– В дни кардинала вы сильно разбогатели.
– Но не за счет того, что платил мне Вулси. За счет моей юридической практики, да.
– Как вам это удалось?
– Много работал.
– Вулси обычно щедро вознаграждал своих слуг, – говорит Ризли.
– Да, что Стивен вам подтвердит. Однако есть и расходы. Кардинал впал в немилость, не успев полностью уплатить долги. Враги накинулись на его имущество. В конечном счете он стоил мне убытков.
– Когда вы говорите «враги», вы имеете в виду короля? – спрашивает епископ.
– Гардинер, не держите меня за глупца. Неужто я бы оказал вам услугу, назвав короля вором?
– Вы цеплялись за кардинала, – продолжает Рич, – даже когда его обличили в измене.
– То, что вы зовете «цеплянием», король называет верностью.
– Да, называл. – Зовите-меня чуть не плачет. – Я сам слышал.
Он смотрит на Ризли. Меня не трогают твои слезы. Ты сам выбрал, кому служить. Вслух говорит:
– Король до сих пор горюет о кардинале.
Гардинер говорит:
– Можно не приплетать сюда кардинала? Нас интересует живой изменник.
Рич произносит раздраженно:
– Я хочу приступить к главному, перейти к леди Марии, но не могу этого сделать, не упомянув…
Гардинер вздыхает:
– Если иначе никак.
Рич говорит:
– Вы носили перстень, полученный от Вулси. Говорили, что он обладает некими свойствами…
– Желаете его получить, Рикардо? Я распоряжусь, чтобы вам прислали. Он защитит вас от утопления.
– Видите! – восклицает Норфолк. – Кольцо чародейское. Он признался.
Он улыбается:
– Перстень оберегает от диких зверей. И приносит любовь государей. Непохоже, чтобы он действовал, правда?
– И еще… – Рич смущен. Теребит нижнюю губу. – И еще, говорят, он влюбляет принцесс в того, кто его носит.
– У меня от них отбою нет. Не знаю, как и отвадить.
Ризли говорит:
– Вы не отваживали леди Марию.
Рич добавляет:
– Вы дерзнули, и королю это известно, вы дерзнули злокозненно втереться к ней в доверие, так что она называла вас… – он сверяется с записями, – «моим единственным другом».
– Если мы говорим о днях после смерти Анны Болейн, то, полагаю, я и впрямь был ее единственным другом. Если бы я не убедил Марию подчиниться отцу, ее бы уже не было в живых.
– И почему же вы так стремились сохранить ей жизнь? – спрашивает Гардинер.
– Быть может, потому, что я христианин.
– Быть может, потому, что вы рассчитывали получить от нее награду.
– Она была беспомощной девушкой. Чем она могла меня вознаградить?
Норфолк говорит:
– Вы в своей гнусной гордыне возымели богопротивное намерение на ней жениться.
– Например, – говорит Рич, – вы однажды были ее Валентином и сделали ей подарок.
– Вы знаете, как это бывает, – раздраженно отвечает он. – Мы тянули жребий.
– Да, – говорит Ризли, – но вы подтасовали жеребьевку. Вы хвастались, что можете подтасовать что угодно. Даже жеребьевку на турнире. Я точно помню, в день, когда ваш сын впервые выехал на ристалище, вы сказали ему, не бойся, я сделаю так, что ты попадешь в одну команду с королем, тебе не придется выступать против его величества.
– Это Грегори вам сказал?
– В тот же день. Вы ранили его гордость.
– Он сказал это по простоте душевной. И вам, Зовите-меня, потому что считал вас другом. Однако, полагаю, вам приходится работать с теми обвинениями, что у вас есть. Валентин? Колдовство? Присяжные поднимут вас на смех.
Впрочем, думает он, присяжных не будет. Суда не будет. Они проведут через парламент билль о лишении прав и покончат со мной. Не мне на это жаловаться – я сам к такому прибегал.
Рич хмурится:
– Было кольцо. Как я понимаю, летом тысяча пятьсот тридцать шестого года вы подарили Марии кольцо.
– Но не в знак любви. И в итоге она носила его не как кольцо, а как украшение на поясе. – Он закрывает глаза. – Потому что оно было слишком тяжелое. Слишком много слов.
– Каких слов? – спрашивает Норфолк.
– Восхваляющих послушание.
Гардинер разыгрывает изумление:
– Вы считали, что она должна вас слушаться?
– Я считал, она должна слушаться отца. И я показывал этот предмет его величеству. Счел это разумной предосторожностью на случай обвинений, какие сейчас выдвигаете вы. Королю кольцо так понравилось, что он забрал его и сам подарил дочери.
Ризли опускает взгляд:
– Чистая правда, милорд. Я при этом присутствовал.
Рич с ненавистью косится на Ризли:
– И все равно, объем вашей переписки с леди Марией, ваше неоспоримое на нее влияние, характер сведений, которыми она с вами делилась, сведений, касающихся ее телесной…
– Вы хотите сказать, она жаловалась мне на зубную боль?
– Она сообщала вам то, что приличествует знать врачу. Не постороннему человеку.
– Я и не был для нее посторонним.
– Возможно, – отвечает Рич. – Она даже делала вам подарки. Отправила вам пару перчаток. Перчатки означают союз. Означают брак.
– Французский король подарил мне пару перчаток. Он не хотел на мне жениться.
– Мне отвратительно, – говорит Норфолк, – что дама благородного происхождения так себя унизила.
– Не вините даму, – резко произносит Гардинер. – Кромвель уверил леди Марию, что лишь он собственной персоной единолично защищает ее от смерти.
– Вот оно что, – говорит он. – Моя персона. Леди Мария не устояла перед моим пурпурным дублетом.
– Я хорошо помню, – говорит Норфолк, – хотя, клянусь мессой, не могу присягнуть, когда именно это было…
Он, Томас Эссекс, заводит глаза к потолку:
– Пусть вашу милость не останавливают подобные мелочи…
– Но там были и другие, – продолжает Норфолк, – так что я могу утверждать…
– Выкладывайте уже! – рявкает Гардинер.
– Я помню некий разговор. Может ли женщина править. Может ли Мария править. И вы, вмешавшись, по обыкновению, в беседу джентльменов, сказали: «Это зависит от того, кто будет ее мужем».
Гардинер улыбается:
– Это было осенью тысяча пятьсот тридцатого. Я присутствовал при разговоре.
– И в дальнейшем, – подхватывает Рич, – вы приложили все усилия, чтобы она не вышла замуж. Всем ее женихам отказывали.
– И еще я помню, – говорит Норфолк, – когда король упал с лошади на турнире…
– Двадцать четвертого января тысяча пятьсот тридцать шестого года, – вставляет Гардинер.
– …когда короля унесли в шатер и положили то ли мертвого, то ли умирающего, вас заботило одно: «Где Мария?»
– Я тревожился за ее жизнь. Думал, как ее уберечь.
– От кого?
– От вас, милорд Норфолк. От вашей племянницы. Королевы Анны.
– И что бы вы сделали, окажись она тогда в вашей власти? – спрашивает Гардинер.
– Это вы мне расскажите. Соблазнил бы я ее или принудил? Какая история вам больше по вкусу? – Он разводит руками. – Бросьте, Стивен. У меня было не больше намерений на ней жениться, чем у вас.
– Будьте добры обращаться ко мне как положено, – холодно произносит Гардинер.
Он ухмыляется:
– Мне всегда казалось, что вам не следовало идти в епископы. Однако приношу извинения.
– Оставим в стороне брак, – говорит Гардинер. – Есть и другие способы влияния. Король считает, что вы намеревались посадить Марию на трон и править через нее. И для этой цели вы поддерживали тесную дружбу с Шапюи, послом императора.
– Он обедал у вас дважды в неделю, – добавляет Зовите-меня.
– Вам ли не знать. Вы сидели с нами за столом.
– Он был вашим другом. Конфидентом.
– У меня нет конфидентов и очень мало друзей. Хотя до вчерашнего дня я числил среди них вас.
– Я был в вашем доме в Кэнонбери, – говорит Ризли, – когда вы тайно совещались с Шапюи в садовой башне. Вы дали ему некие обещания. Касательно Марии. Касательно ее будущего положения.
– Я не давал ему обещаний.
– Она считала, что дали. И Шапюи тоже так считал.
Он вспоминает ин-фолио на траве среди маргариток. Мраморный стол, опасения посла насчет клубники. Тучи, сгущавшиеся с утра, слова Кристофа, что в Ислингтоне боятся грозы. И потом Зовите-меня, в сумерках у подножия башни, с охапкой пионов в руках.
Гардинер обещает:
– Когда-нибудь мы вернемся к взяткам, которые давал вам император. А сейчас сосредоточимся на вашей женитьбе. Вы имели виды не только на леди Марию. Вы всячески выгораживали леди Маргарет Дуглас, хотя она провинилась в дерзком неповиновении королю.
– Это я ее разоблачил! – выпаливает Ризли. – А вы представили дело пустяком, и оно осталось без последствий.
– Не без последствий. Ее возлюбленный умер. – Он поворачивается к Норфолку. – Я сожалею, что не спас обоих.
Норфолк презрительно фыркает. У герцога много братьев, и он не горюет о Правдивом Томе.
– Вы позаботились, чтобы она стала вашей должницей. Племянница короля. Кто она была для вас, если не очередная дорога к трону? «Будь я королем» – ваше вечное присловье.
Гардинер подается вперед:
– Мы все слышали, как вы так говорите.
Он кивает. Эту привычку следовало сдерживать. Как-то он сказал: «Будь я королем, я бы больше времени проводил в Уокинге. В Уокинге никогда не бывает снега».
– Вы улыбаетесь? – Гардинер возмущен. – Вы, изменник, изъявлявший намерение вступить с королем в бой?
– Что?! – У него ни единой мысли, о чем это может быть. В голове по-прежнему Уокинг.
– Давайте я вам напомню. В церкви Святого Петра Бедных, неподалеку от вашего дома в Остин-фрайарз, накануне либо в самый день… – Рич не может найти даты, однако это не важно, – вы произнесли некие изменнические слова: что будете держаться собственных взглядов на веру, что не позволите королю вернуться под власть Рима и что – свидетель приводит ваши собственные слова – «если он отступится, я не отступлюсь, я выйду против него с мечом в руке». И вы сопровождали их воинственными жестами…
– Возможно ли такое? – говорит он. – Даже будь у меня подобные мысли, стал бы я высказывать их вслух? В публичном месте? При свидетелях?