– Есть затруднение, ваше величество. К ней сватается король Шотландский.
Генрих, ледяным тоном:
– Я не назвал бы это затруднением.
– Семья может упереться насчет приданого.
– Что, торговаться со мной? – Король раздосадован. – Есть и другие француженки. И вообще, я еще не сказал, что снова женюсь. Такого сокровища, как Джейн, мне больше не сыскать. – Трет глаза. – Вернитесь к этому разговору через неделю, милорд. Возможно, я сумею дать вам более удовлетворительный ответ.
Дорогу ему заступает Джейн Рочфорд, только что от бдения у гроба, на негнущихся ногах, усталая и злая.
– Мне нужны указания.
Он останавливается. Медленно улыбается:
– А вы их исполните?
– Мы, дамы, не знаем, как нам быть без госпожи. Нам уезжать или оставаться?
Двор королевы распущен, леди Мария намерена уехать в Хансдон или куда-нибудь еще. Если не будет новой королевы, то фрейлины не нужны.
– Но если нас всех отошлют, – продолжает леди Рочфорд, – то что нам делать, если внезапно появится новая королева?
– Смотрите на старших, – отвечает он. – Леди Сассекс, леди Рэтленд.
– Когда я стану настолько старшей, чтобы со мной считались? – язвительно спрашивает она. – Я служила уже трем королевам и надеюсь послужить четвертой.
– Дядя Норфолк хочет женить короля на француженке.
Она смеется:
– Не иначе как французы его подкупили. Я думала, он предложит очередную Говард. У вдовствующей герцогини в Ламбете полный дом девиц.
– Может, ни одна еще не достигла брачного возраста?
– Король наверняка женился бы на Бесс Сеймур, не выйди она за вашего сына. Он никогда не останавливался на одной женщине в семье. У Джейн нет других сестер? Знаю, Библия не разрешает. Но король теперь – глава церкви. И мы знаем, как он относится к Писанию. «Читайте дальше, господа, где-нибудь точно написано наоборот!»
– У вас чересчур острый язык, – говорит он. – Я не всегда смогу вас спасать.
– Спасать меня? Вы этим занимаетесь? – Джейн Рочфорд встряхивает черными юбками, трет ноющую спину. Иногда он видит в ее глазах сосредоточенность, будто она силится понять, где ошиблась поворотом. Оставляешь за собой след из хлебных крошек, их съедают вороны. Бросаешь вишневые косточки, из них вырастают деревья. – А как ваши молодожены? Счастливы? Бесс ходит с загадочным видом. И у нее наметился второй подбородок. Если я не ошибаюсь, вы скоро станете дедом.
Он в тех летах, когда теряешь старых друзей. В ноябре проводили Хемфри Монмаута. Он хотел пройти с погребальной процессией, но Рейф сказал:
– Поберегитесь, сэр. Монмаут когда-то покровительствовал Тиндейлу. Не сердите короля, не рискуйте ради покойника.
Те, кто был на кладбище, рассказали, что хоронили рано утром, еще до рассвета, очень просто. Согласно воле покойного не было ни свеч, ни других папистских атрибутов. Хемфри просил обойтись без колокольного звона, но звонарям все равно заплатить. Очень в духе Монмаута с его всегдашней заботой о бедных.
Он, лорд – хранитель малой королевской печати, убрал серебряный кубок, завещанный ему Монмаутом, и поехал в Мортлейк к Грегори и невестке, заранее известив, что в следующие две недели не принимает ни по какому делу, кроме королевского. До сих пор Кромвель на любую работу бросался, как собака на мясо, но сейчас он удручен, и не только смертью королевы, но и тем, что не может добраться до Рейнольда.
Генрих говорит:
– Вы обещали мне покончить с Полем. Вы сказали: «Когда он доберется до Италии, мои люди подкараулят его на выходе из дома или на дороге».
– Ваше величество, я не знаю, как подкараулить человека, который никогда не добирается туда, куда едет. Мои люди его ждут, а он падает с лошади, и его уносят в гостиницу, и там он три дня лечит ушибы. Мы подстерегаем его в следующем городе, потом узнаем, что он сбился с пути, дал кругаля и вернулся туда, откуда выехал. Он так глуп, что его не убить.
Генрих говорит:
– Вам придется самому научиться быть глупым, а, Сухарь?
На Рождество, даже если ему не полегчало, надо быть в Гринвиче. Придворных немного, все по-прежнему в черном. Акробат, мастер Джон, пытается их веселить. Вместо музыки и танцев – пьесы, призванные возбудить у короля интерес: маски с фантастическими замками, в которых томятся принцессы. Король следит взглядом за Маргарет Скипуит, бойкой молоденькой фрейлиной. «Он же такого не сделает? – спрашивает лорд-канцлер. – Не подарит леди Марии мачеху младше ее самой?»
Лорд-канцлер щебечет:
– Энн Бассет просто загляденье. Дочка леди Лайл.
– Она получила французское воспитание, – отвечает он. – Как Анна Болейн.
Одли хмурится:
– Зато вроде не строптивая. Я видел, как он на нее смотрит. И на английском она неплохо говорит.
– Но не умеет на нем писать, да и на французском пишет с грехом пополам.
– Что? – Одли таращит на него глаза. – Вы читаете ее письма? Маленькой Энн Бассет?
Конечно, он читает ее письма. Ему надо знать все, что пишут в Кале или из Кале. В надежде, что они что-нибудь неосторожно сболтнут, он готов читать, о каких кружевах и пуговицах мечтает мистрис Бассет и какие ленты или целебные кольца отправляет ей леди Лайл.
Он говорит:
– Что бы король ни думал, он не будет счастлив с шестнадцатилетней. Ему нужна постарше, потолковее, такая, что энергично возьмется за деторождение и сумеет его расшевелить.
Он вновь обращает взгляд на актеров. Играют молодые люди из Итона, а также труппы Чарльза Брэндона и лорда Эксетера. Иногда Гордость и Безумие говорят, будто они люди; Смирение и Благоразумие отвечают им в стихах.
У простонародья, что собирается во дворах и амбарах, есть свои пьесы. Любая деревня может похвалиться своим королем Артуром на деревянной лошадке или Робин Гудом. «О смелом парне будет речь, он звался Робин Гуд»[57]. Он носит платье цвета листвы и умеет красться по лесу бесшумно, как дух. Он женится на деве Мэрион; они дают друг другу слово под сенью дерев. Он подстерегает свернувших с большой дороги монахов, чует их по запаху дешевого вина и непотребных женщин, которым от них разит за милю; у монахов полные сумы денег, вытянутых у бедняков якобы за прощение грехов.
Робин Гуд, совершая подвиги, распевает баллады о себе. Сотни раз он избегает петли и меча. Наконец он умирает от потери крови, обманутый вероломной аббатисой. Его кровь впитывается в землю, алая в зеленое, и новый Робин занимает его место, надевает его куртку, забрасывает за спину колчан со стрелами.
Тот, кто играет Робина, должен быть широк в плечах. Должен говорить грамотно, не бормотать, как Артур-Сапожник. Если он хорошо играет в родной деревне, его позовут в соседнюю, а там и в город, где можно прославиться.
Есть и другие разбойники, чьи деяния хранит молва: Клим из Клу, Адам Белл, Вилл Скарлет, Рейнольд Гринлиф и Малютка Джон. Старые истории можно переписать. Хорошо бы поставить этих молодцов на службу королю. Кроме людей в зеленом, мы завербуем рыцарей древности, таких как Бэв из Амптона и Гай из Уорика, – они разъезжают по равнинам на разумных конях, которые иногда говорят человеческим языком.
У каждого из них была причина оставить родимый дом. Иногда их выгоняют оттуда враги или злая мачеха-ведьма; иногда их облыжно обвиняют в преступлении. Оклеветанные, они стремятся очистить свое имя, преданные, не останавливаются, пока не отомстят. В своих странствиях они сражаются с великанами. Их продают в рабство пиратам. Сажают под замок, но они выбираются из темницы. Прячутся в пещерах с отшельниками. Ведут армии против Рима. Иногда сходят с ума, что немудрено. Они завоевывают возлюбленных и вновь их теряют, либо на брачном ложе девушка оборачивается зверем или рассыпается пеплом.
Однако в историях всегда торжествует справедливость. Если дьявол сбивает нашего героя с ног, тот встает. Изгоя восстанавливают в законных правах. Младший брат, которого зовут дурачком, становится самым богатым. Вилланы пируют нежным оленьим мясом, свинопас возводит хрустальный дворец.
Он зовет Джона Бойла, язвительно-красноречивого кармелита, который сбросил клобук и женился. Спрашивает, не мог бы тот написать пьесу про гнусного архиепископа Томаса Бекета? Как тот пошел против короля и понес заслуженную кару: три доблестных рыцаря пристукнули его, точно телкá.
– Пьесу на английском?
– От латыни нам проку мало.
Бойл просит время подумать. При дворе труппа королевы Джейн дает последнее представление перед роспуском.
На Сретенье двор снимает траур. Говорят об имперской невесте: Кристине, герцогине Миланской, племяннице императора. «Очаровательная юная вдова», называет ее Шапюи. В двенадцать она вышла за Франческо Сфорцу, сейчас, в свои шестнадцать, вдова и, как полагают, все еще девственница.
Отец Кристины был прежде королем Дании, но сейчас он низложен. Нынче в Дании король-лютеранин, который уже озаботился переводом Библии и связан династическими союзами с немецкими князьями. Император пытается его свергнуть и, возможно, посадить на престол Кристину. Хотя жаль терять союзника в борьбе с папой, через Кристину Англия получит не только Данию, но и Швецию с Норвегией – заснеженные поля, ледяные берега с множеством гаваней, воды, где тысячи китов могут пировать треской и угощать тысячу друзей, и все равно назавтра рыбы станет больше, чем было вчера. И леса, которые, мы слышали, тянутся меж голых гор: леса, богатые корабельными соснами и другим деревом для строительства судов.
К тому же, говорят, она приятна в обхождении, и король с ней поладит.
– Я бы налегал на приятность в обхождении. Остальное – домыслы, – говорит Фицуильям и щиплет себя за переносицу. – Прощупайте почву, Сухарь.
Иногда король, играя в шахматы, замирает с фигурой в руке и прокручивает в голове череду фантастических ходов, которые никогда не осуществит в жизни. Играя против него, надо всего лишь ждать – Генрих куда менее склонен к риску, чем хочет казаться. После долгих раздумий он разве что сдвинет слона-епископа или бросит в бой пешку.