– Какого цвета они были раньше?
– Неопределенного. Псивые.
Он в гостиной Остин-фрайарз. Она его ждала. Он чувствует, что следовало бы сменить платье, как будто на нем кровь, хотя в Тауэре не пролилось и капли крови. Джеффри сознался, что хотел бежать за границу к брату Реджинальду с отрядом воинов. Рассказал о сговорах в закрытых комнатах и садовых беседках, интригах за ужином и после мессы. Передал подслушанные сомнительные разговоры: родных Томаса Мора, епископа Стоксли. С каждой произнесенной шепотом фразой круги расходятся все шире. Подписывая сегодняшние показания, Джеффри молит короля о милости. Выводит под страницей: «Ваш смиренный раб, Джеффри Поль».
Маргарет говорит:
– Вы располнели, Томас. У вас такой вид, будто вы совсем не бываете на воздухе.
– Иногда я пытаюсь поохотиться с соколами, – говорит он. – Однако король может потребовать меня в любую минуту. Знаете, венецианцы рисуют на кораблях линию, чтобы их не перегрузить. У меня нет такой линии. Или есть, но король ее не видит.
– Вам не хватает помощников? Все эти молодые люди…
Он думает: никто мне не поможет. Есть только Генрих и Кромвель, Кромвель и Генрих.
– Как-то я хотел отдохнуть в Михайлов день, потому что он у юристов выходной, однако король не разрешил – у него, мол, выходных нет, он правит каждый день. Я отвечаю, но, ваше величество, вы – помазанник Божий, вам дана особая благодать, и потому вы никогда не устаете. Он говорит, меня короновали тридцать лет назад, благодать, видимо, исчерпалась.
– Вам следует жениться.
– Что ж, найдите мне жену. Если знаете хорошую женщину, отправьте ее ко мне. Ей необязательно быть очень умной, не обязательно быть молодой, я не ищу приданого, так что она может быть без гроша. Лишь бы она не была паписткой и не внесла разлада в мой дом.
Маргарет смеется:
– Жаль, потому что скоро из нашего монастыря выгонят много девиц, но, боюсь, некоторые из них держатся римской веры. Я – нет. Я присягнула королю, и присягнула искренне.
Он говорит:
– Думаю, король не позволит женщине выйти замуж, если та была монахиней. Если она приняла постриг.
– Так где мои сестры будут жить? В Саутуорке, в домах терпимости?
Ему хочется сказать, не сердитесь. Вокруг меня столько сердитых людей.
– Вам надо повидаться с Грегори. Если вам негде жить, он возьмет вас к себе. Я уверен, он будет рад, если вы станете учить его сына, как учили его.
Она мотает головой:
– Я поселюсь с несколькими сестрами. Мы будем необузданные женщины, без господина.
– Пойдут сплетни.
– Мы для этого слишком старые. Люди будут жалеть нас, оставлять яблоки перед дверью. Будут приходить к нам за снадобьями и амулетами. И все же, – ее лицо мягчеет, – мне бы хотелось увидеть моего мальчика.
– Моя жена Элизабет к вам ревновала.
– В этом не было нужды, – спокойно отвечает Маргарет.
Он думает: если можно постановить, что Екатерина Арагонская была не жена, если можно постановить, что Анна Болейн была не жена, нельзя ли постановить, что Маргарет Вернон не монахиня? Не сыщется ли в бумагах какая-нибудь ошибка? Тогда она будет свободна.
Но что толку? Она умрет и оставит меня одного. Или я умру и оставлю ее одну. Не стоит оно того. Никто такого не стоит.
В первую неделю октября он берет под стражу лорда Монтегю и маркиза Эксетерского. А также Констанцию, жену Джеффри, и маркизу Гертруду. И еще нескольких старых друзей короля. Он отправляет Фицуильяма в сассекский замок Маргарет Поль с наставлением, если потребуется, допрашивать ее день и ночь.
Однако Фиц не может ничего от графини добиться. Она отвечает охотно, пылко и четко. Отрицает какие-либо дурные поползновения или намерения. Когда Фицуильям называет ее сына Реджинальда неблагодарным ублюдком, она говорит: нет, он не ублюдок; я всегда была верна господину моему супругу, всегда была безупречной женой.
Она признает, что выражала радость, когда Реджинальд избежал ареста; как-никак, она его мать. Да, ей известно, что он презирает ее за верность Тюдорам. Известно ли ей, что Реджинальд обещал ее растоптать? Она поджимает губы. «Знаю и должна с этим смириться».
Фицуильям велит Маргарет Поль собирать вещи – хочет перевезти ее на носилках к себе. Ваше имущество будет описано, говорит Фиц, и она понимает: судьба от нее отвернулась. По словам Фица, в этот миг на лице Маргарет Поль впервые проступило отчаяние. Но куда сильнее отчаяние леди Фицуильям, когда та узнает, что графиня Солсбери переезжает к ним на неопределенный срок.
Сам он допрашивает в Тауэре старшего сына Маргарет. Монтегю держится надменно, часто отказывается отвечать.
– Милорд, свидетели показали, что вы с детства не любили короля.
Монтегю пожимает плечами: мол, это моя привилегия.
– Из вашего дома исходили лживые слухи, будто приказано снести приходские церкви. Вам известно, что именно такие слухи побудят простой люд взяться за оружие. Почему вы не вмешались?
– Трудно остановить слухи, – говорит Монтегю. – Если вы умеете это делать, научите меня. Заверяю вас, не я их распускал.
– Говорили ли вы… – он сверяется с бумагами, – что король убил первую жену недобрым обращением. Что затем он женился на шлюхе и родил незаконную дочь?
– Бабьи разговоры.
– Говорили ли вы, что турецкий султан – лучший христианин, чем наш король?
– Это вам Джеффри сказал? – Монтегю смеется.
Он продолжает: обсуждал ли Монтегю с лордом Эксетером, какое войско вы сможете собрать вдвоем? Говорил ли тот, что мало убить королевских советников, надо добраться и до их главы? Разве это не прямая измена?
– Полагаю, такие слова и впрямь были бы изменой, – отвечает Монтегю.
Он идет к маркизу Эксетерскому. Тут у него козырей куда меньше, и Эксетер это знает. Однако и Поли, и Куртенэ в последние годы увольняли любого слугу, заподозренного в приверженности новому учению или в чтении Библии, и тем вырыли глубокий колодец недовольства, откуда он может теперь черпать. Нужно только не полениться и раздобыть ведро.
Он говорит:
– Лорд Эксетер, вы присутствовали при разговоре, когда короля назвали скотом.
Эксетер закатывает глаза:
– Это все, что бедняжка Джеффри смог вам сказать?
– Вы говорили, что король и Кромвель друг друга стоят, оба губят страну ради собственных вожделений.
Эксетер возводит очи горе.
– Разве вы не говорили: «Все притязания короля на божественную власть бессильны исцелить его раненую ногу»? Разве вы не сказали: «Рана в ноге когда-нибудь его убьет»? И разве вы не сказали: «Когда Генрих умрет, то прощай, господин Кромвель»?
Эксетер не отвечает.
– Разве вы не сказали: «Да, у нас есть принц, но он скоро умрет, весь тюдоровский род проклят».
Эксетер вскидывается:
– Я не призываю проклятья ни на чью голову.
– Да, – говорит он. – Бабьи разговоры. Может, ваша жена призывает?
В разговор вступает Ричард Кромвель. Принимал ли лорд Эксетер монастырские земли?
Да.
Принимал ли он их по доброй воле?
Да.
Оправдывал себя, говорил, Господь его простит, потому что со временем это все вернется монахам?
Молчание.
– Как такое может случиться? – спрашивает Ричард.
– Если король покается и решит их вернуть, – говорит Эксетер.
– Или вновь подчинится Риму?
– Вы не можете этого исключить.
Он бьет кулаком по столу:
– Могу, поверьте.
Он говорит с Гертрудой, женой Эксетера. Она по-мужски энергична и предприимчива, делает все для блага семьи, в которую вышла замуж. Ее мачеха была испанка, одна из фрейлин Екатерины. Немудрено, что ее тянуло к обществу императорского посла Шапюи. Немудрено, что они делились друг с другом сокровенными мыслями.
Гертруду смутить непросто. До сих пор он ее не трогал, так что она считает его мягкосердечным.
– Я молю короля смилостивиться. Видит Бог, миледи, в вашем случае он явил большое снисхождение. Сам я всегда верю, что люди исправятся. – Он печально смотрит на Гертруду. – И часто бываю разочарован.
Выйдя от нее, он говорит своим людям:
– Надо взять под стражу мальчика. Сына Эксетера.
Все смотрят на него ошарашенно.
Он говорит:
– Король никогда не причинит вреда ребенку. Но все равно привезите его.
Ричард Кромвель поясняет:
– Мы не можем допустить, чтобы сына Эксетера вывезли за границу и собрали вокруг него сторонников.
– И сына Монтегю тоже привезите, – добавляет он. – Генри Поль примерно того же возраста.
Это катастрофа. Все древние семейства падают, словно кегли в игре великанов; летят с полок, как горшки во время землетрясения.
Бесс Даррелл привозят в Тауэр. Никто не удивлен, поскольку допрашивают всех дам Гертруды. Бесс, как всегда, выглядит ангелом: золотые волосы, глаза-васильки. Она передает ему все записанные факты и скопированные письма. Рисунки изменнической вышивки: фиалку Поля, календулу Марии. Однако в конце разговора она спрашивает:
– И что дальше? Мне вернуться и жить с этими людьми? Как отвечать на вопрос, что я сказала Кромвелю?
– Ответьте, что рассказали мне свои сны.
В этом семействе придают огромное значение снам. Постоянно записывают их, запечатывают и шлют друг другу с курьером. Судя по всему, им часто снится, что король умер. Иногда – что Джейн Сеймур является в саване, говорит королю, что ненавидит его и он проклят.
– Вы не можете вернуться к Куртенэ, потому что их больше нет. Отсюда вы поедете в Аллингтон, – говорит он.
Бесс поднимает голову:
– И что я буду там делать?
– Жить тихо.
– Вы вернете Уайетта в Англию?
Он кивает:
– Хотя не могу сказать когда.
– Говорят, король им недоволен.
– Он всеми нами недоволен.
Он думает: мы даже не знаем, жив ли еще Уайетт. Но я верю в его умение чуять опасность и уходить от нее. Или замирать, если так лучше: Уайетт стоял неподвижно, пока львица к нему подкрадывалась.
Бесс Даррелл говорит: