Si plaisans en faiz et en diz?[64]
Ах эти певцы и плясуны, насквозь лживые в словах и поступках; когда наш государь отправлялся на охоту, они перешептывались: «Скоро ли уже Тюдор сломает шею?»
Тюремщик Мартин говорит, Кэрью начал читать Евангелие. Раскаивается в той жизни, которую вел, хочет стать новым человеком.
– Вы что-нибудь для него сделаете, сэр? Теперь, когда он с нами?
До сожжения Ламберта он бы постарался спасти брата-евангелиста, зная, что совесть не успокоится, пока не сделаешь все возможное. Но теперь это в прошлом.
Говорят, у кардинала в пору его власти была восковая фигурка короля, с которой тот разговаривал и которую подчинял своей воле. Он держит воскового Генриха в уголке воображения, ярко раскрашенного, в золоченых башмаках, однако не разговаривает с ним – боится, что тот ответит.
Часть пятая
IВознесение
Весна-лето 1539 г.
Зовите-меня просит отправить ему с ближайшим кораблем портрет короля, – говорит Рейф. – Показать Кристине.
Знает ли Зовите-меня свое дело? Опасно создавать зазор между девичьими грезами и мужчиной не первой молодости. А с другой стороны, те, кто хочет избавить Кристину от иллюзий, наверняка уже описали ей Генриха на словах.
Он сидит с Рейфом и перебирает стопку рисунков. Иногда в королевских глазах проглядывает ребенок – мальчик, ждущий от мира подарков. У Генриха больше ста зеркал. Будь у них память, мы отправили бы Кристине отражение принца, когда тот был одних с ней лет: густые кудри, широкие плечи, атласная кожа.
Генрих едет в Уолтем повидать сына. Ручки и ножки у Эдуарда пухлые и крепенькие. Никакие чародейские заклятья ему не повредили. Цвет лица от матери, робкие голубые глаза и острый подбородок – тоже. Курточки у него алые и коричневые, зимнее платье оторочено горностаем. Принц вовсю забавляется рождественским подарком старого графа Эссекса – трещоткой с колокольчиком. Граф Эссекс глух как пробка.
Каждая депеша от Ризли уверяет нас, что да, тот знает свое дело. Зовите-меня посещает Кристину в ее покоях, завешенных дамастом и черным бархатом. Там, в тишине, наш посол нашептывает ей, что нрав у короля от природы добрый. За все годы царствования почти никто не слышал от него резкого слова.
Кристина заливается краской, пишет Ризли. Лицо такое, будто ее щекочут.
Ваше величество, советует он, берите ее на любых условиях: лучше вам не найти.
Однако Зовите-меня досадует, что придворные в Брюсселе не верят в его знатность, – дескать, всякий, кто служит Кромвелю, сам низкого рода. Ризли заверяет, что горд ходить за лордом – хранителем малой печати, носить его перья, чернильницу и бумагу. Пишет, меня не задевают их уничижительные намеки.
Рейф говорит: «Это неправда». Зовите-меня обидчив и гордится знатностью рода. Впрочем, новый год начался для него удачно: он заполучил драгоценного шпиона, Гарри Филлипса.
Как так вышло? Филлипс сам явился в посольство с повинной. Умолял Генриха простить его за все преступления против Англии и англичан. Теперь он готов рассказать про себя всю правду и вывести нас прямиком к архипредателю Полю. После допроса, полагает Ризли, Филлипса можно отправить обратно в Европу исполнять нашу волю – входить в доверие к врагам короля, затем предавать их в руки палача.
Не успели в Вестминстере прочесть депешу Ризли, как тот вынужден писать новую. Гарри Филлипс бежал из-под стражи, прихватив с собой мешок посольских денег.
Зовите-меня четыре месяца отирался в прихожих и глотал оскорбления, а теперь плут обвел его вокруг пальца. Он будет умирать от тревоги и стыда, пока не узнает, как отнеслись к случившемуся король и совет. Конечно, он виноват. Однако другие участники посольства просят за него в письмах: Бога ради, лорд Кромвель, утешьте его, он заболеет, если вы не напишете ему доброе слово. Никогда сын не хотел так угодить отцу, как мистер Ризли стремится угодить вам.
Может быть, это послужит ему уроком, говорит Рейф. Пусть не воображает себя самым проницательным умом Европы, пусть видит, что может быть таким же дураком, как любой из нас.
Зима выдалась холодная. Только закончились наводнения, как нас засыпало первым снегом. В теплом Толедо император и французский король ратифицируют свой договор. Они утверждают, что это союз до конца их дней, и клянутся не заключать с Англией соглашений – брачных или военных – без одобрения другой стороны. Которая, разумеется, своего одобрения не даст. Кто станет вести дела с королем, отлученным от церкви? Ни один христианин не подаст ему хлеба, если он будет умирать с голоду, а уж тем более не захочет с ним породниться.
Подданные Генриха теперь не должны ему подчиняться. Папа напоминает, что по отношению к сектантам и раскольникам обычные правила отменяются. Можно нарушить заключенный с ними уговор, захватить их товары. Все англичане за границей, будь то студенты, купцы или послы, живут под угрозой ареста. Война не объявлена, но ощущение такое, будто она уже началась. Король Шотландии охорашивается, думает, если Франция захватит Англию, то страну разделят и ему отдадут север, а то и всё.
Окружение короля живет ради того, что эти люди называют честью: воинской доблести, ратного искусства. Им мало подавить восстание на севере, положить конец приграничным распрям. Норфолк называет войну «делом». «Если у нас будет дело с французами…» или «Если случится дело с Карлом…». Теперь церковные колокола переливают на пушки, орала перековывают на мечи, Крест Христов становится палицей – разбивать вражеские головы. Чернила в Уайтхолле обращаются кровью на границе, судебные закорючки – убийствами на улице. Монашеские благословения сменились проклятьями, за смехом придворных наступает тревожная тишина. Каждый следит за соседом, высматривая измену, высматривая слабость. Если с утра ты недостаточно свиреп, к вечеру тебя уничтожат.
Не в нашем английском обычае держать постоянную армию. На бывшие церковные доходы мы можем ее создать. Но тогда Генрих захочет пустить ее в дело, пожелает воевать за морем, как другие монархи, а этого, говорит государственный секретарь, я никогда не позволю. Если придется оборонять страну, мы сумеем быстро собрать войско; деньги – лучшая смазка. В каждую область назначены отборные люди, они составляют списки, строят маяки, вербуют пушкарей, командуют артиллерией. Могут ваши друзья в Клеве, спрашивает король, прислать сотню опытных канониров?
На Темзе стоят королевские корабли: «Иисус» и «Иоанн Креститель», «Петр», «Миньон», «Примроуз», «Свипстейк», «Лев», «Троица», «Валентин», «Мэри Роуз» и «Мария Болейн». Королевский стол завален планами и чертежами. Генрих рисует форты и блокгаузы, а он, Кромвель, посылает землемеров составлять карту побережья. Все карты отправят королю. Он мечтает разложить их в Вестминстер-холле, образ наших островов.
Послание миру таково: мы устоим перед внезапным нападением, мы выдержим долгую войну. Он, Кромвель, пишет письма в Европу, объясняет недавние казни. Каждый государь поймет, что покойники были претендентами на престол; Генрих стремится обезопасить свою линию наследования. Через год Англия станет огромной крепостью, наставившей пушки на морские пути; больше зáмком, чем страной.
Замок – это мир в миниатюре. Все внутри должны трудиться сообща. Если замок падет, то из-за измены внутри стен. Герцог Норфолк скачет на север, давить крамолу там, где королевская власть слабее всего; ворчливый старик пускается в путь по зимним дорогам. «Не спешите», – советует он; он, лорд Кромвель.
– А что мне еще остается? – буркает Норфолк, затем, смилостивившись, добавляет: – Послушайте. Когда будете писать на мое имя, не обязательно обращаться «ваша светлость». Как-то это неуместно. При том, кто вы теперь.
Он кланяется. Уж не король ли Норфолку намекнул?
– Смиренно благодарю вашу милость за снисхождение.
Однако, думает он, я не стану называть вас «Том». При виде герцога с мечом на боку он всякий раз представляет, как тот пропарывает его насквозь. «Извините, лорд Кромвель, я, кажется, задел ваше сердце».
Король говорит:
– Спросите немецких князей, чем они смогут нам помочь в случае войны. Попросите их прислать саперов. Если они непременно хотят отправлять к нам богословов, мы их примем, однако нам нужны бойцы.
Солдат, разумеется, можно нанять. Отец короля нанял армию, и та выбила трон из-под Горбуна. Наемники будут сражаться, пока им платят или дают грабить, но не сдвинутся с места, пока не услышат звона монет. Он, Кромвель, шлет вербовщиков в Италию и Германию. Ему не нужны вшивые ирландцы или шотландцы, только опытные вояки из народов, для которых война – это наука.
Зимой совет заседает каждый день. Председательствует король, если только не уезжает лично инспектировать порты. В опасный для страны час в Генрихе пробудились новые силы, новая резвость. «Милорды, мне надоело читать длинные письма. Делайте мне из них выжимки. Если только они не от моих собратьев-монархов – эти я буду читать целиком».
Король Шотландии шлет свои приветствия и просит льва. Льва!
– Вот наглец! – восклицают советники. – Какая самонадеянность!
– У меня в тауэрском зверинце, должно быть, много львов, – кротко произносит король. – Я не откажу ему в просьбе. Милорд Кромвель, займетесь этим?
Кто-то смеется и сразу подавляет смех. Про необычные поручения король всегда говорит: это дело для Кромвеля. Так оно и есть.
Королевский совет уменьшился. Только нужные люди, никаких довесков. Однако все они упрямы, и у каждого свои интересы. Король хочет от советников единства, но и сам не может идти прямо – кренится то в одну сторону, то в другую – и нуждается в крепкой руке, которая его будет направлять. Советнику необходима сдержанность; все мы видели, как Гардинер вылетел от короля с перекошенным лицом, рот съехал набок, нижняя губа оттопырена – ну точно камбала.