Жильцы приходили, жаловались — дети пугаются.
Спишь, как на сафари. Ну ничего, скоро отревут свое. Утихомирятся.
— Почему? — спросила Катя.
— Да увезут их, и концертам конец. Аттракцион расформировали. У Разгуляева теперь новая программа — смешанная группа, да ты видела сегодня. А с львами все, баста. Двух уже в Бишкек в зоопарк запродали, двух еще Кишинев просит, правда, задешево очень. А другие — Тироль старый, его усыпят, наверное, если Валька позволит. А Раджа… — Ира снова чутко прислушалась. — Моя воля, я бы только этого гада с рук сплавила. А не весь прайд разрушала.
— По какой причине номер развалился?
— А ну их к черту, — «комбинезон» только поморщился горько. — Ну, пришли. Прошу к нашему шалашу.
Потом они рядком сидели на ступеньках бытовки и чистили картошку, сбрасывая шкурки в эмалированный тазик. На взгляд Кати, картошки для них двоих что-то было многовато. Потом Ирина раскочегарила плиту. Бытовка была крошечной — два топчана, столик, пластмассовый складной стул да старый маленький холодильник. На стене на вешалке под марлей висело пальто и несколько платьев — наверное, весь ее гардероб.
— Тут и живешь? — спросила Катя.
— Что, бедненько? Нищие комедианты, — «комбинезон» снова фыркнул. — А у тебя отдельная квартира, да? С ванной?
— Я с мужем живу.
— С мужем? — «комбинезон» поднял светлые бровки домиком. — Ну и как оно, замужем?
— Терпимо.
— Скандалите часто?
— Иногда ссоримся.
— Мой папаня мать каждую пятницу лупил. Как аванс или получка, так и… Потом деньги платить перестали, ну, думаем, утихомирится воин наш. А он еще злее стал.
— Ты что, в цирк от отца, что ли, сбежала? — спросила Катя.
«Комбинезон» дерзко вскинул голову, но на сковородке затрещало, словно хворост в печке.
— А зимой как же? Холодно, наверное, в вагончике. — Катя огляделась. — Ну, если только с обогревателем. И квартиру можно всегда снять. А этот ваш Валентин Разгуляев, он что — тоже вот тут с тобой обретается?
— Вон его гардеробная. — Ира ткнула в окно на вагончик, примыкающий к львиному фургону. — А ты какие-то вопросы странные задаешь, корреспондентка.
— А что тут странного? Красивый парень. Синие глаза, — Катя усмехнулась, — львы, леопарды, мотоциклы.. что же тут странного, Ирочка?
— Это он выглядит так… Ему тридцать восемь лет на самом деле. Старик. Разведенный к тому же. Две жены уже поимел. И сыну в Питере четырнадцать лет.
Она произнесла это… Катя осторожненько заглянула ей в лицо. Она ведь могла и не говорить это про Разгуляева совершенно незнакомому человеку, какой-то там корреспондентке, которую и по имени-то не называла. А вот сказала, не сдержалась. И таким тоном… «Ага, — подумала Катя, вспоминая перепалку у ворот и слезы у манежа, — вот оно, значит, как тут у вас».
— Ир, а кто эта девица была? — спросила она кратко.
— Где? — буркнул «комбинезон».
— Ну там, вы ссорились, когда Разгуляев уехал.
Катя вздрогнула: более циничного, злобного и виртуозного мата она в жизни не слыхала. «Комбинезон» процедил ругательство, как плевок сквозь зубы.
— Напиши статейку о нашей Илоночке. Она тебе за бесплатную рекламу задницы своей в ножки поклонится.
— Слушай, что ты ругаешься? Я же просто спросила. Мне ваш администратор сказал — со всеми артистами познакомиться. — Катя прикидывалась шокированной и сбитой с толку. — Мне типажи для очерка нужны, герои, понимаешь?
— Типаж шлюхи тоже?
— Нет, конечно, но… Я вот не поняла — я слышала, ее Леной окликали, а ты ее потом Илоной называла. — Катя тихонько гнула свое.
— Псевдоним: Илона Погребижская! Прямо мадам Баттерфляй. Всем говорит — у нее, мол, польские корни. Врет. Баграт, бедолага, за эти корни в нее и влюбился. А теперь землю зубами грызет.
— А кто это Баграт?
— Да муж ее. Благоверный. Баграт Геворкян — неужели не слыхала? Он даже у вас в Москве на Цветном бульваре несколько сезонов выступал — давно, правда. У него номер был уникум — дрессированный бегемот и еще разная тварь экзотическая.
— Я в цирке в далеком детстве была, — сказала Катя. — А что, у вас тут и бегемот есть? — Она и не подозревала, что этот же вопрос в свое время задал и Колосов.
— Нет. Содержать дорого. Вместо этого каждый вечер женушка выкаблучивается. Так старается, только застежки отлетают.
— То есть? — Катя внимательно наблюдала за собеседницей. Что кроется под всем этим? Ревность?
— Да стриптиз, — фыркнул «комбинезон». — Весь вечер на манеже… У Геворкяна в номере удав, крокодил, попугаи да родная жена. Сам он — индийский факир, а для публики, особенно для мужиков, жена его раздевается под музыку. Как шоу, но только на вечерних представлениях. Второй гвоздь программы, после львов Разгуляева — Илонкина задница. Здешние с ярмарки слюни пускают каждый вечер. Особенно кавказцы. Эти неистовствуют просто. А Баграт…
Да на него смотреть больно! Вот оно как теперь деньги-то достаются. Один раз знаешь что было? Пришли какие-то азербайджанцы. А он же армянин, понимаешь? Ну, начался номер. Они ему что-то и крикни с места, ну насчет Илонки-то… А он… Мы думали — зарежут друг друга! Палыч его Христом Богом потом просил в руках себя держать, не доводить дело до ментов. А то номер закроют. И совсем тогда сборов не будет.
— Слушай, а я вот что спросить хотела, пока не забыла. — Катя решила круто поменять тему. — А чего это Разгуляев с леопардами так настойчиво добивался? Ну они рычат, бросаются, а он их все равно заставляет.
— Так не в Валькиных правилах уходить с манежа, как тут у нас говорят, под стук собственных копыт.
Он же мужик. Уважает себя, публику, цирк. А потом, на манеже — он хозяин. Ну, картошка готова, садись.
Я сейчас наших кликну.
«Кликала» она подобно пионерскому визгливому горну:
— Ромка! Ро-ом-ан! Где тебя носит? А Гошка где?
Эй, садитесь жрать, пожалуйста.
Романом, оказывается, звали того самого жонглера-невидимку, что переговаривался с Катей в темноте. И тут он тоже вынырнул из темноты.
— Эх, хорош уже, готов, — засмеялась Ирина. — Где набраться-то успел, Ромка?
— Д-девчонки, я пас… Чего ты кричишь, бутончик ты мой, — «невидимка» был пьян-распьян. Но тем не менее попытался приобнять Ирину. — Д-девчонки, я есть не буду, мы там сейчас с ребятами.., рыбу идем ловить. Во! — В руке у него действительно была удочка.
— Это кто же такой? — полюбопытствовала Катя, когда пьянчужку унесло.
— А, коверный наш. Ромка Дыховичный.
— Коверный?
— Ну, клоун. Смейся, паяц, — «комбинезон» пропел это шутовским контральто. — Только сам Ромочка не поймет, какой он — белый или рыжий.
— Я видела, он жонглировал такими штуками.
— Да, он как гуттаперчивый мальчик у нас. Эквилибристом был, канатоходцем, акробатом. Но там трезвая голова нужна. Ну и стал комиком. На репризы выходит. Дырки им между номерами затыкают.
— Слушай, Ира, я вот еще что хочу спросить… Заместитель вашего администратора Севастьянов Аркадий, я сегодня в хронике прочла, убитым найден тут, неподалеку. А ты не скажешь…
Стоп. Вот это уже интересно. Катя замолкла. «Комбинезон» смотрел на нее выжидательно и остро, как сорока на стекляшку. На мальчишеских скулах даже желвачки играли.
— А ты что, корреспондентка, вынюхивать, что ли, приехала сюда?
— Я в газете утром прочла. У администратора вашего поинтересовалась — он только отмахнулся. Словно и не вашего сотрудника убили, а муху прихлопнули. — Катя пожала плечами. — Мне-то, конечно, плевать, но согласитесь, неужели не интересно узнать, как убили, за что, кто?
— Он мало у нас работал, залетная птица. — Ответ был ледяным.
— Что за человек был?
— Падаль.
— Такой разэтакий?
— Дерьмо. — Ирина снова вышла на порог бытовки. — Гошка, два раза, что ли, повторять?! — Потом обернулась к Кате:
— Будто не знаешь, что одних людей бог из глины сделал, а других из дерьма?
— Поясни, пожалуйста.
— Порядки у нас начал устанавливать. То не так, это… А когда мимо клеток проходил, аж с лица слинял. Нервы-с.
— Ну, мне кажется, с такими зверюгами любой струсит.
— Я не трушу. Каждый день вон с ними.
Катя решила не нажимать на девчонку после такой ее реакции на заместителя администратора. И, вспомнив о вычитанном в сводке ЧП, хотела было поменять тему и заодно насытить любопытство. — отчего это лев бросился на человека, но…
— Ира, я вот он, тут. Сейчас только отнесу и вернусь. — На пороге показался тот, уже знакомый Кате, паренек. Он крепко прижимал к груди туфли-лодочки — белые, на изящной шпильке.
— Я больше подогревать не буду, — устало сказала Ира.
— Да я крем искал! У ребят только темный, а тут бесцветный нужен. — Паренек бросил на Катю быстрый любопытный взгляд — так глядят волчата. — Приветик.
— Вот, познакомься, корреспондентка, Игорек.
А проще — Гоша Дыховичный.
— Ото, целая династия! Роман твой брат?
Вместо Игоря ответила Ирина:
— Родственник. Гоша, он кто тебе — дядька, что ли, троюродный? — Она зацепила сковородку прихваткой, отнесла на столик, достала из холодильника тарелку с помидорами и коробочку сметаны.
— Нет, братан двоюродный. — Парень все стоял на пороге, словно никак не желал расставаться с этими чудными лодочками-туфлями.
— Ну ты что, чистильщик, в самом деле? — Ирина зло прищурилась. — Нанялся, что ли? Носишься с этой дрянью, как…
— Нет, она меня просто попросила!
— А ты и рад в служанки записаться.
— Ничего я не служанка.
— Ладно, ишь ты, орет еще. — Ирина потрепала его по затылку. — Успеешь, отработаешь. Садись. А то мы тут с корреспонденткой картошку чистили-чистили.
— Ты правда из газеты? — спросил он Катю.
— Правда, Игорь.
— А что писать будешь, про кого?
— Про все, про цирк.
— А про меня?
— И про тебя. Ты что, тоже на манеже выступаешь?
Он нагнулся, бережно поставил туфли у порога.
Катя прикинула — маленькие, размер тридцать пятый. Перешагнул через них и, вытерев руки о футболку, сел к столу.