– Генрих, король Англии! Я, Кристоф Кремюэль, тебя проклинаю! Святой Дух тебя проклинает! Твоя собственная мать тебя проклинает! Надеюсь, в тебя плюнет прокаженный. Надеюсь, у твоей шлюхи французская болезнь. Надеюсь, вода из твоего сердца поднимется и хлынет у тебя из носа. Чтоб тебе под телегу попасть. Чтоб тебе сгнить с пяток до макушки, медленно-медленно, за семь лет. Чтоб тебя Бог раздавил. Чтоб тебе в ад провалиться.
Кристофа оттаскивают. Толпа такая плотная, что отдельных людей толком не различить. На таких зрелищах есть особые места для придворных, но он не станет на них смотреть. Все прошло, все смыто дождем и кровью. На сем, за неимением времени, заканчиваю.
Теперь он лицом к лицу с палачом. Зрители стремительно отодвигаются, уменьшаются. От палача разит спиртным. Плохое начало. Он воображает рядом с собой Уолтера: «Святые угодники, у кого ты купил этот топор? Тебя надурили! Эй, дай топор моему мальчонке, Тому. Он наточит как следует».
У него мелькает мысль схватить топор и завалить палача, однако именно это подсовывает тебе под конец жизнь: бой, в котором ты не можешь победить. В свое время он подбадривал многих, кому недоставало опыта и сноровки. В иных обстоятельствах он бы забрал топор из неумелой хватки, сказал: «Смотри, как надо».
Палач протягивает ладонь. Он кладет туда монеты:
– Не бойся нанести удар. От твоей неуверенности ни тебе, ни мне лучше не будет.
Палач встает на колени – вспомнил, что должен сказать:
– Простите меня за то, что я должен исполнить. Это мое ремесло и мой долг. Здесь у меня тряпица, сэр. Закроете лицо?
– Чего ради? – спрашивает он, а про себя думает: «Только если из жалости к тебе».
– Милорд, вам придется встать на колени. Когда будете готовы, положите голову на плаху.
Анна умерла мгновенно, и он затем подошел поговорить с палачом, прочел выгравированную на клинке надпись: «Speculum justitiae, ora pro nobis»[77]. На топоре слов не пишут.
Он встает на колени. Читает молитву. Барабанный бой. Ла дзомберо боро боромбетта… Алая вспышка. Он думает: мне надо следовать за господином, ничего больше. Протянуть руку, ухватиться за край одеяния. Высматривать алый отблеск, идти за ним.
Он укладывается умирать. Думает: другие справились, и я справлюсь. В ноздри вплывает запах свежих опилок и, откуда-то, ароматы кухни Фрескобальди – гвоздика и чеснок. Краем глаза он видит движение – это зрители встают на колени и отводят взгляд. Во рту пересохло, но он думает: пока я живу, я молюсь. «Все мое упование возлагаю на Твою премилосердную благость…» Какое-то движение в небе. Что-то заслоняет солнце. Это Уолтер, его отец, голос в воздухе. Он лежит, избитый, на булыжниках двора перед домом, в котором родился. Все тело сотрясает дрожь. «А ну вставай!»
Боль острая, жгучая, содрогание, судорога. Металлический вкус смерти: медленной, еще не наступившей. В панике он пытается сделать, что велит отец, да только руки не держат, ползти не выходит. Он угорь, червяк на крючке, силы вытекли из него, и вроде он уже бесконечно давно согласился умереть, но сердцу никто не сказал, и оно сжимается в тщетной попытке биться. Щека лежит на пустоте, лежит на алом. Он думает: идти за ним. Уолтер орет: «Давай-давай, заблюй тут все, заблюй мои добрые булыжники. Давай же, вставай! Поднимайся! Святые греховодники! Встань на ноги!»
Очень зябко. Люди думают, холод наступает потом, но ему зябко сейчас. Он думает: зима. Я в Лонде. Я провалился глубоко в хрусткий белый снег. Я раскинул руки ангелом, но теперь я кристалл, я лед и погружаюсь все глубже; теперь я вода. Земля под ним пучится. Река увлекает его, он высматривает быструю струю алого. Отлив внутреннего моря несет его по багрянцу. Теперь он далеко от Англии, от этих островов, от вод соленых и пресных. Он исчез, стал склизким камнем под ногами, последним затуханием оставленной им волны. Он вслепую ищет выход, дверь, луч света, скользящий по стене.
Эпитафия
Вдруг, однако, тебе, о ты, который родишься после меня! – тебе, как я желаю и чаю, лучший достанется век! Сей сон Летейский не может длиться без срока: мрак расточится, поздним потомкам вновь отворится тропа к пречистому древнему свету[78].
Послесловие автора
Через полтора года после женитьбы короля на Екатерине Говард ее обвинили в преступной связи с придворным Томасом Калпепером, а также в том, что у нее были любовники еще до свадьбы. Ей отрубили голову. Вместе с ней казнили Джейн Рочфорд за пособничество в измене.
Детей у Генриха больше не было. Его шестой, и последней женой стала Екатерина Парр, бывшая леди Латимер. Умная и образованная Екатерина, пережившая короля, вышла за Томаса Сеймура – своего четвертого мужа – и умерла, родив ему дочь.
После развода с Анной Клевской, своей четвертой женой, Генрих остался с ней в дружеских отношениях. Она получила богатые поместья (в том числе конфискованные у Томаса Кромвеля), жила на широкую ногу, не выражая желания вернуться на родину, и умерла на десять лет позже Генриха.
После казни Кромвеля Генрих прожил еще семь лет, больной, немощный и опасный. Он отправился воевать во Францию и обесценил английскую монету. Его сыну Эдуарду было девять лет, когда тот взошел на трон, лорд-протектором стал Эдвард Сеймур. В царствование Эдуарда в Англии окончательно утвердился протестантизм. Однако Эдуард умер в пятнадцать лет – вероятно, от туберкулеза. Его сестра Мария, взойдя на трон, попыталась восстановить Римско-католическую церковь. Она назначила Стивена Гардинера лорд-канцлером, а Реджинальд Поль, возвращенный из долгого изгнания, стал архиепископом Кентерберийским. Томаса Кранмера, Хью Латимера и многих других сожгли как еретиков.
Мать Реджинальда Поля, Маргарет, графиню Солсбери, казнили в 1541 году. Джеффри Поля помиловали и отпустили на свободу, но он бежал в Рим и вернулся в Англию лишь после воцарения Марии. Он умер в 1558 году, оставив одиннадцать детей.
Генрих довольно скоро пожалел о смерти Кромвеля и вернул Грегори баронский титул. Грегори иногда появлялся при дворе, но по большей части жил тихо в аббатстве Лонд. Он умер молодым, и его жена Элизабет воздвигла ему красивый надгробный памятник, который можно видеть в часовне и в наши дни. Ричард Кромвель тоже пережил падение своего дяди. Он был назначен джентльменом личных покоев и воевал во Франции. Умер он в 1545 году богатым человеком. Его правнук, Оливер Кромвель, стал лорд-протектором первой английской республики.
Ансельма и Женнеке вымышлены. Считается, что у Томаса Кромвеля была незаконная дочь по имени Джейн, родившаяся, вероятно, вскоре после смерти его жены. Однако мы не знаем, кто ее мать, и никаких полезных догадок у нас нет.
Рейф Сэдлер после казни Кромвеля впал в немилость, однако пережил ее и оставался на королевской службе почти до смерти. Он умер в 1587 году, без малого восьмидесяти лет; молва называла его богатейшим из нетитулованных англичан. Его дом в Хакни, Брик-плейс, теперь носит название Саттон-хауз и находится в ведении Национального фонда архитектурного наследия. Соседний Кингс-плейс, некогда принадлежавший Гарри Перси, не сохранился.
Томаса Уайетта арестовали в 1541-м вместе с Сэдлером, но вскоре выпустили и восстановили на королевской службе. Впрочем, его обязали вернуться к жене, с которой он задолго до того разъехался, и оставить Бесс Даррелл, от которой у него был по меньшей мере один сын. Осенью 1543 года его отправили в Корнуолл встречать императорского посла, неожиданно прибывшего в Фалмут. По дороге у него начался жар, он остановился в Шерборне, где и умер.
Уильям Фицуильям сменил Кромвеля на посту хранителя малой королевской печати. В 1542 году он возглавил войско, направляемое в Шотландию, но по пути заболел и умер; наследников у него не осталось. И Томас Ризли, и Ричард Рич в свое время стали лорд-канцлерами. В последние годы Генрихова правления Ризли сделал головокружительную карьеру. При Эдуарде он получил титул графа Саутгемптона и вошел в регентский совет, но проиграл в яростной межпартийной схватке и умер в 1550 году. Ричард Рич, сменивший его на посту, основал династию и Фелстедскую школу в Эссексе; оставил пятнадцать детей и огромное состояние.
После смерти Кромвеля Артур, лорд Лайл, пробыл в Тауэре еще полтора года. Потом король его помиловал, но на следующий день, не успев выйти на свободу, он скончался «от ликования». Хонор Лайл вернулась в Англию и дожила до 1566 года. Ее дочь Энн Бассет вышла за Уолтера Хангерфорда, сына человека, казненного вместе с Томасом Кромвелем. Джон Хуси сохранил свой пост в Кале и во время французской кампании Генриха занимался снабжением английского войска. Он умер двумя годами позже, однако письма, которыми он обменивался с Лайлами, а также письма самих лорда и леди Лайл и членов их семьи составляют уникальную хронику эпохи. Подобно Джорджу Кавендишу, приближенному джентльмену Вулси, Джон Хуси – один из величайших свидетелей истории.
Чарльз Брэндон, герцог Суффолкский, умер в 1545 году, к большой скорби своего друга-короля. Его внучкой была леди Джейн Грей, которая заявила права на трон после смерти Эдуарда и процарствовала девять дней, после чего была низложена Марией, а затем и казнена.
Генри Говард, граф Суррей, был обезглавлен за измену 19 января 1547 года. Его отца Норфолка должны были казнить следом, 28 января, однако за несколько часов до назначенного времени казни король Генрих скончался. Так что Норфолк умер в своей постели, в восемьдесят лет.
Эсташ Шапюи оставался послом до 1545 года, и даже после отставки император обращался к нему за советами по поводу английских дел. Он жил в Лёвене, где основал колледж для студентов из родной Савойи. У него был незаконный сын, которого он пережил. Оставшись без наследников, Шапюи пожертвовал часть скопленных богатств на стипендии для английских студентов.