— Ну, долго ты будешь маяться? — принялся ворчать Шандор. — Бери любую и дуй с ней в койку. Или хочешь обеих?
Олесь крякнул с досады.
— Ты что же, не видишь разницы? — бросил он с досадой. — Это не космодромные шлюхи.
— Ну, разумеется, вижу, — недоумённо ответил Шандор. — Нормальные девчонки, да шлюхи бы с нами и не полетели.
Олесь, нахмурившись, пристально посмотрел напарнику в глаза. Ни тени смущения в них не было. Шандор вообще редко смущался, сомневался или переживал. Был он высоченным плечистым кареглазым брюнетом со скуластой физиономией, напористым и пробивным. Невысокий худощавый Олесь с голубыми глазами и непослушными русыми волосами рядом с Шандором смотрелся, словно персонаж древнего романа по имени Арамис рядом с другим персонажем, Портосом.
— Значит, так, дружище, — вопреки обыкновению, решительно сказал Олесь. — Девчонок мы сейчас накормим, дадим отоспаться с дороги, и я отвезу их обратно.
— Ты сбрендил?
Вместо ответа Олесь запитал транслятор.
— Меня зовут Олесь, — представился он. — А это Шандор, он отличный парень и прекрасно готовит, даром что мадьяр. Сейчас Шандор сотворит вам гуляш. Из натурального мяса, заметьте, в общем, пальчики оближете. Затем можете часов пять-шесть подремать, я уступлю вам каюту. А потом погружу обратно в корыто и доставлю по месту жительства. Всё ясно?
— Нет, господин, неясно, — отозвался транслятор, заглушив простуженным баритоном сопрано Лаймы, так и не оторвавшей взгляд от каютного пола в щербинках и пятнах, уже не поддающихся кибер-уборщику.
— Что же тут неясного? — загорячился Олесь. — Впрочем, я, кажется, понимаю. Сейчас объясню. Мы с Шандором шутники, это ясно? Особенно он, записной хохмач, патологический. Хлебом не корми, дай чего-нибудь эдакое отколоть. Хотя, по чести сказать, я от него недалеко ушёл. Вот мы и придумали подцепить вас, юмор у нас такой. А теперь поняли, что это совсем не смешно, и просим прощения. В знак добрых намерений накормим вас и отвезём домой. Ещё и денег дадим, ну, чтобы сгладить это всё, надеюсь, вы не откажетесь.
— Настоящий идиотизм, — прокомментировал речь напарника Шандор. — Не слушайте этого олуха, девочки, он попросту малость подвинулся умом, — Шандор хмыкнул. — Надо полагать, от радости.
Олесь и вправду чувствовал, что несёт изрядную ахинею. Наизнанку выворачивающий стыд не давал ни замолчать, ни сказать что-то более толковое.
— Я не нравлюсь тебе, господин? — Лайма вдруг вскинула на Олеся взгляд ставших влажными серых глаз.
— Что-что? — опешил тот. — В каком смысле? Так, немедленно перестань реветь, этого только не доставало! И какой я, к чертям, господин? Меня зовут Олесь.
— Хорошо, господин.
— Так, — перехватил инициативу Шандор. — Мы оба идиоты. Не хватало только затеять выяснение отношений вчетвером. Пошли, — Шандор протянул руку желтокожей Аолле.
— Я тебе нравлюсь, госпо… — начал было транслятор.
— Спрашиваешь! — с энтузиазмом перебил Аоллу Шандор. — Ты клёвая, отпадная, всё такое.
Шандор подмигнул Олесю и, понизив голос до шёпота, сказал:
— Сдаётся мне, это не мы, а они нас уже поделили.
Олесь проводил взглядом удаляющуюся пару.
— Мне эм-м… немного неловко, — замямлил он. — Нет, даже не немного, а сильно неловко. Мы и вправду сваляли приличного дурака, когда решили купить себе вас. Идиотская выходка с нашей стороны, что говорить. Нет-нет, ты не подумай чего. Ты ладная, стройная, привлека…
— Спасибо тебе, господин, что купил меня.
Цвет кожи у девушки вдруг стал из бледно-песочного золотым.
— Спасибо за что?! — оторопел Олесь.
Она тоже стыдится, понял он миг спустя. Нет, я всё-таки пенёк. Купил… надо же, словно кобылу на базаре. И стать похвалил: «ладная, стройная». Хорошо не сказал «здоровая» и не попросил продемонстрировать зубы.
— Извини, — вновь смущённо замямлил Олесь, — я хотел сказать, что ты красива и это… — он запнулся, подходящие слова не шли на ум. — Красива, нежна и эм-м… это…
— Добродетельна, — подсказал транслятор. — У меня никогда не было мужчины, господин.
— Отвратительно, — поведал Шандор трое суток спустя и швырнул тарелку с неаппетитной массой в жерло пневматического мусоропровода. — Ничего сложного в пищевом процессоре нет, ваши примитивные печи или что у вас там, гораздо сложнее. Видите эти кнопки? Я специально присобачил картинки над каждой из них. Что, никогда не видели, как выглядит баклажан? Ничего, придёт с опытом. Главное тут — пропорции. Смотрите: сейчас я закажу процессору настоящий венгерский паприкаш, а не ту дрянь, что вы из него выудили. Значит, так: берём мясо, сметану, лук…
— Толку не будет, — махнул рукой Олесь.
— Обязательно будет, — упрямо возразил Шандор. — Ну, поплюёмся день-другой от их стряпни, ничего страшного. Девиц надо чем-то занять, не сутки же им напролёт порнофильмы смотреть.
От порнофильмов, впрочем, толку оказалось ещё меньше, чем от готовки.
— Ты был прав, затея дурацкая, — говорил Шандор Олесю, запершись с ним в пилотской рубке на следующий день после того, как «Одиссей» покинул лигирянскую орбиту и взял курс на вход в межпространственный туннель в восьми сутках лёта. — Не знаю, как у тебя, но резиновая кукла по сравнению с моей Аоллой — секс-бомба.
— То же самое, — потупился в кресле второго пилота Олесь. — Полное отсутствие темперамента, кто бы мог подумать. Бедные девочки.
— Ты лучше меня пожалей, — буркнул Шандор. — Словно кросс с полной выкладкой отмотал.
Час спустя обеих пассажирок усадили в кресла в помещении, совмещающем функции спортзала, кинозала, библиотеки, компьютерного центра и рекреации, и, зарядив на шесть часов порнографии, оставили одних. На следующий день сеанс повторили, за ним ещё один, после чего пришли к единодушному мнению, что эксперименты с приготовлением пищи, по крайней мере, гуманнее.
— Неужели у них у всех так? — недоумевал Шандор, пока процессор, недовольно урча, пытался справиться с венгерским паприкашем по-лигирянски. — Не завидую я ихним мужикам. Скажи спасибо, что наши с тобой девицы хотя бы красивые, а представь, каково кому-то, когда под ним мало того, что бесчувственная доска, так ещё и крокодил. Там таких тоже полно, не сомневайся. Слушай, может, действительно поменяемся? Всё какое-никакое разнообразие.
Меняться Олесь категорически отказался. Он сам не знал почему — никаких чувств, кроме лёгкой жалости и лёгкого же раскаяния, по отношению к Лайме он не испытывал.
— Ещё не поздно, — задумчиво сказал Шандор на восьмые сутки.
— Что не поздно? — автоматически переспросил Олесь.
— Повернуть оглобли.
«Одиссей» дожёвывал последние тысячи миль космического пространства, оставшиеся до входа в тоннель.
— Если ничего не случится в пути, в срок мы уложимся, — рассудил Олесь. — В пределах расчётной погрешности. В крайнем случае, уплатим неустойку за опоздание. Ничего страшного, вообще говоря. Однако…
Спроси его, он вряд ли бы сказал, что именно означает это «однако». Нечто неуловимое протянулось между ним и купленной на Лигире пассажиркой. Нечто, ничего общего не имеющее с тем, что бывает между мужчиной и женщиной. Нечто совсем другое.
— Моя вчера отчудила, — проговорил Олесь вслух. — Знаешь, что сказала?
— Что же? — Шандор хмыкнул. — Постой, сейчас угадаю. Бьюсь об заклад, то же самое, что моя вчера выдала мне. «Ты только не влюбись в меня», — писклявым голосом спародировал Шандор Аоллу.
— Угу, так и есть. За час до этого приволокла меня к транслятору и заставила на все лады повторять производные от слова «любовь». У них, оказывается, этого слова и в лексиконе-то нет. С учётом их темперамента, немудрено: какая там, к чёрту, любовь. Соитие, совокупление есть, я выяснил. Даже групповое изнасилование. А любви нет. Вместо неё этот, как его, чёрт… слово какое-то идиотское.
— Вериль, — подсказал Шандор.
— Точно, оно самое. Твоя, выходит, тоже упражнялась с транслятором?
— Да нет. Видимо, почерпнула от твоей. В результате выдала, что если я, не дай бог, в неё влюблюсь, настанет вериль. Прозвучало так, словно настанет всеобщий конец света, ну, или, самое меньшее, вспыхнет пара сверхновых.
— Да уж, — фыркнул Олесь. — Так что ж, возвращаемся? Часа через полтора поворачивать станет поздно.
Шандор побарабанил пальцами по подлокотнику пилотского кресла.
— Нет, — принял решение он. — Знаешь, это было бы сродни дезертирству. В конце концов, ничего страшного ни с нами, ни с девчонками не произойдёт. Притрёмся как-нибудь. Они, вообще говоря, неплохие девки, и потом — вовсе не обязательно с ними спать. Ну, разве что если невмоготу станет.
— Думаешь? А что делать с ними, когда вернёмся? — неуверенно протянул Олесь.
— Какая разница, — беззаботно махнул рукой Шандор. — Высадим где-нибудь. Денег дадим. Девки молодые, красивые, найдут себе мужиков.
— Что ж, — вполне прилично, — Шандор покончил с едой и отодвинул тарелку. — Это, конечно, ещё не гуляш, но, по крайней мере, некое его подобие. Ладно, тащите пудинг.
За те полтора месяца, что «Одиссей» пронзал первую по счёту межпространственную червоточину, жизнь на борту стабилизировалась и вошла в привычную колею. Просыпаясь поутру, Олесь обнаруживал под боком мирно посапывающую Лайму, улыбался непроизвольно и ловил себя на том, что испытывает нечто вроде нежности. Он пристрастился к ежеутреннему кофе в постель и к ежевечернему коктейлю в неё же. Поворчав для порядка, стал регулярно бриться по утрам, дважды в день менять рубаху и добродушно посмеиваться, слушая, как взвизгивает от притворного страха Лайма, если её пощекотать под мышками или ущипнуть за мягкое место.
— Как там твой вериль, не настал ещё? — подтрунивал над Лаймой Олесь.
— Вериль не мой, — серьёзно отвечала та. — Он всегда общий. Ты ещё не влюбился в меня?
— Да вроде нет.
— Это хорошо. Значит, и вериля ещё нет.