– Узник говорит?
– Уверяет, что знает только ирландский.
– Отправьте его в Остин-фрайарз. У нас есть переводчики.
Он набирает в грудь воздуха и идет к узнику, держа в руке изъятые у того письма. По счастью, монах не успел выбросить их в море.
Ризли бы взломал шифр за десять минут. Уайетт – еще быстрее. Но пока те в руках императора, проще ломать людей.
По приказу из Брюсселя в нидерландских портах задержаны английские суда. Однако испанские купцы покидают Лондон, а он знает, как быстро среди торговцев распространяется паника. Они говорят на разных наречиях, но язык денег понятен им всем.
Король говорит, если они конфискуют мои суда, я конфискую их; я задержу все испанские корабли в наших водах.
Есть другой способ, говорит он, не лучше того, что предлагает ваше величество, просто в дополнение. Издать указ, по которому с проживающих здесь иностранцев снимаются дополнительные налоги и пошлины, – теперь они будут платить не больше англичан. Это, надеется он, убедит их пересидеть нынешнюю бурю в гавани, а не грузить жен и пожитки на ближайший корабль.
Зовите-меня передает слух: будто бы агенты Рима отравили молодого герцога Клевского. Бога ради, пишет мастер Ризли, уговорите нашего государя быть внимательнее к своему окружению. И вы, сэр, тоже будьте осторожны.
Посол Шапюи сильно хромает.
– Я. Вы. Ваш король, – говорит он. – Можно подумать, это нация калек, Томас. Все дело в климате.
– В Брюсселе такие же дожди.
Эсташ соглашается:
– Я не смогу доехать до Дувра верхом. Мне придется нанять конный паланкин.
– Давайте я этим займусь. И вашим багажом тоже.
Посол кланяется. Они садятся за великопостную трапезу. Шапюи еле притрагивается к еде. Быть послом в Англии не великая радость – варварский язык и, как сказал Шапюи, погода, но, по крайней мере, он рассчитывал по окончании срока отбыть торжественно, с королевскими дарами.
– Что слышно про молодого Ризли? – спрашивает Шапюи. – Я пишу слезные письма… и, Томас, сейчас я говорю правду, я убеждал Брюссель: «Бога ради, не обижайте этого молодого человека, он в большом фаворе у английского короля и милорда Кремюэля». Надеюсь, там вняли моим словам и мы с вашим молодым другом скоро будем в пути.
Зовите-меня должен въехать в ворота Кале, когда корабль Шапюи войдет в порт. В какой-то миг эти двое, невидимо друг для друга, разминутся, направляясь в противоположные стороны.
– Лишь бы вы не ускользнули под покровом ночи, – говорит он. – Мне бы не хотелось ставить перед вашим домом стражу.
Шапюи вскидывает ладони:
– Я не сидел бы здесь, если бы задумал подобное. И я не хочу уезжать, пока мой преемник не вступил в должность. Это чревато всевозможными недопониманиями.
Шапюи должен сменить епископ Камбре, славный малый, грубоватый и бесхитростный. Он наверняка ничего не поймет и уж точно не будет понимать короля.
– Я часто жалел вас, Кремюэль, – говорит Шапюи. – Генрих – великий человек, ему недостает лишь последовательности, благоразумия и здравого смысла. Но вы хотя бы встречаетесь с ним лицом к лицу. Видите, как он воспринимает ваши слова. Я, вдали от моего повелителя, всегда боюсь, что меня превратно поймут. Или что те, кто приближен к императорской особе, извратят мои слова. У вас нет старых друзей. Я хочу сказать, из старинных фамилий. Я не так низок по рождению, но знаете, как это бывает, – я всегда должен был слать деньги домой. В чем-то мне везло, и я трудился не покладая рук. Однако я невольно чувствую, что пробился в жизни примерно как вы, Томас. – Он складывает салфетку. – Случайно.
Кристоф и Мэтью приходят забрать тарелки. Шапюи удивленно смотрит на Мэтью:
– Не мог ли я видеть тебя в Хорсли?
– В Хорсли?
– В доме Куртенэ, в Суррее. Я хорошо тебя помню.
– Я взял Мэтью из Вулфхолла, – говорит он.
– Меня больше занимает, где он побывал с тех пор. И почему обычный слуга говорит по-французски, пусть и с таким деревенским акцентом, что я еле его понимаю.
– Мэтью быстро учится, – небрежно отвечает он. – Скоро я отправлю его в Кале, там он немного подшлифует произношение.
Мэтью так потрясен, что наступает Кристофу на ногу.
– Мужлан, – бормочет Кристоф. – Скатертью дорожка.
– Вы хотите сказать, что отправляете его в Кале шпионить за лордом Лайлом, – вздыхает Шапюи. – Что ж, мне пора…
Посол крестится, шепчет латинскую молитву. Встает, морщась от боли, кутается в мантию, словно от сквозняка.
Он, лорд Кромвель, протягивает руку:
– Надеюсь, на другой стороне пролива вы не будете жаловаться на то, как с вами обходились?
Он вспоминает Эсташа в садовой башне Кэнонбери, ненастный вечер, когда они мало-помалу, шажок за шажком, отвратили леди Марию от погибели к спасению. Кристоф сидел тогда на корточках у основания башни с ножом в руке.
Входит Ричард Кромвель:
– Посол, пришли ваши слуги.
Шапюи замирает в нерешительности:
– Мон шер, не знаю, когда я вернусь. На случай, если мы больше не увидимся…
– Не надо так говорить. Мы оба крепки духом, Эсташ, даже если слабы ногами.
Они обнимаются. Посол уходит, по пути одаривая домашних деньгами.
Он садится за стол, берется за письма. Элиза, вдова Кэрью, просит помочь ей разобраться в делах. Он перед ней в долгу: смерть Кэрью открыла вакансии для его людей. Надо будет спросить Ричарда: «Хочешь место при короле, племянник? Король снова посылает Рейфа в Шотландию, а мне нужны люди подле него».
В дверь заглядывает писарь:
– От Ризли никаких вестей.
– Сегодня их и не будет.
Такую ненастную ночь гонец будет пережидать в тепле. Мы надеемся, что Зовите-меня в дороге. Сидит в гостинце: сальные свечи, холодная постель, незнакомые лица. У дверей – императорские стражники.
– Мне жаль Шапюи, – говорит он Ричарду. – Ушел под такой дождь.
К сердцу как будто привесили гирю. Не большую, просто свинцовый грузик, и она тянет. Он возвращается к бумагам. Надо учредить новый совет, Совет Запада, для управления областями за Бристолем. Он говорит Вулси – le cardinal pacifique – положитесь на меня, ваше преосвященство, я буду всячески стремиться к миру. Выторгую для короля союз с немцами и жену.
Уж конечно, старый призрак отзовется? Но кардинал будто и не слышал. Даже не спрашивает, что с герцогом Вильгельмом Клевским? Умер ли тот от папского яда, как писал нам Ризли?
Не умер. Жив и готов к переговорам.
Герцогство Клеве-Марк-Юлих-Берг лежит на обоих берегах Рейна. Его правитель, двадцатидвухлетний Вильгельм, претендует также на земли и побережье Гельдерна; император эти претензии не признает. Герцог Вильгельм – человек независимых взглядов, реформат, но не лютеранин. Он сам возглавляет свою церковь. Через его владения проходят важные торговые пути.
Он, Кромвель, излагает королевским советникам некоторые факты. Знакомит их с веществом под названием квасцы, без которых мы не сможем красить ткани.
В дедовские времена мы покупали квасцы у султана, который никогда не довольствовался одними деньгами – требовал еще и оружие: готовился к войне с христианами на их же средства. Шестьдесят лет назад нашли залежь в Тольфе, неподалеку от Рима, такую богатую, что ее хватит до Судного дня. Ватикан передал ее Медичи и ввел новый тяжкий грех: торговля квасцами без лицензии. Позже монополия перешла к Агостино Киджи, этому князю банкиров, и вы бы видели, какую виллу он построил на берегу Тибра.
Теперь папа отлучил нас от церкви. Нам нужен источник квасцов. Они требуются для крашения, и в изготовлении стекла, и для лечения ран. У испанцев есть небольшие залежи, но там квасцы плохие, да к тому же испанцы не станут продавать их еретикам. Однако правитель Клеве, у которого две сестры на выданье, владеет, кроме прочего, залежами лучших квасцов, таких чистых, что их огромные прозрачные кристаллы подобны исполинским алмазам.
Квасцы, быть может, и не залог супружеской любви, но члены королевского совета согласны: разум на вашей стороне, лорд Кромвель.
А что насчет самих юных дам? Они ведут род от королевского дома Франции и от нашего Эдуарда II. Они хорошие девицы, которых матери жаль будет отпускать. Да, наши послы не видели их лиц. Обычаи Клеве требуют скромности; на встречах с послами сестры сидели молча, под густыми вуалями.
На входе в королевские покои он сталкивается с врачами. Первый несет склянку с мочой – торжественно, точно святой Грааль.
– Заходите, – говорит король. – Я устал с дороги, милорд.
Поверх вышитой ночной сорочки на короле подбитый овчиной джеркин. Ночной колпак заколот большой шпинелью, красным камнем с мягким бархатистым блеском. Подле локтя стоит таз с его кровью. Король косится на таз, затем виновато на советника. Генрих, вероятно, предпочел бы не видеть кровь, но он, Кромвель, спокоен, как мясник.
– Объявлены выборы в парламент, сэр. Я прослежу, чтобы он был покладистым.
Он достает бумаги и пакет. У Генриха вспыхивают глаза.
– Что вы мне принесли?
– Это труд под названием «Утешение государей», написанный советником одного из саксонских князей.
Генрих вертит книгу в руках:
– Жена стала бы утешением.
– Если она принесет нам надежных союзников, сэр.
Король углубляется в книгу, но он говорит:
– Мои друзья из банка Фуггера говорят, Карл собирает деньги.
– На солдат?
– Да. Но пошлет их на Берберийское побережье. Говорят, сам он останется в Испании. Императрица ждет ребенка, и он о ней тревожится. Как известно вашему величеству, она подвержена лихорадкам.
Король молчит. Без сомнения, мыслями он в прошлом, с роженицами: Екатериной, Анной, Джейн. Наконец произносит:
– Вы слышали, что умер граф Уилтширский?
Томас Болейн.
– Упокой Господь его душу. Говорят, он умер как добрый христианин. – Пауза. – Ваше величество передаст его титул кому-нибудь другому?
– Что ж, сыновей у него не осталось. – Король, хохотнув, закрывает книгу. – Джордж Болейн забыт.