Только не мной, думает он. Иногда Джордж снится мне таким, каким я последний раз видел его в Мартиновой башне: по щекам текут слезы, руки, такие голые без колец, дрожат. Он говорит:
– Герцог Клеве согласен прислать вам портреты молодых дам. Однако их придворный живописец болен, так что возможна задержка. Насколько я слышал, немудрено, что леди Анна прячет лицо под вуалью. Говорят, красотой она затмевает герцогиню Кристину, как золотое солнце – серебристую луну.
– Не увлекайтесь, – со смехом говорит король.
– Думаю, если мы отправим туда новых послов, дамы покажут лица.
– Я отправляю доктора Карна. И Николаса Уоттона.
Он удивлен – не знал, что король уже все продумал. Никто не может считать себя королевским другом. Генрих наблюдает за ним.
– Я очень рад, сэр. Они будут беспристрастны. На их мнение мы можем положиться.
Он умолкает, потому что входит молодой Калпепер, навострив говардовские уши.
– С позволения вашего величества, меня прислали врачи, – говорит Калпепер. – Можно мне забрать таз с вашей кровью?
Снаружи его ждет Джейн Рочфорд:
– Скоро ли у нас будет королева? – Она держит в руках пакет. – Это вам. От милорда моего отца.
– Книга?
– Конечно книга. Что мой отец когда-либо дарил, кроме книг?
– Мог бы прислать мне пирог с дичью. Чем старше я становлюсь, тем больше ненавижу Великий пост.
Принимая подарок, он смотрит ей в лицо, на ее недовольно поджатые губы. Она говорит:
– Мы хотим знать, которую из сестер он выберет. Если только он не намерен жениться на обеих.
Джейн Рочфорд ждет. Он листает страницы. Это книга Никколо Макиавелли, а внутри записка от лорда Морли с предложением показать ее королю; лорд Морли пишет, что отметил самые интересные места.
– Итак? – спрашивает она.
– Я читал ее много лет назад, еще в рукописи. Разумеется, я напишу вашему отцу и поблагодарю его.
– «Итак?» было не про книгу, а про принцессу. Которую он выберет? Говорят, одна с каштановыми волосами, другая белокурая.
– Надеюсь, от меня не потребуют вынести суд Париса.
– Я советую выбрать белокурую.
Он отдает книгу Кристофу.
– Его вкусы могли измениться.
Она смотрит на него как на дурачка:
– Не думаю, что белокурые вышли из моды. Кстати, Говарды прислали молоденькую девицу Кэтрин, спрашивают, не возьмем ли мы ее в свиту новой королевы. Пухленькая, налитая, и, я думаю, ей нет еще и пятнадцати.
– Отошлите ее обратно.
– Как пожелаете. Хотя, думаю, вам легко будет переманить ее от дядюшки Норфолка – довольно будет подмигнуть и подарить яблоко. В жизни не видела такой простушки. Ротик – приоткрытый розовый бутон, как у младенца, сосущего грудь. Что передать Говардам?
– Передайте отказ. Пусть не суется ко двору, пока я не получу подписи на брачном контракте.
– Я слышала, герцог Клевский попросил портрет леди Марии. Пора ей принести какую-нибудь пользу. А насколько я понимаю, самое полезное, что она может сделать, – это выйти замуж за немца.
– Мы не отправляем за границу портреты наших принцесс. Это не в нашем обычае.
Джейн Рочфорд склоняет голову набок:
– Вы очень легко изобретаете обычаи.
Он кланяется, как будто она ему польстила. А что еще остается – не может же он влепить ей пощечину. Он говорит:
– Послам герцога Вильгельма известны добродетели леди Марии. Они ее видели.
– Но не когда она мается зубной болью, – весело отвечает Рочфорд.
Он сует подарок лорда Морли под мышку. Король ничего не узнает из книги Никколо. Однако она поможет скоротать время, когда король будет мучиться болью в ноге.
На вопрос, хочет ли она выйти за герцога Клевского, Мария отвечает, что поступит, как велит отец, но предпочла бы остаться в родной стране и не выходить замуж. Безупречно скромный ответ.
Дома его ждет Ричард Рич.
– Рикардо, – говорит он, – мне нужна ваша помощь в подготовке к выборам. Будем каждый день работать допоздна.
– А когда мы работали меньше? – отвечает Рич так, будто ему не терпится приступить к делу. – Я слышал, Ризли будет представлять Гемпшир?
– Думаю, он это заслужил своими трудами за границей. Я каждый день жду его приезда.
– Жаль, что он не преуспел и не привез королю жены. А в Гемпшире у короля епископ Гардинер. Появление соперника его обозлит.
Он кивает: этого мы и добиваемся.
– А молодой Грегори… вы считаете, он справится? Извините, но ваши недоброжелатели обязательно укажут, что он чересчур молод.
– Трудное дело. Долгие заседания. Я не считаю это занятием для стариков.
Рич протягивает бумаги:
– Глянете? Это пенсионный список для Шефтсбери. Вы всегда говорили, что аббатиса будет биться до последнего. Однако мы нашли деньги, чтобы ее подкупить.
Нам нечего обижаться. Монастырь богатый. Он проводит сухим пером по списку. Вот имя, которое он ищет: Доротея Клэнси.
– Вам известно, что дамы решили по поводу своего будущего?
– Не наше дело, сэр, – отвечает Рич и тут же с чувством добавляет: – Я очень тепло вспоминаю нашу поездку в Шефтсбери. Пробыть день в вашем обществе, милорд, величайшее удовольствие и величайшая привилегия. Очень поучительно видеть, как ваша милость ведет дела с людьми самого разного звания. Мне это всегда на пользу.
Удовольствие и польза. Что еще нужно Ричарду Ричу? Тут распахивается дверь и влетает Кристоф с криком:
– Смотрите кто!
– Зовите-меня! – Он раскрывает объятия.
Путник, в грязи Дуврской дороги, падает ему на грудь.
– Мы потеряли вас из виду. – Он крепко обнимает Ризли. – Шапюи написал мне из Кале – вероятно, хотел сообщить, что вы в море, однако соленая вода смыла его слова.
– Как и мои. – Красной сафьяновой перчаткой Зовите-меня смахивает слезу, срывает шляпу со страусовым пером и бросает на стол. – Сэр, я не в силах выразить, как счастлив видеть ваше лицо. Дважды или трижды я считал себя покойником. Не знал, чего и желать: чтобы король влюбился в Шапюи и задержал его до моего приезда или чтобы выпнул его из страны и я смог двинуться в Англию.
– Страшнее всего промежуточное время. – Рейф стоит на пороге. – Когда ты ни здесь, ни там, ни на небе, ни на земле. – Он идет через комнату и целует героя в щеку. – Добро пожаловать домой, Зовите-меня.
Рич смотрит оторопело, будто они индейцы на своем дикарском празднике.
– О, и еще мерзавец Филлипс! – восклицает Зовите-меня, как будто сразу должен это сказать. – Сэр, вы не можете корить меня сильнее, чем я корю себя.
– Успокойтесь, – говорит он. – Такие, как Филлипс, оскорбляют Бога и разум. Будь я в ваши лета главой посольства, я бы тоже поддался на обман из ревностного желания послужить своей стране.
Рич ворчливо замечает:
– Милорд больше порадовался бы возвращению Уайетта. Тому есть что рассказать.
– Да? – спрашивает Ризли.
– Планы, как всколыхнуть всю Италию, – говорит Рич. – В Толедо у него нет отбоя от послов, и он крутит их, как волчок. Венецианский посол выходит с черного крыльца, феррарский входит с парадного, мантуанский тем временем прячется под столом, а флорентийский – в каминной трубе. Пишет, что у него уже раскалывается голова от интриг. Но он ничего не расскажет, кроме как лично милорду.
– Ой, – говорит Ризли.
Вбегает Ричард Кромвель, улюлюкая, как псарь. Двигает Ризли кулаком в плечо. Зовите-меня отвечает тем же, пока Рейф не говорит:
– Ризли, идите домой к жене.
– Да, вы правы. – Зовите-меня заливается краской. Сияет. Берет со стола шляпу, взмахивает ею в воздухе, отвешивая поклон, и задевает свечу страусовым пером.
Ричард Рич делает шаг вперед, гасит вспыхнувшее перо и смущенно бормочет:
– Железные пальцы.
Бумаги из Шефтсбери лежат на столе. Когда мальчишки уходят, он склоняется над списком, ведет указательным пальцем до имени кардинальской дочери. В воздухе пахнет жженым пером. Он ставит подпись под документом.
Через неделю он узнает, что мастер Ризли подкупил или запугал кого-то из младших шифровальщиков и добыл ключ к письмам Уайетта. Ему об этом рассказывает Рейф, вполголоса, стыдясь того, что сделал Зовите-меня. Он сам почти не злится; ему скорее смешно. Пусть попытается распутать клубок итальянских политических интриг. Уайетт говорит, запалите пожар у папы на заднем дворе. С помощью ваших денег и опыта раздуйте искры раздора между государствами, и пусть Рим тушит огонь. Он думает: замысел может сработать. А может ударить по нам.
Он говорит Рейфу:
– Во времена кардинала, когда я был его порученцем, а Стивен Гардинер – его секретарем, я бы вскрывал письма Стивена, если бы мог.
А когда мог, то и вскрывал, думает он. И по-прежнему вскрываю.
Он заходит к Гансу:
– Напишите леди Марию. Мне надо отправить ее портрет герцогу Клевскому.
– Вы хотите этого брака? – спрашивает Ганс.
– Безусловно.
– Послушайте, я не льщу.
– В моем случае так точно. Однако Томас Мор у вас вышел приятным человеком.
– Я не льщу, потому что не смею. Король мне доверяет. Но если я напишу нашу мышку честно, Вильгельм испугается. Посему я не вижу для себя выгоды в этом заказе.
– Вы же не откажетесь написать королевскую дочь? Вы что-нибудь придумаете.
– Люди говорят, когда никто не возьмет леди Марию в жены, она выйдет за Кромвеля.
– Чепуха. – Он думает: она меня ненавидит, неужто Ганс этого не видит? – Вы говорите так, будто она старуха. Сколько ей? Двадцать два, двадцать три?
– С лица больше. Ее гнетет собственное будущее. – Ганс смеется.
И впрямь, постороннему будет нелегко угадать, сколько Марии лет. Иногда она выглядит хилым ребенком, иногда старухой. И лишь изредка, в какие-нибудь полчаса обычным вечером, она выглядит собой.
На Пасху в Гринвиче он наблюдает за Марией; знает, что весь двор смотрит, как он смотрит на нее. Она недавно купила сто жемчужин и потратила триста фунтов на праздничный наряд. В желтом дамасте и лиловой тафте, она забавляет маленького принца. Играет в карты, играет на верджинеле, судачит со своими дамами, а с наступлением тепла начинает выезжать верхом.