Мой марсельский друг, месье Франсуа Ларуж, сказал:
– Нас пугали русскими зверствами. Но мы помним, как советские стояли здесь, больше года, – и за все время не допускали никаких бесчинств, подобных тем, что мы видели от наших «защитников» за два дня. Русские не гнали нас ни в какие колхозы. А моя дочка Мари до сих пор хранит фотографию, она со своей подругой и еще два русских офицера, вежливые улыбающиеся люди, совсем не похожие на «диких варваров». Вот этот снимок, опубликуйте и его, синьор, – с подписью, что если те русские его увидят и судьба снова занесет их в Марсель, то пусть знают, что в этом доме, адрес не изменился, им будут рады.
Болельщики «Ромы» приняли мои извинения. И пригласили впредь посещать матчи своего клуба – «чтобы вы, синьор Мазини, впредь не верили всяким слухам и не писали чушь».
«Мессанджеро» не просто выплатила мне обещанный гонорар – но также и жалованье за две недели, и командировочные, задним числом приняв меня в штат, так что теперь я не вольный стрелок. Причем буквально в тот же день мне сделали аналогичное предложение и от «Курьера» – но я вынужден был ответить отказом. А вечером мы с Габриэлой отправились в «Лючию» – и от моих денег остались крохи. Зато моя подружка выглядит как сама синьора Смоленцева на обложке журнала. И, вот женщины, еще и недовольна:
– Альфонсо, ну как я, такая красивая и нарядная, сяду на мотороллер у тебя за спиной, во всем таком летящем и в этой шляпке? Со следующего гонорара купи хотя бы «фиат-тополино»[38]. Или даже «лючию» – ты ведь теперь известная фигура?
И бросает взгляд на стену, где пришпилено знаменитое фото – синьора Смоленцева, в такой же шляпке с вуалью, садится в открытый автомобиль-кабриолет, у русских эта марка называется «Победа», а у нас «Лючия», выпускается на заводе «Фиат» по советской лицензии. Цена как три «Тополино» – но если мне и дальше будут так хорошо платить?
Жизнь прекрасна – и будет завтра еще лучше. И это, на мой взгляд, важнее, чем абстрактная «свобода», непонятно от кого и для чего!
Поль Матье, член ФКП
Чертов американец! Надеюсь, он сейчас жарится в аду. Из-за него мне умирать – а я не хочу!
Я презираю сытую жизнь обывателей – сводимую лишь к довольству и сытости, еде и сексу. Ту, что готовил мне отец – преуспевающий владелец автомастерской. По воскресеньям он надевал медаль Сопротивления, как все наши соседи – а мне не выпало даже воевать с немцами, я был тогда слишком мал. Человек тем и отличается от животного, что у него должна быть идея, цель, ради чего надо жить. Быть причастным к великому делу – это и есть тот смысл жизни, который уже века ищут великие умы. И очень хотелось бы увидеть – во имя чего жил?
Мы удирали из Парижа, сменив «ситроен», увезший нас с бульвара Ришар-Ленуар, на «Остин-16», поджидавший в условленном месте. Не то что я ненавидел нашего Генерала – но если он должен умереть ради победы самого справедливого коммунистического строя, значит, так и должно быть. Так решили старшие товарищи – ведь тот, кого я знал как месье Лекура (ясно, что это имя не настоящее), был выше рангом, чем председатель нашего Комитета, по крайней мере он вел себя с ним как старший, когда забирал меня в свое подчинение. Наверное, он воевал еще в Сопротивлении – по-настоящему, а не как мой отец и большинство моих соотечественников. Хотя иногда, по некоторым мелочам в его языке и манерам, мне казалось, что он не француз – неужели русский? Штурмовые отряды – кому-то это название кажется «с душком», но ведь в войну в армиях многих стран, в том числе и русской, были штурмовые подразделения. Черный берет, красная повязка, самодельная дубинка – у кого-то были и «русские» дубинки, двойные, связанные цепочкой, страшное оружие в умелых руках. Мы поддерживали порядок на партийных мероприятиях, а еще били тех, на кого нам укажут, что он ультраправый. И конечно, учились – тактике боев в городских условиях, минно-подрывному делу, основам конспирации, азам криминалистики. Стреляли из многих видов оружия – благо Франция свободная страна, где стрелковых и охотничьих клубов избыток, немало, конечно, и таких, как «охотники за фуражками» у Тартарена – но нас учили как настоящее армейское подразделение. Наши инструктора выглядели и говорили как истинные французы – но очевидно, что люди из знаменитого «осназа», ученики самого Смоленцева, и не должны быть похожими на русских шпионов, как их изображают в кино. Даже в нашей ячейке были те, кто гораздо опытнее и старше меня – настоящие бойцы, кто дрался на улицах с «ультрас» сразу после Освобождения – когда наших товарищей похищали и убивали, ну и наши тоже не оставались в долгу. А после кризиса пятидесятого года настало что-то вроде перемирия – и не все в Партии были этим довольны, я сам слышал, что «СССР подобно тому, как мы при Наполеоне, превратился в Империю со своим государственным интересом, вместо прежних лозунгов свободы, равенства, братства». Я вступил в ФКП в пятьдесят первом, после военной службы – был авиатехником по вооружению, хорошо знал пушку «испано» – потому, наверное, и выбрали меня.
Третьей была Адель, я также никогда не видел ее раньше, она присоединилась к нам уже в Париже. Хорошо знала город, в отличие от меня, истинная парижанка – в нашей команде она была разведчиком и связной. Вопреки мнению соседей, мы не были любовниками – сначала я даже думал, что она из тех девиц, кого совсем не интересуют парни. Поскольку не позволяла до себя дотронуться – и едва не пристрелила меня, когда я пытался ее обнять. Когда я узнал, что по документам мы будем изображать супругов из Бельгии, да еще и молодоженов – то первая моя мысль была, а как мы в гостинице в одну кровать ляжем, ведь два номера спрашивать будет никак нельзя?
Месье Лекур отделился от нас еще в Париже, отдав нам последний приказ – ехать в Гент, вот по этому адресу, ждать указаний. Я не понимал, зачем нам надо бежать из Франции сейчас, ведь если со смертью тирана начнется революция, то наше место здесь – но должна быть дисциплина, если хотим победить. Мы ехали по шоссе через Компьен, до бельгийской границы оставалось около полутораста километров. Адель молчала, и я произнес:
– Мы сделали это! Если нас поймают, то расстреляют, повесят или пошлют на гильотину?
Так делал один мой приятель – шутил над смертью, чтобы ее отпугнуть. И мы не знали еще тогда, что президент жив. Моя спутница ответила с нервным смешком:
– А даже так – по мне, лучше, чем сдохнуть на панели!
И добавила серьезным тоном:
– Даже при том, что мы вляпались в авантюру. Ты заметил, что этот Лекур явно не француз?
Я пожал плечами. Возможно, что он советский. Или из ГДР.
– А я бы сказала, что он американец, – ответила Адель, – хотя не знаю, русских я не встречала, может, и они такие же. А когда приходили немцы, мама выставляла меня гулять на улицу. После ее за это обрили. Ты тоже считаешь меня – дочерью немецкой шлюхи?
Так сказал русский вождь Сталин: «сын за отца не отвечает». Наверное, и дочь тоже? И, вспоминая, чему нас учили на политзанятиях, о союзе всех беднейших классов против классов богатых – лично я думаю, что дамы высшего полусвета должны будут после победы революции ответить наравне с буржуазией, ну а честные девушки с рабочих окраин, вынужденные заниматься этим от бедности, получат возможность зарабатывать на жизнь честным трудом. А отчего ты решила, что Лекур янки?
Адель не успела ответить. Мы въехали в Компьень. На обочине стоял тот самый американец, с поднятой рукой. Даже странно – обычно ведь американские военные ездят на джипах. Отчего я остановился, чтобы его подобрать? Подумал о безопасности, американцы ведь во Франции – это хозяева, спасибо нашему продажному правительству, – а значит, автомобиль, где едет их солдат, будет менее подозрителен в глазах наших полицейских.
Он сел на заднее сиденье – гладко выбритый, с улыбкой, будто сошедший с плаката. Начала говорить на вполне понятном французском, сначала поблагодарил, что мы остановились, а затем почти не умолкал. Мы узнали, что его имя Джон Доусон, что он лейтенант медицинской службы, сам из Филадельфии, где до сих пор его родители живут, что он вообще-то против войн между цивилизованными народами, «все споры должны решаться международным судом, таким как была Лига Наций, а теперь ООН», однако в армию пошел добровольно.
– Такая возможность за казенный счет поездить, посмотреть мир. И не только ради удовольствия, но и для интересных наблюдений. Месье, вам не приходило в голову, что страны и народы тоже проходят свой жизненный путь, подобно личностям, и на этом пути их караулят схожие искушения? Когда Господь, история, или судьба – понимайте как вам удобнее – посылает вашей стране испытания, которые вы должны пройти с честью. И худшим соблазном тут является коммунизм: отобрать у богатых, раздать бедным – это может в определенных условиях решить ваши проблемы здесь и сейчас, оказавшись эффективным. Но в долгосрочном плане – это путь в никуда, поскольку уничтожает самых успешных, зато велит всем равняться на неудачников, а значит, снижает конкурентоспособность. И Соединенные Штаты подлинно великая нация не из-за своей промышленной мощи и экономического успеха – но прежде всего потому, что мы это испытание успешно прошли. Представьте, что вы, месье, судя по всему, не из неудачников – жили бы не в своем доме, а в «общежитии», как в России называются казармы для рабочих, виделись со своей супругой лишь по воскресеньям, и то при условии перевыполнения вами производственного плана, одевались и питались единообразно со всеми, не имели права владеть недвижимостью, которая вся принадлежит государству, и во всем подчинялись бы словам старшего, который зовется «секретарь», а в военное время «комиссар»? Это сейчас в России и других коммунистических странах – однако же и у нас в Штатах во время Великой депрессии такой порядок был для миллионов бывших безработных, собранных в так называемый «гражданский корпус», причем наш Фрэнки Рузвельт руководствовался именно коммунистической идеей, которая тогда была весьма популярна даже среди образованных американских кругов