Марева вся светилась угрожающе-алым от магии, странной, не похожей на привычную, – откуда только Бастиан это знал? – но явной магии.
И сквозь это свечение, сквозь одежду, сквозь очертания тела проступал неявным золотом, как горячая нить в темноте, некий контур.
И был он странен.
Бастиан стянул ручницу с плеча.
Он понял, почему конь бросался на неё, почему крутился на месте, не в силах выбрать цель, когда они ехали верхом, почему она закрывала лицо и отчего была такой невесомой; вспомнил её странный запах. Понял и ужаснулся. Кровь отхлынула от головы, сердце тяжело и неловко заворочалось в испуге.
Ты и есть Красная Птица, хотел сказать Бастиан, но язык не слушался, казался далёким, едва ли не ирреальным. Был у него вообще язык, или страшный дед отсёк его тогда своею костяной рукой, грязным ножом, и теперь Бастиан лежит в последнем бреду, снедаемый гангреной? Была ли вся эта поездка, Иге-до, Ледо, Марева? Или лишь марево?
Было, решил Бастиан невероятным усилием.
– Ты и есть Красная Птица, – выговорил он со второго раза разболевшимся языком.
– Ян есть, – ответила она и встала на ноги. Она была явно выше, чем когда он видел её в прошлый раз.
Марева скинула плащ, и Бастиан подавился криком. На высоких, тонких, чешуйчатых ногах, сложенных в бедре неимоверным способом, ногах, обутых в человеческие сапоги, стояло, вытягиваясь, высокое существо, покрытое лентами алых, багряных, белых мягких перьев. Прижатая к груди голова с двумя парами неподвижных, красных, как капли крови, глаз, поднималась, высвобождая прозрачный загнутый клюв из перьев; а то, что он считал лицом Маревы, оказалось ещё парой глаз на закруглённых суставах сутулых, сложенных, сведённых над лопатками крыльев. Теперь птица выпрямлялась, и ненастоящее девичье лицо расползлось в стороны, упала с крыла шляпа, и одним движением Красная Птица развернула крылья, огромные, винно-красные с изнанки. Какая-то мелкая, горькая пыль окутала её облаком. Мосол шарахнулся в сторону, к воде, объятый ужасом. Такого конь ещё не встречал. С болью Бастиан увидел, как, не добежав до берега, Мосол упал и забился, роняя пену. Напряжение этих дней всё-таки вызвало у него приступ.
Бастиан попытался сфокусировать взгляд на морде Птицы, или хоть руках, или на чём-нибудь. По краям глаз клубилась чёрным туманом тьма, с запахом земли, лежалых перьев и чего-то ещё, от чего теперь озноб гулял по коже; взгляд словно закрывало мутное и закопчённое стекло, копоть на котором медленно продолжала оседать.
– Я вижу твоё оружие. А где твои доспехи? – хрипло спросил стрегоньер, думая о пистолете. Нет, тот, скорее всего, промок. А вот ручница в чехле…
– Вы падаете слабыми, вам нужно время, чтобы войти в силу. И вот тогда вам дают доспехи и свирели, разве нет? – продолжал капитан, вспоминая незаконченный разговор с Ледо. Белый, облизанный пламенем череп её белел где-то на краю гаснущего зрения.
Бастиан испугался – а вдруг разум покинет его вслед за зрением? Он уже не знал, чему виной близкое присутствие Красной Птицы, а чему – укус коня; и вообще сомневался: а видит ли он Птицу или давно разговаривает с пустотой?
– Не в этот раз, – ответило то, что называлось Маревой, покачиваясь из стороны в сторону.
Вот оно что, понял Бастиан. Ледо говорила правду.
Тогда, в ту грозу. Впервые в истории Короли сначала спустили доспехи и свирель. Ещё летом. А потом вырастили под них особую, новую Птицу. Только так картина складывается, подумал капитан. Плохая, красная, дрожащая, как раскалённый воздух, картина. Сейчас всё было красным и дрожащим.
– Ты нашла их здесь, на пепелище дома? – спросил Бастиан.
– Доспехи – нет, – отвечала Птица, которая, видимо, не прочь была поболтать, пробуя человеческую речь. Теперь её сухой, но затхлый запах казался отвратительным, и Бастиан почти радовался, что плохо видит её ужасную фигуру. Она немного напоминала человека, и это пугало больше всего.
– Доспехи не нашла, видишь. А свирели – здесь, да, – Птица подняла один инструмент к лицу, сунула кончик клюва в отверстие инструмента, сыграла ноту, вынула. – Ведьма забрала их себе, ты нашёл и убил ведьму, пока я была ещё слаба, и сжёг дом. Сидя ночью у огня пожара, я дышала полной грудью и набралась сил.
– На пепелище дома? – с нажимом, утвердительно повторил Бастиан, думая о своём шансе. Он надеялся, что Ледо плохо выполнила работу, пытаясь подражать мастерам Второй Луны. Форма удалась, спору нет, а вот суть…
Пальцы его нажимали на печать. Если ему удастся, не придётся даже доставать ручницу из чехла, уж её-то он всегда держал заряженной, поперёк правил. Главное – открыть чехол и взвести курки.
Он очень устал. Ноги держали плохо.
– Да же, – с лёгким, невесомым смешком ответила Птица.
– Ответь мне, – спросил Бастиан, – что тебе надо здесь?
Жаль, штык не поставлен, подумал он. Штык было б хорошо.
– Всё, – сказала Красная Птица. – Весь шар земной. Но не мне, нам. Наша Луна тесна, ваша земля просторна.
– Там, на твоей Луне, все такие, как ты?
Нажим пальцев. Печать подалась. Теперь потянуть шнуровку…
Бастиан надеялся, что Птица не придаст его возне с ручницей никакого значения. При своих свирелях она могла не бояться огневого оружия.
– Нет, – засмеялась Птица. – Совсем нет. Наши Короли гораздо меньше похожи на вас, чем я. А я – инструмент. Я опустошу эти земли и разведу такой огонь, которого вы ещё не видели. Целая провинция будет пылать, и тогда за мной придут другие сёстры. Я расскажу Королям, какими следует их создать. Они будут лучше, чем я.
– Нет, – сказал Бастиан, взвёл курки и нажал на спуск.
Сухо щёлкнул кремень, и всё.
– И огнь не горит, – спокойно и насмешливо процитировала Птица. – Так у вас?
– Горит, – ответил Бастиан. Просто осечка, сказал он себе. Но он очень боялся, когда нажимал на крючок второй раз.
Ручница грохнула, тяжёлая свинцовая пуля попала птице в плечо, чуть пониже веера с глазом, что раньше смотрел с девичьего лица. Закружились алые перья и рыжий пух, тёмно-коричневая кровь густым маслом побежала по лапе. Птицу швырнуло, легко, словно она ничего не весила. Она дунула в свирель, вызывая другую ноту, но тут же Бастиан спустил второй курок. Половину головы – настоящей головы Птицы – снесло, масляная кровь внезапно плеснула струями, с визгом, словно под большим давлением; в кровянистой ране под разорвавшейся пергаментной кожей Бастиан увидел прозрачно-перламутровый череп, красный глаз бешено вращался в глазнице, а в пробоине виска, среди незнакомых очертаний костей, бурлила белая-белая пена, может быть, мозг. Птица сипло закричала, выронив свирель, кровь хлынула из клюва, как по жёлобу, окатив Бастиана. Создание затрещало, забило крылом, лапа его сорвала с пояса костяной, фарфоровый и хромовый нож, и Бастиан ударил в разбитую голову тяжёлым прикладом, опрокинул навзничь, и бил, бил, бил, пока не оставил белобурое, пенистое, маслянистое месиво с запахом земли, горькой травы, тины и осеннего холода. Он содрогнулся, вспомнив, как считал это девушкой, и тело её содрогнулось в ответ, попыталось встать.
Со злым криком Бастиан ударил ещё раз, два, пять, десять, тогда Красная Птица затихла окончательно.
Бастиан бросил ручницу. Оказывается, он расщепил приклад. Но бросил не потому – держать это склизкое орудие казни он больше не мог.
Он вытер руки о куртку, а куртку содрал и бросил поверх останков. Достал огниво, словно по наитию. Высек искру с третьего раза.
Кровь Птицы занялась, как настоящее масло. Ручница, пропитанная ею, тоже. Теперь она не достанется разбойникам, подумал Бастиан. Что там будет со свирелями, его не волновало. Пусть Сигид разбирается с этими ни на что не годными копиями, если хочет.
Он почти ничего уже не видел, когда конь ткнулся в него мордой. Бастиан обрадовался ему, как не радовался и лучшим друзьям. – Мор там, – бормотал, щурясь, стрегоньер, влезая в седло из последних, по-настоящему последних сил; – видали мы ваш мор. Сейчас… – он умостился в седле, приник к шее. – Вези-ка меня, друг, к травнице. Прорвёмся?
Конь ответил что-то своё и повёз.
4. Башня
Символ светской власти, правителей мира, а также физического тела и всего материального, земного. Тура, Замок, или Ладья, подчиняется Сатурну.
И топчут кони смежные поля.
Из пехотинцев многие убиты,
И у ладьи должна искать защиты
Священная особа короля…
♀ Большое путешествие из Саратова в МосквуСветлая фигура Лариса Бортникова
«Нанонизация – путь к всеобщему благосостоянию».
Перетяжка над входом в станцию метро «Ленинский проспект», 2050 г.
«Лучше меньше, да лучше. Хочешь жить?
Нанонизируйся!»
Лозунг партии «меньшевиков», 2055 г.
«Объективно возникший дефицит природных воспроизводимых ресурсов приводит к неутешительной необходимости радикального сокращения объемов потребления. Такое сокращение объемов может быть достигнуто, по сути, двумя способами:
1. Сокращение собственно потребления в 3,7 раза.
2. Сокращение потребляющего фонда (населения) с тем же коэффициентом.
Поскольку физиологический порог снижения потребления не может превышать минус 2,5 от существующей нормы (см. исследование Петерсонха-Морли), и поскольку тотальный геноцид неприемлем с точки зрения общественной морали, единственным разумным и доступным на сегодняшнем уровне развития биотехнологий выходом из сложившейся ситуации представляется сокращение потребления путем изменения физических габаритов потребителя, иначе – нанонизации. см. Гауссово распределение ростового перцентиля относительно 0,4 метра».
Журнал «Наука и жизнь», 2030 г., сентябрьский выпуск.