Главный врач делийского военного госпиталя устало протёр глаза.
— Присаживайтесь, господин полковник, — предложил он посетителю и кивнул на кресло. — Увы, боюсь, что ничего утешительного сказать не могу.
— Говорите как есть, — полковник остался стоять
— Что ж… Хороших специалистов по психическим расстройствам у нас тут нет, но в данном случае базовых медицинских знаний достаточно. Оба неизлечимо больны. Майор не осознаёт действительности — у него тяжёлая форма шизофрении, по всей видимости — последняя стадия. Сержант пока относительно вменяем, но его состояние ухудшается с каждым днём… Сколько они там просидели?
Полковник вздохнул.
— Без малого восемь лет.
— Это ужасно, — доктор поднялся, заходил по помещению. — Как это случилось?
Полковник опустил голову.
— Стыдно сказать. Остров, клочок земли в океане размером с… в общем, за пару часов можно кругом обойти. В десяти милях от Германского Самоа. Там был разбит полевой лазарет для британских подданных: больных и раненых пароходами свозили со всей Полинезии. При лазарете стоял гарнизон, а точнее — некое его подобие. Решением парламента ветеранам из офицеров и особо отличившимся нижним чинам перед отставкой позволили провести несколько лет на отдыхе, можно сказать — на курорте. Так что были там три батареи с прохудившимися орудиями, пулемётная рота с машинами образца полувековой давности, ветхий парохват, пара-тройка списанных стимеров. Когда началась война, германцы первым делом врезали по ним. Расстреляли с броненосцев, практически прямой наводкой. Размолотили всё подчистую, а потом с аэропланов бомбами добивали. Там был ад, мы не думали, что кто-то мог уцелеть. А потом… — полковник запнулся, — потом про них забыли. Пока шла война, было не до них. С её окончанием не до них стало.
— Не до них, значит, — задумчиво повторил врач. — Что они потопили?
— Австрийское торговое судно, трёхпалубный пароход. Следовал в Японию, отклонился от курса по причине неисправности в котле. Капитан решил пристать к берегу для ремонта, судно вошло в бухту, и вот…
— Много жертв?
— Хватает, — полковник кивнул. — Знаете, есть во всём этом одна странность, господин доктор. Очень существенная странность, её необходимо прояснить. Я хотел бы поговорить с ними.
Врач криво усмехнулся.
— С майором говорить бесполезно. У него в голове смешались времена, люди, правительства… Он считает, что на троне до сих пор её величество королева Виктория, выражает желание встретиться с сослуживцами, которые давно уже на том свете, рвётся командовать, стрелять, защищать… В общем, не стоит его беспокоить. Вы можете поговорить с сержантом Чиверсом, но помните: у него перманентная депрессия и неконтролируемые приступы внезапного бреда.
— Меня это устроит.
— Что ж… Я велю санитарам держаться поблизости.
Сержант Чиверс, ссутулившись, сидел на госпитальной койке и угрюмо смотрел в пол. С минуту полковник молча глядел на него. На потопленном пароходе три десятка жертв, моряков и пассажиров. Австрийцы требуют экстрадировать виновников в Вену, там их ждёт быстрый суд. И расстрел.
— У меня есть к вам вопрос, сержант, — мягко проговорил полковник.
Чиверс безразлично пожал плечами.
— Я уже ответил на все вопросы, сэр.
— У меня особый вопрос. Вы говорили, что расстреляли судно вдвоём, в четыре руки. Полицейского детектива этот ответ удовлетворил. Но меня — нет. Огонь из шести орудий вдвоём вести невозможно. Тем более, из не слишком надёжных орудий. А одной или даже двух паровых пушек явно недостаточно, чтобы нанести повреждения, приведшие к затоплению цели.
Сержант долго, уставившись в пол, молчал.
— Что с нами будет? — глухо спросил он наконец.
Полковник замялся, затем сказал твёрдо:
— Будь моя воля, я представил бы вас к награде и позаботился о том, чтобы вы оба достойно провели остаток своих дней. К сожалению, это не в моей власти. Но клянусь: я сделаю для вас всё возможное, всё, что от меня зависит.
Сержант вскинул на посетителя взгляд.
— У меня осталась жена, сэр, — тоскливо сказал он. — Там, на острове. И Дик Бриггс. Я сам похоронил его, своими руками. И остальных похоронил, всех. А Эвелин не сумел, я не нашёл её, только её башмачок. Я хотел бы вернуться, сэр. Туда, к ним.
— Я понимаю, — полковник сочувственно кивнул. — И всё же. Кто потопил пароход?
Чиверс подался вперёд. Пару мгновений смотрел собеседнику в глаза, пристально, оценивающе, будто решал, можно ли ему доверять.
— Так они же, — выдохнул он наконец. — Они все. Старикашка… Виноват. Господин майор дал приказ, и они встали в строй. Капитан Хейворт. Лейтенант Донован. Сержант Бриггс. И остальные.
— Вы удовлетворены? — доктор скрестил на груди руки.
Полковник с отсутствующим видом глядел в окно.
— Я сегодня же дам телеграмму в Англию, — ответил он невпопад. — У меня есть личные связи в Лондоне, я задействую их все. Этим несчастным необходима помощь.
Доктор скептически усмехнулся.
— Им ничем не поможешь. Они неизлечимы, оба. Война для них не закончилась, они так и остались жить в том, другом мире, где продолжают стрелять, убивать и хоронить убитых. Они бредят войной, взять хотя бы сержанта. Он…
— Достаточно, прошу вас, — прервал полковник. — Сержант Чиверс не бредил. Я думаю, он сказал правду.
Сержант Чиверс продрался через заросли перевитого мандевиллой кустарника, миновал снарядную воронку, на дне которой было кострище, ускорился, потом перешёл на бег. Надрывая жилы, помчался к кокосовой пальме, самой высокой из полудюжины уцелевших. Широко раскинув руки, упал лицом вниз на землю.
— Вот и я, — прошептал он. — Вот и я, Эвелин.
Эвелин не ответила, но это было неважно — они и так понимали друг друга, без слов.
«Представляешь, её величество умерла, — мысленно сообщил жене сержант. — На троне сейчас новый государь. Он оказал нам со Старикашкой великую милость. Велел не выдавать австриякам, а прервать отпуск и снова отправить сюда, дослуживать».
Сержант лёг на землю щекой. Пролежал недвижно час, другой, затем поднялся. Глотая слёзы, двинулся прочь. Вновь миновал воронку, продрался через кустарник, одолел развалины и запетлял по развороченной снарядами низине.
— Ну, здравствуй, Дик, — сказал он, усевшись на камень, под которым лежал Бриггс. — Долгонько меня не было.
Бриггс не ответил, он и при жизни был молчуном.
— Старикашка не в себе, — пожаловался другу Чиверс. — Отпуск не пошёл ему на пользу. День-деньской сидит на посту, а чего сидеть, спрашивается?
Чиверс подождал, но Бриггс, как обычно, опять не ответил.
— Котла-то нет, — сержант хихикнул. — Понимаешь? Боши украли котёл, пока мы со Старикашкой были в отпуске. Теперь, если они снова сунутся, нам конец.
Сержант Чиверс вновь хихикнул, затем рассмеялся, захохотал в голос.
Слёзы по-прежнему текли и текли у него по щекам.
♀ Время года — летоОльга Рэйн
Давным-давно, в огромном прекрасном королевстве жили король с королевой. Было у них счастье и богатство, и любили они друг друга так, что дышать порознь было трудно. Но однажды, как только объявили они подданным и близким родственникам радостную весть — что королева ожидает наследника — явилась королю во сне Темная Фея с серебряными глазами и сказала: «Ваше Величество, так и так, есть в вашем королевстве злобные недруги, которые вам послали страшное проклятие. И я, конечно, извиняюсь, но должна его доставить.» И когда король проснулся утром, в голове у него был Черный Рак, сначала икринка, которую и заметить было нельзя, а потом он вылупился, стал расти и забирать у короля жизнь и разум. Сначала ни королева, ни подданные не понимали, что происходит, почему король так страшно изменился, почему не радуется маленькому принцу, почему столько черноты в его голубых глазах. Потом отправились к мудрецам, сделали томографию, оказалось, что уже поздно — Черный Рак вырос до таких размеров, что самого короля уже почти и не осталось. Королева долго горевала, каждый день возила цветы на кладбище, иссохла вся, молоко у нее пропало. А когда, наконец, сняла траур, стали к ней сватов засылать со всех земель, потому что была она красоты неописуемой…
Денис отложил планшет и вытер о штаны вспотевшие пальцы. Под окном скрипели и распрямлялись ржавые пружины — дочка хозяина, Шеннон, опять скакала в своем батуте.
Бойнг, бойнг, бойнг, — и так она могла прыгать часами, как заведенная. Соскочит, в туалет сбегает, водички попьет, и опять — бойнг, бойнг.
Денис и мама жили в этом пансионе уже третий день, он успел изучить привычки и повадки местных обитателей. Три дня с того знаменательного вечера, когда мама, поправив платье и глубоко вдохнув, подняла руку, чтобы постучать в дверь мистера Маллинса.
— Ну вот, Денька, сейчас и узнаем, как он нам обрадуется, — сказала мама, волнуясь. — А то он все звал в гости, билет предлагал купить, а мы раз — и сами. Я ему не какая-нибудь филиппинская невеста-по-почте, русские женщины гордые и независимые.
Денис вздохнул и почесал шею — у новой нарядной футболки был жесткий ярлык. Монологи про гордость, независимость и особую стать, свойственные русским женщинам, он слушал весь последний год, с тех пор, как мама познакомилась на Фейсбуке с красавцем средних лет Аланом Маллинсом и поразила его сдержанное британское сердце своей славянской красотой и жизнелюбием.
— Мам, стучи уже, — попросил Денис.
Мама выдохнула дважды и постучала. Ответа не было.
— Он же сказал на прошлой неделе, что берет отпуск, — пробормотала мама.
Послышались шаги, дверь открылась. На пороге стояла филиппинская девушка в цветастом платье, очень красивая, в два раза моложе мамы.
— Пес? — сказала она, жизнерадостно улыбаясь. Мама почему-то молчала. — Вы хотите увидеть моего мужа?