Понятия не имею, о чем вы. Я думал, ваше дело — отслеживать наркотики.
— Мы расследуем убийство Йенни Линд, — спокойно сообщил Йона.
— Да? И какой реакции вы от меня ждете? — Примус почесал лоб.
— Ее убили на детской площадке в парке при Обсерватории.
— Я никогда не имел дел с человеком по имени Цезарь. — Примус выдержал взгляд Йоны, не мигая.
— А мы полагаем, что имели.
— Посмотрите на себя, — предложил Примус, жестом указывая на висевшее на стене зеркало. Когда вы будете уходить отсюда, вы повернетесь к зеркалу спиной, и ваше отражение повернется спиной к вам… Но Цезарь способен сделать наоборот. Его отражение движется к зеркалу спиной, и вот он уже в комнате.
— Нам известно, что вы разговаривали с ним. А еще нам известно, что вы заранее знали об убийстве Йенни Линд.
— Но это же не означает, что я ее убил? — улыбнулся Примус.
— Не означает. Но знание о готовящемся убийстве делает вас главным подозреваемым, а этого достаточно, чтобы отправить вас в изолятор.
Глаза у Примуса заблестели, щеки пошли красными пятнами. Он явно получал удовольствие от того, что ему оказывают столько внимания.
— В таком случае я не обязан ничего больше говорить до прибытия адвоката.
— Вы знаете свои права, это хорошо, — одобрил Йона и встал. — Если вы полагаете, что вам необходима помощь, я сейчас же запрошу для вас адвоката.
— Я буду защищать себя сам. — И Примус откинулся на спинку стула.
— Просто имейте в виду: у вас есть право на помощь.
— Я сам себе адвокат и отвечаю на вопросы по собственной воле. Но, конечно, не собираюсь говорить ничего, что может иметь негативные последствия для меня или для моей сестры.
— Кто убил Йенни Линд?
— Не знаю. Но не я. Не мой стиль, мне-то девчонки нравятся… от настоящего хардкора не откажусь, и иногда у меня бывает до хера херов, но если всерьез… не понимаю, зачем мне подвешивать девчонку на стальном тросе, как будто я гаванский рыбак-охотник на акул.
— Тогда кто ее убил?
Примус посмотрел на Йону; во взгляде светилось торжество. Между губ показался острый кончик языка.
— Не знаю.
— Ваша сестра очень боится Цезаря.
— Цезарь — Сатурн, пожирающий всех, кто окажется рядом с ним… он обещал, что вздернет ее к потолку и отпилит ей руки и ноги.
— Зачем?
— Зачем Леопольду понадобилось королевство? — Примус поскреб шею. — Он — дарвинист, он Чад[8], он патриарх из Ветхого Завета…
Примус замолчал и подошел к окну. Какое-то время он смотрел на улицу, а потом вернулся на свой стул.
— У Цезаря есть фамилия? — спросил Йона.
— Он ее не называл. А если бы и назвал, я бы вам никогда ее не сказал, по вышеуказанной причине. — Примус начал беспокойно постукивать ногой. — Или вы собираетесь обнять меня и защитить, когда он явится?
— Если вам угрожают, есть программа защиты свидетелей.
— Мед на кончике ножа, — сказал Примус.
— Вы утверждаете, что никогда не имели дела с Цезарем. Но вы с ним говорили.
— По телефону.
— Значит, он вам звонил?
— У нас в отделении есть телефонная будка, — объяснил Примус.
— Что он сказал?
— Что ему нужна помощь… и слегка напомнил, что Бог видит меня… и что он вживил камеру мне в мозг.
— Помощь какого рода ему понадобилась?
— Я не могу ответить на этот вопрос, если отвечу, мне не поздоровится… Могу только сказать, что я немножко пофоткал для него.
— Что именно вы фотографировали?
— Я дал обет хранить молчание.
— Девушку из Евле? Мию Андерсон?
— Пустые домыслы, — проговорил Примус, воздев палец.
— Когда он начал звонить вам?
— Этим летом.
— Когда был последний по времени звонок?
— Позавчера.
— Чего он хотел?
— Здесь я ссылаюсь на Статью шестую Европейской конвенции[9].
— Какой голос у Цезаря?
— Мрачный. Авторитетный. — Примус почесал грудь под рубашкой.
— Акцент или диалектный выговор?
— Нет.
— Когда он звонит, бывают какие-то фоновые шумы?
— К его голосу подошли бы погребальные барабаны, но…
Примус замолчал и взглянул на дверь: кто-то прошел по коридору. Примус стянул с хвоста резинку.
— Где он живет?
— Не знаю. Мне рисуется какой-нибудь замок или поместье, просторные залы и салоны. — Примус начал покусывать ноготь большого пальца.
— Он упоминал, что живет в поместье?
— Нет.
— Цезарь когда-нибудь попадал в это отделение?