опросту одолеют горцев числом.
Дронго считает, что с водниками удастся договориться. Вернее, с водницами, поправился Сапсан, у них же верховодят женщины. За свои неполные двадцать четыре Сапсан видел водников лишь однажды. Год назад, когда летал на разведку в ничьи земли. Издалека видел, с уступа прибрежного холма на самой границе с этими землями, бесплодными и безжизненными. Были водники даже уродливее обитателей равнин. Сапсан отчётливо помнил охватившие его отвращение и брезгливость. Равнинники хотя бы скрывают уродство под одеждой, а эти расхаживают, как ни в чём не бывало, нагишом, выставляя напоказ хрящеватые плавники, растущие прямо из плеч на том месте, где подобает быть крыльям.
Наутро на скорую руку позавтракали, и Дронго велел собираться. Сапсан нацепил на пояс бутыль с ядом, перекинул через плечо перевязь, подвесил на неё меч и лук с колчаном. В своём племени он был первым воином, вожаком стаи, и с оружием управлялся лучше любого сородича. В отличие от Зимородка, который воинскими умениями не блистал, зато был вынослив в полёте.
Взлетели, едва солнечные лучи вызолотили восточный горизонт. Дронго занял место в голове клина, медленно, натужно набрал высоту и устремился солнцу навстречу. Остров был в полутора часах лёта. Сапсан на мгновение позавидовал птицам, в честь которых в горных племенах матери традиционно называли детей. Покрыть расстояние до острова для птиц было пустяком. Людям же дальние безостановочные перелёты давались с трудом, особенно, когда человек был уже немолод, как Дронго, или тяжёл и при оружии, как Сапсан.
Море раскинулось внизу бескрайним серо-зелёным ковром со стелющейся по поверхности белой вязью. Водники наверняка заметили парламентёров, едва те прошли над береговой кромкой, и теперь наблюдали. Наблюдателей, однако, было не разглядеть на глубине. Интересно, думал Сапсан, сколько их сейчас, разрезая воду, скользит попутным курсом.
Острова достигли, когда солнце проползло уже половину пути от горизонта к зениту. На подлёте старый Дронго выбился из сил и стал терять высоту. Зимородок, лёгкий, тонкий в кости, извернулся в воздухе, поддержал старика за плечи. Сапсан, хотя сам порядком выдохся, зашёл снизу и подстраховал, так что на кряжистые, отвесно дыбящиеся из воды камни все трое опустились одновременно.
Мать Барракуда, сопровождаемая свитой из молодых акулыциц, неспешно ступала по дну вдоль коралловых заграждений. Мужчины-дозорные при виде процессии кланялись, Мать Барракуда отвечала лёгким кивком. Заграждения строились и укреплялись поколениями водников. Они опоясывали сушу и отделяли обитаемые прибрежные воды от населённых морскими чудовищами глубин.
Процессия миновала плантацию донных водорослей, обогнула рыбные вольеры и выбралась к крабовому питомнику как раз к началу утренней кормёжки. Мать Барракуда остановилась, благосклонно наблюдая за неторопливо расправляющимися с пищей боевыми крабами. Свита приблизилась, акулыцицы, оттолкнувшись от дна, всплыли, чтобы лучше видеть. Восемнадцатилетняя Сайда завороженно смотрела, как хватают запущенную в питомник кормовую рыбу тысячи и тысячи клешней. Боевые крабы были силой, главным оружием водников, грозным и непобедимым.
— Матушка!
Мать Барракуда оглянулась, властным жестом приказала остановиться спешащему к ней дозорному. Сайда вгляделась: молодой Спинорог, пытавшийся ухлёстывать за ней со времён прошлогодней Акульей охоты. Сайда пренебрежительно хмыкнула: у ухажёра не было никаких шансов. Если она кого и приблизит к себе, это будет гарпунщик, охотник на китов, а не дозорный, планктонщик или какой-нибудь бездельник из крабовой обслуги. Впрочем, зачать от гарпунщика, то есть от ровни себе, мечтает большинство водниц, только вот неробких и сильных мужчин рождается крайне мало.
— Говори, — велела Мать Барракуда дозорному.
— На восходе три человека-птицы взлетели с прибрежных скал, — дозорный развёл плавники в стороны и сложился в поклоне. — Летят, направляясь к Острову.
Мать Барракуда удивилась, но внешне осталась невозмутимой. В последний раз крылатых жителей гор она видела полвека назад, когда была ещё девчонкой-акульщицей, и Мать Мурена, тогдашняя предводительница, затеяла поход в пресные воды. Они тогда поднялись вверх по реке вдесятером и добрались до самых предгорий. Вернулись не все: стычка с равнинниками на обратном пути унесла шесть жизней…
Мать Барракуда презрительно скривила губы: в те времена равнинники ещё были уверены, что властелины мира — они. Сорокалетней давности Береговая война с этой уверенностью покончила.
— Сайда, Макрель, — позвала Мать Барракуда. — Поплывёте со мной. Приготовьтесь: поднебесники уродливы, и от них смердит, как от каждого, кто живёт на суше. Эти трое, однако, явно летят к нам с умыслом. Мы выслушаем их, постарайтесь не выказывать отвращения.
Сайда невольно залюбовалась Матушкой. Подводным языком жестов та владела в совершенстве, с лёгкостью выражая любые мысли синхронными движениями рук и плавников. Сама Сайда по молодости предпочитала язык надводный, голосовой, хотя для разговора на нём и приходилось всплывать на поверхность.
Мать Барракуда оттолкнулась от дна и неторопливо поплыла по направлению к Острову. Отставая на предписанные ритуалом полтора корпуса, акулыцицы последовали за ней.
У окраины селения Ласка осадила коня. Её сотня пылила по просёлочным дорогам и петляла по лесным тропам вот уже пятые сутки. Всадники подустали, и коням не мешало бы день-другой попастись в лугах, но на отдых времени не было. Общий сбор воевода назначил на послезавтра, и сейчас к предгорьям стекались ополченческие отряды со всех равнинных земель.
В селение сотня въехала на закате. Здесь в избах остались лишь старики и дети, молодёжь ушла в ополчение поголовно, как всегда бывало во время войн.
Впрочем, о войне Ласка знала лишь со слов деда, да и тот не любил о ней вспоминать. Как и всякий старик, заставший времена, когда на равнины хлынули из прибрежных вод полчища клешнястых чудовищ, погоняемые умостившимися на панцирях бесстыдными уродинами, голыми, словно собирались на случку.
У коновязи Ласка спешилась. К ней, сгорбившись, семенил старик в латаной белёсой рубахе и холщовых штанах, по всему видать, староста.
— Приветствую тебя, сотница.
— Привет и тебе, старик, — Ласка бросила поводья подоспевшему десятнику и шагнула старосте навстречу. — Мы нуждаемся в ночлеге, еды не прошу, питаться будем тем, что осталось в торбах.
Еды в селении не было, как и в любом другом. С тех пор, как водники обложили равнины данью, люди жили впроголодь, наедаясь досыта от силы раз пять в году, по праздникам. Ничего, победа над горцами положит голоду конец.
— Дикобраз! Оцелот! — подозвала Ласка обоих полусотников. — Разведите людей по домам.
Она стремительно зашагала к ближайшей избе. Война будет кровопролитной, это понимали все. Поднебесников мало, на земле они неуклюжи, неповоротливы и едва ковыляют на своих коротких, слабых ногах. Их изнеженные малахольные женщины не воюют. Но мужчины тверды и отважны, а от пущенных с воздуха отравленных стрел не спасает даже кольчуга.
Так или иначе, война с поднебесниками неизбежна. И не только оттого, что заливные луга и чернозёмы предгорий жителям равнин необходимы. И даже не оттого, что пограничные селения стонут от разбойничьих ночных налётов, и люди из них бегут, и залежные поля не засеяны. А в основном потому, что перед новой войной против водников следует избавиться от врага в тылу, и это понимает любой ополченец.
С горцами необходимо покончить, пускай это будет стоить жизни множеству равнинников. Пускай даже каждому второму. Да хоть и ей самой.
Потупив глаза в землю, Сапсан старался не смотреть на голую старую каргу, лохматую, с обвислой морщинистой грудью и дряблым телом. За спиной карги маячили ещё две нагие «красотки», и от всей троицы нестерпимо разило несвежим.
— Пойдём, — велел старый Дронго.
Он поднялся и заковылял по прибрежным камням к крошечному галечному пляжу, на котором дожидались водницы. Сапсан, сглотнув, двинулся следом, запах с каждым шагом становился всё более отвратительным.
— Приветствую вас, — донёсся до Сапсана булькающий надтреснутый голос, глухой, будто карга говорила в сложенные ковшом ладони. — Вы проделали долгий путь. Зачем?
Дронго резко остановился, Сапсан едва не налетел на него. Скосил и быстро отвёл глаза — наполовину расправив крылья и гордо задрав голову, старик смотрел на водниц в упор. Ну и выдержка у него, уважительно подумал Сапсан, вновь упёршись взглядом в галечную россыпь под ногами.
— Меня зовут Дронго, — представился старый вожак. — Со мной поднебесные воины Сапсан и Зимородок. Могу ли я узнать ваши уважаемые имена?
— Тебе они ни к чему.
Сапсан вздрогнул и, наконец, поднял глаза. Кровь прилила Дронго к лицу, старческая рука метнулась к заткнутому за пояс кинжалу. И застыла на рукояти. Сапсан вновь позавидовал выдержке вожака: старый Дронго сумел стерпеть оскорбление.
— Как скажешь, — проговорил он медленно. — Ты права: мы проделали неблизкий путь. И мы здесь для того…
В этот момент Сапсан вздрогнул, метнулись за спиной крылья и враз замерли. Замер и он сам. Дронго продолжал говорить, но Сапсан больше его не слышал. По правую руку от уродливой старой карги стояла… он смотрел на неё, не в силах оторвать взгляд. Белокурая голубоглазая красавица с высокой грудью, впалым животом и…
Сапсан отшатнулся. И с хрящеватыми полупрозрачными плавниками там, где у людей крылья. Взгляд метнулся ниже, на секунду замер на том, что стыдливые и робкие женщины гор прячут под одеянием, прошёлся вниз по стройным длинным ногам и застыл на бесформенных, перепончатых утиных ступнях.
— Что с твоим спутником, пришлый? — насмешливо спросила старуха. — Кость проглотил?
Сапсан тряхнул головой, отгоняя морок. Лохматая карга скалилась на него. Рослая черноволосая воительница по левую её руку хихикала в кулак. А белокурая девушка с высокой грудью, закусив губу, не мигая смотрела ему в лицо ставшими вдруг огромными глазами цвета полевой незабудки.