— Он хотел, чтобы вы пошли по его стопам?
— Думаю, да, но…
Анита вздохнула, и между медового цвета бровями образовалась глубокая морщина.
— Вам было лет пятнадцать, когда отец рассказал вам про тот ночной визит Цезаря.
— Да.
— Вы не спрашивали, что мог иметь в виду Цезарь, говоря «дети играют, мамы смотрят на них»?
— Спрашивала, конечно.
— И что он ответил?
— Папа дал мне почитать главу из его исследования, там говорилось о первичной травме Цезаря. Травме, связанной с матерью.
— В каком смысле?
— Исследование написано исключительно научным языком, — ответила Анита и бесшумно поставила чашку на блюдце.
Лоб у Аниты был в морщинах, словно она постоянно о чем-то размышляла, делая перерыв только на сон.
— Знаете, что я думаю? — спросил Йона. — Что вы продолжаете хранить отцовскую работу о Цезаре.
Анита встала, поставила чашку в раковину и молча вышла из кухни.
Йона стал рассматривать стоявший на столе радиоприемник с выдвижной антенной. За окном мелькнула тень какой-то птицы.
Вернувшись, Анита положила на стол перед Йоной стопку страниц в триста. Листы были сшиты красной ниткой, на первой странице неровными, отпечатанными на машинке буквами значилось:
ОТРАЖЕНИЕ
Психиатрическое исследование
Университетская больница, отделение психиатрии
Профессор Густав Шееле, стационар психиатрической больницы в Сетере
Анита снова села, положила руку на монографию и взглянула Йоне в глаза.
— Не люблю врать, — сказала она. — Я приучила себя отвечать, что после смерти отца все сгорело… почти все, на самом деле. «Отражение» он держал дома.
— Вы хотели защитить его.
— Это исследование явило бы миру все злоупотребления шведских психиатров, — без выражения ответила Анита. — Папа стал бы Минотавром, доктором Менгеле, хотя он пишет об интересных вещах.
— Мне придется позаимствовать у вас рукопись.
— Вам придется прочитать ее здесь, с собой вы ее не заберете, — с отсутствующим видом проговорила Анита.
Йона кивнул, глядя ей в глаза.
— У меня нет какого-то особого мнения об исследованиях вашего отца. Мое дело — найти Цезаря до того, как он убьет еще пару-тройку человек.
— Но это же просто описание клинического случая, — попыталась объяснить Анита.
— В исследовании содержатся прямые или косвенные указания на личность Цезаря?
— Нет.
— В нем указаны имена или адреса?
— Нет, ничего такого… текст почти исключительно теоретический. Все описанные примеры наблюдались только в стационаре… У Цезаря не было документов, и к нам он явился пешком.
— Там говорится о норках или вообще о разведении животных?
— Нет. Точнее… В одном месте Цезарь пересказывает кошмарный сон: он лежит в тесной клетке.
Анита провела рукой по шее и левому плечу, причем ладонь нырнула под платье.
— Цезарь явился к вам домой и потребовал, чтобы его положили в больницу, что было потом?
— Его отправили в стационар. Сначала давали довольно серьезные препараты, подвергли стерилизации — тогда это было нечто само собой разумеющееся. Ужасно, но делали именно так…
— И?
— Когда папа предположил, что у Цезаря диссоциативное расстройство личности, он снизил медикаментозную нагрузку и начал цикл собеседований, которые и легли в основу его исследования.
— Можете описать их в двух словах?
— У папы был очень убедительный тезис: Цезарь страдает от двойной травматизации. — Анита погладила рукопись. — Первая травма произошла в раннем детстве, Цезарю не было еще и восьми лет, потому что кора головного мозга формируется примерно к восьми годам… вторая травма имела место, уже когда Цезарь был взрослым человеком — незадолго до того, как он явился к моему отцу. Первая травма создает предпосылки к тому, чтобы человек начал делить себя на несколько личностей… но по-настоящему диссоциация разыгрывается только после второй травмы. Папа сравнивал случай Цезаря со случаем Анны К. — женщины, в которой обитали около двадцати личностей… среди них был слепой, и зрачки Анны К. во время медицинского обследования не реагировали на свет.
Йона быстро пробежал глазами краткое описание на английском языке и стал читать содержание.
— Читайте спокойно. В кофейнике есть еще кофе, — сказала Анита и встала.
— Спасибо.
— Если вам что-нибудь понадобится — я в кабинете.
— Позвольте задать один вопрос, пока вы не ушли.
— Да?
Йона вывел на экран телефона снимок норочьего черепа, увеличил изображение и показал Аните.
— Знаете, что это?
— Христос. Нет?
Анита всмотрелась получше и побледнела.
— Что думаете? — настаивал Йона.
Анита испуганно посмотрела на него.
— Не знаю, я… в «Отражении» написано, что, когда Цезаря на ночь запирали в камере, он по многу часов простаивал, раскинув руки. Как распятый.
85
Памела заперла за собой входную дверь и прошла в кабинет. Мартин снова поставил на мольберт большое полотно.
— Я пыталась тебе дозвониться.
— Я пишу. — Мартин взял палитру и подмешал в желтую краску немного красной.
— Ты сказал, что в четверг тебя в метро толкнули на рельсы. Йоне надо знать, на какой станции это произошло.
— Ты же говоришь, мальчиков не существует, — проговорил Мартин, медленно водя кисточкой.
— Я не хочу тебя волновать.
Мартин пожал плечами, отложил кисточку и посмотрел на Памелу.
— Меня толкнул Цезарь?
— Да.
— Это случилось на станции «Королевский сад»… я никого не видел, только слышал шаги за спиной.
Памела отправила Йоне сообщение и села в компьютерное кресло, стоявшее у рабочего стола.
— Деннис хочет, чтобы мы пока перебрались к нему в загородный дом, и я согласилась, но теперь полиция выделит нам специальную квартиру с охраной…
— Но…
— Нас отвезут туда сегодня вечером.
— Но меня нужно загипнотизировать еще раз, — вполголоса напомнил Мартин.
— Ты все равно ничего не видишь.
— Но он там, я знаю. Я слышал его голос.
— Цезаря?
— Мне кажется, я видел — на секунду его лицо высветилось…
— В каком смысле?
— Как при фотовспышке.
— Он фотографировал? — У Памелы холодок прошел по спине.
— Не знаю.
— По-моему, фотографировал. Может, попробуешь описать, что ты видел?
— Там было черно, и всё…
— Но ты считаешь, что Барк сможет вернуть тебя в ту секунду, со вспышкой… и ты успеешь описать Цезаря.
Мартин кивнул и встал.
— Я поговорю с Йоной, — сказала Памела.
Мартин достал из шкафчика коробку с собачьими лакомствами и отсыпал немного в пластиковую банку.
— Я выгуляю Бродягу, — сказала Памела.
— Что вдруг?
— Не хочу, чтобы ты выходил из дома.
Памела вывела полусонного пса в прихожую и стала надевать на него ошейник. Бродяга зевал.
— Запри за нами, — попросила она Мартина.
Памела захватила сумочку, вышла и открыла дверь лифта. Бродяга, сопя и помахивая хвостом, вышел следом.
Мартин закрыл и запер бронированную дверь.
Лифт, лязгая тросами, начал спускаться.
На лестничной клетке пахло нагретым кирпичом.
Памела вывела пса на Карлавеген, и они пошли в сторону Архитектурного института, где Памела когда-то училась.
Цезарь, размышляла Памела, может оказаться кем угодно, любым прохожим на улице. Она понятия не имеет, как выглядит этот человек.
Пока Бродяга обнюхивал водосточную трубу, Памела оглянулась: вдруг ее кто-нибудь преследует.
Какой-то худощавый мужчина смотрел в окно галереи.
Памела повела собаку дальше. Они миновали крутую лестницу у церкви Энгельбректа и пошли по газону. Бродяга задрал лапу на дерево и не торопясь проследовал дальше, к скале с гротом. Во время Второй мировой войны грот служил убежищем; сейчас там колумбарий, где люди хранят урны с прахом родных и близких.
Бродяга стал обнюхивать скальную стену.
Памела снова оглянулась. К ним большими шагами приближался мужчина, которого она заметила у галереи.
Это же Примус.
Памела инстинктивно потащила Бродягу за собой, в тень грота, и прижалась к закрытой двери.
Примус остановился и стал оглядываться; седой хвост мотался по спине. Бродяга пожелал выйти, но Памела удержала его, и он заворчал. Примус повернулся, прищурился на грот и сделал шаг в их сторону.
Памела старалась не дышать. Вряд ли Примус ее сейчас видит.
По улице проехал тяжелый грузовик, подняв сквозняк, от которого закачались ветки кустов.
У входа в грот пришли в движение листья и мусор.
Примус, рыская глазами, шел прямо к пещере. Памела открыла дверь колумбария и втащила Бродягу за собой.
В прохладном помещении пахло увядшими цветами и горящими стеариновыми свечками. Пол посыпан мелкими камешками, скальный потолок выкрашен белой краской.
Колумбарий оказался похож на библиотеку, только вместо стеллажей с книгами здесь стояли подобия архивных шкафов зеленоватого мрамора с сотнями закрытых ниш.
Памела, слыша, как хрустят под ногами камешки, быстро миновала первый ряд и свернула за второй.
Она опустилась на колени, обнимая Бродягу за шею.
Других посетителей Памела не видела, но стулья были выдвинуты, а в тяжелых чугунных подсвечниках горели свечи.
Дверь открылась; прошло довольно много времени, прежде чем она закрылась снова.
Памела уже надеялась, что Примус отступился, но тут хрустнули камешки. Человек медленно прошел несколько шагов и остановился.
— У меня вести от Цезаря, — объявил Примус, ни к кому не обращаясь. — Ему бы понравилось это место, он просто одержим своими крестиками…
Памела встала. На ум ей пришли кресты на пальцах Пророка.
Она так и видела его тело, покрытое крестами. Крестики были на стенах, на потолке, на полу.
Шаги приближались.
Памела заозиралась, пытаясь найти выход. Она обернулась, чтобы бежать; в этот момент Примус обогнул «шкаф» с нишами и оказался прямо перед ней.