Президент взошел на трибуну. Что он хотел сказать – безусловный патриот своей страны, глава «Сражающейся Франции» в годы войны и правитель Французской республики в нелегкое послевоенное время? Обеспечивший своей любимой Франции «классовый мир», равновесие, долгие годы устраивающее и правых и левых. Но упорно не желавший понимать, что глобальная коммунистическая угроза требует от всего свободного мира сплотиться единым фронтом, не думая о национальном эгоизме, вносить свой обязательный вклад в общее дело, борьба требует жертв! Однако же «прекрасная Франция превыше всего». Качества национального лидера, достойные похвалы, – но эпоха требовала уже другого.
На чердаке дома, примыкавшего к площади Бастилии, маленький человечек азиатского вида прижал к плечу приклад снайперской винтовки. В кармане у него лежали документы на вьетнамское имя – но убийца был не вьетнамцем, а якутом, представителем одной из бесчисленных сибирских народностей, населяющих СССР. Его звали Хуйдабердын Нагибамбеков, раньше он, подобно всем людям своего племени, живущим одной охотой, бил белку в глаз одной пулей из боевой винтовки, в недавнюю Великую войну на фронте он вписал на свой боевой счет четыре сотни немцев и японцев, за что был награжден четырьмя орденами Славы (советский аналог русского солдатского Георгия). После войны ему сделали предложение, от которого нельзя отказаться, – перейти в кадры НКВД, чтобы заниматься устранением людей, опасных для интересов СССР. Он согласился: метко стрелять – это все, что он умел делать, а платили за каждый выстрел очень хорошо, больше, чем могло заработать все его племя за обязательную годовую сдачу пушнины в колхоз.
Президент открыл рот. И тут же его голова раскололась как арбуз. Толпа на площади секунду молчала, не в силах поверить в случившееся, затем послышались крики. Охрана президента, выхватив оружие, готова была стрелять – но никто не видел, откуда прилетела пуля. Наконец солдаты и полицейские бросились к подъездам рядом стоящих домов – когда убийца, с сожалением оставив на чердаке винтовку со стертыми отпечатками пальцев (жалко, отличный экземпляр Маузер – Токарев, с великолепным боем, сколько из него отстрелял, пристреливая, душой прикипел, – но придется бросить, ничего не поделать), уже спустился по черной лестнице и через проходной двор вышел на соседнюю улицу.
Здесь стояла машина для эвакуации, неприметный «фольксваген». Человек в полицейской форме преградил путь, тихо назвал пароль, стрелок ответил – обычная проверка. И продолжил идти к автомобилю. Он, конечно, знал, как в подобных случаях нередко поступают с исполнителями, – но считал себя слишком ценным инструментом, «таких, как я, по пальцам сосчитать на весь СССР».
Он так и не успел ничего понять, когда «полицейский» выстрелил ему в затылок. Впрочем, Жан-Клод Венсан и был самым настоящим сотрудником парижской полиции, а еще членом ФКП. И знал лишь, что ему надлежит так поступить – а после твердить: «Заметил подозрительную личность, он не подчинился, пришлось стрелять». Ну а в далекой Москве решили – таких, как Нагибамбеков, у нас мало, но и таких врагов, как президент, тоже. Тем более у этого Хуйдабердына сын дома остался, тоже охотник – скажем ему, что отца убили агенты ЦРУ, нехай мстит, научим и поможем.
Едва новость разнеслась по Франции, как в Париже, Лионе, Марселе, Тулузе, множестве других городов (в большинстве – южных департаментов, где коммунисты были многочисленны) в лучших традициях русской революции начались беспорядки. Вооруженные отряды с красными повязками захватывали органы власти, полицейские участки, аэродромы, вокзалы, почту и телеграф и объявляли об установлении Коммуны, пока местной, но сейчас объявят о создании Временного революционного правительства, а после и Национальное собрание созовем, что выберет правильную, народную власть. Причем в ряде мест (опять же, в большинстве – на юге) армейские части переходили на сторону бунтовщиков. И пролилась кровь – люди с красными лентами по заранее заготовленным спискам хватали «врагов французского народа» и расстреливали их на месте, «революция не может быть милосердной», но чаще увозили куда-то в закрытых машинах и автобусах, и больше арестованных никто не видел. Много позже в одном из песчаных карьеров вблизи Тулузы было найдено три сотни тел, по-видимому закопанных живыми – в индокитайской коммунистической традиции, «зачем тратить пулю, когда можно и так».
И взорвалась восточная граница, через которую потекли стальные реки – танковые колонны русской, немецкой, итальянской армий. К стыду и позору французской нации, Юг пал перед агрессорами без боя – после прошлой войны это была зона русской оккупации, и, уходя, Советы оставили там свою многочисленную агентуру. Марсель встречал коммунистов цветами, и Тулон был занят после минимального сопротивления, причем на большинстве кораблей Средиземноморской эскадры были подняты красные флаги, лишь крейсер «Алжир» с тремя эсминцами, под командой отважного адмирала Мальгузу, сумел выйти в море и прорваться в Гибралтар. Иное было на севере, все ж в Рейнской армии были собраны наиболее боеспособные и надежные дивизии, но было их слишком мало, чтобы остановить наступающую орду, русские и немцы шли железной лавиной, сметая жалкие очаги сопротивления, на каждый выстрел отвечая десятью, при неповиновении населения не останавливаясь перед взятием и расстрелом заложников. И казалось, повторится майская катастрофа сорокового года…
Ханой. Парад Победы, 4 октября 1953 г.
Столица Демократической Республики Вьетнам чествовала победителей.
Председатель ЦК Компартии Индокитая товарищ Хо Ши Мин стоял на трибуне под портретами Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Вождь и Учитель был скромным человеком и показной роскоши не любил – и потому бывший губернаторский дворец, построенный французами (для чего снесли пагоду тринадцатого века), использовался лишь как присутственное место, тогда как сам «отец Хо» жил в скромном павильоне посреди дворцового парка. Рядом с председателем стоял генерал Нгуен Во Зиап, командующий Народной армией, и другие ответственные товарищи, военные и гражданские – а также люди во вьетнамской форме, но более рослые, а иногда и с европейскими лицами, советские «товарищи лисицыны». Тут же были делегации лаосских товарищей из Патет Лао и камбоджийских из Кхмер Иссарак. Официальные лица – послы СССР, Народного Китая, КНДР, Маньчжурии, а также всех прочих стран, признавших ДРВ (в подавляющем большинстве, социалистических). Делегация от королевства Лаос, во главе был сам Его Величество Сисаванг Вонг (и тот факт, что королю и его свите было отведено место, от главы Вьетнама более далекое, чем товарищам из Патет Лао, по восточному этикету значил многое). И конечно, журналисты. Особняком стояли представители стран Запада – в большинстве корреспонденты, а не дипломаты. А внизу и по сторонам площади, а также по улицам, где должны были пройти войска, собрались жители Ханоя и приезжие из соседних городов и деревень.
«Товарищ Хо» произнес речь – о победе вьетнамского народа, верного коммунистической идее, над гоминьдановскими агрессорами, подлыми наймитами мирового империализма. Затем прозвучал артиллерийский салют, и двинулись войска. Открывали парад – нет, не «самая лучшая часть Народной армии», как предполагалось, а курсанты военной школы в Ханое, мальчишки в возрасте от четырнадцати до семнадцати, однако у многих на счету уже были убитые враги, и многие были сиротами – по опыту советских, из тех, у кого родители погибли от рук врага, должны были выйти лучшие защитники социалистического Отечества. Мальчишки были в новой военной форме, с русскими автоматами ППС, и шли, очень гордые собой, четко печатая шаг – видно было, что с ними хорошо занимались строевой.
– Будущие фанатики коммунистического режима, – с неприязнью заметил корреспондент «Паризьен» стоящему рядом британцу из «Милитари обсервер». – При нашей власти сдохли бы под забором. А теперь, как говорят здесь, поймали шелковую нить своей судьбы – станут офицерами, твердо зная, кому должны быть благодарны.
– Вы ждали иного? – спросил англичанин. – Человек – это такое существо, что всегда стремится наверх. И те, кому повезло, пользуются случаем – принцип конкуренции, основополагающий для свободного мира.
– Я всего лишь сожалею о несправедливости, – ответил француз. – Когда низшие нации отдают свои ресурсы более развитым и позволяют им подняться выше – это благо для всего человечества. Ну а эти… вместо того чтобы трудиться на благо всей цивилизации, готовятся убивать белых людей, стоящих в культурном развитии гораздо выше. И так везде, куда приходят русские – цветные, кто раньше принимал за должное работать на белых, вспоминают о своих правах.
– «Свобода, равенство, братство», – с иронией произнес британец, – ваши идеи?
– Но не для небелых же! – ответил француз. – Всякое блюдо должно быть уместно и в меру. А русские… иногда мне кажется, что их историческая роль – это мешать другим нациям. И вы спрашиваете, сэр, отчего я русских не люблю?
Британец лишь пожал плечами – горе неудачникам, кто оказался слаб. Строго говоря, французы как член Еврорейха вообще не имели права на эту колонию – подобно тому, как после той войны у немцев отняли Танганьику и Намибию. После подписания капитуляции вся Британия ожидала, что получит наконец репарации в возмещение военных потерь, если не с проклятых гуннов, которых СССР взялся трясти сам, то хотя бы с соседей-лягушатников. Но «кузены» нас предали, договорившись со Сталиным, в итоге Франция неведомым образом оказалась в числе держав-победителей, а отношения между соседями через Английский канал с тех пор можно было назвать скорее плохими, чем просто «ниже среднего». А ведь не так давно европейские державы условились, что «каждая сторона имеет право на такие территории в Африке и Азии, на каких в состоянии реально обеспечить свою власть» – французы показали свою слабость и тем самым вернули захваченное в разряд бесхозного.
Англия, слава господу, находится в гораздо лучшем положении. В Индокитае после капитуляции японцев возник опасный вакуум власти, когда туземцы были предоставлены сами себе, у Парижа не было ни ресурсов ни времени прислать сюда свои войска и новых чиновников. Чем тут же воспользовались коммунисты еще в сорок пятом, объявив «независимость», и русские, тотчас прислав транспорты с оружием и советниками, – и разгорелся пожар, погасить который французы так и не смогли. В Малайе было по-иному, там япошек разоружала британская армия, имея в достаточном числе и эффективные органы управления тылом. И глава местных коммунистов, Чин Пен, был фигурой меньшего калибра, чем «дядя Хо», а главное, как китаец, первое время опирался исключительно на китайскую общину (которая в Малайе составляла далеко не большинство). После он осознал свою ошибку (наверное, советские научили «интернационализму»), но и британская администрация тоже времени не теряла, так что конфликт удалось перевести в национальную плоскость: бегают по джунглям коммунистические партизаны, но в целом ситуация под контролем. Ну и, конечно, очень удачно, что Малайя успела пройти по пути свободы и демократии дальше, чем Индокитай, – имея сложившийся класс национальной буржуазии, собственников, опоры порядка, кому совершенно не хотелось подвергнуться экспроприации, в отличие от Вьетнама, где хозяева из местных были гораздо малочисленнее и менее влиятельны. Равно как и в Голландской Ост-Индии, где прежние голландские хозяева также допустили вакуум власти после завершения войны, однако же Сукарно, лидер харизматичный и популярный, сумел оттянуть электорат от коммунистических идей к национализму, «все мы индонезийцы». И потому, хотя там тоже наличествует проблема красных повстанцев, с владельцами собственности у власти можно договориться – как-то незаметно получилось, что индонезийской нефтью с